Жажда обладания уродует мораль, противопоставление полов ведёт к «войне» – успехам (или неуспехам) на любовном фронте, но в этом противостоянии – теряют все – только не все, не сразу это понимают...
Наша жизнь, даже и внешняя – зависит прежде всего всё-таки от внутреннего содержания, а с этим – были у него проблемы...
Итак...
Всё началось с того, что девочкам с 6-го класса было смешно даже представить, что они могли бы с ним дружить. А открылось это для него случайно, неожиданно, тогда, когда он больше всего был уверен – всё совсем наоборот.
До этого он ещё не комплексовал из-за своей тщедушности и даже прозвища «Ерашка-Чебурашка» не смущался – считал, что раз уж он похож (такой же жалобно-печальный взгляд и слабый, будто виноватый голос), то обижаться глупо. В общем, значения не придавал. Пока...
С этого класса в школе закипели страсти – больше не нужно было прозябать в дремотном ожидании конца уроков, надо было срочно подготовить новый шифр (старый был нахально стащен!) и передать его друзьям, чтоб можно было отправлять – швырять через весь класс – секретные записки, перехватив которые, никто в них ничего не смог бы разобрать. О чём писать было неважно, главное – возбудить к ним у девчонок интерес, например, кивнув на оглянувшуюся перед тем, как сложенный во много раз кусок бумаги кинуть. Любопытство мучило, конечно, многих.
Кроме того у девочек уже заметно стали проявляться формы, вызывавшие у них, у пацанов, ещё не вполне осознанные, но уже томительные чувства, захватывавшие их дух и будоражащие всё до дрожи изнутри. Однако мало кто решался эти «интересности» пощупать, а кто отваживался, сразу же о том жалел – девчонки с яростным ожесточением лупили чем попало их за то по головам, отстаивали свою неприкосновенность. Причём проявляли в этом деле неожиданную солидарность – если им казалось, что наглецу досталось слишком мало, то к наказанию немедля подключались все вокруг – вступались даже и за ябеду, не то что за подругу.
Только Наташка Веселова – ничем не выделявшаяся девочка с щекасто-пухленьким лицом – не дралась и даже не пожаловалась никому, когда – пытаясь отнять у неё свою записку – он нечаянно её зажал. Такая безнаказанность, конечно, навела его на мысли и, не решаясь дальше действовать один, он поделился этим опытом с друзьями. На следующий день Наташке, якобы случайно, снова была подброшена записка, только чтобы отнять её на переменке, за ней погнался уже не один, а сразу трое пацанов!.. Несчастную настигли в раздевалке и щупали в шесть рук, пока не испугались приближавшихся шагов...
На третий день она не долетевшую записку не взяла и повода загнать её куда-то не давала. Больше того – старалась быть среди подруг, но всё же о вчерашнем никому, похоже, не сказала и тем позволила открыть охоту на себя. Теперь друзья весь день только и думали, как бы опять уединиться с ней, чтоб снова налететь и –испытать прилив сладко-томительной и щекотливой страсти.
Возможности такой Наташка больше им не представляла, но отказаться от испробованного раз они уже так просто не могли и, не зная как заполучить её, все перемены напролёт кружили где-нибудь поблизости, а после школы шли за ней до дому по пятам. Когда она вошла в подъезд, сообразили, это – шанс! Там никого! Там, наконец-то, можно! И побежали, спотыкаясь о портфели, по ступеням вслед за ней! Но не успели – она юркнула за крашеную охрой дверь и щёлкнула замком. – Блин! Снова обломались!
Пока отдыхивались на бетонно-гулкой лестничной площадке, друзья справедливо обвиняли его в том, что заняв место впереди, он слишком медленно бежал и только лишь из-за него не удалось поймать Наташку. Вдруг – лязгнул ключ, дверь приоткрылась и – довольная собой, беглянка выглянула из щели и, явно издеваясь, показала им язык.
Рванулись к ней – не тут-то было! Дверь чуть согнулась, но не поддалась – была, как оказалось – на цепочке. Просунули в щель руки – а стервознице только того и надо – то шлёпнет по ладони, то позволит себя кончиками пальцев щекотнуть – не даётся, но и не уходит – ехидничает, крутится и дразнит! – Вот зараза!..
Когда, поняв всю унизительность их ситуации, друзья отошли от злополучной двери, он, вдруг сообразив, даже не сняв пальто, боком протиснулся в неё. Глаза Наташки чуть не вылезли на лоб! Секунда – он внутри! Но насладиться доступом – сил не хватило. Против него она дралась, рвала его за волосы, царапала, щипала. Пришлось откликнуться на зов не помещающихся в щель друзей, в борьбе откинуть цепочку. Ценой в полчуба – получилось.
Наташка, будто это что-то могло изменить – метнулась в зал – ковёрчик жидкий на стене, диван под жёлтым плюшем, «думки», стол у стены, сервант, шторы цветастые, алоэ – в стране Советов дом везде – дешёвенький уют. Но – куда бежать?! Локти к груди, руки к лицу прижала и – напряглась, готовясь ко всему.
«Орлы» влетели следом – сразу же пихнули на диван – друзья подсели к ней по сторонам, он потянулся спереди – не удержался и, в конце концов – уселся на девчоночьи колени. И – понеслось! Все трое жадно целовали поджимаемые губки, мягонькие щёчки, шею, шарили по платью – гладили, ощупывали, мяли – тут и там. Она смирилась, только если руки лезли в трусики – взрывалась!..
Так, в жадной ненасытности – пронеслось несколько минут.
Когда унялась первая волна, она сказала:
– Мама сейчас придёт с работы, вот вам попадёт!
Они ещё раз дружно навалились на неё (нельзя ж показывать, что испугались!) и – задыхаясь от переполнявших их сумбурных ощущений, боясь уже самих себя, сорвались к выходу – бежать!..
В ту ночь спалось им плохо: живот внутри сладко-томительно сжимало и в полусне-полубреду всё повторялось вновь и вновь – нежная кожа под губами, пьянящий запах «не такого» тела и своя повлажневшая рука его мягко-упруго-выпуклости тискающая...
На второй день, пообещав вести себя как надо, они уговорили её снова им открыть. Но слова не сдержали – соблазн был очень уж велик! Вчера они спросили у соседской девочки и уже знали, что мать её приходит в два, то есть у них в запасе всего двадцать, двадцать пять минут, и даром время не теряли – на спине пуговки и лифчик расстегнули, и балдеть – руки под платье! Хотели даже его снять, но не смогли, она задёргалась – это уж слишком!..
На следующий день самому рослому из них Наташка обещала рандеву, если придёт один, о чём он им хвастливо и растерянно – поведал. Но избранник трусил, да и неприглашённые не захотели отступать, и сговорились, что они проникнут следом, тот должен только (под любым предлогом!) не дать ей дверь за ним закрыть. И этот их коварный план – удался!
Наташка, видимо, уже освоилась со своей ролью, старалась их между собой рассорить, разделить, обещала рослому поцеловать, если он выгонит других, смеялась и пускала слюни через плотно поджимаемые губки – пыталась правила какие-то установить. Но они, как и положено друзьям, на эти её «удочки» не поддавались. У них у каждого уже – определилось «своё» место – как в первый день – он на её коленях, они по бокам. Даже и метод выработали, «атаку» проводили приступом – сразу от всех троих она отбиться не могла. Да она, если не слишком уж наглели – и не отбивалась. Когда жадность сошла – жали уже не сильно – даже млела...
И вот настал тот злополучный миг. Друзья, переводя дыханье, на секунду отлепились от неё, а он – хотел поймать её пылающие губы, но – промахнулся! И тут она, смеясь, сказала:
– А ты куда, Ерашка-Чебурашка? Тоже поцеловаться захотел? Ну иди сюда, разочек поцелую! – И, потешаясь, притянула его за уши к себе – громко, смачно чмокнула в растерянно распахнутые губы, и отпихнула, сплюнула, будто какой-то гадости хлебнула.
Друзья заржали, а ему – впервые в жизни захотелось умереть. Чтобы не мучиться душевной болью. Ему открылось как-то враз: его не любят снисходительно, а презирают! За одну лишь только внешность! Ни в чём другом его никто не обвинял...
Дружба распалась, и к Наташке, под всеобщие смешки, ходил ещё с полгода только рослый. Правда уже «исправившийся», под контролем её мамы. Но тем не менее ему завидовали пацаны (он был единственный в их классе, кто уже имел подругу), а ей, хотя и тайно – почти все девчонки.
«Друзья», не удержавшись – рассказали всему классу историю с Наташкиным «ушастым поцелуем», и с той поры девчонки – те, что понаглей – насмехались над ним, говорили, что с такими вот ушами-лопухами его очень удобно целовать – схвати за них, и ни за что уже не промахнёшься!
– Кто ж его будет целовать? – Заканчивала самая зловредная. – В морду плевать не промахнёшься!
И дружное, с какой-то непонятной злобой (не все, но многие):
– Ха-ха-ха-ха!
И, осознав своё ничтожество в глазах других, он, как в болото, погрузился в бесконечно-тягостно-мучительную дрёму...
Под этим гнётом кое-как промучился – закончил восьмилетку и перебрался в техникум, где сразу начал новую, чисто мужскую жизнь. Он стал девчонко-ненавистником – презирал всё женское, даже само их женское начало, и, хотя не глядеть не мог, всё-таки долго вообще не прикасался к ним...