из х/ф "Ложное движение" (Германия, 1975, реж. Вим Вендерс)
Он не пришёл. Приполз на четвереньках, волоча собственную тень, стремящуюся оторваться от мешка костей и дерьма. Убогая мразь, до знакомства с иглой бывшая моим приятелем.
Беру его за воротник, поднимаю и прижимаю к стене, преодолевая отвращение от заблёванного свитера. На меня смотрят глаза мороженой рыбы. Плоские до того, что их хочется отпороть, как пуговицы.
Для верности бью его ладонью по щеке – голова безвольно отклоняется в сторону, но скотина морщится – значит, что-то чувствует.
- Принёс заключение?
- Да, - говорит на удивление чистым голосом. – Меня не знаешь? Мог бы вообще обойтись без бумажек.
Из кармана торчит смятый лист – странно, что не выпал, пока это животное трахалось с каждым столбом. Достаю, читаю – заключение психиатра в полном порядке. Вменяемость подтверждена.
- Иди в жопу, без бумажек... Хоть какие-то улики в мою пользу будут. Как ты вообще эту хрень выбил?
Вместо ответа – вымученно-счастливая улыбка дауна. Ещё раз бью по лицу.
- Угрожал… С ножом зашёл в кабинет и чиииик-чирик по рученьке… Ыыыы… А потом прирезал…
- Издеваешься?
- Знакомый есть. Психиатр. Он и выписал. Не бойся, всё в ажуре…
- И ты рассказал, зачем нужна справка? – ещё сильнее прижимаю аморфную массу к стене.
- Не спрашивал… За стакан травы похер…
Зашвыриваю мразь в комнату. Падает на пол и начинает ржать, дико, шизофренично.
- В квартире чисто, поднимайся.
С трудом перекатывается на диван.
- Скотина, я имел в виду не то, что надо засрать мебель вместо пола!
- Настраивай аппарат, док… Пол потом вымоешь…
В какой-то мере даже жаль это убожество. Не все героинщики опускаются до такой степени, но мой приятель всегда хотел опережать мир на шаг. На полградуса оборота грёбаного шарика из звёздной пыли, минетчиц-сифилитичек в обосранных подъездах, закатов над хвойными лесами и прочей мерзости.
Прохожу в соседнюю комнату и достаю из шкафа тестовую конструкцию. Ничего сложного: небольшой баллон, трубка и ингаляционная маска.
Понимаю, что путь пациента из соседней комнаты будет сложнее крестового похода, и иду туда сам. По большому счёту, место проведения операции не имеет значения. Обе комнаты обставлены одинаково, разве что здесь чуть больше уродливой старой мебели.
- Ложись на стол.
- Гыы… А потом просто крышкой накроешь, да?
- Ложись, говорю...
Стол, к счастью, достаточно низкий. Тварь поднимается с дивана. Снова беру героинщика за шиворот и кидаю на плохо отшлифованную поверхность.
- Молиться, думаю, не будешь…
- А вдруг о душе задумаюсь. Слууушай! – даже приподнимается на локте. – У меня ж дома рыбки остались.
- Решил, что я их кормить должен?
- А кто? У меня и нет никого, кроме рыбок. Ключи от квартиры в кармане.
- Сам туда лезь.
Сквозь горло пробивается росток отвращения: жалкий ублюдок лежит на спине и достаёт из брюк связку ключей, чтобы передать мне, будущему кормильцу рыбок. Напоминает жука, дёргающего лапками перед…
…ключи летят на пол.
- ... Дружище, давааай, хочу туда, б**дь, хочу!!
- Заткнись.
У меня на шее висит фотоаппарат, заранее приведённый в боевую готовность.
- … ну, ну, давааай, док, жми на газ!
Сдёргиваю маску с баллона, наскоро проверяю трубку.
- Вентиль сам откроешь, понял?! – наклоняюсь, ору в глаза-пуговицы. – Нащупай заранее!
Героинщик хохочет, осеменяя воздух убогостью. С силой прижимаю ингаляционную маску, а скотина продолжает хохотать. Глубоко безжизненное лицо с готовностью вбирает в себя пластмассовость предмета. Одной рукой держу маску, второй достаю фотоаппарат и приближаю к лицу героинщика. Тот вдруг затихает, заворожено глядя в объектив. Нажимаю на спуск, в кадр попадают голубовато-пыльные радужные оболочки и комки зрачков.
- Ну? Готов?
Он начинает мычать, хватает мою руку – хочет снять маску, будто забыл сказать нечто важное. Сейчас этого нельзя допустить. Бросив фотоаппарат на диван, подношу к глазам ублюдка два пальца.
- Роговицы выскребу через пять секунд! Открывай клапан!
Его рука судорожно шарит по баллону. Наконец, добирается до вентиля.
- Счастливого пути, дерьма кусок.
Не ослабляя давления на маску, тянусь за брошенным фотоаппаратом.
* * *
Сука, пришедшая через неделю, оказалась вдобавок замужней. Понял это по обручальному кольцу. Мы были давно знакомы, но мало общались, и я ничего не знал о браке. Зато знал, что жить ей оставалось полгода. Болезнь давно перестала жрать изнутри, она проглотила ещё живую жертву и начала переваривать.
Не даю никаких указаний. Ложится на стол так обыденно и при этом грациозно, что я едва не прошу повторить манёвр.
Делал ей предложение. Много лет назад, когда всё ещё казалось, что слова ценнее тишины, а вот подобрать правильные слова получалось редко.
Но теперь, когда моя помощь, наконец, понадобилась, она всё же ответила «да». Сука. Хотя и предложение на сей раз было совсем иным…
Спутанные волосы, как отмершие оболочки змей, разметались по деревянному столу. Жалею, что так и не отлакировал поверхность.
Фотографии глаз моего приятеля-наркомана, сделанные до и после смерти, ничем не различались. Но здесь, очевидно, не тот случай. Одновременно касаюсь её руки ладонью, а лица - ингаляционной маской. Захватываю руку чуть крепче и кладу на вентиль. Отдёргивает.
Беру фотоаппарат и, не выпуская маску, делаю снимок.
Лишь проявив фотографии, я пойму, что и эти глаза выражали что-то лишь благодаря моей фантазии. Но не сейчас.
Зрачки чуть подрагивают. Не могу отказать. Сам поворачиваю вентиль.
* * *
А эти двое всё просят пощадить их выродка. Будто я держу пистолет у его виска! Парень прижимает к лицу маску, как любимую игрушку. Помощь была бы излишней, я лишь изредка посматриваю на него. Слежу, чтобы выродок не передумал. Желание пациента – закон, и теперь мне приходится стоять на страже закона. Этому способствует нож с 40-сантиметровым лезвием, направленный на психованных, обливающихся соплями родителей выродка.
Конечно, я немного нарушил правила. Выбрал пациента сам, из незнакомых. Небольшая реклама: предложил свои услуги мальчишке лет одиннадцати, которого избила дворовая шпана. Может быть, одноклассники, не важно. Я видел из окна, как парень корчился от боли, лёжа на земле, а самый низкорослый – наверняка прихвостень главаря – расстегнул ширинку и помочился ему на лицо.
Из квартиры я вышел с ведёрком воды. Не хотелось, чтобы он тряс передо мной обоссанной рожей. Сел рядом, заставил умыться, с отвращением вылил грязную воду. Дальнейший разговор занял не больше двух минут, и я не заметил, что из соседнего двора уже бежали родители парня.
И вот теперь я вынужден стоять в такой позе, словно защищаю выродка, а эти двое хотят его убить. Впрочем, нет, задуманное ими злодеяние гораздо хуже – заставить жить.
- Парень, чего ждёшь, открывай вентиль!
Выродок смотрит взглядом затравленного животного то на меня, то на родителей.
- Мало тебе на рожу ссали? Ещё хочешь? Сам же ныл, как баба!
Пацан шарит рукой по баллону.
- Так, вентиль нашёл, молодец… Теперь резко поворачивай.
Отец рычит и бросается на меня, пытаясь оттолкнуть. Выродок испускает дух первым –нехитрая конструкция работает безотказно – а отец некоторое время корчится в агонии среди выпущенных кишок.
Мать теряет сознание, не успев создать мне лишних проблем. Я успеваю сходить за фотоаппаратом.
* * *
Перед свадьбой попытался загримировать трупные пятна на лице Суки, но быстро осознал бесполезность затеи. И нет никакого повода портить естественную красоту. Болезнь давно отступила, и я снова вижу Суку такой же… нет, ещё более привлекательной, чем раньше.
Мы усыновили Выродка. Родители не возражали, да и не могли. Вместо этого они поселились в шкафу и стали порядочными соседями. Что за семейная жизнь без счастливой пары по соседству, которая обязательно принесёт отменный кусок пирога к чаепитию? А после совместного ужина можно обнять жену, нежно поцеловать её в висок (главное, чтобы волосы и кусочки кожи не остались на губах), посадить на колени сына и забыть о трудностях прошедшего дня…
Перед свадьбой мы иногда выпивали с другом, Героинщиком. Будущая жена добродушно ворчала, но понимала, чем иногда нужно скреплять мужскую дружбу. Сначала выпивали на кухне, но в конце концов я побоялся, что трупы начнут разваливаться при перетаскивании, и стал сажать Героинщика на стул в той же комнате. Когда мы с Сукой поженились, я отказался от спиртного, чтобы не расстраивать любимую женщину. Да и была ли необходимость в выпивке, когда пьянила сама жизнь?.. Сама любовь?..
* * *
- Изменять мне, да какого хрена?! Чем я тебя не удовлетворяю?.. В постели?!
Размахиваю молотком, как шизофреник. Сам себя не узнаю.
- Вы, двое, наверняка снюхались ещё до нашей свадьбы!
Какой испуг в глазницах!
- А ты… ты же мой друг… Ублюдки, ублюдки!!! – опускаю молоток на голову негодяя Героинщика.
К моим ногам падает круглый осколок черепа. Падает и замирает, демонстрируя внутреннюю сторону с кусочками засохшего мозга.
Внезапно успокаиваюсь и внимательно смотрю на эту часть кости, впервые за своё существование увидевшую что-то, кроме содержимого тёмной черепной коробки.
Всё странным образом сходится. С фотографиями зрачков, ничего не выражавших ни до, ни после смерти. С моим давним желанием перемотать жизнь, как фильм, перед сеансом которого нужно выдавать таблетки ЛСД, чтобы зрители осознали гениальность пустого экрана…
Надеваю маску.
…Зажать кнопку “fast forward” и остановиться на последней минуте. Взять паузу с полосой, мелькающей посреди экрана. Оглядеться, до боли в лёгких вдохнуть привычный смрад, блевануть и на несколько оставшихся секунд нажать “play”. «Воспроизведение». Оно же – «игра».
…как посмела изменить… как посмела предать… суууууу-каааааааа…
Игра в кости без точек на гранях.
Калейдоскоп оттенков чёрного.
…б**дь, но у него же нет оттенков…
Поворачиваю вентиль.
