- Потерпеть месяца два, а там шарф уже и не нужен,
рассуждал он , переходя на мелкую трусцу. В голове стоял гул прибоя после двух бутылок «Кавказа», которые он оприходовал в своем подвальчике по случаю халявы; подвезло заменить прокладку в смесителе у одной не жадной старухи на улице Рубинштейна. Теперь необходимо было срочно опохмелиться, а в пивнушке его уже ждали старые друзья по работе: водопроводчик Сашка, сменщик Юрия Владиславовича, и электрик Игорь. Сашка должен был принести поллитровку, хотелось оторваться и обсудить последние новости, выплеснуть душу под кислый запах жигулевского.
А новостей набралось много: горбач ушел с поста, рухнул союз …. Здесь ноги Юрия Владиславовича разошлись и …..
- Ну, что, очнулся,
спросил простуженный голос.
Юрий Владиславович смотрел на белое пятно потолка. Смотрел тупо в одну точку.
Захотел повернуться и не смог.
- Где я?
Спросил он и не услышал своего голоса. Голова гудела, память вымело, что-то бессвязное проносилось в его мозгу, пытаясь найти свои концы, не задерживаясь надолго, пропадало и вновь появлялось. От этого правая рука Юрия Владиславовича безостановочно приглаживала редкие, начинающие седеть волосы. Страх, который он никогда не испытывал в своей жизни, объял все его существо.
- Невралгия здесь, продолжил голос,
- сейчас тебе капельницу сменят. Может еще и встанешь, а уж какой ты будешь никто не знает. Вонища здесь, но все же лучше чем в подвале. Вот я бомж, куда мне сейчас, больничка милое дело: накормят, постель чистая, тепло, мне бы на недельку задержаться. Ноги не работают, ходить не могу, а тут ты, последнюю койку занял, мать твою. Точно выгонят. А тебе морду вон как перекосило, такие долго не задерживаются. Неделя, вторая и здравствуй Вася, уже в морге.. Вчера один обделался и душу отдал, потому и воняет, проветривать нельзя, сквозняки. Я тут три недели, одного выписали, три кончились, вот такая песня.
Через полторы недели Юрий Владиславович уже мог, опираясь на спинку кровати, сидеть на постели. Речь к нему не вернулась, от пищи он отказывался, держался на уколах. Подолгу стоял он у окна, куда он подходил с помощью сестры, и смотрел на заснеженный двор больницы, где стоял загаженный бюст Куйбышева Валериана Владимировича, военного медика, председателя ВСНХ, чьи руки по локоть были вымазаны в крестьянской крови в период сталинской коллективизации, обвиненного в троцкизме и умершего в возрасте сорока семи лет своей смертью. Может поэтому и назвали больницу в честь его имени.
К вечеру в палату подгреблись Сашка с Игорем. Сашка подошел к постели и положил на тумбочку сверток.
- Тебе принесли,
сказал он, стесняясь своего великодушия.
- Там и это есть, чтоб не грустилось. Ты это, поправляйся, отметим выздоровление, да и на работе я один припахался, так выздоравливай.
Юрий Владиславович протянул Сашке книжку в мягком переплете.
- Маша и Медведь,
прочитал Сашка,
- чего это за хрень, сказка что ли. Ты чего, мне?
Сашка беспомощно оглянулся на Игоря. Тот только развел руками.
Юрий Владиславович возбужденно заерзал на постели и замычал.
- Ты открой книжку,
посоветовал мужик с соседней койки,
- посмотри картинки, он и успокоится. Картинки ему нравятся.
Сашка открыл наугад страницу, где Маша пекла пирожки.
- Чудно,
сказал Сашка и посмотрел на притихшего приятеля.
Через неделю в палате, где лежал Юрий Владиславович, появился новый больной.
Его аккуратно уложили на освободившуюся койку.
- Ну, что, очнулся,
спросил простуженный голос,
- Смотри, как тебя перекосило то, такие здесь долго не задерживаются.