Из теплых рук моей подруги я получила две вещи: серую оренбургскую шаль и общую тетрадь в маркизетовом переплёте.
-Это очень тёплая шаль, - говорила моя подруга. – Мы её с мамой на вещевом рынке ещё в Свердловске покупали. Через мамино обручальное кольцо пропустили, и она почти свободно прошла. У нас в Израиле зимой тоже холодно, хоть и температура плюсовая. Сырость до костей пробирает, в домах отопления нет. И детишек зимой хорошо шалью укутывать. Бери, у тебя же внуки.
Я с благодарностью взяла. Не потому, что мне в Израиле на самом деле нужна эта шаль, а потому, что нельзя не взять из ещё теплых рук.
- А тетрадь? – больше глазами, чем словами, спросила я.
- А это мой дневник. После прочитай, с другими мыслями и в светлом настроении. Зачем -то я его вела без малого полвека? Я молча погладила безвольную и почти прозрачную, до боли родную руку. Эта рука много чего в жизни делала, в основном, хорошо делала, на совесть. Оказывается, еще и писала.
Потребовалось время, чтобы притупилась боль разлуки, чтобы " с другими мыслями и в светлом настроении" я смогла открыть заветную тетрадь.
Тетрадь была, конечно, в клеточку. Удивительное постоянство: всю жизнь она писала на листах в клеточку. На внутренней стороне маркизетовой тетрадной обложки еще сохранилась пропечатанная типографским способом госцена –
4 рубля. Рядом поблекший от долголетия светло-фиолетовый чернильный штамп: с 1 января 1961 года -39 копеек.
Вот когда начинался дневник, но тетрадь не была исписана и наполовину.
- Немного же ты написала за пятьдесят лет,- обратилась я мысленно к своей подруге, будто мы с ней, как прежде, чаи сидим распиваем.
. Буквы крупные, красивые, как в прописи. Нажим – волосяная линия, нажим – волосяная, и наклон правильный. Господи, семилетней девочкой она начала вести этот дневник, таскала его за собой всю жизнь, за его дальнейшую судьбу волновалась у последнего края.
Какой такой секрет передан мне "еще тёплой рукой"?
Из дневника.
"Решила начать дневник. Мы получили квартиру. Вчера днём я была одна в доме. Мне понравилось. Я всех люблю, родителей и бабушек, особенно Басеньку старенькую. Но одной дома лучше всего.
Сегодня у Антона день рождения, ему уже три года. Садика нет.
Меня не переведут в новую школу. Я Антона утром буду к бабушке водить и после школы забирать. Гуляла в парке Энгельса. Он лучше Павлика Морозова. Тут горка высокая и каток. У меня нет коньков. Знакомлюсь с соседями. Они живут над нами. У них семь детей! Мы подружились с девочками. Их родители говорят на татарском, а они всё понимают.
Мама сегодня очень на нас сердилась. Она купила яблоки.
Много – 3 кг. Спрятала их до дня рождения в шкафу, в белье. Антон их по запаху нашёл и съел одно. Потом ещё одно, и ещё. Целую неделю ел яблоки. Сегодня мама их достала. Осталось четыре. Мама Антона плохим словом назвала – эгоист. Мне было обидно. Я его таким не воспитываю."
29 января.
Я помню эту пятиэтажку, посреди тундры городского пустыря. Тогда снесли весь частный сектор, несколько жилых кварталов, а построили один дом на шесть подъездов. На стыке двух улиц он стоял буквой "Г".
В подвале - кочегарка, а во дворе горы черного угля, засыпанные грязным снегом. Здесь были наши первые восхождения и спуски, первые победы и отступления, здесь мы с игрушечными автоматами держали оборону против наступающего противника и учились не сдавать высоту. Давно это было.
Из дневника.
"Вчера у меня был день рождения. Мне исполнилось восемь. Много это или мало? Я еще ничего не сделала в своей жизни.
Бабушка подарила мне девятый том "Детской энциклопедии". География. Внутри она написала: "Дорогой внучке от бабушки. Желаю жить в мире со всеми народами".
Странное пожелание, надо подумать. Я ни с кем не ссорюсь. Иногда обижаюсь, но не ссорюсь. Я не умею ссориться. Книга ценная, про весь мир. Такой нет ни у кого. Сегодня после школы у меня Сашка Баранов сидел ( он уже в третьем классе в английской школе). Мы смотрели карты и читали.
Папа скоро уедет в командировку на два месяца. В Норильск. Внедрять изобретение. Мама купила проигрыватель и две пластинки: Тамара Миансарова и Мая Кристаллинская. Мама теперь их песни поёт, но даже лучше! А бабушка услышала и рассердилась. "Разве это музыка?"- сказала. Села за своё пианино и заиграла прощальную арию из "Чио-Чио-Сан", и спела даже, а потом маму передразнила: "В кино иду без тебя!" Назвала это блеяньем, а не пением. Мама ей ничего не ответила. Мы быстро домыли пол и ушли к себе."
29 марта.
Ох уж эта бабушка! Будто наперед знала, через какой Вавилон ее внученька пройдет, живя в мире и дружбе со всеми народами, а желтый том "Д.Э." еще долго питал наши фантазии и утолял тоску по дальним странам.
Кажется, его потом не пропустили на таможне как научную литературу.
Но бабушка-то?! Работала завучем школы, вела географию и биологию, лекции читала от общества "Знание".
Она собрала коллекцию бабочек, которую потом школе передала.
Когда телецентр в городе построили, её позвали обзор международного положения вести.
Это я хорошо помню, как всем подъездом со своими табуретками к Сидоркиным ходили послушать. У них у первых в подъезде телевизор появился, с линзой.
А пианино с бронзовыми тюльпанами канделябров! Оно звучало глубоко и проникновенно. А какое же было тяжелое ! Грузчики при переезде не хотели браться! Тогда его и отдали особо одаренному мальчику, у которого не было инструмента. Отец музыканта со своими грузчиками приехал и забрал.
Из дневника.
"Вернулся папа. Сегодня у него день рождения. Ему – 39. Он многого достиг! Сам он говорит, что совсем ничего не достиг. Мне кажется, что он к себе строже, чем к нам.
Я перешла во второй класс. В табеле две четвёрки. По физкультуре я исправлю, это из-за формы. Моя настоящая проблема – чистописание. И это очень серьёзно. Так сказала при всём классе Н. П.
Мама сказала, что проблема у самой Н.П.
Надо подумать."
29 мая.
Это было настоящее истязание чистописанием! Как сейчас помню:
пишешь – не дышишь, а потом промокнёшь промокашкой, и чернила из всех букв наружу брызнут! Или соринка из чернильницы к перу прирастет, или клякса с этого пера в самом неподходящем месте сядет. Нас тогда заставляли заново переписывать всю работу, иногда и всю тетрадь. Вот ведь учили! Не то, что сейчас: обведите кружочком, подчеркните нужное.
Н.П. – это Надежда Петровна. Наша первая учительница.
Огромные глаза, будто переполненные невыплаканной бедой. Волосы смоляные, всегда собраны в тяжелый греческий узел, заколотый, как тогда говорили, "черепаховыми шпильками".
Она была для нас самым бесспорным авторитетом, почти божеством, сошедшим к нам со своего Олимпа, осчастливившим нас - весь первый "Б". От такого счастья мы тоже ощущали свою избранность и старались не подвести! Да, именно – не подвести! Перед каждой школьной контрольной Н.П. призывала нас: "Не подведите класс!". Если контрольная была городская, то чуть иначе: "Не подведите родную школу!".
Мы замирали от счастья причастности к коллективу и не смели предать его. Это был хитроумно задуманный психологический трюк. Ты – ноль, если ты сам. Выжить можно только влившись в коллектив: класс, двор, улицу, стаю, банду.
Наш класс был нашим первым опытом жизни в коллективе, точнее в коллективе, управляемом сверху. Это был дружный коллектив, и Н.П. им идеально управляла: " Кто шагает дружно в ряд?". И все хором: "Боевой отряд ребят!". Да, шагали " стройными колоннами".
В такой колонне, как в футляре: тебя не видно. Есть только общий вид.
Теперь я поняла: это мама посеяла зерно сомнений в абсолютности божества, в непогрешимости вожака. Она даже не предполагала, насколько осложняла этой игрой слов жизнь дочери.
Из дневника.
"Сейчас я дома. В июле меня отправили в п/лагерь. Я там пробыла 16 дней. В воскресенье мама с папой приехали на машине меня проведать. Я стала просить, чтобы домой забрали. Я обещала маме всё мыть и прибирать каждый день, чтобы забрала. Мама не хотела и спросила, почему. Я сказала, мне не нравится.
-Что тебе не нравится? Ишь, цаца какая!
Я поняла, что не заберут, и тихо заплакала. Подошел папа и стал меня гладить по голове. От этого я заревела и стала повторять: всё не нравится, всё не нравится.
"Всё – это что?",- допытывалась мама.
Я сказала, что мне не нравится горн, барабан, туалет, построение на линейку, перекличка и взвешивание. Папа сказал, что этого достаточно. Меня оттуда забрали!"
21 июля.
И что уж там такого было в этом " Изумруде"? Убей, не помню. Умывальники, похожие на скотопоилки с белёсой от мелового зубного порошка водой в стоке. Туалеты с размахом дырок на восемь – десять. Кто очереди ждет внизу, наверх, как на сцену, смотрит.
Не думаю, что из-за этого она сбежала оттуда. Было что-то посерьёзнее. Что? Горн и барабан! Строй-ся! Ровняйсь в затылок! Всё не понравилось. Странно. Потом она любила эти лагеря, последний раз лет в 15 ездила, уже брать не хотели из-за возраста. У меня в альбоме жива фотография линейки. Она там под знаменем рапорт у кого-то принимает. На лице никакого трепета, зато кокетства для пионерки многовато!
Взвешивание не понравилось! Естественно. Жаль, что на всю страну тогда только один юморист был. Родители посылали детей в лагерь "оздоравливаться". Слово такое было. А здоровье – оно привесом измерялось. Каждую неделю взвешивали. Что характерно: никого не интересовал вес конкретного Иванова, Петрова, Сидорова. Показателем был суммарный вес отряда. Вожатый тогда находчивый попался. Перед первым взвешиванием всех отправил в туалет – сбросили там всем отрядом литров пятнадцать чистого весу. Перед вторым - велел с туалетом воздержаться и по стакану воды выпить. Отряд хорошо поправился, хотя на первое по привесу место не вышел. В третий раз давились, но пили пол-литровыми банками противную и теплую кипячёную воду из питьевых баков. Не хотели подводить родной коллектив.
Ой, а погода стояла дождливая! И болота вокруг комариные. В дождь весь лагерь собирали в столовой, пели хором под баян.
Дождя было столько, что перепели всё пионерское и незаметно скатились на общенародную "тропинку милую", которая вела к "рябине кудрявой". А там, как известно, "справа кудри токаря, слева – кузнеца". Про "шведский" вариант не думал никто, пели от души. После "Изумруда" она знала наизусть слова всех этих песен и переписывала их старшим девчонкам под копирку. Я думаю, что эти не сильно мудреные песенные слова пробудили у неё первый трепетный интерес ко всему взрослому и запретному.
Из дневника.
"У родителей гости. Муж и жена. Он – поэт-переводчик. Она, как мама, учитель литературы. У него уже вышла книга стихов финского поэта. Сейчас он переводит с румынского. Мы с Антоном сидели за столом со всеми. Было интересно слушать разговоры и анекдоты. Все смеялись и я тоже, но поняла только про кукурузу. Потом папа спросил, откуда дядя Эдик знает румынский.
Э. сказал, что не знает совсем, ищет в словаре слова, и, что работа очень трудная. Папа стал как-то плохо улыбаться, он так улыбается, когда в шахматах побеждает: шах, шах и мат! Мама стала его гладить по ноге. Папа не унимался и стал спрашивать про грамматику. Мама стала его пинать под столом тихонько. Папа прямо заявил: нечего меня останавливать. Дядя Э. догадался, что папа румынский знает. Он достал из портфеля книгу румынского поэта и тетрадь. Э. сказал, что будет счастлив "получить подстрочник". Еще он попросил вслух прочитать "для музыки стиха". Папа читал очень выразительно, но смысла мы не понимали. Когда папа написал слова, Э. вышел на балкон и очень быстро вернулся со стихами. Он тоже выразительно читал, и стихи были понятные, красивые и грустные. Мама даже прослезилась, а потом принесла еще вина, и они стали пить. Я бы сидела с ними до конца, но А. стал себя вести за столом плохо. Меня отправили с ним играть в маленькой комнате. Мы поиграли, и А. уснул. После гостей мама стала убирать посуду. Я хотела ей помочь, но она мне строго сказала: убирайся спать.
Я не люблю, когда мне так говорят. Я легла рядом с А., но не спала и слышала: они ругались. Папа говорил, чтобы переводить, необходимо знать язык. А мама сказала громко: "Ты хоть шесть языков знаешь, а за всю жизнь ни одного стихотворения не написал и не напишешь!"
Они оба правы."
23 октября.
Тут в тетради лежал сложенный вчетверо пожелтевший листок бумаги, на котором чьей-то чужой рукой, с многочисленными исправлениями, были написаны космические стихи:
До звезд, родившихся в ночи,
Лежит далекий путь.
Нужны века, чтоб их лучи
Для нас могли сверкнуть.
Давно звезды погасшей нет,
Но только лишь сейчас
В лазури странствующий свет
Дошел до наших глаз.
Живой, он был невидим нам,
Далекий звездный лик.
Сейчас он мертв – по небесам
Плывет его двойник.
Так и желание в крови
Уснет в урочный час.
Но память будет о любви
Еще тревожить нас.
Из дневника.
"Папа снова в командировке. Уехал неизвестно на сколько, до пуска установки. Мама встретила свою студенческую подругу. Ей тоже тридцать, но она еще не взрослая. Мне с ней не скучно. Она журналистка, корреспондент "Пионерской правды". Ей пишут дети со всей страны, а она им отвечает в газете. Мне она подарила целый мешок писем. Я их на санках привезла домой, чтобы читать.
Рика их не читала, все конверты заклеенные. Я распечатываю и читаю. Они думают, что Р. тоже пионерка. Я спросила, как она отвечает, если не читает. Рика сказала, что она сама задает себе вопросы, и сама же на них отвечает. Она будет у нас жить до папиного приезда. Это, чтобы печку не топить. У нас батареи. Иногда приходит дядя Эдик. Он тоже учился с ними в университете, пока его не посадили. Я спросила: за что? Мама сказала, что просто так, за то, что умный. Почему за это надо сажать?
Они его очень жалеют, говорят, что ни за что на Колыме страдал почти шесть лет. Р. играет на гитаре, но не цыганское. Вчера они втроём пели очень громко:" Всю ночь кричали петухи и шеями мотали, как будто новые стихи, закрыв глаза, читали…"
Утром в подъезде мне дорогу загородил Алик Брук из 68 кв. и просил слова списать, про петухов. Я сказала, много хочешь! Сам пиши, ты же студент. Только быстро, я в школу не хочу из-за тебя опаздывать. Он на меня вытаращился и стал писать. Я быстро продиктовала. Диктовать легче, чем писать."
25 февраля.
Пели они, конечно, не только про петухов. Про такое пели, что соседи милицию хотели вызывать. И Р. эта, такая красивая была! Как она мечтала в полосатом репортёрском шарфике бороздить просторы морей и океанов, а до пенсии металась между "Пионерской правдой" и "Пионерской зорькой".
Из дневника.
"Приехал папа и купил телевизор! Ура!"
16 мая.
Из дневника.
"Наконец Антон в садике. Садик новый и очень близко. А. утром сам туда ходит. Мне даже скучно днем одной дома. Я читаю книжки, но они все неинтересные. Мама велит читать Чехова, а мне скучно. Вчера мама швырнула мне книжку и ушла на работу. Она сказала, если и это скучно, то у неё растёт дура.
Вечером мама спросила: "Как? Тоже скучно?". Я сказала, что интересно, и попросила такую же еще. "Зачем ещё? Сколько ты прочитала?",- мама требовала показать, где я. Я сказала, что прочитала все. Мама засмеялась и сказала, что я эту книжку проглотила. Она целовала меня в макушку и говорила: "Умница, хотя и рановато".
7 августа.
Это был Мопассан, " Милый друг". Он был первым, кто растопил лёд равнодушия к чтению, и, пожалуй, даже полузабытый в последствие, на всю жизнь остался любимым. Тем же летом в день по книге были проглочены четыре романа Жорж Санд," Джейн Эйр" Шарлоты Бронте. У бабушки в шкафу нашелся почти весь Драйзер, "Отверженные" и "Собор" Гюго, и еще много романов из доброго девятнадцатого века.
Из дневника.
"Моя жизнь изменилась. Мама со мной говорит, как с подругой, и про любовь тоже. Оказывается, у Р. была большая Любовь. Он теперь известный писатель, и живет в Москве. Рика к нему ездила, но… Мама говорит, предал. Мама мне его показала, когда он по телевизору выступал. Я думаю, он для Рики старый. Еще мама говорит, что Р. была его
" литературным негром". Что это, я не знаю точно, а мама не хочет объяснять. Спросить у самой Р. я стесняюсь.
Дядя Эдик чем-то болеет. Ему все достают рецепты. Таблетки он пьет жменькой, поэтому они быстро кончаются. Когда таблеток нет, он молчит или плачет. А когда лечится, добрый и пишет. Без них он не может писать. Он не только переводит, но и сам пишет стихи. Мама меня посылает в дальнюю аптеку, она говорит, что её уже во всех аптеках запомнили. Мне всегда продают, даже иногда без рецепта. На лекарства уходит много денег, Э. берет у мамы и у Рики в долг. Хорошо, что у нас в семье все здоровы.
Бабушка меньше спорит с папой, а больше с мамой. Если спорят мама с папой, она на папиной стороне.
Закончилась первая четверть, у меня пятёрки, но я за них не боролась. В школе очень скучно, дома лучше."
3 ноября.
Конечно, бабушка терпеть не могла и Рику, и Эдика, и всю эту богему.
"Здесь нет ничего нового, - ворчала она, - и в двадцатые годы было то же самое, а потом - тридцатые, и всех перестреляли! И Вы поплатитесь за Ваш нигилизм , цинизм и бесшабашность".
Поняв, что Эдик на таблетках, она заговорила пословицами типа:
" С кем поведешься…", " Скажи мне, кто твой друг…".
Сейчас я понимаю, что ей не нравилось в этом урагане свободы. Она опасалась, что он разрушит и погребет под собой семью.
И ещё, дважды пережив репрессии и потеряв всех самых дорогих людей, она превратилась в политического ортодокса. Маркс и Энгельс, вышитые трудолюбивой китайской рукой, незыблемо стояли у неё на письменном столе. Это была мимикрия.
Из дневника.
"Сегодня были новые гости - знакомые Э. У них узкие брюки и рубашки в клетку. Настоящие стиляги. Они очень весёлые и смешные, танцевали новый танец – твист. У меня тоже сразу получилось! Потом ели пельмени, соленые рыжики и селёдку. Потом пели, пока тётя Люба не начала в стенку стучать. Тётю Любу тоже позвали, она просила вести себя тише, дети спят. У тёти Любы двойня, муж уехал на Север и пропал. Из-за неё больше не пели, а читали стихи. Один стиляга читал Есенина. У нас есть книга его стихов, но такого там нет.
" Черный человек". Он так читал, что было страшно. Мама сказала, что он студент из театрального, почти артист.
Мама читала "Сумасшедшего" Апухтина, тоже очень интересно читала, голос меняла, как артистка.
Какая она красивая!"
25 января.
Всю жизнь она боготворила мать, считала её необыкновенной, особенной и недооцененной. В десять лет она уже не была ребенком. Её не интересовали ровесники и одноклассники с их пионерским энтузиазмом. Она полностью пребывала в мире взрослых , к которому невольно приобщилась. Здесь оборвалось детство, и началась юность, бурная и мятежная.
Из дневника.
"Не писала целых два года. Сегодня нашла дневник, перечитала и ужаснулась, какая же я была. Как восхищалась Рикой, а она… Правильно старенькая Басенька говорит: нечего замужней женщине со старыми девами якшаться. Мама так сердилась, что требовала машину продать, чтобы не на чем кататься было. Это уж слишком. А сами с чем останемся? Грибы пойдут, ягоды. Без машины мы ничего не запасём. В конце всё обошлось. Содрали только чехлы и выкинули, а бабушка сшила для машины новые.
Рика больше к нам не приходит.
Антон пошел в школу, учится у Н.П. Она его не любит. Он в школу ходить не хочет, и это уже в первом классе. А что дальше будет? Я тоже не очень хочу, но мне-то меньше осталось.
Дядя Эдик всегда теперь приходит с тётей Валей. Они у нас свои в доме,
" каждую пятницу лишь солнце закатится". Я не сижу с ними долго, ухожу в маленькую комнату и читаю. Антон стал очень наглым. Он требует, чтобы я читала вслух, а, если не буду, скажет родителям, что ему свет мешает спать, он, видите ли, не выспится перед школой. Я читаю вслух.
Мы теперь спим врозь. Папа распилил наш складной диван и приделал к половинкам ножки, обил их и раздвинул к противоположным стенкам. Стильно получилось! "
8 февраля.
Нет, дорогая! Антон не наглым стал, он тогда сделал первые открытия в области психологии. Он запускал механизм шантажа и дергал поочередно за все ниточки, упиваясь властью.
- Мамочка, я сегодня папочке хочу рассказать, какая ты красивая в новом платье, которое стоило пятьдесят рублей!
Пятьдесят рублей – ползарплаты. Мамочка момента ждет подходящего, чтоб в такой растрате признаться.
- Нет уж,- отвечает она ещё твердо, - ты не в своё дело не лезь! Я папочке сюрприз готовлю!
- Я тоже могу сделать ему сюрприз!- чистосердечно признаётся Антон и прямо сверлит мать своими ангельскими глазищами.
Если шантажировать было нечем, он всё равно изобретал способ получить то, что ему было надо.
- Мамочка, сегодня я тебя порадую! – врал он с самого порога. -Надежда Петровна сегодня меня так хвалила! Две пятёрки поставила: по чтению и по письму! Я заслужил мороженку? А две?
Надо же, как рано он научился понимать людей, видеть механизмы, которые заставляют их совершать те или иные поступки. На близких он тренировал свой дар. Ох, и доставалось от него тем, кто был рядом! К счастью, Антон не любит власть, но дар-то остался.
Это ты думала, что ты взрослая. Говорила маминым языком, рассуждала обо всем на свете, но он уже тогда во многом был сообразительнее.
Этакий маленький мудрец! Но и хитрец тоже.
Из дневника.
"В школе стало интереснее. По каждому предмету свой учитель, и они разные. Русичка похожа на Н.П., у неё такие же требования. Мою тетрадь она выбросила в окно из-за почерка. Я не люблю ни русский язык, ни литературу. Очень скучные предметы. Люблю географию. Наша учительница объехала весь мир. Сегодня она рассказывала про тропический климат: " Когда ты спускаешься с трапа самолета в Гонолулу, влажный воздух моря, напоенный ароматом экзотических растений, ударяет тебе в лицо". У нее на уроках тихо, и она не кричит. Классная у нас – по ботанике. На уроках - классный час. Все орут, даже с мест соскакивают, а она ничего сделать не может. Мне её очень жалко. Голос у неё тихий, и она добрая. Тычинка. Девчонки ходят к Н.П. и на неё ябедничают. Скоро её снимут, так им Н.П. сказала.
На 8 Марта мы собрали деньги на подарок от класса. Покупала Ложкина.
Она купила " Пиковую даму" и капроновые чулки. Тычинка зашла, а в классе тишина. Она нас посадила, и тут Ложкина выбежала:
-Дорогая Людмила Ивановна! От имени всего класса…Чулки у Ложкиной в руках вдруг развернулись и повисли во всю длину. Такой стыд! Л.И. даже покраснела, а потом нашлась:
-Нет, Танечка, я не могу принять такой подарок. Спасибо, но…ты сама носи, или маме своей отдай! И ушла в препараторскую. Ложкина обещала подарки в магазин вернуть и деньги нам раздать, но только обещала.
На Н.П. я сержусь за Антона. Он такой умный, а она его за дурака считает и всяко обижает. Она это умеет, ой как умеет!
Я пошла к ней перед 8 Марта. Стихи на открытке написала, сама сочинила:
Я поздравляю Вас с любовью,
Желаю счастья и здоровья!
Друзей хороших миллион!
Вы нам, как мама, Ваш Антон.
Сначала я поздравила её с праздником от себя. Потом говорю, мол, Антон Вас так любит, так любит, даже стихи сочинил. И открытку ей на стол положила. Она прочитала и говорит: " Хорошие стихи, но он читать не умеет, писать не умеет, ничем не интересуется. Он не вписывается в класс. Я его не переведу во второй. Ты была отличницей, а он…отстает в умственном развитии.
- В умственном развитии? Антон отстаёт?
-Да,- Н.П. уже решила судьбу Антона.
Мне стало обидно за него, и я ушла. Надо придумать, что с Антоном делать, ведь не может же он по правде остаться на второй год.
Он такой умный!"
11 марта.
Точно! Примерно с пятого класса учиться стало интересно. Закончился конкурс прилежания – начался конкурс ума! А учителя какие были! Весь мир она объехала? Ну и ну! Да она даже в Сочи не была ни разу! Но мы верили, что всё, о чем она нам рассказывала, она повидала своими глазами. Умела же!
Из дневника
"У Эдика большая проблема. Его опять уволили. Тётя Валя ищет ему новую работу, сам он "ничего не хочет".
Я рассказала маме, как ходила к Н.П. Она удивилась, что я написала такие стихи и сказала, что я - дура, но дура хорошая.
Мама считает, что я виновата во всех проблемах Антона.
Я – не старшая сестра для него, а подружка. Из-за меня он не хочет читать про Машу, которая мыла раму. Ему про Ситку Чарли интереснее. И спросила, что мы читаем сейчас. Я показала том Джека Лондона. Откуда она знала, что мы читаем про Ситку Чарли?
Оказалось, она этого писателя тоже любит. Она выбрала "Белое безмолвие " и стала читать мне вслух. Дойдя до слов:" …Мейсон шел впереди и не подозревал о надвигающейся опасности", мама отложила книгу в сторону, потянулась , встала и пошла ставить чайник. Я развернула книгу к себе и стала искать то место, где она прервалась. Тут мама закричала:"Стоп!" и заулыбалась. Делай с Антоном то же самое! Читай вслух до интересного места - и уходи куда-нибудь, хоть в туалет, но надолго."
23 марта.
Интересно! Ничегошеньки не пишешь о самой себе, будто тебя и нет! Антон и Эдик, мама, учительницы. Подсматриваешь за всеми. За него обидно, её жалко, как помочь Антону? Себе помогай! Это их жизнь! Где твоя?
Из дневника.
"В классе новенькая. Её в школу привозят на черной "Волге" солдаты. Её папа – генерал, главный у нас в городе. Забыла, как это у военных называется. Они не пьют воду из- под крана и не варят в ней ничего. Им привозят флягами хорошую воду, родниковую. Любка Токарева у них была дома, она не врет. Сама новенькая рыжая, бледная и болезненная, но у неё особенные глаза. Зеленые и круглые, как у кошки, и горят изнутри. Мне Баранов сказал, что у меня, как у коровы. Я не поняла. У кошки и у лани глаза красивые, а у коровы?
У Антона всё налаживается. Он читает, а я уроки учу в туалете, или другую книжку там читаю. Мама туалет называет моим кабинетом.
Я нашла настоящий клад. Решила " свой кабинет" прибрать. Вытащила из-под ванны тазы и с половой тряпкой туда полезла – зазвенели деньги! Мелочью было девять рублей и копейки.
Это копилка Антона, он под ванной копил-копил, а потом забыл! А я нашла! Конечно, я всё отдала маме, у неё как раз денег не было перед получкой.
Папа в командировке в Москве, в министерстве. Его посылают летом на международный симпозиум по электронике. Датчики пошли."
4 мая.
Нет! Тут ты что-то напутала. Денег было больше! Ты маме не всё отдала – себе целых три рубля оставила. По тем временам – состояние. Все сдвоенные уроки труда ты теперь прогуливала! В кино ходила, и в "Центральном" гастрономе в кафетерии бутерброд за 32 копейки покупала! С настоящей докторской колбасой! Еще и кофе со сгущенкой! Пировала. Стыдилась и пировала!
А мама твоя, помнишь, стихи тебе читала:" Зря Каштанка к столяру прыгнула с арены…" Там еще концовка с моралью:"…стыдно сытым быть вдалеке от дома…" Знала она про тебя всё, но виду не показывала, стихи читала, что б ты сама дозрела до раскаяния.
Из дневника.
"Закончился учебный год! Антона перевели во второй класс и приняли в октябрята. Теперь стал достоин. Я перешла в шестой класс, четверки по физкультуре и по труду. Родители довольны .
Папа после Москвы получил премию, и мы поехали в закрытый город, называется "почтовый ящик", покупать "приличные вещи". Папе для симпозиума нужен костюм и две-три рубашки светлые, но не белые.
Маме надо всё для лета на юге. Она купила две туристические путевки на Кавказ и поедет с бабушкой.
Это её подарок бабушке на шестидесятилетие! Место называется Красная поляна, они будут подниматься в горы, там дикая природа, ущелья, опасность…
Вот мама умеет придумывать!"
3 июня.
Из дневника.
"Эдик не работал долго. И кто его устроил на новую работу? Я не могу в это поверить! Бабушка. Она позвонила в краеведческий журнал и попросила его взять. Ей ответили, что знают о ком идет речь, но, если она за него просит, пусть приходит. Бабушка объяснила маме так, я сама слышала:
" Краеведческий – не литературный, но большего не могу. И это в последний раз! Пусть он свою фанаберию в задницу засунет!" Так и сказала – в задницу! Я от неё такого слова не ожидала."
4 июня.
Что ты вообще про свою бабушку знала? Она как была для тебя загадкой, так и осталась загадкой.
Я тоже никогда не задумывалась о старшем поколении, дальше мамы с папой. Но ведь и у них были мамы и папы, и у тех тоже…
Из дневника.
"Все вернулись, и будто не уезжали. Папа привез всем подарки. Вещи очень модные, но у нас такого еще не носят. До нас всё поздно доходит. Пусть пока полежат в шкафу. Мама так и сказала: "Если я это надену – буду, как белая ворона".
Маме папа привез четырехцветную шариковую ручку. Просто чудо! Почему он всем нам такие не привез? Привез одну – ясное дело, маме, ей нужнее. Одной ручкой можно и просто писать, и оценки ставить, и важное подчеркивать другим цветом! Бабушка привезла папе три морские раковины, очень редкие, слышен шум моря. Папа сказал, что это не шум моря, а какие-то колебания воздуха. Две он положил в аквариум для красоты, а из самой большой устроил пепельницу!"
14 августа.
Дочитав до этого места, я встала и пошла в кухню - поставить чайник. Люблю я утром заварить крепкий кофе, чуть остудить и выпить в растяжку маленькими глотками. И две сигареты подряд. Одной не хватает. Для полного удовольствия можно и ум потренировать: утренняя гимнастика для ума – судоку. Только карандаш взяла – вспомнила про ту четырехцветную ручку!
Она была гостьей из будущего! Очень вскоре она пропала, её долго искали. Решили, кто-то позавидовал, не удержался от соблазна. Но и чужих в доме не было. Непонятно! Всё обыскали: столы, портфели, карманы – не нашли. Пока искали, приговаривали: "Чёрт-чёрт поиграй, да отдай!" Он и отдал, только лет через пять.
Рассохлись полы в доме, и их летом перебирали. Снимали полностью. Ручка эта четырехцветная в разобранном виде лежала как раз там, где щель была пошире. Чьи-то шаловливые ручки разобрали её, а собрать не сумели, вот и спустили под пол. Там и монет было немало, кучками. Плотникам на выпивку хватило, ещё и на закуску осталось!
Из дневника.
"Осень. Сыро и грязно. Эдик опять не работает, его устроили в больницу, чтобы не уволили. Больных нельзя увольнять, есть такой закон, умный закон.
Мама взяла меня с собой его проведать. Мы поехали на автобусе. Больница в очень красивом месте, за городом. В лесу старинный дом. В центре таких много, но тут дом виднее, потому что он один. На больницу дом не похож, он раньше был усадьбой какого заводчика.
Когда мы приехали, Эдик нас уже ждал на автобусной остановке. Он стал совсем тощий, лицо его уменьшилось, крючковатый нос заострился клювом. Глаза, прежде лучистые и озорные, вылиняли и поблекли, зрачки сузились. Мы прошли вместе в парк перед больницей и сели на скамейку. Как раз дождь утих, и солнце подсушило промокшие скамейки. Мама привезла ему передачу: большую упаковку байхового чая и несколько пачек
" Беломора". Как только она взялась за сумку, я стала глазами искать что-нибудь, что могло оказаться интересным. Надоело мне слушать понос слов про запор творческой мысли. Я встала со скамейки и побрела в сторону фонтана. Пусть поговорят без меня. Но за моей спиной раздался даже не крик, а визг. Эдик визжал, почему она не привезла ему таблетки, а мама оправдывалась, что стало строго, не было никакой возможности купить. Его не интересовало ничего, кроме этих таблеток. Он не пытался сдерживаться, орал, махал руками, хватался за голову. Мама окрикнула меня и я догнала её. Мы убежали от него на автобусную остановку. Автобус надо было ждать еще сорок минут. Пошел дождь, будки там нет, мы промокли до последней нитки. За пять минут до автобуса пришел Эдик под зонтиком. Он даже не подумал извиняться. Он сказал маме: "Попробуй еще, её пошли. Сделай, в последний раз". В автобусе я спросила у мамы, почему он такой? Она ничего не сказала. Дома переоделись, выпили чаю, и мама принесла мне журнал. Она сказала : прочитаешь, тогда поговорим. Я не могла проглотить, читалось медленно, хотя там описан только один день из жизни человека. Дочитала и, когда возвращала журнал, не сдержалась.
-Это же не про него! – я хотела про Эдика. Мама ответила мне так:
- "Здесь описан один день из жизни заключенного. В году их 365, а Эдик провел там шесть лет".
Я поняла, но ведь мама, тетя Валя и все не виноваты.
-Почему он всех мучает? Уж лечился бы, раз в такую больницу попал!
Мама посмотрела как–то мимо меня. Но ведь я права."
19 ноября.
Из дневника.
"Сестру Ложкиной убрали из школы, она в восьмом классе забеременела! Какой ужас! Сейчас она в ШРМ( школа рабочей молодежи) и работает в рыбном отделе гастронома, считается ученицей продавца. Мальчишки над Танькой тоже смеются, мол, ты – следующая! Девчонки теперь всё время у новенькой пропадают, вместе с ней на "Волге" в школу приезжают. Спереди – сама новенькая, а все остальные сзади, друг на дружке. Меня туда не приглашали. Мальчишки некоторые тоже туда ходят. Что они там делают, я не знаю, никто ничего не рассказывает. Ложкиной они объявили бойкот: с ней нельзя разговаривать, нельзя сидеть за одной партой. По-моему, это жестоко и несправедливо, я с ними спорила. Когда Ложкина была старостой, они её все любили. Я рассказала это Баранову, он, как всегда, успокоил. Он сказал, что беременность - не заразная болезнь, и что раньше в 15 все уже замужем были, а у восточных людей, еще раньше. Девчонок наших назвал " амёбами и туфельками". Он тоже в восьмом, как и
Г.Ложкина была. Он уже мужчина?
18 декабря.
Далась тебе эта Ложкина! И что ты врешь, что спорила из-за нее! Какой же это спор, когда кровь носом? Вот зачем ты села с ней! Ты демонстрировала, что "беременность не заразна"?"
Из дневника.
"В воскресенье мы с папой и Антоном пошли на живой базар покупать рыбок, а купили щенка. У него нет породы, но он очень хорошенький и пушистый, нам сказали, что он большим не вырастет. Глаза у него хитрые. Хитрость – не глупость, я думаю, что это изворотливость ума. Поэтому мы дали ему кличку - Жулик. Звать очень удобно: Жули-жули-жули! Звонко!
В понедельник я позвала Таню Ложкину к нам, посмотреть щенка. Я с ней раньше не дружила никогда, а сейчас позвала. Я спросила у неё, как себя чувствует Галя, а Ложкина сказала, что руки болят. Я не поняла, причем тут руки?"
8 февраля.
Вот, оказывается, почему мы изучали справочник молодого акушера! Все картинки про уродцев пересмотрели! Всю главу про патологию беременности вслух прочитали, а про больные руки не нашли! От рыбы у Ложкиной руки болели! Плавники колючие, да лёд кругом!
Из дневника
"Я всё время думаю об отношениях женщин и мужчин. Почему все к этому стремятся? Что это? Ложкина говорит, что даже несколько раз видела это у родителей. Может быть она и не врет, они все в одной комнате живут. У нас две. Я никогда не видела, хотя понимаю, что вижу не всё. Мы же родились!
Значит было. И у Г.Ложкиной было. Но как? В книгах об этом не пишут. Чувства накаляются, а потом остается недосказанность. И в кино тоже. Герои должны поцеловаться – следующий кадр – паровоз. Я еще не целовалась. Что я почувствую? Хочется испытать. Где найти "настоящего мужчину"? Баранов? Нет, пусть с Жуликом целуется!
P.S. Анна Васильевна ставит с нами спектакль. "Принц и Нищий" на английском языке. Я хочу быть нищим, он интереснее принца!"
19 марта.
Из дневника.
"Роль нищего дали не мне – Михеевой. Ну и пусть! Мне дали роль автора. Слов у меня больше всех, огромный текст, но я же не играю, и костюма нет. Опять в белом фартуке.
Ненавижу школьную форму. Особенно белый фартук."
24 марта.
Из дневника.
"Закончила восьмой класс. Хочу быть как все."
18 июня 1968г.
В дневнике оставалось еще четыре записи, сильно разбросанные по годам.
Почему она прекратила вести дневник? Почему она не писала о других, более ярких событиях своей жизни, а писала именно об этих? Странно, как избирательна наша память. Я никогда не вела дневников, но, если бы вела, то писала бы совсем о другом…
Из дневника.
"Все хорошо: живу, работаю. Мои умные подружки называют меня "бюргершей". У меня все, как у людей должно быть: муж, семья, дети, работа, квартира, дача и даже собака. Все, как у всех.
Встретила вчера на улице Баранова, с бодуна. Не виделись лет двадцать. Позвала домой, покормила и немножко поправила. Баранов не знал, что наш папа уже ушел .Разговорились на кухне, и он мне как-то обидно сказал, что у меня глаза, "как у быка на бойне". Он все для себя отменил: нигде не работает, книжки читает и горькую пьет. Свободен!!!!"
Сентябрь 1988 г.
Из дневника.
"Вечером позавчера была с девочками на катке. Мороз. В небе появилось что-то странное. Крупная звезда , меняющая цвет. То она изумрудно-зеленая, то розово-малиновая. Она перемещалась. Я на нее смотрела через натянутые электропровода, она как нотка по пяти линейкам прыгала по ним, и вверх и вниз. Ужас обуял всех, и огромная толпа взрослых и детей врассыпную бросились с катка по домам. Я тоже. Дома с балкона эту звезду еще долго было видно. Сегодня в газетах написали, что это метеозонд. Не верю!"
Январь 1990.
Из дневника.
"Днем Сашенька попросила меня съездить на кладбище, к маме. Я возразила ей:
- Беременным нельзя на кладбище ходить! Плохая примета!
- С каких это пор ты про приметы заговорила?-ответила мне дочка,- давай съездим!
Поехали. Был жаркий июньский день, и на кладбище никого не было. Мы протерли от пыли мрамор памятника, налили в вазу воды, поставили букет и зажгли поминальную свечу.
После этого молча стояли перед могилой, и вдруг откуда-то прилетела оранжевая стрекоза. Я таких стрекоз никогда не видела. Она покружила над нами и исчезла. Мы с Сашенькой переглянулись, но не сказали ни слова. Впервые я уходила с кладбища с легким сердцем, будто отпущение какое-то получила. И Саша сказала: "Зря ты , мама, ни во что не веришь!"
июнь 2003 года.
Из дневника.
"У маленькой Мишели очень мудрый взгляд. Она подолгу задерживает его на мне, от взгляда становится не по себе. Так, без слов , но с пониманием всего и даже какой-то жалостью, смотрела на меня только мама. Я боюсь подумать…а вдруг?"
Январь 2008.
Я стала, как все. У меня всё, как должно быть у людей: работа, дом, семья, дети, внуки. Умерла во мне трепетная девочка, которая так мучительно хотела избавиться от всего, что не как у других. И эту старую тетрадь в маркизетовом переплете давно пора выбросить вместе с пустыми воспоминаниями.
Я подхожу к зеркалу, изучаю своё отражение и не знаю, нравится ли мне то, что я вижу.
* Стихотворение Михая Эминеску "Звезды" в переводе Виктора Рутминского.