ВО ВРЕМЕНА СВОИХ ОТЦОВ И МАТЕРЕЙ
Балконом выше разговор: «В музей коза шагала.
С козой, не знаю верить или нет, ее супруг шагал.
Похохотать хотели над картинами Шагала,
А вместо этого козлов публично высмеял Шагал».
- Да хватит сплетни разносить, ведь этой ночью выли же!
Тоской залили коридор – половики намокли!
Пускай одна из вас придет и всю квартиру вылижет!
Всю ночь стенали наверху, я спать нормально мог ли?!
Не откликаются соседки, как не попроси я.
Глухие сёстры Перестомины - не слышат, хоть завой.
И вдруг повисло старое, как царская Россия,
Лицо в очках здоровых, словно фары у машины грузовой.
Взглянуло злобно на меня и выпучилось гордо:
«Пока нужны старухи – лезвиями ласк режете,
Потом… бросаете одних в кирпичном склепе города.
Стенаний наших не слыхать в железобетонном скрежете.
Мы ясно видим, как ползет под желтой мукой солнца
В кошмарах завтрашнего дня вечерней муки вал.
Давай же, город в ночь одень! А день для нас – бессонница.
Видал, как новый, жуткий день, приветствуя, вчерашнему кивал?
Потом в квартиру влезет ночь, на жалости скупая…
Поверь, что глупость стариков гораздо лучше глупости простой:
На случай третьей мировой мешками соль скупая,
Мы простоим в очередях, а вот при Сталине попробуй-ка - простой!
В те годы небо обивать листами стали стали.
И были головы пусты, как, впрочем, и обоймы.
Из книги жизни вырван лист – а можно без листа ли?
Листали книгу без страниц?.. Умрем – возьмем тебя с собой мы!»
- Так это вы детей несчастных за ноги таскали
Средь бела дня во времена своих отцов и матерей?
И по обоям-то в ту ночь текла не их тоска ли?!
Вы, Перестомины, и впрямь волков матерых матерей!
Сквозь клетку туч на город смотрит желтый Чикатило.
Замучив жаром горожан, садист не хочет каяться -
Таращась бешено, в сердца ножи-лучи катило…
Отец не верит про старух, хоть языком до смерти затолкай отца!
Гудит мой вывернутый рот, язык гармошкой сложен,
И губы свисли по краям морщинистой гармонью.
С отцом и прост был разговор, и в то же время сложен -
Я в муравейник жгучих слов червя засунул толстого – гармонию.
Червя-гармонию к словам засунул для него я -
Смотри, отец, как муравей шмыгнул с проворством рысьим
На червяка, а тот в крови, на всю квартиру воя,
Сжимает тело. По-людски кричит в испуге «брысь» им.
Отца подошвой языка за душу нежно трону,
Слижу остатки расплывающейся ненависти…
И папа подойдет ко мне, как царь подходит к трону.
Но от волненья дуло рта на папу
Не навести.
Погасло пламя языка - разводим пламя снова!
Свалялся в ком я, языком своим разнузданным хлеща.
Клеща упрямства не содрать. Среди тепла мясного
Упрямство пухнет на глазах,
Вгрызаясь в горло с жадностью клеща.
...
