Город N-ск.Девять утра...С некоторых пор я стал педантом...
Широко открываю двери дома,самого маленького в этом квартале.Это я знаю точно.
Налюбовавшись, как следует,ласковым летним солнцем,поворачиваюсь и ухожу в темный проем двери.Возвратившись,аккуратно ставлю на крыльцо пулемет,потом
следом выношу две оцинковки патронов.
К сожалению, больше патронов я с собой взять не смогу.Мой пулемет весит
35 килограммов.Он самый эффективный из того оружия,что я нашел во время своих скитаний по подземельям,но весит уж очень много.
Я,впрочем, не расстраиваюсь, мне все равно долго не продержаться.Да я и не рассчитыываю на это.Внимательно смотрю на оцинковки.Они по 7,5 килограмм.
Итого -общий вес 50 кило.
Я смотрю на оцинковки и ясно понимаю,что вот она мера длины моей жизни
и ее гарант.Еще я беру с собой аптечку – несколько ампул и инъектор. Много мне и не надо будет. Эти действенные средства заглушат боль и поддержат меня некоторое время. Время – стремящееся в бесконечность пространство и вот его-то у меня все меньше. Как то я вычитал в книге древнего автора: … Нет ничего проще времени… Может быть... Для того, кто умеет им жонглировать!Я не умею им жонглировать и ,потому, мне придется умереть. С удовольствием смотрю на солнце – недолго осталось на него любоваться.
Вешаю рюкзак с оцинковками за спину и перекидываю ремень пулемета через плечо. Не оглядываясь на широко открытую дверь( я не буду ее запирать), включаю плеер. Люблю музыку и это одна из черт, в числе многих, которая отличает меня от соседей. Они музыку не слушают, никогда. Церковные хоралы в счет не принимаются. Зато они все – от мала до велика ,большие ревнители морали.
В дом никто не зайдет, да и не пригодится он больше мне…У моих соседей появится новый сосед…
Вот один из них стрижет газон перед домом. Крепкий малый, карьера движется неплохо, дети – я ему даже завидую слегка. Он всегда здоровается со мной, буквально следуя букве директивы.
Вот и сейчас он, заметив краем глаза меня, подымает руку, но она застывает у него на полпути и падает, он увидел мой пулемет. Сосед знает что это такое и понимает куда я иду и зачем...
На этой планете все разбираются в оружии.
Лицо его застывает, напоминая маску. У них у всех рано или поздно пропадает мимика, у кого чаще, у кого реже. Маска может застыть навечно – обладатель ее становится безликим.
Безликие правят в этом мире, под оранжевой звездой. Чем они занимаются порой не понять. Власть их, впрочем, бесспорна на всей территории планеты.
Так было не всегда. Между людьми, обретающими маски, и такими как я неоднократно вспыхивали войны. Порой от городов и селений, мало что оставалось. Потом маски стали прирастать навечно - появились безликие, да и подлых людей носящих маски стало больше.
Перед последней войной ,когда таких как я осталась горстка безликие попытались уничтожить всех оставшихся. Не вышло. Что-то у безликих, всегда славившихся методичностью и организацией, пошло не так.Такие,как я дрались с отчаянием обреченных и в плен не сдавались.
Безликие и маски одержали победу, но после той войны они стали ярыми приверженцами мира. Они очень ценят свою спокойную, по- своему напряженную жизнь. Обожают свои дома, холят газоны перед ними, полируют свои красивые машины…Трудятся как пчелы от зари до зари.
Выходной день – священное время. Всей семьей с утра в церковь, потом кино или митинг в поддержку безликих. В целом их жизнь размеренная, спокойная и даже можно сказать счастливая. Последнее слово я готов прокричать, да так, чтобы звук долетел до гор, белеющих вдали, и вернулся оттуда громким эхом.
Их счастье так не похоже на счастье, таких как я. Я иной, чем они и настолько, что порой сомневаюсь, а одного ли мы с ними вида.
Сосед оставил косилку и идет наперерез мне. Лицо его теплеет, обретает мимику – он хорошо понимает, как надо разговаривать с такими как я. Он тоже, как и все хочет со временем стать безликим, вот и старается. Таких, как он, я ненавижу больше безликих. Те хоть просто не люди и их понять проще.
- Послушайте, - обращается он ко мне,- не лучше ли вам вернуться обратно домой.
Обратно?! Обратно я хочу так, как ты себе и не можешь представить жестяная маска. Твою жажду наживы не сравнить с моим желанием вернуться домой!
Домой?! У меня здесь нет того, что называют домом. Ты медноликий и не ведаешь, что такое Дом.
Я очень люблю жизнь. И не верю ни в какого бога. Не верю во все эти возрождения и перерождения, загробную жизнь и все остальное. И все-таки я не вернусь. «Пепел Клааса» стучит в мое сердце. Скажи тебе такое ты ведь и не поймешь!
Медноликие собираются по воскресениям петь хоралы своему богу. Он сильно отличается от тех, что были раньше. Теперь на планете только одна религия и надо просто один раз услышать те песнопения, что доносятся по воскресениям из таких мест. У меня от их визга мороз по коже идет.
- Мы будем рады сделать для Вас все возможное. И нет ничего дороже, чем ваша жизнь,- он лучезарно улыбается. Если бы не знать, что это лишь маска, то просто на шею ему хочется броситься. Безликие, надо отдать им должное, постарались.
Жизнь. Разве ты живешь, жестяная маска?! Вы все уже сейчас мало похожи на людей, а что дальше будет?!
Я улыбаюсь ему. Спорить с чудовищем бесполезно. Он обиженно и недоуменно хмурится – лик его наливается бронзой, впрочем, он тут же спохватывается – быть ему безликим. Говорят, они очень долго живут, если это можно назвать Жизнью.
Жизнь?! Что ты можешь знать о ней?! В вас так мало осталось человеческого, что о жизни человека вы и права говорить не имеете. В моей душе бурлит симфония жизни, тему воспевает самый великий и самый большой симфонический оркестр. Этот мир, в котором подобные тебе, видят лишь узкую тщательно контролируемую полоску, гораздо многообразнее и жизнь во мне усиливает это многообразие и раскрашивает его новыми красками – я совпадаю с вселенной, я плоть от плоти ее. Окуни тебя в такое и ты завопишь от ужаса, а потом и от лютой злобы.
Я улыбаюсь ему, смотрю в безнадежно голубые глаза и продолжаю свой путь.
Я закидываю пулемет на плечо и весело щурюсь на солнце. Улица меж тем оживает. Маски просыпаются, примерно через час, они потянутся в церковь. Раскрываются двери ,ведущие на улицу, (входные двери не запираются – маски не воруют) и они молчаливой гурьбой выплывают на улицу. Мои соседи, все, без исключения, большие чистюли. Вот и сейчас они торопятся приняться за газон, но на небе туча, портящая это славное утро ,и утро с утра не задается.
Туча – это я. Они благополучны, по их представлениям о значимости – у них все есть. И все же они люди, бывшие, правда, но корни еще долго будут держать. Сами себе они не признаются в том, что им чего – то не хватает, что в чем – то они себя обделили, только вот природу обмануть трудно, и она бунтует – все маски крайне раздражительны. Они столько и с таким рвением отринули от себя человеческого, что иначе, и быть не могло.
Они косятся на меня. Самые подкованные из них подходят и пытаются отговорить меня от безумия. Все они приветливы, милы и тщательно контролируют мимику – у них цивилизованная стая, но мне душно и страшно среди них. Я вовсе не боюсь, что маски бросятся на меня – это никому из них не нужно. Они делают все, чтобы войн в городах больше не было. И такие, как я приняли такую установку, потому что нас, все меньше и меньше…
Я улыбаюсь оранжевому светилу ,щедро разбрасывающему лучи – пулемет на плече, на ремне аптечка, в рюкзаке цинковые коробки…
Я увидел ее в столице края, тридцать лет тому назад. Во взгляде царила растерянность – спешащие по делам , бронзоволикие обтекали ее со всех сторон, никто ей не отвечал – чужаков они прекрасно чувствуют. Я бросился к ней, она ко мне – мы тоже заметим друг друга в любой толпе.
Я пригласил ее в кафе, хоть это не было отторгнуто, стремящейся к совершенству бронзой. Официант поставил две чашки кофе и отплыл раздраженный – он соблюдал директиву, но даже наш запах был ему противен.
Она спросила меня так ,будто разговор оборвался пять минут назад:
-У вас хоть что - нибудь осталось?! Театр?! Музей?! Художники..? Скульптор…
По моему помрачневшему лицу, она все и так поняла.
-Ты тоже один,- сказала она,- как и я.
Я покивал головой, с грустью смотря ей в глаза.
-Меня зовут Радуница,- она протянула мне руку.
Мы прожили с ней долгих, очень долгих счастливых двадцать лет. И очень коротких…
Я похоронил ее сам. Сам рыл могилу, сам опустил гроб из зеленого нефрита, сам уложил ее туда…
Глядя в последние минуты на милые черты, я сам готов был лечь рядом с ней…
Только здесь, в гробу, ее уже нет. Здесь только мертвое тело, там на небесах ее тоже нет и быть не может.
Просто ушла Жизнь и, Все заканчивается.
Это очень обыденно, очень просто и очень страшно…
Смерть – это навсегда, а навсегда – очень веское слово.
Надо бесконечно любить Жизнь. Наслаждаться каждым ее мгновением и стараться дарить наслаждение другим. Украшать их жизнь! Своим теплом, радостью от общения с ними…
Я никогда не верил в бога. С тех пор как себя помню. Я повзрослел и заматерел, но в моих взглядах на бога ничего не изменилось. Мы знаем о существовании друг друга, но не здороваемся. Не терплю ложь во всех ее видах, даже ложь во спасение. И вспоминая Радуницу, я не кладу бесполезные поклоны… Надо при жизни торопиться говорить любимой нежные, западающие в душу слова… Носить ее в ладонях бережно, как пушинку, боясь расплескать хоть каплю счастья, несмотря на то, что объять его безмерность невозможно… Первые лучи солнца -нежную пастель Эос, чистый хрустальный воздух - владения Борея, родники –соки Земли… - все положить к ее ногам…
А если близкий человек был неоднократно расстрелян мерзкими речами, то он так и умер расстрелянный… И не отмолить это – поздно. Эта Вина умрет вместе с вами и не раньше…Закончится ваша жизнь, с ней беды и радости, достоинства и большая Вина…
При жизни надо долюбить, дотерпеть, дострадать, дарить нежность близким вам людям… Ну а потом?! А что потом? Потом – Ничего и Навсегда. Это два очень серьезных слова и потому я жил так, чтобы мне потом не было мучительно горько за себя …
Я иду по улице ,не прислушиваясь, к речам масок.
Детей у нас с Радуницей не получилось завести. Оба мы были здоровы и неоднократно проверялись. Маски четко соблюдали договор. Они не препятствовали появлению у таких как мы детей, но ,то ли она не хотела выпустить в этот мир наших детей, то ли я, то ли оба…
Дети умерли вместе с нами… Два сыночка и лапочка дочка…
Я привык к одиночеству, как тяжелобольной привыкает к постоянной боли…
Я родился в семье ,не таких как я. Родители мои еще не носили маски, но светлого в них уже было шаром покати. Маски им потом очень шли. Дом, посуда, машина- все у них крутилось возле этого.
Как-то я спросил мать: » Кто такой Эрих Мария Ремарк?» Она, стоя посреди великолепной гостиной и занятая примеркой шубы, долго не могла сообразить, о чем это я собственно, потом во взгляде появилось недоумение, а потом ,словно пленка, все закрыла злоба…
Я до сих пор помню те слова сказанные матерью, вовсе не из – за их значимости, а из –за того тона каким он был сказан. На меня будто из ледяной могилы дохнуло…
-Иди! Вытряхни половик!- свинец в ее голосе подавлял и оглушал, хотя она говорила спокойно.
Я вовсе не сердит на своих родителей, а наоборот безмерно им благодарен. Мы относимся к разным видам, но я ежегодно навещаю их могилу. Будь они чуть менее человечны, и я бы утратил красоту этого мира, красоту, согревающую меня и живущую в моем сердце. Плохо быть всю жизнь гадким утенком. Мне трудно представить, каково было моим родителям, когда я трехлетним ребенком начал рисовать цветными мелками на асфальте свои первые неумелые рисунки. Дети масок никогда не рисовали. Никогда и вообще. Ни на тротуарах, ни в альбомах, ни тем более на холстах … Среди масок никогда не было, нет и не будет художников. Они им не нужны и не могут среди них появиться.
Бронзоволицие соседи молча собирались вокруг меня – дети и взрослые. Их лица стыли, глаза пылали злобой. Я с улыбкой посматривал на них, но ответной так и не дождался, со временем я понял, что они не способны улыбнуться. А я самозабвенно рисовал – зайцев, дома, краны, солнце и небо…
продолжение на Proza.ru,ссылка после резюме.
