Перламутровые пуговицы или ночь накануне Поста. (Эссе)

     ...Если бы я был Американцем.
       Всяко бывает, кто только ни претендовал в этой войне на лавры победителя.Трясогузый зампотыл какой-то окоченевшей от жары ошалелой части вовремя смекнул, что война спишет всё, главное не попасться до замены и во время пересечения границы с награбленным...Слово-то какое интересное - "награбленным". Грабли - очень плодотворный сельскохозяйственный инструмент, при умелом использовании которого можно достичь хороших результатов даже в засушливые годы. Незамысловата агротехния - грести надо чаще. Грести в направлении "к себе". Подоплеку подвести легко, дескать борюсь с лишениями и тяготами возделываемой культуры, обеспечиваю корневую систему воздухом, разрушаю систему, ведущую к смерти растения, к иссушению почвы...А что гребу исключительно к себе, так грабли так устроены, если грести от себя, то можно и черенок сломать, да и не с руки...Народ не глуп, вот и сложил поговорку о курице, гребущей от себя. О, сколько же их, не куриц. Уважаемые люди. Ведут себя степенно с достоинством. Вот и этот зампотыл любил, выпятив пузо округлых форм и глобусовых размеров в попытке быть причастным к боевому выходу, поспрошать у солдатиков:
       - Какие пожелания, сынки? Что хотите откушать после возвращения с боевого задания?- это пока командир полка в зоне распространения голоса,- а потом на конкретную просьбу типа "пусть хотя бы разогреют жрачку" объяснить,- вы слишком поздно возвращаетесь, поэтому нет возможности обеспечить вас ничем иным кроме сухого пайка...
      Веселый был вояка. Боевой. О чем свидетельствовал Орден Красной Звезды, полученный этим папаней. Три раза споткнулся бедолага, пока бежал за наградой через плац. И зашатался, выполнив поворот "кругом", да и едва не повалился навзничь под свое визгливое "Служу..."
       Как оказалось при проверке, наслужил немало. Одного сахара было списано по сорок (!) тонн на каждый (!) подорванный транспорт. Где же эти копи сахарные располагались, и что за монстры шли по дорогам афганским в ту пору?
       Кому война...
       Бытует мнение, что для персидских завоевателей великолепные храмы греческих городов виделись лишь источником несметных богатств, этакими недрами, рудниками, да нет же, блюдечком с голубой каёмочкой, поскольку в руднике еще поди добудь эти драгоценности, а тут - нате. Попробуй откажись.
      А как этот папаня ненавидел американцев. На словах. Дескать, это они несут несметное зло нашим солдатикам, вооружая душманов, правоцируя их на борьбу с шурави...
      Если бы я был американцем, я бы поспорил с этим зампотылом...
      Не успел. Папаня убыл за океан с первой волной и теперь сам себя величает американцем. Гордится этим званием. Уже и поучать народы научился...Если бы я был американцем, возможно, понял бы его. Но мы дышали и дышим разным воздухом...
       Если бы я был турком...
       Почему Стамбул стал мировой метрополией? Говорят, повинно географическое расположение, дескать пересечение широт и долгот тому виной, еще и Босфор, еще и причинное место, где Европа с Азией соединены. Я не понимаю, или делаю вид, что не понимаю, почему Россия воевала с Афганистаном? У вас столько нефти, из-за недостатка которой весь Стамбул заполнен серебристыми автомашинами с четырьмя цилиндрами - экономим бензин. И вы такие большие, зачем вам этот клочок пустыни?
       И почему я не турок.
      Нам-то теперь понятно, зачем и кому, а поди объясни это обыкновенному турецкому предпринимателю, который на своем маленьком заводике, напоминающем скорее большой гараж, изготавливает инструмент, который не делают в России. Не надо нам. Не надо нам развивать свое производство. Некогда. Иные у нас желания.
      Нам бы свой щит укрепить на вратах, а там хоть трава не расти за этими воротами.
      И никакая цена не способна нас остановить, мы даже крепчаем, если нас убивают. Никакой вид не смог бы выжить, так истошно истребляя свой лучший генофонд. А мы верим, что все к лучшему. Что бы ни случилось. Это тоже поговорка. Народная мудрость. Сколько же надо еще убить нас, чтобы наши поговорки стали иными, чтобы беречь мы стали свой генофонд? Нас учат те, кто нас покинул, предав родину, они даже поговорку сочинили, что мол, рыбы - мы. Не рыбы. Никто. Человек как дерево. Он не любит менять место жительства. Приживается тяжело. Пытается цвести, но это цветение - признак скорой гибели. Без корней не выживают. Это не мы прибивали гигантские щиты с надписями на арабском - цитаты из Корана - под куполом Великого христианского Храма - Софии. Хватило ума у поколений, удержались от полного уничтожения иконописи. Большинство икон не имеют авторов. Они были, но предпочли остаться безвестными, поскольку не для славы творили. Талантом, вложенным в эти краски до сих пор мироточат иконы.
      Не турок я. Может, и плохо то, что не могу понять, как можно жить в городе Константинополе, а называть его Стамбулом.
      - Врешь,- кричит мне мой приятель,- это вы научились переименовывать города, это у вас сын за отца не отвечает, это вы способны уничтожить миллионы, оказывая этим миллионам помощь...- и нет ненависти у него в глазах.
      Почему я не турок. Вот бы и мне научиться спорить, не ненавидя оппонента...
       Если бы я был греком...
      Сколько лет я провел на сенокосе,- да нисколько, я вырос, каждое из лет проведя на лугу с косой. Спешил на луг рано утром, утопая в рассветной росе, чтобы успеть накосить побольше до того момента, пока роса не покинула травы, потом я пил кислое молоко, разводя его родниковой водой. Потом собирал высохшую траву, копнил сено. Потом вилами наполнял большую телегу с наращенными бортами, которую называли крестьяне "коброй". Потом я вез это сено мимо завидующих мне людей. Я гордился тем, что смог заготовить столько высохших трав, их хватит на то, чтобы выкормить корову (inek - по-турецки означает "корова", хотя я не знал об этом, когда сочинил себе псевдоним), чтобы эта священная корова дала мне молока. Из года в год я губил свой талант, даруемый природой, превращая молоко этого таланта в простоквашу. Лил в это кислое молоко воду. И вновь косил траву, и вновь вываливал добытое сено на показ людям. Пусть видят, что я смог.
      Нет, я не грек.
      Ведь это Вергилий отправлялся с косой на поиски своего цветка. Отчаянно, окрыленно он выкосил множество делянок, уходил на другие луга, и там тоже косил несметное количество трав. Так длилось всю жизнь. Умер Вергилий, оставив людям лишь один цветок, который искал всю жизнь. Он нашел свой цветок. И показав, подарил людям свое творение. Но кто из людей видел сено, созданное Вергилием...
      Нет, я не грек.
      Я не нашел цветка, но уже завалил своим сеном глаза людей. Это сено набилось им в уши, забило рты. И не поют, и никогда не запоют люди тех моих стихов, что стали сеном. Я гнался за перламутром, охотился за ним. Бежал от простоты.
      А она нужна. Как необходим людям гимн. Такой, который написал однажды в один день Лебедев-Кумач. Три тысячи лет пытались люди. Кто-то пил вино. Кто-то курил наркоту. Кто-то никак не мог решить, быть или не быть. А этот вовсе не философ, просто, как из нагана выпустил в лоб разом всем ста семидесяти дивизиям вермахта:
      "Вставай, страна огромная!"
      И контрольный выстрел, лишенный выкрутас этики и эстетики:
      "Вставай на смертный бой!"
      А я все еще надеюсь, что моя "корова" тоже кому-то нужна. Ведь так тяжко бывает летом в жаркий полдень без холодной простокваши. Кто-то ведь должен сожрать все это сено, чтобы люди разглядели тот единственный цветок Вергилия...
      Еще то вселяет надежду, что перламутровые пуговицы совсем не подходят к моей рубахе...
      
      Нарядился б гусаром, да выправка, каюсь, не та,
      Аксельбанты не скроют морщин, что оставили годы.
      Вновь без фрака приду, облачившись в наряд по погоде -
      В голубую рубаху, что сшита из неба холста.
      Перелеском пройду по тропинке былого житья,
      Прямо в залу лугов, там, где звездные клевера свечи...
      Бал босых и влюбленных.. Свои обнаженные плечи
      От отчаянных взглядов прикроет закатом ветла.
      И никто не осудит, никто не поставит на вид
      Светлякам - за бестактность горящих в траве изумрудов,
      И веселым глазам не забытых еще незабудок,-
      Там, где паперть любви, неуместно понятие стыд...
      Насмотреться бы впрок мне на нежность ночного дождя,
      На беспечность росы, омывающей грешные ноги
      Первых встречных царей, и последних безвестных бродяг,-
      Всех дороги ведут, - не встречалось безгрешной дороги.
      И все меньше причин акварелить мне ту немоту
      Гомонящих, орущих, горланящих в царство и в душу,
      Но не смеющих таинства звуком случайным нарушить,
      Когда чудище-утро являет свою красоту...
      А кресало небес все роняет богатства ночи
      На потребу горящим в любовном аду беззаветном,
      И с песчаной луны опадают ампельные плети,-
      Колдовством обращенные в нежность земную лучи...
      И уже невозможно частичку себя не отдать
      На чистилище солнцем протянутой радужной длани...
      И не важно теперь, как звалась та шальная звезда,
      Что себя вознесла на костер исполненья желаний...
      Позабыты давно и луга, и причины причин
      Обвинений всех звезд и небес за ошибки в доставке...
      Солнце - дырка в отрезе лазурной небесной парчи
      Отмеряет года для статистики в жизненной справке...