Л. Байдосовой
На последнем трамвае, спешащем до улицы Фрунзе
в парк, где даже железо насквозь промерзает зимой,
торопливым умом разрывая незримые узы
зарубежной и русской поэзии, еду домой,
сожалея о том, что нельзя затаиться и слушать,
на уста наложив золотого молчанья печать,
чтобы Хопкинс с Державиным, перевернувшие душу,
перекрёстной загадкой казались, звуча и звуча.