ПОВЕСТЬ
ГЛАВА 1.
Барбосик: - Дай мне ружье!
Михаил Вениаминович: - Нету.
Барбосик: - Врешь!
Михаил Вениаминович: - Говорю тебе, нету!
Барбосик: - А где?!
Михаил Вениаминович: - Не твоё дело. А если и было бы, всё равно бы не дал.
Барбосик: - А я-то думал, что ты… ты мне… а ты-то! Да ты мне теперь никто! Понял?!
Михаил Вениаминович: - Ладно, ладно, успокойся, заходи.
Барбосик: - Дай ружьё! Последний раз прошу как друга. Если не дашь…
Михаил Вениаминович: - И что тогда?
Барбосик: - Я позвоню в издательство - и тогда посмотрим!
Михаил Вениаминович: - Ну и что же ты им скажешь, этим издавателям? Чтобы они налили ещё? С ними лопал?
Барбосик: - Я напомню им о твоих «косяках».
Михаил Вениаминович: - Заходи, дурак!
Грузный мужчина в рубашке и семейных трусах за затылок вбрасывает в свою квартиру маленького грязного мужичонку.
Михаил Вениаминович: - Раздевайся, дурень, и проползай на кухню, а то изувечу! Это не мои «косяки», а «косяки» твоих собутылян! Понял?! Рассказывай, что там у вас в издательстве произошло, и зачем тебе ружье? Лучше рассказывай, БАРБОСИК (коверкает фамилию), а то точно изувечу.
- Прихожу я, значит, к этим козлам, свою работу им приношу, от сердца отрываю…
- А что за работа-то?
- Лучшее моё произведение, произведеньище всех времен и народов – «Мозги в стакане».
- Вечно тебя на мозги тянет…
- Не перебивай! Так вот, отрываю, значит, от сердца а они…
- Они послали тебя с твоими «мозгами» куда подальше, верно?
- Не перебивай! – Барбосик переходит от баса к плаксивому писку, - не перебивай же… Ну да, послали, козлы, послали!
- И ты их сразу перестрелять, так что ли?
- Нет! Не их!
- Кого же, себя?
- Не совсем. Ведь мы же с тобой, Вениаминович – тупая ты голова, со школы вместе! Мы же, Мишаня, с тобой вместе творческий путь начинали!
- Начинали, начинали, но с твоим пьянством разве чего-то добьешься? С детских лет же лопал!
- Лопал или не лопал, я гений, мой талант не спрячешь! Пока ты, Мишуня, с папами на курорты ездил, я с бабками и тётками милостыню собирал!
- Не собирал ты, Барбосик, никакую милостыню, квасил ты как чёрт, а родители, царство им небесное, тебя, Барбоса, ночами по закоулкам тёмным выискивали!
- Не фамильничей! Со школы Барбосик да Барбосик. Заколебал ты меня, Мишка, ох, как заколебал. Неужели тебе не ясно, что я выше этих старых козлов на сорок голов, они только про зиму и могут: зима, зима!.. Козлы они, а вот я, я самый великий из всех! Этим «литераторам» и в прошлой жизни не снилась сотая часть того, что для меня хуже некуда!
- Зачем же всё-таки тебе ружье?
- Отвечу, отвечу. - (Говорить стал ещё судорожнее). - У тебя охота и охота, ты опускаешься до этих сраных поэтов, Мишуня, тебе не до поэзии, а мне поохотиться захотелось.
(Смеется).
- Твои намеки с детства помню, Барбос, ничего хорошего от них ждать не следует.
- Где же всё-таки ружьецо, куда ты его спрятал?
(Ухмыляется, становится похож на беззубую крысу).
- Если скажешь зачем – дам.
- Как зачем? Я же объясняю, поохотиться страсть как захотелось.
- Не смешно.
- Ну всё, всё, вот зачем…
(Расхохотался не досказав).
- Хватит дурака валять!
- Хорошо. Я хочу пойти с этим ружьецом в… в горы.
(Снова хохочет).
- Ты, Барбос, слишком пьян. Иди домой, проспись, завтра поговорим.
- Без ружья не уйду, буду здесь, с тобой, с другом.
- Вали домой, а то вышвырну, как в школе вышвыривал!
- Ладно же, ладно, - (ужасным, мерзким голосом), - уйду, но если что…Кстати, возьми моё творение - «Мозги в стакане», почитаешь на досуге, если, конечно, что-нибудь поймешь... А где они, Мишуля, где!
- Кто – они?
- Мои тома, два моих тома! Они пропали!
- Ты же шатался черт знает где! Наверное, потерял.
- Нет! Только не… Может в куртке? В куртке нет. О господи, где мои книги?
- Иди, ищи скорей свои «Мозги», пока кто-то другой вместо тебя не прославился.
- Мишенька, Мишутка, что же мне теперь делать! Ты не понимаешь всей важности, это единственный экземпляр! Пойди, поищи, а?
- Сам ищи.
- Это самое великое произведение, самое великое, что же мне теперь делать!
Барбосик сел на пол и заплакал, заплакал по настоящему, огромными слезами, навзрыд.
- Ну, ты что, успокойся, будь мужиком. Пошли вместе побродим – может, ещё найдем.
- Никуда я не пойду! - простонал Барбосик, фыркая густыми от соплей слезами в редкие, черные усики, - я покончу с собой, слышишь, покончу!
- Ну, ну, успокойся, - сказал Михаил, успокаивая друга детства, как плаксивое дитя, прижимая его к себе и поглаживая по черной, косматой голове. - Мы обязательно найдем твои книги.
- Отстань, отстань, отстань, тупая жирная свинья!
То ли Барбосик был очень смел, грубя такому великану, то ли не отдавал себе отчет из-за истерики, то ли очень ему доверял. В полумраке широкой комнаты они напоминали персонажей сказки о толстом бегемоте и старой крысе. Толстяку удалось успокоить Барбосика, и наспех одевшись, они вышли из квартиры Вениаминовича на лестницу.
- Где ты мог потерять свои «драгоценности»?
В красновато-черном от наступающего рассвета, пропахшем весенней ночью и табаком подъезде раздалось унылое эхо, повторившее этот вопрос еще несколько раз. Барбосик, словно испугавшись его, поежился, хотя, возможно, он поежился от холода.
- Не знаю, но не в подъезде, - на улице, наверно.
На улице было свежо и влажно, вдали за девятиэтажками разливался на удивление багровый рассвет, внушавший одновременно и страх и надежду, и еще какие-то непонятные чувства. Друзья детства, вдохнувши свежайший воздух, одновременно закашляли. Грузный, глубокий кашель толстяка на корню обрезал сухое поперхивание полупьяного поэта. Нашел! Нашел! Барбосина! Нашел! (голос Миши трясся от радости и от жира). Где! Что? Подбежал пофыркивая в усики литератор.
- Вот! «Мозги в стакане, том 2», - сказал Михаил, протирая носовым платком толстую, перепачканную книгу.
- Где нашел? - просиял Барбосик и вырвал из жирных рук вожделенное.
- Да вон там валялась, - сказал толстяк, указывая на цветочные клумбы.
- Вот это здорово! Здорово, Вениаминович, так держать! - Настроение Давида Сергеевича Барбосика заиграло в его узких, темно-коричневых глазах. – Значит, мы с тобой сможем найти и первый том?
- Значит, сможем, - сказал довольный толстяк.
Рассвет превратился в солнечное утро, а поиски продолжались. Был осмотрен путь от издательства и обратно, но второй книги не было. Изменчивое настроение Давида Барбосика снова утухло. Он набрасывался тощими, волосатыми пальцами на всё, что хоть чуть-чуть напоминало книгу «Мозги в стакане, том 1», хватал мусор, камни, фантики, и чем дольше они искали, тем чаще он кидался к земле, охваченный угасающий надеждой.
- Ну, Барбосик, поищи еще, а я домой пойду.
- Ищи со мной!
- Нет, пошел я. Давай книгу свою, а то опять потеряешь, заодно прочту, а ты не ищи больше, не найдешь.
- Найду, найду, найду! - пропищал Давид, копошась в мусоре. - На моё творение (протянул книгу), - а как ты читать-то будешь не с начала?
- Как-нибудь уж попробую понять твое… творение.
Миша потискал в своей жирной руке руку Давида и, переваливаясь с боку на бок, пошел домой. Со спины он напоминал грушу.
- Зачем же я роюсь в этом дерьме, - продолжал разговаривать сам с собой Давид Барбосик. - Я не мог потерять книгу тут, не мог, не мог. Эти козлы из издательства посмели осмеять величайшее произведение всех времен и народов! Если бы не они, я бы не напился и не потерял книги. А Толстяк тоже хорош - не дал ружье, не дал ружье. А как оно мне нужно, но на «издавал» пули бы я тратить не стал. НО НА ИЗДАВАЛ ПУЛИ БЫ Я ТРАТИТЬ НЕ СТАЛ - прямо поэзия, поэзия, а где же проза? Надеюсь, Мишаня не прокакает второй том. Поймет ли он все смыслы, или не поймет ни одного? Зла на них на всех не хватает, зла не хватает! Столько труда положено, столько труда!
ГЛАВА 2.
Михаил Вениаминович еле-еле добрел до своей квартиры, выкурив по пути четыре сигареты одну за другой, и, задыхаясь в своем жиру, плюхнулся за письменный стол, заваленный незаконченными стихами, прозой и чистыми листами.
- Посмотрим, что он там понаписал в своих «мозгах».
Толстяк закурил, раскрыл второй том Давида Барбосика «Мозги в стакане» и начал читать. Вдруг он скукожился, схватился за сердце. «Ой, опять прихватило, ой!» Достав из кармана и выпив какие-то таблетки, Миша снова сел за книгу. Форточка распахнулась, не дав Вениаминовичу приступить к чтению. Повеяло жгучим, горелым весенним воздухом, и толстяк полез закрывать ее. Сев за книгу в третий раз, он почувствовал сильную боль в ногах. «Ну, Барбосик, ну, дьяволёнок, понаписал-то… проклятая твоя книга!».
Под вечер толстяк снова попробовал прочитать произведение друга, но услышал звонок в дверь, и поплелся открывать. В дверях стояла женщина с длинными волосами, покрашенными в зеленый цвет.
- Привет, Юлька, чего зашла? Как там твой Давид? Он рассказал тебе, что с ним произошло?
- Приветик, Пухлячок! Это было ужасно, он пришел только что - пьяный, зарёванный, бедняжечка. Рассказал мне про книгу. Жалко мне его, мне и тебя жалко, бедняжки.
- А зачем ты пришла?
- Давид попросил меня узнать, читал ли ты его книжечку, понравилась ли она тебе?
- Я хотел… я не успел начать.
- Давидушка будет так расстроен, он так надеялся, что ты прочтешь ее.
- Я обязательно…
Энергичная зеленоволосая девушка перебила Мишу:
- Он попросил меня узнать, начал ли ты читать его работу. Если нет, наказал мне забрать ее.
- Скажи своему любимому Давиду, что я начал ее, делов-то!
- Я не могу врать ему, я же его единственная любимая девушка! Давидушка не терпит предательства, понимаешь?
- Ладно, красавица, бери свою книжку… Кстати, забыл спросить: как там у него с первым томом?
- Он так и не нашел его, бедняжечка. Ну, ладно, тогда я пошла. Пока, толстячок!
- Пока, красавица!
И Юля с чёрным томом под мышкой поскакала вниз по лестнице…
- Как, он не читал?! - Барбосик начал впадать в истерику, по его темным щекам побежали липкие слезы.
- Ну-ну-ну, успокойся, Милашка, он плохой, наплевать нам на него, да?
- Юлечка, как же он не читал?! Как не начал?! Как!? Что нам теперь делать? Что делать? Юлечка, сходи к толстяку, возьми у него ружье, соври что-нибудь. Тебе этот жирдяй отдаст его! Прошу, сходи!
- Что ты, милашка! Зачем нам ружье? - проплакала Юля. - Оно же плохое, нехорошее ружье! Мы не будем его брать!
Давид заревел еще громче:
- Прошу, дорогая, сходи к толстяку, все знают, что он обожает тебя! Возьми ружье.
- Что ты, милый Давидушка, не пойду.
Зарёванный Давид и заплаканная Юля вышли на балкон - успокоиться, подышать весенним воздухом. Но он влиял на Барбосика скорее отрицательно, чем положительно.
В доме напротив они увидели знакомый грушеподобный силуэт, пускающий изо рта клубы дыма. Это был Вениаминович, он стоял на своем балконе и курил.
- Миша! - тонким, дрожащим голосом закричал Давид.
- Здорово, Барбос! Юля только что заходила.
- Я знаю, знаю.
- Привет еще раз, Юлька!
- Приветик, толстячок!
- Хватит вам! Это моя девушка, толстяк, моя девушка!
- Так разве кто спорит?
- Прекратите, мальчики!
- Ты спал с ней, я знаю, спал! - крикнул Давид Барбосик.
Между домами начал стекаться народ, ожидая драки, подогреваемый весенним воздухом. А перекрикивания с балконов продолжались. Давид взвизгнул:
- Я не переживу эту весну, и в этом будешь виноват только ты, жирдяй!
Миша закурил очередную сигарету, вытер обильный пот со лба и крикнул в ответ:
- Я читал твой том про мозги - дерьмо! Хорошо, что первая книга пропала!
Юля прокричала:
- Он не читал, Давидушка, не читал! Это он специально, плохой толстяк!
Барбосик снова заревел:
- Ты спала с ним? Спала с ним?
- Нет, нет, дорогой, я на этого жирдяя и смотреть-то не могу, а уж спать!..
- Я не переживу эту весну, и это будет из-за вас! Из-за тебя – проститутка, и тебя – дрянь толстая.
Миша Вениаминович ответил:
- Мы же с тобой вместе начали по литкружкам ходить. Я тогда еще не знал… (тяжело дышит и пыхтит, зажав в зубах сигарету)… - не знал, что вы оба чокнутые, сумасшедшая парочка!
Под балконами столпился народ. Кто-то материл Мишу, кто Юлю, кто Давида, а кто всех подряд.
- Не спал я с твоей Юлей!
- Врёшь, жиртрест, врёшь!
- Мальчишки, прекратите!
Внезапно Давид прекратил реветь, взял Юлю за руку и прошептал, но так громко, что толстяк услышал:
- Дай ружье.
- Зачем?
- Дай ружье!
- Не дам.
- Ну тогда я спрыгну, не пережить мне этой весны.
Юля завизжала:
- Давидушка, миленький, не прыгай, умоляю, не прыгай, мне так жаль тебя!
Толстяк закурил третью сигарету и пропыхтел:
- Четвертый этаж, ноги переломаешь. Вспомни лучше, как мы вместе начали стихи писать, а ты, Барбос, еще и прозу.
Толпа под балконами, подогреваемая весной и зрелищем, продолжала буянить.
- Помню, дай ружьё!
- Уйди с балкона, Давид, весенний воздух плохо действует на тебя. –
А тебе, толстяк, слабо прыгнуть?
- Не говори ерунды, Барбос, уйди с балкона. Юля, скажи ему!
- Пойдём, Давидушка.
Юля нежно взяла Давида за запястье, попыталась увести с балкона, но Давид не унимался, как и толпа внизу.
- Сейчас я к вам приду, - сказал Вениаминович, вытирая градины пота с лица.
- Стой, не уходи со своего балкона, а то я прыгну, и достанется моя любимая тебе!
Снизу послышалось:
- Да прыгай уже!
- Нет, - проорал кто-то другой, - пусть жирдяй сиганет!
- Пусть девка лучше полетает, - крикнул из толпы третий.
А Вениаминович, Давид и Юля не обращали ни на кого внимания.
Внезапно послышался вой сирены – кто то все же вызвал милицию. Давид потрогал зеленые волосы любимой своими волосатыми, крысиными руками, посмотрел в сторону приближающейся милицейской машины, затем на балкон напротив, где курил Миша, взялся руками за перила, оглядел темными глазами народ внизу и перевалился за перила. Толстяк из соседнего дома и Юля в один голос воскликнули:
- Давидушка!
Если Юля называла Барбосика так постоянно, то Миша сказал это впервые.
Давид упал головой вниз, в круг, который толпа ему, «благородно» освободила, и стукнулся затылком о влажный асфальт. Вениаминович тут же выскочил из подъезда и задыхаясь побежал к другу. Юлечка смотрела сверху на неподвижное тело Давида и закрывала от ужаса ладонями рот. Яркая кровь из головы Барбосика разбавляла влажный асфальт всё больше и больше. Мишу не подпустили к Давиду то ли толпа, то ли милиция. У Барбосика начались судороги - самое интересное для «зрителей», и изо рта потекла какая-то желтовато-бурая жидкость, потекла прямо на бьющуюся в судорогах грудь. «Скорая» появилась одновременно с моросящим дождиком. Трясущееся тело погрузили на носилки и запихали в машину. К этому времени Юля тоже вышла из подъезда, так и держа ладони возле рта. Народ начал расходиться, кто-то был напуган, кто-то шокирован, а кто-то обрадован и развеселён. Уехала «скорая», а милиция осталась и начала спрашивать побледневших Мишу, который нервно курил, и Юлю, так и закрывавшую рот руками, о том, что происходило с ними в ближайшие несколько часов.
- В этой квартире проживает пострадавший? - спросил мужчина в милицейской форме.
- Да, - тихо сказала бледная Юля, - мы проживаем с ним вместе, даже еще не расписались. - Гражданским браком?
- Да.
- А это кто? - снова спросил милиционер, указывая на курившего в стороне всклокоченного толстяка.
- Это друг Давида, Миша, - пролепетала Юля еще тише.
- Значит, пострадавшего зовут Давид?
Ответ был слишком тих, но парень в форме и так всё понял.
- Я должен осмотреть вашу квартиру, - сказал он. - Вы с Мишей должны пройти за мной.
И вот, в маленькую, пропахшую спиртом квартирку вошли трое: парень в форме, зеленоволосая девушка и грушевидный мужчина. Два последних были бледны как мел.
- Состоял ли пострадавший на учете в психдиспансере?
- Да, раньше, да, состоял, - ответил Миша трясущимся от жира и волнения голосом.
- Алкоголь? - как будто с ехидством сказал молодой милиционер.
- Да, хотел ответить толстяк, - да, он…
Но Юля вдруг перебила его:
- Что же это, хватит, не поливайте грязью Давидушку! Он же талантливый человек, он поэт и писатель!
- Поэт, значит, - сказал мент, уже не скрывая ехидства. - А сегодня этот ваш поэт употреблял алкогольные напитки?
Миша и Юля переглянулись.
- Употреблял или нет? Я жду ответа, - широко и мерзко улыбаясь продолжал парень.
- Да, может, точно не знаю, - сказал Вениаминович.
- Значит, точно не знаем, вот как?
Юля вдруг разревелась:
- Как вы смеете! Как вам не стыдно! Вдруг я его больше не увижу!
С этими словами Юля выбежала из комнаты, оставив мента и Мишу наедине. Ее плаксивые, жалостливые стоны еще долго раздавались из кухни.
- Что он говорил перед тем, как спрыгнуть, и вообще, как он себя вел последние дни?
- Он говорил, что не переживет эту весну…
- А это что такое? – не дослушав, сказал мент, указывая на истрепанную, толстую книгу, покрытую грязью. Михаил конечно знал, «что это такое» но счел нужным не рассказывать о произошедшем этой ночью.
- Я почем знаю? Не моя квартира, Юлькина, может, она знает.
Он сказал это так громко, что Юля услышала, и ответила из кухни, догадавшись, о чем идет речь и немного успокоившись:
- Нет, нет мальчики, не знаю, может, из библиотеки Давид притащил.
- «Мозги в стакане». Странно, странно, - напел про себя мент.
После долгих расспросов милиционера удалось выпроводить, а Миша счел нужным остаться у Юли и поговорить с ней наедине в ее квартире.
- Как думаешь, толстячок, жив ли мой Давидушка?
- Конечно, - сказал наигранно веселым голосом толстяк, - конечно, жив, что с ним будет-то?
- Я пойду к нему, - снова сказала Юля!
- Куда? Эти идиоты даже свидетелей не привели!
- Как куда? В больницу!
- Не говори ерунды. Сами позвонят и скажут, что там с твоим драгоценным.
Миша уже хотел уходить к себе, но услышал телефонный звонок и, увидев на определителе знакомый номер, снял трубку.
- Кто это, кто? - подбежала к толстяку Юля.
- Тсс… Это из издательства, в котором твой Барбосик вчера надрызгался, я там тоже, помню, по молодости, издавался.
- Алло, - донеслось из трубки, - могу я Барбосика Давида услышать?
- Его нет, - сказал Вениаминович. - А что ему передать?
- Передайте ему, пожалуйста, что он чокнутый козел! - Голос в трубке резко перешел от спокойного, к нервному.
- Что, кто там? - шептала Юля, а толстяк шикнул на нее (тихо) и заклокотал, бросая на телефон яркие шарики собственного пота:
- Я сейчас вам передам, что вы козлы! Как вы смеете!
Голос его становился всё визгливее и визгливее. Но голос звонившего перебил визг:
- Этот Барбосик приперся вчера полупьяный, притащил книгу, даже две книги, требовал, чтобы мы их пустили, как говорится, по тиражу. Кстати, это из литературного объединения вас беспокоят…
Миша перебил:
- Знаю, из «Кондора».
- А откуда вы знаете? - голос в трубке был крайне удивленный.
- Я тоже раньше издавался у вас. Меня зовут Михаил Вениаминович, фамилию говорить, думаю, не обязательно. Помните такого?
- Конечно! Вы, Михаил, были одним из лучших наших…
- Знаю, знаю, - перебил толстяк, - одним из лучших ваших членов! Верно?
На другом конце провода кто-то сильно заволновался.
- Верно? - повторил Вениаминович.
- Да, то есть, нет…
Толстяк снова перебил:
- Я вот чувствую себя последнее время неважно.
- Что такое? Опять сердце?
- Ладно уж, хватит лести, давайте теперь поговорим о Давиде. Что там произошло?
- Знаете ли, Михаил Вениаминович, нам пришлось отказать вашему другу в издании книг «Мозги в стакане», и он забыл у нас первый том. Вероятно, он был слишком увлечен выкрикиванием всякой «параши» в адрес «Кондора» и его сотрудников. Пусть ваш уважаемый друг придет к нам, желательно трезвый, и заберёт книгу, всегда будем рады ему и вам.
- Отлично! - завизжал в трубку толстяк. - Это здорово. Барбос обрадуется, хотя… Давид не сможет прийти. - Голос Миши утух.
- Почему? - спросил сотрудник «Кондора».
Миша бросил трубку, услышав ненужный вопрос.
- Что они сказали?
- Они, красавица, сказали, что ту книгу Барбос не терял вовсе. Твой Давидушка забыл ее в издательстве.
- Нужно обязательно забрать, порадовать Давидушку! - весело выкрикнула Юля.
Толстяк закурил и ответил:
- Сам схожу за ней. Меня там уважают, не то, что твоего Барбоса.
- Прямо сейчас сходи, не унималась девушка.
- Успею. В издательстве эти «мозги» пролежат дольше, чем у того, кто пьяный шатается с книгами туда-сюда.
- Ну, Толстячок, плиз, плиз, сходи, будь другом.
- А что мне с этого будет? Просто так шляться, чтобы Барбос эти «мозги» снова потерял? Что мне-то с того?
- Я сама пойду!
- Тебе не отдадут.
- Отдадут!
- Я там на особых «харчах», дура! Мне взять книгу проще, чем Барбосу! А ты, не «поэтка», не «писарка», тебя там не знают! Так что не отдадут тебе долгожданный «шедевр», - гордо вскричал Миша.
- Что ты хочешь, толстячок? - спросила уже понявшая желание толстяка Юля.
- Ты знаешь, тем более Барбоса сейчас всё равно нет, и судя по всему – надолго.
Толстяк ухмыльнулся, почесал жир на кадыке.
- Пошел ты!
- Что?! Не пойду за книгой!
- Не надо, сама пойду, козел жирный!
- Сама коза!
- Выметайся, живо, - зашипела Юля, да так ужасно, что Миша попятился. – Выметайся!
Толстяк ушел, а девушка сидела на кухне одна, смотрела на выеденное сумерками окно и, стараясь не выпускать слёзы из глаз, напевала тоненьким голоском:
- Мое нутро нутрёшек ваших гуще и особей.
Ленивой мухой соскользнувши со стекла,
Вы упадете в груду пенсий и пособий.
Для вас киваю? – нет, чтоб мысль ко лбу стекла…
Это были ранние стихи Давида, которые Юля обожала и часто напевала, накладывая на вымышленную музыку. «Спорное творчество», - сказал когда-то про них директор «Кондора». В этом учреждении над Барбосиком часто посмеивались, но верхом издевательств (по мнению Давида) был отказ от издательства «Мозгов в стакане».
ГЛАВА 3.
Давид Барбосик открыл глаза – темнота.
- Света дайте! Дайте света!
Он задергался и сорвал с выпученных черных глаз повязку. Это был съехавший с головы бинт. Палату освещала всего одна лампочка, приковавшая взор Давида.
- Не смотри так долго на свет – ослепнешь, - сказала старая, тощая медсестра, сидевшая в углу.
- А? Вы кто? Что с Юлечкой?
- Я не знаю никакой Юлечки, - ответила старуха. - Не вставай, тебе лежать надо. Говорят, ты у нас «суицидник». Понапьются и давай с балконов скакать, да?
В палате их было двое, больше никто бы и не поместился.
- Мозг, мозг, мозг, где мой мозг? Так и не нашли!
- Да, здорово тебе досталось. Говорят, в психушке лежал, да?
- Вали!
- Что? - пролепетала напугавшаяся старуха.
- Вали, я должен найти книгу и Юлю, книгу, Юлю.
Медсестра вышла из палаты.
- Вас надо на цепи держать!
- Книга, Юля, где вы?! Дайте ружье! Ружье дайте!
Внезапно дверь открыл плечистый мужчина, боязливо посмотрел на бормотавшего Давида и вошел.
- Так-так-так, буяним?
- Что тебе? Тебе что?
- Говорят, буяним? - повторил мужчина.
- Ага, - засмеялся Барбосик. - Буяним, буянили, и…книгу давай!
Появились еще двое мужчин, взяли потрепанного Давида за руки, насильно загнули грязное трико и сделали укол в волосатую ляжку.
На следующее утро Юля собралась идти в «Кондор». Чтобы ей отдали первый том, она взяла с собой вторую книгу Давида. Девушке уже приходилось бывать в «Кондоре», забирать своего возлюбленного, который, напившись, спал перед дверью директора Максима Савина. Но Максим вряд ли помнил ее, а вот Барбосика он определённо помнил. Происшествие с «Мозгами в стакане» забыть трудно. Также Савин знал и Мишу Вениаминовича - ведь издательство только на нем и держалось. Миша писал то, чего хотел «Кондор», и «Кондор» кормил толстяка, как хищная птица кормит птенцов мясом из клюва в клюв. А вот Давида «Кондор», вместе с Максимом Савиным, опасались. Творчество Барбосика было слишком непонятным.
- Здравствуйте, могу я забрать книгу?
- У нас не библиотека, - сказала вахтерша. - Хотите забрать – это не к нам, а вот если хотите издать – другое дело.
- Понимаете, один человек, который издавался у вас, забыл единственный экземпляр…
- Я ничего не знаю, - перебила тетка.
- А знаете Михаила Вениаминовича?
Вахтерша заволновалась:
- Да. Вы от него?
- Да, это его книга, - соврала Юля, сама не поняв до конца, зачем.
- Как она называется?
- «Мозги в стакане» том 1.
- Проходите к Максиму Савину, он директор, ему виднее. Кабинет на втором этаже справа по коридору.
У «Кондора» было всего три этажа, причем третий был закрыт для входа, его приспособили в качестве хранилища книг.
- Ой, спасибо, - обрадовалась Юля, но тетка продолжала разговор, несмотря на то, что собеседница уже поднималась на второй этаж:
- А почему Михаил Вениаминович сам не пришел за книгой?
Юля, уже с лестницы, ответила:
- Он заболел, бедняжка, проблемы с сердцем.
- Ой, ой, - неискренне заохала вахтёрша, ужасно! Ужасно! Что же это делается!
Но Юля не услышала лести, она уже поднялась на второй этаж. Поправляя зеленые волосы, девушка постучала в дверь, с яркой, желтой табличкой «МАКСИМ САВИН, ДИРЕКТОР ЛИТЕРАТУРНО-ТВОРЧЕСКОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ «КОНДОР»».
- Заходите, - раздался дрожащий, старческий голос.
Юля прошла в шикарный кабинет, в центре которого, за огромным стеклянным столом сидел высохший, лысый, беззубый старик, переминавший деснами губы. На Максиме Савине красовалась молодежная футболка, смотревшаяся на нем странно или, скорее просто нелепо.
- Чего желаете, юная леди? Хотите издать свои труды? - в голосе деда Юля уловила надежду.
- Нет, здравствуйте, нет, нет. Я хочу забрать книгу Давида Барбосика, первую часть мозгов в стакане.
Максим изменился в лице:
- Слава богу, я думал, что он сам явится за ней. Вот, держите, юная леди. - Савин протянул Юле книгу.
- Давидушка обрадуется, ой, обрадуется!
- Чего тут радоваться, - перебил старик. - Даже одного экземпляра этих, с позволения сказать, книг и то, слишком много. Жалею, что согласился, а он хотел три тысячи первого тома, и три второго!
Старик захрипел так, словно умирает. Юля даже испугалась за него.
- Знаете ли вы, молодая особа, чего мне стоило стать директором этого издательства?..
В действительности восьмидесятисемилетний старик писал то, что обожают его «коллеги» - другие старики, «Войну», «Природу». Максим начал писать первые стихи очень давно, но уже тогда, в далекой молодости, старался угодить отходящему поколению. Когда Давид начал приносить Максиму первые стихи, они Савину сразу не понравились. Старик писал спокойно, банально, предсказуемо, причем писал так со времен далекой юности. Творчество Барбосика же было слишком спорным для директора. Стоит ли говорить, что Максим Савин издал свой первый, уже давно сожранный временем, рассказ под говорящим названием: «Дорогие мои старики». Молодежь, приходившая в «Кондор», бежала, увидев директора. Но Максим, несмотря на любовь ко всему дряхлому, знал, что для жизни издательства нужны молодые люди. Так он и познакомился с тогда еще совсем юным, но уже толстым и курившим Михаилом Вениаминовичем. Последний хотел только денег, был далек от литературы, но вовремя почувствовал, чего хочет Максим, и начал писать как из пушки. Толстяк втерся к директору «Кондора» в доверие и стал уважаемым в издательстве человеком. Хоть он и был тогда молод, его творчество было старо как мир. Савин, до того, как стать директором «Кондора», печатался в таких журналах, как «Просвет», «Восход», «Рассвет», и даже в журнале «Юность».
- Знаете ли вы, через что я прошел? У меня не было денег, сил, а я писал и писал, - хрипел старик.
Юля поспешила распрощаться с Максимом. Напоследок он сказал ей, что от таких людей, как Давид, не стоит ждать благодарности.
По пути домой Юля хотела зайти к Мише, похвастаться тем, что у нее есть два тома, но остановилась в испуге. «Я же взяла с собой второй том! В пакете был только первый. Неужели всё сначала, но теперь с первым томом?» Юля вернулась в «Кондор», но там книги не было.
ГЛАВА 4.
Барбосик сидел на кровати с перевязанной головой, раскачивался и потрясывался. Его и без того выразительные чёрные глаза теперь были режуще-жгучими.
- Я успокоился! Слышите? Успокоился!
В палату вошел мужчина - тот самый, который делал Давиду укол, и спросил:
- Точно?
- Да-да-да-да, точно, точно, точно!
- Знаете, ваша травма могла плохо подействовать на психику. Вы хорошо соображаете? Легко ли вам говорить, двигаться?
- Легко, легко. Я должен позвонить своей девушке, понимаете?
- Понимаю, у вас нет мобильного?
- Нет, нету.
Мужчина достал из кармана телефон:
- Только сильно-то не базарь – денег мало.
Давид выхватил трубку, не поблагодарив, и набрал Юлин домашний.
- Алло-алло! Юличка, привет! - обрадовался Давид, услышав знакомый голос.
- Давидушка! Как ты!?
- Нормально, я в областной, у меня голова чуть-чуть пробита.
- Как пробита?!
- Ну-ну, не переживай, не переживай, говорю же всё нормально, нормально всё.
- Давидушка, миленький, чудесные новости для тебя!
- Толстяк умер?
- Что ты, что ты! Хотя это было бы не плохо, но я хотела сказать тебе, что нашла первый том твоей работы!
Врач жестом указал на часы, но Давид не заметил.
- Ааааа! Юлечка, как тебе удалось!? Ты спасла меня!
- Миленький!.. - Юля обрадовалась так, что невольно перешла на шепот. - Ты просто забыл его в издательстве!
Врач указал на часы более сурово. Барбосик заметил, но не отреагировал.
- Значит у нас теперь все два тома, Юлечка, два тома!
Юля, задыхаясь от радости:
- Да-да, значит дв…
- Что?
- Значит два. Это же чудно, чудно же э…
Давиду не дал договорить врач, вырвав телефон.
- Хватит! Мало того, что на домашний позвонили, так еще и болтаете сто лет.
Барбосик взглянул в глаза мужчине так, что тот отвернулся и почесал переносицу.
- Дай телефон.
- Я уже сбросил, потом договорите.
Давид спокойно приблизился к врачу, поднявшись с койки, медленно вытянул голову и -резким движением схватил зубами его за нос. На белый халат брызнула яркая кровь. Мужчина отшвырнул Барбосика и попятился назад. Давид хотел напасть снова, но истекающий кровью мужчина заломил ему руки за спину. На шум прибежали еще двое мужчин. Увидев, что происходит, они начали пинать пациента ногами, один из них прокричал: «Сволочь!» Окровавленный врач, держась за нос, молча и спокойно вышел из палаты. Давид отключился от сильных ударов, но, несмотря на это, ему сделали укол, и, оставив лежать на полу, закрыли палату на ключ.
…Почему же звонок прервался? «Бедненький Давидушка, бедненький!» Юля вышла из комнаты, и, увидев в коридоре на полу большую, черную книгу, удивилась. «Мозги в стакане 2».
- Ничего не понимаю!
Девушка вышла из коридора, взяв с собой книгу. На столе она увидела том 1, который недавно отдал ей Максим Савин. По животу расплылась радость. «Значит, я не взяла с собой второй том, оставила его здесь. Как хорошо, что я не огорчила Давидушку по телефону, правильно поступила, что не сказала об этом!» Волна радости отхлынула, и захлестнуло новое чувство – удивление.
- Точно помню, что выносила книгу из дома, когда шла в «Кондор», точно помню. Хорошо конечно, что я не потеряла ее, но я абсолютно точно уверена, что заходила в издательство и к Максиму в кабинет с книгой! Савин тогда еще первым делом взглянул на мою руку, в которой были «Вторые мозги».
ГЛАВА 5.
Давид очнулся лежащим на испачканной кровью кровати, а на полу крови не было. Было заметно, что в палате убрались. Барбосик хотел подняться, но скорчился от боли в ребрах. Что они наделали! Избили! Нужно позвонить Юлечке, нужно позвонить! Избитый, он все же встал с кровати и заметил на стуле телефон. «Козел, забыл телефончик, да, забыл».
- Ало, Юля, как ты?
- Хорошо, Давидушка, когда я смогу тебя увидеть?
- Послушай, ты обязательно должна отдать Мишке оба тома, слышишь? Обязательно должна отдать! Толстяк должен первым прочитать книги!
- Как скажешь, дорогой, я обязательно отдам.
- Прямо сейчас иди и отдай, иди и отдай!
- Да, миленький, да, я хотела спр…
Звонок прервался. Деньги на телефоне кончились.
«Слава богу, успел сказать, слава богу, успел, слава богу». Юля тут же схватила оба тома и побежала к Вениаминовичу.
На улице почему-то было необыкновенно много людей. Юля вбежала в дом напротив и позвонила в квартиру Миши.
- Кто?
- Это я, толстячок, открывай.
- А… Красавица, проходи. Прости, что повел себя как последняя скотина.
Девушка прошла в квартиру и закашляла. Табачный смрад бил в нос и царапал глаза.
- Я хотел сходить в «Кондор» и забрать книги у Савина, но узнал, что ты уже забрала их. Молодец, красавица, так держать. Ещё раз прости за это скотство.
- Ничего, пухлячок, ничего.
- Ну, как там Барбос, слышно что-нибудь?
- Да, он звонил. Говорит, что всё нормально, наверное, врёт, не хочет, бедный, меня расстраивать.
- Если Барбос говорит - нормально, значит, - кашляет… - значит, нормально!
Миша вдруг широко улыбнулся:
- Обрадовала ли его с «Мозгами в стакане»?
- Конечно, Мишенька, конечно. Кстати, Давидушка просил передать книжки тебе. Он говорил, что ты должен обязательно прочитать их.
- Прочитаю, красавица.
Юля протянула Вениаминовичу книги.
- Проходи на кухню, как раз чайник поставил.
На кухне всё было завалено какими-то бумагами. Повсюду стояли трёхлитровые банки, доверху наполненные окурками. Стелилась пелена табачного тумана. Юля села за стол и спросила:
- Всё еще пишешь?
- Чего-то расхотелось, - ответил толстяк, разливая чай. - Этот «кондорист» старый, я имею в виду Савина, пытается завлечь молодежь, а я уже не молодежь, понимаешь?
- И из-за этого деда ты прекратил писать!? Да он, толстячок, того не стоит!
- Да нет, красавица, не из-за него. Просто я же ведь и не писал никогда. Я под него строился. Вот Барбос – молоток – Барбос писал, это я понимаю. Даже когда я… - кашляет, роняя изо рта сигарету.
- Обжёгся? - взволнованно спросила Юля.
- Нет, - ответил толстяк, тяжело наклонился со стула, чтобы поднять сигарету и потушить. - Я же так за Барбоса испугался… - решает докурить поднятую сигарету. - Я же чуть с ума не сошел.
- Скоро его выпишут, вы опять будете друг дружку колотить, - сказала Юля.
- Ты бери конфеты-то, не стесняйся. И с собой возьми.
- Что ты, толстячок, куда мне?
- Обязательно возьми! - насильно сует Юле в карманы горсти шоколадных конфет. - Надоело мне у этого старпера на побегушках быть, надоело! Завтра же пойду в «Кондор» и уволюсь к чертовой матери… А ты ешь, ешь, красавица.
- Куда же ты потом устроишься?
- Плевать мне, куда-нибудь.
Юля объелась шоколадными конфетами – замутило.
- Ну, давай, толстячок, побегу, вдруг Давидушка позвонит. Не забудь прочитать книги.
- Обязательно прочитаю, красавица, обязательно.
- Пока!
Юля пришла к себе, взглянула на фотографию, с которой пронзительным взглядом смотрел на нее Давид, и вышла на балкон. Вздувшееся от влаги небо готовилось заплакать дождем. Пахло весенней гарью и сыростью. Девушка заметила толстяка, который со стулом в одной руке и большой черной книгой в другой выползал на свой балкон.
- Вот, иду Барбоса читать! - крикнул Миша, выплюнув окурок.
- Ой, Толстячок, здорово!
Вениаминович сел, раскрыл толстый том и закурил. Сквозь редкие балконные прутья виднелась черная книга. Юля замерзла и вошла в квартиру. Закрывая дверь, она краем глаза заметила сквозь стекло, как Михаил судорожно перелистывает страницы туда-сюда, словно ищет что-то. Девушка хотела спросить его, в чем дело, но когда повернулась, толстяк успокоился и склонился над «Мозгами в стакане». «Что же Давидушка не звонит? Может, с ним случилось несчастье?» - подумала Юля, задергивая занавеску.
Ночь прошла для нее, как страшный кошмар, оставив в памяти страшные картины. В пять часов утра Юля проснулась и хотела умыться, но заметила, что толстяк опять читает на своём балконе. На улице же совсем темно, неужели он может читать! Девушка немедленно вышла и крикнула:
- Читаешь?
Ответа не было.
- Читаешь, толстячок? - повторила Юля.
Миша молча сидел, склонившись над книгой.
- Что с тобой!? - (В полный голос). Тишина. - Что же с тобой такое!?
Юля заревела и побежала к толстяку, схватив с вешалки куртку. На пол посыпались шоколадные конфеты в блестящих обертках, которые Вениаминович насовал ей в карманы. «Надо скорую, скорую!» - спохватилась девушка.
- Ало, человеку плохо, он на балконе, не отвечает!
- Ну, это еще не признак…
- У него больное сердце! - перебила Юля.
- Адрес?
Назвав адрес Миши, она побежала по коридору к выходу, Раздавливая угощение Вениаминовича.
ГЛАВА 6.
Давид сидел на полу, перед ним стояла бутылка водки и граненый стакан.
- Где я!? Где!?
В маленькой ярко освещенной комнатушке на стенах были развешаны разноцветные ковры.
- Бери ружье, Барбос.
Давид повернулся, и увидел Вениаминовича с двустволкой.
- Бери же.
- Ты прочитал мои книги?!
- Нет, я не успел, возьми, - толстяк протянул оружие Давиду.
- Почему! Ты должен прочитать их!
- Ружье! - громко повторил Миша.
Давид взял ружье и налил в стакан водку.
- Пей, пей, а я посмотрю, - грустно прошептал толстяк.
- Я должен показать тебе, на что я способен, должен! - закричал Барбосик и поднес стакан, наполовину наполненный водкой, к левому виску.
- А как же Юля?
Барбосик замешкался:
- Я… Она переживет, ведь это искусство, понимаешь, Мишаня, искусство. А искусство требует жертв.
Давид поднес к правому виску двустволку.
- Ну, давай, Барбосина, давай, Юля не вынесет этого, давай!
- Но я должен, ведь ты, проклятый толстяк, так и не прочитал мои книги!
- Я не успел! Хотел, Барбос, не успел!
- Миша, как же так!? Миша!..
- Юля не переживет, - грустно отрезал толстяк и опустил глаза вниз. Барбосик заревел и поднес тощий, мохнатый палец к курку. - Решайся, Давид, хватит сидеть!
Давид сидел, держа стакан водки у одного виска и ружье у другого.
- Не могу, Мишенька, не могу.
- Боишься ковры заляпать?
- Я боюсь за Юлечку!
- Да, Барбосина, она не переживет, но и ты тоже… Тебе будет плевать, когда нажмешь на курок! Нажимай, покажи народу свое творчество!
- И это, по-твоему, того стоит!?
- Стоит, Давид, еще как стоит, - прошептал Миша.
- Я не готов открыть свое нутро! - завизжал Барбосик, дергая ружьем у виска.
- Сам же просил ружье, трус!
- Да, я просил, но я был пьян!
- Самые лучшие мысли, Барбос, приходят пьяному человеку.
- Господи, господи! Почему же ты не прочитал мои книги!
- Стреляй, ну, прямо в стаканчик, ну, давай! - задергался Вениаминович, тряся жиром на шее. Давид начал вдавливать курок. - В стаканчик их, в стаканчик! - судорожно повторял толстяк, дергаясь и быстро подпрыгивая на месте, расколыхивая жир на брюхе.
- Нажимаю, нажимаю! - ревел Барбосик, а Миша, обливаясь потом как никогда, подпрыгивал всё быстрее и повторял трясучим, жирным голосом:
- В стаканчик, в стаканчик!
Барбосик скатился с кровати и пополз по полу, волоча за собой одеяло.
- Стреляю, стреляю, толстяк, стреляю! - визжал он.
…В больничную палату вбежала старая медсестра и начала будить кувыркающегося на полу Давида, хлопая его по колючим щекам.
- Вставай! Вставай! Вставай же! - Но пациент не просыпался. - Вставай, что с тобой!?
Давид начал дергаться, словно в конвульсиях:
- Они в стакане! Они в стакане! Ура! Они уже в стакане!
- Кто в стакане?!
Давид открыл удивительно глубокие, черные глаза и перестал трястись.
- Это сон?! Только не это!.. Это всего лишь сон! - заревел Давид, не вставая с пола.
ГЛАВА 7.
Юля выбежала из подъезда и побежала к дому напротив, по привычке поправляя волосы, которые как будто позеленели еще больше. «Зачем же ты так много курил… куришь! Бедный толстячок, тебе же говорили!..» Девушка вбежала в Мишин подъезд, поднялась по лестнице, попыталась открыть запертую дверь и снова выскочила на улицу - дожидаться скорой.
Врачи подъехали через девять минут.
- Это здесь, в этом доме!
Юля, с двумя темноволосыми женщинами в белых халатах, подбежали к двери Вениаминовича.
- Нужно ломать, толстячок там!
- Как ломать? Дверь-то железная, - сказала одна из женщин. Другая врачиха молча достала сотовый и позвонила в МЧС.
Пока они ждали спасателей, Юля рассказала о случившемся. Она понимала, что надеяться не на что, но надежда не оставляла ее… Дверь поддалась минут через сорок, после приезда крепких мужчин в форме МЧС. На визг сверления и скрежет металла то и дело высовывались из соседних квартир любопытные бабки, напуганные подростки и разбуженные алкоголики. Дверь вывалилась внутрь.
- Он на балконе, - сказала измотанная и напуганная Юля.
Миша сидел в той же позе, что и вчера, бледный и слегка похудевший. Женщина в халате с трудом подняла его руку, потрогала пульс и сказала:
- Мужчина умер.
Юля была так напугана и шокирована внезапной смертью Вениаминовича, что не заметила – у него не было книги, с которой он вчера выходил на балкон.
- Я же вчера… вчера… - хрипела навзрыд Юля… - вчера разговаривала с ним… вчера!
- Мужчина умер около семи часов назад – час плюс, минус, - равнодушно сказала та самая врачиха, которая вызвала спасателей.
- Значит…значит он… - Юля вспомнила, что Миша повел себя странно на балконе – судорожно листал страницы. - Он же… - Девушке мешал говорить комок истомы, застрявший в горле. - Я никогда больше...
- Успокойте девушку, - сказал кто-то.
Юлю вывели с балкона под руки двое парней из МЧС. На балкон втискивалось всё больше врачей. Вскоре пришли и милиционеры.
- Что с ним? - спросил участковый у врача.
- Думаю, обширный инфаркт и вследствии – остановка сердца, а признаков насилия пока нет.
- А будут?
- Вряд ли.
Юля не видела перед собой ни врачей, ни эмчеэсников, ни милицию. Ей также было наплевать на то, что «Кондор» без Миши «сложит крылья», и на то, что Максим Савин перестанет быть его директором и пойдет в какой-нибудь малоприбыльный «Рассвет». Перед девушкой, как в тумане, ходили туда сюда люди. Ей было не наплевать лишь на одно: как переживет это Давидушка. Непредсказуемый Барбосик мог запаниковать, зарыдать, заныть, упасть в обморок. Еще он мог не обратить на это внимания - или даже захохотать. А вдруг он поконч… нет! Нет!
Через некоторое время тело Михаила Вениаминовича вынесли с балкона четверо эмчеэсников и положили в самый центр комнаты, у ног рыдавшей Юли. Парни отдышались, снова взяли тело Миши и понесли к выходу. Участковый бесцеремонно пытался задавать Юле вопросы, но она лишь плакала в ответ, утирая слёзы зелеными волосами.
- Бедненький толстячок, бедный Мишенька!
ГЛАВА 8.
- Вам необходим укол! Или вы хотите отправиться в психбольницу?
- Мне не нужен укол, не нужен!
- При всем вашем везении, Давид, шутить с этим нельзя. Вам повезло, вы чудом выжили, но могут быть серьезные проблемы с головой - особенно учитывая ваше прошлое. Эти ночные кошмары и видения могут свидетельствовать об очень нехороших вещах, понимаете?
- Ружьё – брать или не брать, вот в чем… Он не прочитал книги! Не прочитал! Не прочитал! Жирный дурак, ублюдок! Должен был прочитать, но не прочитал!
- Успокойтесь, постарайтесь вести себя адекватно, прошу вас, - не унимался интеллигентный, худой врач в белом халате и огромных очках. Я вынужден сделать вам укол. Это для вашего же блага, иначе отправитесь обратно в психбольницу.
- Делай, делай, делай, делай.
- Очень хорошо, правильное решение. Хорошо также и то, - сказал врач, делая укол Барбосику в волосатую попу, - что Имченко не подал на вас в суд.
«Имченко в суд, Имченко в суд!»
- Он очень миролюбив и терпим к людям, однако нос у бедняги болеть будет долго. Радуйтесь, что он не придал это огласке. Желаю скорого выздоровления!
Врач улыбнулся и ушел. Стоило ему выйти, как в палату вошел старик в молодежной куртке и джинсах, напоминавший бродягу.
- Савин, что ты... что Вы тут делаете? - удивленно спросил лежащий на животе Давид.
- Зашел проведать вас, молодой человек. Я слышал, произошло несчастье.
- Максим, вы…
- Давай же перейдем на ты, Барбосик! - Старик присел на койку к Давиду. - Я подумал, что твое творчество не такое уж и плохое.
- Правда, правда, правда!?
- Да, но нам с тобой следует взглянуть на него поближе. - Максим расстегнул куртку и вытащил из-за пазухи граненый стакан.
- Куда же ты?.. - Давид попытался встать, но старик прижал его к койке с такой силой, что Барбосик застонал. - Уйди, уйди!
- Ну, давай, - Савин поднес стакан к виску Давида, - посмотрим на твое творчество поближе.
Максим наклонился и достал из-под койки Мишино ружье.
- Я не готов, не готов!
- Давай, молодой человек, а уж потом посмотрим - может, и издадим твои книги в экземпляре покрупней.
- Толстяк сказал, что Юля не переживет, не переживет!
- Жирный подхалим прав, но тебе-то что? Ведь будет уже всё равно, поверь мне, мой мальчик.
- Юля не переживет!
- Юная леди приходила ко мне, забирала твою книгу, чудесную книгу. Только теперь, я понял, какая это чудесная книга, Давид! - Старик становился всё больше похож на птицу, название которой носит его издательство. - Мне осталось недолго, дай дедушке напоследок взглянуть, что там у тебя. Бери ружье, а то я этого никогда не увижу. Бери ружье, а стаканчик над височком я сам подержу.
- Зря я написал эти книги! Зря, зря!
- Нет, молодой человек, нет, очень даже не зря, - прохрипел Максим.
- Ладно, смотри, смотрите все! - Давид выхватил из старческих рук ружье и прислонил его к виску...
- Очнитесь! Очнитесь же!
Кричавшего во сне Барбосика пытался разбудить интеллигентный врач в больших, круглых очках.
- А стакан сам держи! Сам держи стакан! Подноси! Они там, там они! Наконец-то они там! - Давид открыл глаза и уставился на врача. - Я так и не сделал это!
- Успокойтесь, успокойтесь!
Мужчина в белом халате сделал Барбосику укол, вышел, закрыв палату на ключ, и пошел звонить в психиатрическую больницу. «Ружье, ружье!» - Давид заглянул под койку.
- Где ружье?! За что? Я не хочу! Я передумал, ясно!? Вы не достойны этого!
ГЛАВА 9.
- Я хочу сообщить вам, уважаемые коллеги, дорогие работники «Кондора»: сегодня произошло страшное. Ушел из жизни великий человек, поэт и писатель Дубов Михаил Вениаминович.
Максим собрал в самом большом кабинете издательства толпу людей, среди которых были почти одни старики.
- Эта беда, как и любая другая… - серьезно и подавлено хрипел Савин, - пришла не одна. Давид Барбосик, этот… нормальный человек выбросился с балкона, и находится сейчас в областной больнице нашего города в крайне тяжелом состоянии. Давайте вернемся к Михаилу…
… - Я должен уходить, должен! - Давид напялил грязный свитер и вышел из палаты, которую почему-то забыли закрыть. - Нужно бежать в «Кондор», нужно, это же совсем рядом, рядом! – (Издательство находилось через дорогу от областной больницы). - Савин сказал, что мое творчество не такое уж и плохое! Вдруг он пустит «мозги» по тиражу. А как же толстяк? Он приходил ко мне, или это был сон!? Я должен выяснить, должен!
С перевязанной головой, одетый в свитер, трико и тапки, Барбосик побежал по больничному коридору. Врачи не обращали на пациента внимания. Давид пробежал мимо читающей вахтерши и выскочил на улицу. В нос ударил яркий весенний запах…
… - Это ужасное событие не оставит равнодушным никого, я имею в виду событие с Михаилом. - Старики, смотревшие на Савина, который стоял у окна и читал речь, зевали и кашляли. - Наше издательство также играет роль литературного клуба, который помог уже многим молодым людям. Для клуба это событие, возможно, станет роковым. Я хочу пригласить вас, уважаемые коллеги, в зал, чтобы почтить память этого удивительно доброго, исключительно честного и талантливого человека, и услышать соболезнования каждого из нас. Прошу, пройдемте.
Толпа стариков уныло поплелась к маленькому зальчику.
- Вы все прекрасно знаете, что здесь когда-то читали вслух свои стихи такие известные сейчас поэты, как: Александр Баринов, Патрик Бессмертин, Алексей Моркин и многие другие. - Старик говорил гордо и, казалось, начинал забывать, ради чего он собрал в зале сотрудников. - Идея объединить издательство с клубом также принадлежала Михаилу. Никому, уважаемые сотрудники, никому кроме него не могла прийти в голову такая чудесная мысль. (Благодаря этой особенности «Кондор» и существовал).
- Когда-то, - вскричал Савин, выходя на сцену, - и наш покойный друг радовал нас гениальными произведениями именно в этом зале. Не верится, что он стоял на этом самом месте. Рассаживайтесь, уважаемые коллеги. А теперь - минута молчания.
Старки затихли. Неожиданно дверь в зал с грохотом распахнулась.
- Вот ты где, старый черт! Я тебя обыскался, обыскался! Зачем ты приходил ко мне, зачем приносил мне стакан, хочешь нутро увидеть, хочешь!?
- Что вы себе позволяете, - сказал возмущенный Савин. - Вы прервали минуту молчания! Старики, сидящие в зале, зашипели на Давида: «Как он мог!? Как не стыдно!? Да он же всегда был чокнутым, а с пьяни поехал еще больше!»
- Издай мои книги Максим, издай! Ты обещал!
- Я обещал, и я выполнил обещание, молодой человек. Я хотел пустить по тиражу ваши книги, и я пустил. А то, что они будут в единственном экземпляре, было оговорено, и не раз, я не виноват, что вы пропустили это мимо ушей. И это подтверждено бумагами и договором, который вы, молодой человек, сами подписали. Одного экземпляра этого… спорного творчества – и то много… А сейчас, прошу вас, Давид, - грустно добавил Максим, - не богохульствуйте. Мы провожаем на тот свет человека, понимаете?
- Но ты, старый черт, приходил ко мне в больницу, - не унимался Барбосик. - Ты сказал…
- Прекратите! - перебил Савин. - Я не приходил к вам в больницу. Перестаньте обзывать меня, я вас в три раза старше!
Старики в зале начали подтверждать: «Да! Да! Старше!»
- Неужели вам не наплевать на эти книги, когда произошло такое! - воскликнул со сцены Максим. - Что на вас надето?! Думаете, я не вижу, молодой человек, что вы сбежали из…
- А что случилось? Кто-то умер, умер кто-то!? - перебил старика Давид.
- Ах, да, - продолжил Савин, на его сморщенном лице почему-то появилась легкая улыбочка, обнажившая дёсны, - вы же не знаете, вы же лежали в больнице всё это время. Михаил Вениаминович ушел от нас.
- Как это?
- Молодой человек, Михаил погиб, понимаете? - прохрипел Максим, спускаясь со сцены. - А вы сорвали нам прощальное мероприятие.
Старики тоже начали вставать со своих мест и расходиться. Давид замолчал, задергал кистями рук.
- Вам, - ехидно заметил Савин, нужна медицинская помощь, возвращайтесь в больницу.
- А когда мы будем читать речи? - сказал один из стариков, выходя из зала.
- Нам помешали проститься с Михаилом, но мы обязательно соберемся позже и вспомним этого великолепного человека.
«Значит, всё пропало? Значит, он не прочтет, значит остался один выход, чтобы народ увидел произведения!» Барбосику показалось, что Савин на выходе, в толпе других стариков, прислонил свой скрюченный палец к лысому виску и улыбнулся.
Внешне спокойный Давид простоял в пустом зале минут десять, и медленно поплелся к Юле. «Кондор» находился на другом конце города, но в больницу Барбосику возвращаться не хотелось. «Домой нужно! Они там (указал на больницу) могут меня в психушку кинуть, в психушку кинуть». Прохожие смотрели на него, как на бомжа, и старались держаться подальше. «Что? Дождь что ли? Дождь?» Давид потрогал влажную голову и увидел на руке кровь, после чего сорвал с головы бурую повязку. «Как голова кружится! Кружится! Не дойду, ехать надо». Доковыляв до ближайшей остановки, Барбосик сел на скамейку и закинул ногу на ногу. Тогда он заметил, что плечи и грудь вымазаны кровью. Это же и не дождь был, не дождь. Опустив всклокоченную, окровавленную голову Давид увидел, как жирные красные капли падают ему на тапки. «Где же автобус, где! Я должен найти Юлю! Я должен в Мишкину квартиру!» Красная земля расплывалась – тошнило. Вдруг Барбосик увидел милицейские сапоги и поднял голову. Перед ним стоял молоденький паренек в форме.
- Чего здесь сидишь, чмо?
- Я… я автобуса жду, автобуса. Я должен успеть показать народу истину!
- Истину? - паренёк брезгливо потрогал ногой скрючившегося на скамейке Давида. - За мной, истина!
- Не пойду, не пойду.
- Я сказал за мной, мудак!
Барбосик заметил автобус, подъезжавший к остановке.
- Это мой автобус, пусти!
Паренек пихнул Давида дубинкой:
- Нет, я не понял!..
- Пусти, пусти, пусти!
- За мной!
- Опоздаю, я не должен опоздать! Не должен!
Поднимаясь, Барбосик схватил парня за воротник.
- Я… я при исполнении. Тебя за это раком поставят.
- Меня, меня поставят? - зловеще прошипел Давид. - Пусти лучше!
- Да вали, чмо, чтоб больше тебя здесь не видел!
Давид залез в полупустой автобус, уже отъезжавший с остановки. Пассажиры видели происходящее снаружи и смотрели на Барбосика с любопытством и отвращением.
- Проезд будем оплачивать? -спросила толстая, покрытая бородавками кондукторша.
- Что?
- Я говорю, проезд будем оплачивать?
- Денег нет, нет денег!
- Мало того, что ты весь автобус кровищей заляпал, так еще и платить не хочешь! Остановись, Серёж! - крикнула кондукторша шоферу.
- Выхожу, выхожу, выхожу.
Давид вышел.
«Не доехал, не доехал. Как же я до Юли доберусь?!»
ГЛАВА 10.
- Алло, это квартира Давида Барбосика?
- Да, - ответила изнеможенная и испуганная Юля.
- Это из областной беспокоят. Мы оповещаем вас о том, что Барбосик у нас. Его можно посетить в любой день недели, кроме воскресенья, с одиннадцати утра до пяти вечера. А вы его супруга?
- Я его девушка.
- Хорошо, он в седьмой палате.
- Доктор, доктор, он сильно пострадал?
- Да, особенно голова, но со временем все срастется.
- Спасибо, что сказали, я уже бегу к нему, уже бегу, уже бегу, - затараторила Юля. - До свидания.
Девушка уже надела кроссовки, как в дверь позвонили.
- Кто?
- Я, Юлечка, это я, открывай.
- Боже мой, Давидушка! Ты должен быть в больнице! Это кровь, неужели это кровь!?
Давид молча затолкал Юлю в комнату.
- Я должен тебе всё рассказать! Эти книги…
- Прости, Давидушка, у меня только одна книга, я…
- Знаю, Юлечка, знаю, она лежала у Мишки на столе, а ты взяла ее.
- Да, но вторая, она пропала. Я хотела…
- Знаю я всё, и где вторая книга тоже знаю.
- Откуда, Давидушка?
- Так ведь я это и написал!
- Что это значит?
Барбосик посадил девушку на диван и продолжил:
- Послушай, дорогая моя девочка, ты можешь не поверить мне, но… всё равно поверь, прошу!
- Хорошо, любимый.
- Эти книги… понимаешь, я писал их про нас.
- Про кого? - удивленно спросила Юля.
- Про Мишу, Савина, тебя и себя. Мне хотелось в подробностях описать нашу жизнь. Об этом рассказывает первый и часть второго тома. Как мы с тобой познакомились в школе, как мы с Мишей начали писать, как попали в «Кондор» к Савину, как у Савина умерла жена. В общем, всю правду об этих четырех людях, вплоть до мельчайших подробностей. Поэтому книги такие толстые.
Девушка смотрела на Давида большими, встревоженными глазами:
- Ну, Давидушка, ну!
- Но потом, потом, в самом конце второго тома я начал… баловаться. Написал про то, как попаду в больницу, как погибнет Вениаминович и даже про то, как он насовал тебе в карман конфеты. Ты раздавила их утром?
Девушка была изумлена:
- Да, да! Это невозможно!.. Но почему же тогда - «Мозги в стакане»?
- Сначала книги назывались: «О нас». «О нас 1» и «О нас 2». Поэтому Максим и отказался издавать их большим тиражом.
- Я не поняла, Давидушка, почему он отказался?
- Да потому, что у него умерла жена, а он даже не пришел на ее похороны. Правда никогда не нравилась старику. Увидев в книге себя, он был взбешен.
- Но почему же все-таки «Мозги в стакане»?
- Скоро, Юлечка, тебе придется узнать об этом. Если нет – отлично, но пока всё идет по книге.
- А где же вторая книга? Ее не было у Миши на балконе, ты писал об этом?
Девушка всегда безоговорочно верила Барбосику – поверила и сейчас.
- Да, писал! По книге он умирает на балконе с моей книгой. Когда я писал тома и начал коверкать их под конец отсебятиной, то предусмотрел, что книги будут.
- Ты написал про то, как он читал твою книгу, когда ее еще и не было?!
- Да, Юлечка, к сожалению, да. Думаю, это и привело к таким совпадениям.
- Где второй том, Давидушка?
- У Мишани в животе.
- Что?! Ты написал об этом!? Почему!?
- Я же говорю, начал шутить под конец.
- Немедленно говори, чем заканчивается книга, и почему ты изменил название!
- Не могу, Юлечка, я не могу сказать это тебе.
Девушка поняла в чем дело и от ужаса закрыла рот ладонями:
- Ты...
- К сожалению, да - я погибаю.
- Это нужно изменить, миленький Давидушка, изменить!
- Думаю, нужно уничтожить книги, - неуверенно сказал Давид.
Юля вскочила и принесла второй том из кухни.
- А первый?..
- Да, дорогая, и его нужно достать!
- Как же он мог оказаться у толстячка в животе, господи?
- Об этом я не написал, зато написал о том, как достаю его оттуда на похоронах… Чёртов парадокс – нам придется и дальше действовать по книге, чтобы уничтожить оба тома!
- Но зачем же ты просил у толстячка ружье?
- Хотел уберечь себя, спрятать его подальше. Ведь в самом конце меня убивают именно из Мишиного ружья.
- Оно висит у него в квартире, Давидушкая Я сама видела, когда прибегала к уже мертвому…
- Знаю, я писал об этом.
- Почему произошло такое повторение?
- Думаю, Юлечка, потому, что я написал, про эти книги, когда их еще не было. Или потому, что я действительно особенный. Хотя, может – и то, и то. А может – что-то другое. Я не знаю. Когда я пришел с этими книгами в «Кондор», старик отказал мне, причем он говорил точь-в-точь как в «Мозгах в стакане». Угораздило же мне написать об этом!
- Ты написал, как Максим отказывает в издании потому, что у него умерла жена, а ты об этом написал?! Совсем запуталась.
- Я и сам запутался. Задумка была в том, чтобы написать про эти книги, и то, что в них написано, когда их еще не было. Первое совпадение в «Кондоре» удивило меня, только и всего, но череда других – шок. Понимаешь, это был шок для меня! Хотелось рассказать всем, о том, что мне удалось укротить бытие. Но когда я вспомнил концовку, ужаснулся. Надо было изменить это, забрать ружье у Мишуни, а он не давал. И события продолжали повторяться, ведя меня к концу… Когда у толстяка похороны? Ведь это единственный шанс уничтожить книги, но для этого придется повторить их.
- Сегодня, Давидушка, его хоронят сегодня вечером.
- Где?
- На Заболотском кладбище.
- Пошли! А вторую книгу, Юлечка, возьми с собой. Прихвати еще нож.
Давид переоделся, и они пошли на кладбище.
ГЛАВА 11.
- Мы рано приехали, Давидушка.
- Ничего… Смотри, Юлька, это они!
Подъехала «ритуалка», оттуда вылезли люди в траурной одежде. Шестеро здоровых мужчин вытащили открытый гроб, в котором лежало грузное тело Миши.
- Как мы угадали, они подъехали именно сюда!
- Ничего удивительного, я же сам писал об этом. Пора действовать. Отвернись Юлька.
Давид не заметил, что в гробе с толстяком лежало его подарочное охотничье ружье. Оружия было почти не видно: оно завалилось за руку покойника. Барбосик подошел к гробу и заметил, что гости были изрядно пьяны, хотя тело еще только собирались закапывать. Среди людей были и сотрудники «Кондора», включая старика Савина, который в черной одежде выглядел как сама смерть. Пахло сырым кладбищем, этот запах напомнил Давиду издательство.
Стоя в стороне, Юля следила за Барбосиком. Кто-то хотел произнести речь, но оказался слишком пьян и замолчал. «Вот надрызгались-то, - подумал Давид, доставая нож из-за пазухи. – Позор! Даже Мишаню похоронить нормально не могут». Пьяный сотрудник «Кондора» с трудом произнес:
- Почтим память – доставайте стаканы.
Барбосика охватил ужас. Он взглянул на стоявшую в стороне Юлю. Шатающийся мужик пошел в «ритуалку» и вынес оттуда четыре бутылки водки. «Надо подойти к гробу, надо вырезать книгу». Давид почувствовал ползущую по лбу жирную каплю. Юля увидела, что голова у Барбосика кровоточит, и хотела подойти, но опомнилась.
- Разливай! - крикнул кто-то, забыв, что пора закапывать гроб.
Вокруг мертвого Вениаминовича образовался узкий круг его друзей, каждый из них держал наполненный водкой стакан.
Давид, не замечая ружья, лежащего почти под телом Миши, достал нож и прыгнул на его жирное тело. Юля пускала из глаз слезы и смотрела, словно парализованная, как ее любимый кромсает брюхо толстячка.
- Что он творит! - завопили пьяные друзья Миши. - Остановите! Остановите это!
Юля, почти одновременно с двумя какими-то старухами, упала в обморок. Один из мужиков, который нес гроб Вениаминовича, обезумевший от водки и ужасающего зрелища, схватил из-под руки изувеченного покойника охотничье ружье.
- Я нашел, нашел, Юлечка, нашел! - Давид держал в окровавленных руках большую, испачканную во внутренностях книгу. - Откуда руж?!..
Обезумевший мужик нажал на курок. Большая часть мозгов Барбосика аккуратно вывалилась в наполовину наполненный водкой стакан, который держал Максим Савин. А сам Давид упал на обезображенное тело Вениаминовича и оказался наполовину внутри его огромного вспоротого живота. Старое сердце Максима не выдержало. Взглянув в пустоту, он начал медленно оседать и, наконец, лег, невольно поставив стакан с мозгами на землю. Наглые кладбищенские вороны, почуяв пищу, слетелись со всей округи и начали подскакивать к гробу. Одна, самая смелая, приземлилась сразу на тело Миши, и стала жадно клевать внутренности.
ЭПИЛОГ
Прошло время. Юля обнаружила в кармане куртки записку, написанную рукой Давида, и поняла ее правильно. «Если – нет, хорошо. Если да – покажи народу мое творчество».
- Покажу, Давидушка. Как скажешь, дорогой, - покажу.
Дабы повысить свою посещаемость, главный музей города согласился взять у Юли экспонаты: два больших черных тома и мозги, заспиртованные в запечатанном стакане.
Издательство «Кондор», без Миши и Максима, распалось. В здании бывшего клуба-издательства появилась огромная библиотека, где находилось огромное количество книг, в том числе и книги великого русского поэта и писателя – Давида Давидовича Барбосика. Случай на кладбище разжег его популярность, а Юля поддержала это пламя, раздавая направо и налево интервью.
- Давидушка очень умный, - говорила она, теребя зеленые волосы. - Давидушка добрый, это счастье, что Бог подарил мне его.
Мужика, который застрелил великого поэта, посадили на семь лет. Музей города разбогател.
- Перед вами мозг великого русского поэта, - говорил экскурсовод, указывая на стакан с надписью «МОЗГ ДАВИДА БАРБОСИКА».
Поэта включили в школьную программу, предварительно «подправив». Учебник литературы для 10-х классов, страница 78. На странице портрет поэта. «Барбосик Давид Давидович – Великий русский поэт и писатель. Давид Давидович писал в основном про любовь. Главная тема – любовная лирика…».
- Мы с Давидушкой вместе! Не думайте, что мой любимый погиб! Каждую весну, выходя на балкон, я вижу его, я говорю с ним! Давидушка любит меня! Ой-ой-ой, а я-то тебя как люблю, дорогой Давидушка!