Опять наткнулся в сети на обсуждение конкурса «ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА», где весьма уважаемый мной и один из любимейших поэтов говорит, что я был против конкурса. Я высказывался неоднократно и публично, и приватно о моём мнении: Я не против конкурса, я против дискриминационных условий, я против того, чтобы мои опусы не имели право участвовать в нём. Вот объясните мне, почему моя точка зрения, созревшая на основе личного общения, прочтения стихов и прозы эмигрантов и т.д. не может на равных существовать с точками зрения авторов, живущих вне России? Здесь подборка разных лет на эту тему.
ДЕВУШКА И БОГ
романс для Ю.Беломлинской
Среди пёстрой толпы, на углу
Сорок третьей с девятой, под вечер,
Отменив долгожданную встречу,
Так некстати сломался каблук.
И тотчас громко вспомнилась мать,
Да и как же тут не материться:
Бедной девушке сильно за тридцать,
А удачи, увы, не видать.
Ни бойфренда, ни старых друзей,
Опостылевший джоб, в Квинсе хата,
Неоплаченный рент, а зарплаты
Лишь хватает на ланч да сабвей.
А когда ты выходишь гулять,
Эти взгляды, плюющие в спину.
И куда не посмотришь: чужбина –
Равнодушная, старая блядь.
Снявши обувь, всплакнула слегка,
Меж церквушкою и синагогой.
Очень долго искавшая бога,
Вдруг столкнулась с ним у кабака.
В нем от бога почти ничего,
Не считая потертого нимба.
Если даже вы встретились с ним бы,
Нипочем не узнали б его.
Невеселый, помятый старик
Вдруг промолвил, похмельем страдая:
- Мне б поправиться. Слышь-ка, родная,
Я ведь чудо могу сотворить.
Посмотрела, опешив чуть-чуть,
И ответила, вздрогнув душою:
- Это яблоко слишком большое.
Я, пожалуй, его не хочу.
В темном баре, где пьют на убой,
Рассказала, как в исповедальне,
Что в чужих, многочисленных спальнях
Безуспешно искала любовь.
Бог налил и понюхал коньяк.
Выпив залпом, зажег сигарету.
- А чего же искать, как не ЭТО?
Кстати, знаешь, любовь – это я.
И ни в чем я тебя не виню.
Вновь налил и промолвил «Лехаим».
И рванула пролётка лихая
На Фонтанку с седьмой авеню.
А на Малой Конюшенной – стоп!
- Все, приехали, детка, слезаем!
Красота, словно тушь со слезами,
Потекла вдруг с лица на листок…
Как бы ни были вы далеки,
Не отпустит прокуренный Питер,
И хоть горы бабла накопите,
Не откупитесь век от тоски.
Здесь, глотая болотистый смог,
Где-то рядом живет бородатый,
И почти постоянно поддатый,
В ветхом тельнике старенький бог.
АМЕРИКАНСКИЙ РОМАНС
Посв. Максиму Шраеру
…где-то в окрестностях рая,
в Бруклинске или Ньюджерсии,
не торопясь умираю.
Мимо моей смерти,
забывшая благоразумье
у стойки пивного бара
(как зонтик), странная пара,
идет, поминая всуе
Любовь. Вослед им
радостно матерится
необъятная как вселенная,
черная ангелица,
что продает гастриты,
в маленьком магазине
на берегу тихой стрит,
не помнящей свое имя…
…на апельсин-закат
смотришь голодной чайкой.
Остов моста покат.
Тихо вздыхает чайник.
Близится ночь. Свежо.
Не покидай меня больше!
Ласки твоей ожог
не заживает. Боль же
свидетельствует, что жизнь
теплится в чахлом теле.
Стоит глаза смежить,
льдина моей постели
тронется. По весне
мне умирать все легче.
На петербургский снег
с крыш моих память хлещет…
Выплюнутый натугой
иссиня-черных губ,
прошедший медные трубы
звук и упруг, и груб.
Луизианским зноем
выжмет последние силы,
но, если ты со мною,
я не умру, друг милый…
...нет, я еще не сплю,
просто уже до фени
иерихонский блюз
лабухов из кофейни,
неоплаченный счет,
штоф с недопитым ядом…
Я поживу еще,
если ты будешь рядом…
ДАЛЁКОМУ ДРУГУ
Гене Сергиенко
Тот город, где сейчас живёт мой друг,
Стоит почти что на другой планете,
И мы согласны с приговором этим,
Надежды не сулящим нам на «вдруг».
Мы не столкнёмся в праздничной толпе,
И не помчимся, на ночь глядя, в гости,
Под водочку на кухне мыть всем кости,
И до утра, увы, не будем петь.
Невольники житейских передряг,
Мы знаем, что не вырвемся отсюда,
Но сердцем продолжаем верить в чудо,
Хоть понимаем разумом, что зря.
Не будет чуда – приговор суров,
Но всё ж, друзья, я чувствую, что тут вы.
Нам место встречи заменяют буквы
И цифры электронных адресов.
***
Брайтон, кухня, водка, вечер.
Фразы, длинные как годы.
И глаза не человечьи
Серокаменной «Свободы».
Знаешь, хватит о погоде!
Помнишь, мы с тобою жили
В той стране, куда уходят
Умирать автомобили.
В той стране сильнее ветры
Задушевней разговоры,
Там длиннее километры,
Там печальнее миноры.
Там сердца добрей и чище,
Там дожди на сны похожи.
Там меня доселе ищет
Чей-то взгляд в толпе прохожих.
Он неистово красивый,
Этот взгляд из неба соткан.
Там все верят, что мы живы…
Brighton, evening, kitchen, vodka.
GREYHOUND (памяти Любви и Чарли Паркера)
«Серая гончая»
Уносит тебя от меня по пустому шоссе.
Этою ночью я
Буду смотреть сквозь стакан… Авеню номер семь…
К чёрту все строчки и
К чёрту «Свободу», и Город её, и Гудзон!
Все многоточия…
Все запятые, созвучия! К дьяволу сон!
К чёрту все прочее!
Чарли по прозвищу «Птица» струится в ночи.
Сделай погромче!
Это душа моя раненой птицей кричит!
«Серая гончая»
В эти минуты утюжит собой Иллинойс.
Я на обочине
Бледною тенью с мольбою в глазах своих: -Брось!
Брось, ты мне очень…
Ты мне как воздух, а все остальное туман.
Вижу воочию
Бред, как Чикаго смывает дождем в Мичиган.
Порваны в клочья
Судьбы и рифмы, рассудок, часы, календарь…
«Серая гончая»!
Будь же ты проклята – вечно голодная тварь!
ЗАРАЗА РУССКАЯ - ТОСКА
Майку Бильковскому
Зараза русская - тоска -
Живет и там, в Обетованной.
Приходит гостьею незваной,
Маячит дулом у виска.
Сидишь, как будто целый век
В обнимку с этою оторвой,
Не в силах справиться с которой
Ни водка, ни трава, ни «Джек»,
Ни запоздалая любовь,
Ни струны умницы-гитары,
Ни боль и сладость песен старых,
Ни мысли древних мудрецов.
Припав к последнему глотку,
И убедившись, что не умер,
Ты набираешь номер. Зуммер
Зовет еще одну тоску.
Она, зеленая моя,
Живет в заснеженной России,
Где ждать весны нет больше силы
И, тоже кончился коньяк.
Мы посидим с тобой в тиши.
Ты там под дождь, я здесь под вьюгу.
Он-лайн подключены друг к другу
Две неприкаянных души.
И хлынут миллиарды бит,
Ворчать подруги будут, пусть их…
Грехи друг другу мы отпустим
И сгинет груз пустых обид.
И будут наши сны легки.
Я чувствую и мне не снится –
Упала нА две единицы
Величина земной тоски.
БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ
песня для Моррисона
Доброе утро, Беверли Хиллз!
Стою на пустом шоссе.
Пыль на плечах, на губах стихи.
Куда подевались все?
Подвыпивший ангел кричит: “Бежим!
До цели подать рукой!”
Но я устал, и знаешь ли, Джим,
Я вспомнил кто я такой.
Я добирался до этих мест
Долго, о, ангел мой!
Строго на запад, и вот те крест,
Теперь я хочу домой.
Туда, где ветер - мой старый друг
Несет пожелтевший листок.
Птицы под осень летят на юг,
Душа моя - на восток.
Я начинаю обратный путь
В свой неуютный край.
Я не дошел до тебя чуть-чуть
Беверли Хиллз, гуд бай!
ПОЙ, АНГЕЛ МОЙ
Юрию Портному
Угрюмый ветер, пахнущий зимой,
Четвертый день кружится над местечком.
Но, здесь тепло, потрескивает печка.
Пой, ангел мой!
Спой песню, ту, что сочинил весной
Наш кантор, да продлятся его годы,
И, да минуют дом его невзгоды.
Пой, ангел мой!
Пускай, всего лишь сельский я портной,
Но сердца ты не сыщешь горячее.
Моя ладонь вновь на твоем плече и
Пой, ангел мой!
Цари кичатся золотой казной,
А нам, и без гроша, тепло на свете.
Мир в доме нашем и здоровы дети -
Пой, ангел мой!
Мое богатство – голос неземной,
Глаза твои, что цвета спелой вишни.
Нальем вина, пусть нас простит Всевышний.
Пой, ангел мой!
И, даже если по миру с сумой
Нам суждено идти с тобой отныне,
Не оскверним любовь свою уныньем!
Пой, ангел мой!
ПОЭТ ЖИВЁТ В ИЗМАЙЛОВЕ (Белый квадрат)
Это своеобразный отклик на «Квадратуру круга» («Черный квадрат») Леонида Марголиса.
http://rifma.net/rifma.php?curr_node=110&post=236752&pagenum=0
Лиргерой хоть и имеет некоторые собирательные черты, но…
Поэт живет в Измайлове
Уже семь лет без малого.
Ну надо ж, занесла его
Нелегкая в Москву.
Из города беспечного,
Где камни пахнут вечностью,
И, где по-человечески,
Казалось бы, живут.
Ведь мог спокойно греться там,
Не надрывая сердце-то.
Смотреть лукавым Герценом
Сюда издалека:
Как мы в пургу кромешную
Полезли вновь поспешно, и
Найти дорогу, грешные,
Не можем все никак.
И отчего, спроси его.
Он мается Россиею,
И, что у моря синего
Там не жилось ему.
А Родина сосновая
Живет теперь по-новому.
Здесь до поэта оного
Нет дела никому.
Знакомым переулочком
В аптеку и до булочной
Идет поэт ссутулившись
И кутаясь в пальто.
Здесь холодно, но только он
Любви своей невольником
Остался, и как больно то
Не ведает никто.
Есть у поэта дело и
Окно квадрата белого,
И голос мира целого
Несет живая нить,
Еще есть одиночество,
Болезни, муки творчества,
Отечество и отчество,
Которых не сменить.
