Работая в архивах, историк ищет документы на определенную тематику, но нередко, а точнее, часто находит материалы, не имеющие никакого отношения к его теме. Так один исследователь, занимаясь проблематикой судебной системы в России второй половины XVII века, нашел документы, которые вошли в научный оборот под названием «Любовные письма Малины Арефьева». Эти удивительные письма позволяют (пусть не в полной мере) узнать о повседневном быте простых людей. Я читал эти письма более тридцати лет назад. По юношескому недомыслию не переписал их, но одну фразу из одного письма помню до сих пор: «Маня, выди на огород, за баню. Буду ждать тебя. Только не омани».
С позиции сегодняшнего дня текст читается смешно, но суть человеческих взаимоотношений за прошедшие века мало, в чем изменилась - любили, ссорились, мирились, выясняли отношения в суде. Само по себе интересно, как эти письма оказались в суде? Оказывается, они находились в судебном деле как доказательство вины Малины Арефьева. В чем же заключалась его вина? Маня, «на огород за баню» ходила, и не раз. Итогом этих «ходок» стала беременность. «Покрыть грех» и жениться на девушке Малина Арефьев по каким-то соображениям не захотел. Тогда отец девушки подал в суд бумагу с просьбой заставить Арефьева жениться на его дочери, так как считал его «повинным в беременности». Единственным доказательством «вины» и были, как раз, письма. Раз приглашал «за баню», значит, виноват. Это сегодня провели бы генетическую экспертизу, и нет проблем. Чем закончился суд, история умалчивает. Можно только догадываться.
А еще мне это судебное дело очень напомнило знаковые фразы из американских фильмов: «Я тебя люблю» и «Встретимся в суде». Времена меняются, а нравы нет.
Вообще, личная переписка, любовные письма сами по себе очень любопытные и выразительные документы, которые иногда характеризуют эпоху нагляднее, чем тома законов и указов.
Из писем поэта Гавриила Державина (того самого, который «благословил Пушкина») своей невесте, второй будущей жене, мы узнаем, что встречам с ней предпочитал баню. Опять баня.
«Извини меня, мой милый друг, что тебя сегодня не увижу. К обеду не мог быть для того, что нужда была быть у Васильева, а ввечеру кое-кто заахали, а, между тем, признаюсь, что готова баня, то уже не по¬паду к вам». Видимо, невеста обиделась, потому, как на следующий день поэт пишет: «Каково ты, мой милый и сердечный друг, почивала? Я думаю, обеспокоена вчерашним вздором. Плюнь, матушка, на враки: довольно, - я твой. Не знаю, где обедаю; но только у вас буду. Будь, мой друг, спо¬койна». Обещать жениться, не значит, жениться, так как еще через день Державин сообщает невесте: «Миленушка, душа моя, я сегодня к тебе не буду, для того, что надобно к понедельнику множество на¬писать писем, которые я запустил, а на вечер пойду в баню». Поэт есть поэт, как изящно, виртуозно он «динамит» невесту. Но такому поведению есть объяснение. 52-летний поэт решил вступить в брак не от горячей любви, а чтобы, как он говорил, оставшись вдовцом, «не сделаться распутным». Что ж в этих рассуждениях есть своя логика.
А эти письма уже написаны женам двумя выдающимися людьми России – Александром Грибоедовым и Николаем Чернышевским. Один – блестящий поэт и дипломат, другой – писатель и революционер, звавший «Русь к топору». Оба тоскуют по своим женам, находясь с ними в разлуке. Александр Сергеевич – на дипломатической службе в Тегеране, Николай Гаврилович – на каторге в Сибири. Грибоедов пишет очаровательной шестнадцатилетней жене Нине Чавчавадзе, Чернышевский – обремененной годами, нуждой и детьми Ольге Сократовне. Но, сколько же общего между этими мужчинами, живших к тому же совершенно разные эпохи.
«Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Вчера меня угощал здешний Визирь, Мирза Неби, брать его женился на дочери здешнего Шахзады, и свадебный пир продолжается четырнадцать дней. Од¬нако, душка, свадьба наша была веселее, хотя ты не Шахзадинская дочь, и я незнатный человек. Помнишь, друг мой неоценённый, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобой сошлись, и на веки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя и бабушка и Прасковья Ни¬колаевна сидели на крыльце, а мы с тобою в глу¬бине окошка, как я тебя прижимал, а ты, душка, раскраснелась, я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче. Прощай, бесценный друг мой еще раз… Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног».
«Каково-то поживаешь Ты, моя красавица? По Твоим письмам я не могу составить определенного по¬нятия об этом. Вижу только, что Ты терпишь много неудобств. Прости меня, моя милая Голубочка, за то, что я, по непрактичности характера, не умел приготовить Тебе обеспеченного состояния. Я слишком безза¬ботно смотрел на это. Хоть и давно предполагал воз¬можность такой перемены в моей собственной жизни, какая случилась, но не рассчитывал, что подобная перемена так надолго отнимет у меня возможность ра¬ботать для Тебя. Заботься только о своем здоровье. Оно - един¬ственное, чем я дорожу. Пожалуйста, старайся быть веселою. Будь же здоровенькая и веселенькая. Целую Твои глазки, целую Твои ножки, моя милая Лялечка. Крепко обнимаю Тебя, моя Радость».
Как похожи эти любящие мужчины, будь то дипломат или каторжанин – «целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног», «целую Твои глазки, целую Твои ножки»…
Начало ХХ века – время революционных потрясений, но даже такое смутное время не отменяло простых человеческих отношений. Например, таких, как эти:
"Не писал так долго, потому что и денег не имел, и не мог понять, что со мной... Ты видишь во мне фанатика, а между тем я просто жалкий мальчуган. Да нельзя ни за что, чтобы ты на все время приехала ко мне. Я могу совсем разбить твою жизнь и тем разобью окончательно и свою собственно. Венчаться тоже, по-моему, надо будет избегать всеми силами. Ведь мы никогда не должны быть мужем и женой, зачем же связывать себя, ограничивать свою свободу и самому сознательно усиливать искушение и тем ослаблять свои уже надорванные силы. Я ведь сам первый предложил о венчании. Но теперь, когда чувствую себя так слабым и бессильным, мысль эта меня пугает» ...
Это строчки из письма юного Дзержинского, когда до «железного Феликса» ему еще идти годы и годы. Можно приводить массу примеров личных писем, которые и по содержанию, и по сюжету оставляют далеко позади всевозможные любовные романы. К сожалению, сегодня эпистолярный жанр уходит в небытие. Ему на смену бодро шагает смс-письмо.
«Зайчонок вот уже как месяц мое сердце стало тяжелее! Врачи говорят, что это болезнь, но я то точно знаю, что это просто ты в нем поселилась! А мой диагноз — это любовь! Любовь к самой замечательной девушке на свете... к тебе!» Вот и все. Хотя нет. «Привет.
Приезжай, я уже без трусов».
Времена меняются, а нравы нет.
Георгий ЯНС