А вам не страшно жить на белом свете? – спросил поручик Клаузен и гордо улыбнулся.
-Еще как страшно – ответила Аделина обмахиваясь, кружевным платком. – К тому же жарко... и эти новые корсеты…..
- Ммммм... корсеты – задумчиво произнес поручик и придвинулся ближе.
А вчера, представляете – продолжала Аделина, - к нам чуть не забрались воры. Было так страшно, так страшно. Дворник кричит, собаки лают, папенька за ружьем побежал, а я под одеяло спряталась, и представила, как ворвутся ко мне грабители – двое стройных мужчин в черных масках, Схватят меня за талию, вытащат на улицу, перекинут через седло, и, галопом в лес. А на мне только рубашка кружевная и больше ничего... Страх, да и только.
- Чертовы собаки, - пробормотал сквозь зубы поручик и вынул портсигар.- Ну и что же, поймали воров то?
- Куда там, мон шер. Но успокоиться до утра не могли. Папенька в залу пошел спать. Так его утром добудиться не могли – он вместе с ружьем графинчик «рябиновой» прихватил, пока маменька не видела. Так и спал - ружье в правой, а графинчик пустой в левой. А маменька в чепце и халате на креслах задремала, так что пришлось за доктором посылать. Ей так в поясницу вступило, что кресло вместе с ней пришлось на кровать стряхивать. Ужас…
Поручик постучал мундштуком папиросы о крышку портсигара, закурил и огляделся.
По дорожке вдоль реки фланировали пары. Молоденький чиновник в форменном сюртуке, гордо вздернув подбородок, вел под руку дебелую веснушчатую девицу. «Купчиха» - определил поручик. На соседней скамейке расположился какой-то франт. Зажав в коленях трость и сверкая золотыми запонками, он читал потрепанную книжицу. Изредка, отрывая взгляд от страницы и поглядывая то на дебелую девицу, то на них с Аделиной, он улыбался и снова углублялся в чтение. «Штафирка. Шпак» - подумал поручик и наклонился к Аделине.
- Мадмуазель, - шептал он, щекоча усами розовое ушко Аделины и обдавая запахом одеколона «Поль де Кок» - вы мне обещали... Но когда же, когда..?
Слушая поручика, Аделина чувствовала, как откуда-то изнутри поднимается и разливается по телу волнующее тепло и, полузакрыв глаза, она шептала в ответ: «Ну что вы, Серж, не надо... Нас могут увидеть……
Чиновник 14-го класса Вениамин Преображенский стеснялся своего духовного происхождения. Правда, папенька его, дьякон Староспасской церкви давно ушел в мир иной, а маменьки он даже не помнил. Воспитывала его тетка Феофилата. Она же и определила его в письмоводители губернской управы, она же и нашла невесту – дочь лабазника Елпидифора Петрова, Елену. Невесте было уже больше 25-ти, и смотрелась она по сравнению с юным Вениамином, как курица по сравнению с цыпленком. Целых полгода они встречались под присмотром родителей, пили чай и вели разговоры о последних романах г-на Киреевского, о стихах г-на Надсона, о ценах на пшеницу, а потом Елена садилась за клавикорды и тоненьким голоском пела «Ночь темна» или «Я ехала домой». И вот вчера окончательно решили, что свадьба состоится через месяц и поэтому случаю отпустили их на прогулку вдвоем. Парило. Вениамин степенно раскланивался со знакомыми, ибо считал себя уже почти семейным, а значит уважаемым человеком, тем более что солидное приданое невесты позволяло надеяться на всеобщее уважение.
На скамейке под липами пышноусый военный отчаянно флиртовал с томной барышней. «Хлыщ» - подумал Вениамин. На соседней скамейке, худой, как глист, франт, делал вид, что читает книгу, а на самом деле исподтишка наблюдал за барышнями. Немела рука, ибо Елена, навалилась на нее всем весом. «Ну, ничего – рассуждал Вениамин – после свадьбы – только в пролетке. Бурлак я что ли, такую баржу за собой таскать» И он вежливо улыбался будущей супруге.
Григорий Иванович Ступников, 20 лет, считал себя поэтом. Он даже опубликовал три стихотворения в «Вестнике». И теперь его главной мечтой было попасть на вечер в башне Вячеслава Иванова. Там собирались кумиры, эстеты, «сливки» "поэтического Олимпа". Он уже предпринял необходимые шаги, был представлен Мережковскому и Брюсову и теперь со дня на день ожидал приглашения. Поэтому сегодня он не пошел в университет, а, захватив с собой книжку Северянина, пристроился на скамейке и лениво наблюдал за гуляющими. Барышня, флиртовавшая с военным, привлекла его внимание. У нее были бархатные ресницы, и маленькие пухлые губы. В тот момент, когда она поправляла платье, он успел заметить полоску белых тонких чулок между нижней юбкой и низкими полусапожками. От этого его сначала кинуло в холод, а потом в жар. Он представил, как она стонет в его объятиях, и даже почувствовал вкус этих соблазнительных губ. Рука с книгой задрожала. Он воровато оглянулся – военный что-то шептал барышне, а та, полузакрыв глаза, отвечала. Никто не обращал на него внимания. Пожалуй, пора обедать,- подумал Григорий Иванович, положил книжку в карман, поправил массивные золотые запонки и поднялся со скамейки. Когда он уходил, никто даже не посмотрел ему вслед, и только рыжая девица скользнула взглядом по удаляющейся фигуре.
2.
27 августа 1920-го года полковник Клаузен стоял, сутулясь у серой щербатой стены, и пытался вспомнить свою жизнь, но ничего значительного вспомнить не мог. Перед глазами мелькали отрывочные картинки – мама с чашечкой кофе в руке на летней веранде подмосковной усадьбы, клинообразная бородка отца с застрявшими в ней крошками, кружевной платок какой-то девицы, бал в честь выпуска артиллерийского училища, и денщик Кузьма, с начищенными сапогами в руке. Он еще пытался вспомнить что-то значительное, когда два человека в кожаных куртках, кивнув друг другу, молча разрядили в него наганы, а потом один из них, сплюнул, закурил, прищурясь, взглянул на солнце и улыбнулся.
27 августа 1920-го года под Херсоном махновцы остановили поезд. Всех пассажиров вывели в степь, а багаж перегрузили на телеги. Они уже собирались отъезжать, кода один из махновцев заметил красивые сережки в ушах толстой пассажирки. Он спрыгнул с коня, подошел и протянул руку, радостно ощеряясь. Женщина оттолкнула руку и тут же получила удар прикладом в лицо. Мужчину, бросившегося на защиту, просто изрубили шашками. Махновец вырвал сережки из ушей стонущей женщины, а потом вся кавалькада не спеша, отправилась восвояси. На могильный холмик вместо плиты положили фанерную крышку от чемодана, где кто-то из пассажиров, сверяясь с документами, каллиграфическим почерком написал « Вениамин и Елена Преображенские. 27.08. 1920».
27 августа 1920 в 7 часов вечера в квартиру позвонили. «Аделина, кто там?» крикнул из кабинета доцент и замер, увидев в дверях побледневшую жену и людей с винтовками за ее спиной. Тогда он поднялся из кресла, резким движением одернул домашнюю куртку, поправил золотые массивные запонки и шагнул навстречу вошедшим…..
«А вам не страшно жить на белом свете? – спросил поручик»…
«-Еще как страшно – ответила Аделина»…
