На "Сквозняке" (Рассказ)

Началось все с подслушанного разговора между двумя студентами. Посреди институтского парка – лавочки спиной друг к другу, Игорь сидел лицом в одну сторону, студенты – в другую. Сбежал со скучных пар на пиво, но все равно было скучно, вот и прислушался к разговору.
– Ну че, на «Сквозняк» сёдня сходим?
– А деньги есть?
– Двушка.
– А я по нулям.
Послышался тяжелый вздох.
– Ну и че, с галерки повтыкаем, пошли.
– Да ну, стремно с галерки.
– Да пошли, там Танюха будет исполнять.
– Во-во, Танюха старается, а – мы ни в котел, ни в шапку. Во, блин, закон подлости, Танюха на «Сквозняке», а стипуху на день задержали.
Еще один тяжелый вздох.
– Кому бы на хвост упасть?
– А некому, все шуршат на зачеты, только у нас двоих «автоматы» по всему.
Игорь почувствовал зависть. Он тоже хотел бы получить «автоматы» по всем предметам и гулять по сквознякам… то есть он бы хотел по ночным клубам отрываться. Но преподаватели Игоря не любили. Один так и заявил: «Чтобы поставить студенту зачет автоматически, я должен быть абсолютно уверен в его знаниях. В вашем случае ситуация прямо противоположная, я абсолютно уверен, что ваших знаний недостаточно». Козел старый.
А этим знаний хватило. Такие умные, и такие бедные.
– Может только Лилька на «Сквозняк» вырвется, – продолжал первый студент.
– С Лильки стремно просить, – засомневался второй. – Она меня два раза спонсировала, а я ей ни разу.
– И я ей должен, – печально проинформировал первый. – Жаль, Леха с сопроматом завис, я его раз спонсировал. И он сто пудов при бабле, вчера для своей Инки цветы брал, со стольника сдачу поимел.
– А на сколько ты его спонсировал? – заинтересовался второй.
– На двадцать пять.
– Так давай с него двадцать пять скачаем, а пятерку долгонем до завтрашней стипухи! Двадцатка в котел, по пятерке с рыла Танюхе в шапку, и – нормально.
Первый на пару секунд задумался.
– Так не делают. Вместе ходят, раз – один спонсирует, раз – другой. А мы завалим к нему, давай Леха бабки на «Сквозняк», а сам сиди, сопроматом шурши.
– Ну-у… – второй студент явно что-то придумал. – Может тупо долгонем у Лехи тридцатник до завтра?
– Пошли! – решительно заявил первый.
Поскольку речь шла о деньгах, разговор Игоря заинтересовал. Не то, чтобы он отчаянно нуждался в лишней монетке, предки, слава аллаху, люди не бедные и не жадные, но денег много не бывает. И вообще, пора начинать зарабатывать самому.
Где бы узнать, что это за «Сквозняк»? Судя по разговору – нечто музыкальное, лабухи должны знать.
На следующий день Игорь подошел к Валере, пузатому саксофонисту-любителю. Валера был почему-то хмурый. На вопрос о «Сквозняке» ответил:
– Да так, меломаны собираются. Всякое старье вживую слушают.
– Но ведь не бесплатно, – продолжал тормошить Игорь.
– Ну да, победитель котел уносит, – туманно ответил Валера.
– А вот с этого места, поподробнее, пожалуйста, – настоял Игорь.
Валера искоса посмотрел на Игоря. Но все же объяснил:
– Собираются они в овраге или в каком-нибудь спортзале, если зимой. На входе собирают с каждого, кто хочет ближе к сцене сидеть, по десятке. Кто не хочет платить, те далеко стоят, называется «на галерке». Но таких немного, десятка не деньги… обычно не деньги.
Валера опять загрустил. Расстроено пробормотал:
– Что это за стипендия, даже долгов не раздал. И в «Рондо» продинамили… – «Рондо», это студенческая кафешка, в которой Валера иногда лабал.
– Так что там «Сквозняк»? Ты продолжай, продолжай, у тебя хорошо получается, – подогнал Игорь Валеру.
– Да чего там продолжать, ходит между публики распорядитель, собирает деньги в шапку. Если музыка зацепила – бросаешь деньги, чем сильнее цепляет, тем больше денег бросаешь, эти деньги лабухам идут, а кто в этот день больше всех насшибает, тот еще и котел уносит.
После этих слов на Игоря накатило вдохновение.
– И сколько в котле набирается? – быстро спросил он.
– По-разному, – пожал плечами Валера. – Сейчас меньше, потому что у студентов зачеты перед сессиями. Но даже сейчас не меньше полсотни публики на «Сквозняке» будет.
– Это значит – в котле пять сотен, – подсчитал Игорь. – А ты на этом «Сквозняке» зашибить не хочешь?
Валера равнодушно отмахнулся:
– Да сколько я там наберу, двадцатку? Полста – максимум. Моих проблем это не решит. Нет, лучше еще раз в «Рондо» попробую.
– А как насчет – котел унести? – со значением спросил Игорь.
– Я – котел?! – немного визгливо протянул Валера. – С двадцаткой в шапке?! Там «Кэ ластима» выступает, Толик Рахметов, Лариска, Коваленки. Они же меньше сотни в шапку не набирают.
Названные Валерой имена не были знакомы Игорю, и он вставил, чтобы продемонстрировать эрудицию:
– Танюха.
– Вот именно! – горячо отозвался Валера. – Два сакса на «Сквозняке» это… это вообще непонятно на что похоже. Хотя у Танюхи сейчас сессия, а на каникулы она домой поедет… Хотя может вырваться, если «Сквозняк» будет сразу после экзамена. Не, мне котел поиметь не светит.
Н-да, самооценка занижена. Зря Игорь демонстрировал эрудицию, только отпугнул потенциального напарника.
– Да я и порядков их не знаю, – продолжал ныть Валера. – Так, один раз ходил послушать.
Игорь склонился к Валере и прошептал:
– Слушай! Всем бросают до сотни, а тебе я брошу две сотни, котел твой. Но половина котла – моя, и мне мои два стольника вернешь. Вкурил?
Валера упер в Виктора тяжелый взгляд. Но вспомнил про свои долги.

Дикий овраг посреди города даже не знаешь, с чем сравнивать. Пятно ржавчины на полированном металле? Это еще надо решить, кто здесь ржавчина, город или природа. Сорняк, пробившийся сквозь асфальт? Овраг не пробивается, он не дает себя закатать.
Посреди суетливого каменного города – бесформенный кусок дикой природы, яма сложного контура с почти отвесными склонами и непроходимыми зарослями, ручейками и болотцами на дне. Благодаря зарослям и склонам овраг почти не посещается людьми. Жителей ближайших кварталов днем радует пение птиц и даже пугает по ночам совиное уханье, из оврага совершают пиратские рейды на городских голубей занесенные в Красную Книгу соколы. Ходят слухи про зайцев, волков и лосей, но никто не верит.

«Не верите? Не видели, не слышали? Это потому что вы слушаете только себя, и смотрите только в себя. А нужно чаще смотреть на небо и слушать город. Тогда бы вы и соколов увидели, и сов услышали».
«Да, вы совершенно правы, соколов тоже слышно, это были их крики, очень характерные».

Иногда в теплое время года из оврага слышатся звуки музыки. Прогуливающиеся по дорожкам разбитого вдоль оврага парка бормочут:
– «Сквозняк»! Сходить, что ли? Давно не был.
Но это только слова, не так то просто сходить на «Сквозняк». Спускаться придется по малозаметной и труднопроходимой тропинке, которая начинается рядом с ведущими в овраг ступеньками. Цивилизованный человек, если ему понадобится куда-то спуститься, выберет ступеньки, но в данном случае совершит ошибку, потому что ступеньки приведут в беседку с высокими перилами, непонятно кем и зачем поставленную на середине склона, а тропинка виляет дальше.

«Нет, сквозь заросли не обязательно. Со стороны реки. Скажете таксисту: «На сквозняк». Там и встретимся».
«Да, давайте лучше прогуляемся. А мы вам пока расскажем, с чего начался «Сквозняк».

Валера, хоть и толстяк, двигался в зарослях как опытный лесной житель. Легко сбегал по склону, на котором Игорю приходилось хвататься за кусты и корни, чтобы не упасть, изящно маневрировал между веток и стволов, на которые Игорь натыкался то боком, то головой. Видел тропинку там, где ничего не было, на подозрения Игоря:
– Ты, случаем, не фанат Сусанина? – восклицал:
– Да вот же дорога! – и показывал пальцем на участок почвы, который ничего общего не мог иметь даже с тропинкой, не говоря уже про дорогу. Но через несколько десятков метров под ногами снова появлялось нечто тропинкоподобное.
Когда переходили болотце по длинной прогибающейся доске, Игорь промочил ноги, Валера – нет. Слушая ругань Игоря, Валера отстраненно сказал:
– Перебегать надо было, как я.
Игорь был уверен, что для этого требуется тренироваться с раннего детства. Раздраженно спросил:
– А проще дороги нет?
– Есть, – пожал плечами Валера. – Со стороны реки. Но это час на двух маршрутках париться, а потом еще по набережной пехом пилить.
Попутно Игорь по капле выдавливал из Валеры информацию о «Сквозняке». Выяснил, что Толик Рахметов – главный в тройке барабанщиков, «Кэ ластима» («Какая жалость» по-испански) – заграничные студенты, которые поют латиноамериканские песни. Что шапка на самом деле не шапка, а коробка, что котел не медный и не железный, просто распорядитель складывает собранные десятки себе в карман, чтобы после «Сквозняка» отдать победителю. Что сам распорядитель – уже немолодой мужик с поломанными ушами, сломанным носом и наколотом на плече чертом. Поломанные уши – у борцов, сломанные носы – у боксеров, а черт – вряд ли блатная наколка. Спецназовская? Эта информация настораживала, учитывая, что задумал Игорь.
Порой Валера начинал ныть:
– Может, зря мы так? Стремно как-то. Народ ходит музыку слушать, а мы им облом устроим.
– Тебе бабки нужны, или не нужны? – с раздражением убеждал ненадежного напарника Игорь. – Потом, все по-честному. Кто больше в шапку соберет, тот забирает котел, так?
– Так, но больше десятки в шапку редко бросают, – подтверждал и не соглашался Валера.
– Раньше не бросали, теперь разбогатели, и начали бросать! – почти кричал Игорь.
Совесть у Валеры, что ли? Зато можно не бояться, что напарник смоется с котлом и деньгами Игоря.

Внезапно заросли расступились, и открылась ровная поляна с беспорядочно разбросанными ящиками, чурбаками, шинами от тяжелых грузовиков, катушками от кабелей – все это вместо зрительских кресел. А вот и река, совсем рядом поблескивает. Наконец – пришли.

«Долго рассказывать, не успею. Потому что скоро музыка начнется. А надо было с нами, а не на такси».
«Да, акустика хорошая, про акустику мы не успели рассказать».

Зрители уже собрались. Довольно много, всех возрастов. Игорь мысленно сравнил поляну с аудиторией, сколько здесь людей, как в двух студенческих группах? Пожалуй, как в четырех. В обычной группе двадцать пять – тридцать человек, значит здесь не меньше сотни. С одной стороны, это хорошо, потому что в котле не меньше тысячи, с другой стороны – плохо, потому что у Игоря может не хватить денег на задуманное, если кому-то слишком много накидают в шапку. Но Игорь в любом случае ничего не терял.
А где у них сцена? Ага, вон тот пригорок с вытоптанной верхушкой, все туда смотрят, музыки ждут.
Рядом возник молодой мужчина. Длинноволосый, но волосы собраны в конформистский хвост, одет в зеленую тенниску и летние брюки.
– Здравствуйте. Я сегодня распорядитель.
Эти слова заставили Игоря взглянуть повнимательнее. Нос и уши целы. Добрые глаза, слегка виноватая улыбка – с таким распорядителем афера перестала казаться опасной.
Игорь молча протянул нестрашному распорядителю десятку, тот принял деньги и засунул в карман тенниски, уже оттопыренный.
– А вы играть будете? – спросил распорядитель Валеру, взглянув на футляр с саксофоном. Валера подтвердил.
– Хорошо, а то сегодня музыкантов немного, – обрадовался распорядитель.
Надо же, музыкантов. Раз за деньги – значит, лабухи.
Игорь прошел в середину полянки, сел на свободную катушку. Низковаты у них кресла. Валера ушел, переговариваясь с распорядителем.
Тем временем на пригорке взялись наяривать барабанщики, сверкая улыбками (двое белозубыми, один – желтозубой), как будто только Валеру с Игорем ждали. Барабаны какие-то этнические, в которые надо ладонями бить. Музыканты – молодые парни, разной внешности и сложения, но одеты одинаково, в черных обтягивающих брюках и свободных белых рубашках, наверное, тоже что-то этническое. Один задавал ритм на большом барабане, второй вел основную тему на двух барабанах поменьше, третий добавлял оттенки и полутона на четырех совсем маленьких барабанчиках. Но без этого третьего было никак, он обеспечивал переходы между частями. Иначе получилось бы слишком прерывисто. Скорость барабанного боя то замедлялась, то ускорялась, темы гармонично сменяли одна другую. В финале ситуация изменилась, ритм задавал второй барабанщик, а первый и третий вели основную тему. Финал от этого получился очень ярким, насыщенным.

«Почему слишком длинно? Десять минут разве длинно? Как сократить, это же цельное произведение. Из него как из песни, слова не выбросишь. Потому что не будет органичных переходов между частями. Вы не заметите, другие заметят, разве вы не заметили, что вы здесь не один?»
«Да, они репетировали для зала с эхом, вы правильно подумали. Но ведь перестроились, разве нет? Даже лучше стало, говорите? Почему – лучше? Да, действительно, где надо эхо, его изображают, где не надо эхо, оно не мешает. А я не догадалась».

Барабанщики играли долго, сами вспотели и Игоря утомили. Но когда они красиво сыграли финал, публика громко аплодировала, и даже кричали «бис».
Распорядитель (зрители-слушатели называли его Димыч) быстро заскользил между публики по сложной траектории. В руке– квадратная коробка из прозрачного пластика, это и была шапка, в нее бросали деньги. В основном – двушки, иногда пятерки. Вернувшись к пригорку, Димыч пересчитал выручку со сноровкой профессионального кассира, громко объявил:
– Сто шестьдесят один! – и торжественно вручил деньги тому, кто играл на двух барабанах.
А сумма не маленькая. Ведь могут другие лабухи и больше двух сотен набрать, тогда придется бросать Валере в шапку триста, почти все, что у Игоря есть. А если кто больше трех сотен наберет? Ничего страшного, Игорь остается при своих, минус потерянное время. Время сейчас дороже, чем обычно, потому что зачеты, но «шуршать» все равно лень.

На «сцену» вышла пара, может даже супружеская, потому что уже немолодая, представительный мужик с бородкой и миниатюрная женщина. Внешне не похожи, но что-то общее есть, значит, долго вместе живут, супруги очень часто начинают бессознательно друг друга копировать.

У него – странной формы скрипка с изогнутым дугой смычком, у нее – не то флейта, не то свирель, Игорь не разбирался. Сыграли самое старое старье, не то средневековый менуэт, не то вообще нечто древнеримское.

Вначале играла только скрипка, флейта подключалась местами. Но проигрыши флейты становились все длиннее, вот уже скрипка и флейта играют вместе. Вот уже флейта ведет, а скрипка подыгрывает. Играют весело, но неторопливо, очень необычная мелодия, завораживающая. Что-то в ней было естественное, забытое за прошедшие столетия под напором музыки для концертных залов, потерянное в борьбе разных стилей. Как будто музыка от звуков природы шла.
Финал сыграли вместе. Поклонились, дослушали аплодисменты.

«Почему – устарела? Музыка это не мясо, она не может испортиться от времени».
«Нет, даже не осовремененная, эту мелодию уже в наше время создали. Да, похоже на средневековье, так и было задумано. Да, замысел удался».

Когда дуэт старинной музыки спускался с пригорка (им «бис» не кричали, но накидали в шапку сто сорок), Валера, который сидел ближе к «сцене», обернулся, нашел глазами Игоря, и сделал решительно-отрицательный жест. Подвел напарник. Игорь досадливо махнул рукой, мол, делай что хочешь. Разумеется, на самом деле Игорь отступать не собирался. И не только в деньгах дело. Ведь на Игоря накатило вдохновение. Простая до гениальности идея: бросить в шапку лабуху напарнику много денег, чтобы тот заполучил котел. Эта идея, можно сказать, интеллектуальная собственность Игоря. Когда он эти деньги в карман положит, то будет чем в тайне гордиться, а может даже – в открытую похваляться. Возьмет сегодня Валера котел и с Игорем поделится, и брошенные ему в шапку деньги вернет как миленький. А возможно удастся надавить на Валерину воспаленную совесть и весь котел себе выдурить.

Следующим выступал нескладный молодой парень, считай подросток, с новенькой блестящей гитарой. Длинные, нечесаные волосы, на голове черный платок с символами «анархия», черная майка фаната «Nazareth», но на руке почему-то хиповская фенечка. В глазах странное выражение, какое можно видеть у парашютистов, яхтсменов и им подобных, «отблеск больших пространств» называется. На гитаре было написано: «нужно просто любить эти струны».
Сел прямо на склоне пригорка, задумчиво взял несколько аккордов. Заиграл знакомую мелодию, а потом запел. «Смутное время», «Ария». Вообще-то мелодий было две: одна быстрая и стремительная, другая медленная, жесткая и зловещая, как и в оригинале. Парень умудрялся исполнять обе на одной гитаре, играл виртуозно, пальцы с немыслимой скоростью перебирали по грифу и били по струнам. Если внимательно присмотреться, видно, что для быстрой мелодии он выделил три струны, для медленной – четыре, причем не верхние-нижние, а через одну. Голос у парня был совсем не кипеловский, низкий, глуховатый. Но пел душевно, а не просто демонстрировал вокальное мастерство, песня от этого только выиграла.
Все же одинокая семиструнка не сравнится с целой рок-группой, мелодия не точно соответствовала, пришлось убрать длинные проигрыши между куплетами, ускорять припев. Или вокальных данных не хватало, чтобы протяжно вытянуть. Песня получилась гораздо короче оригинала. Но в шапку накидали сто девяносто два.

«Как это под фанеру? Где же, по-вашему, у него динамик спрятан? В гитаре, говорите?! Ошибаетесь, у него в гитаре не динамик, у него там другой гитарист. Ма-аленький такой гномик с ма-аленькой такой гитаркой. Конечно, издеваюсь, а что, уже поиздеваться нельзя? Вы же любите издеваться, и я люблю. Все любят».
«Конечно, мастерство. Конечно, есть секрет мастерства, но этот секрет не тайна, он прямо не гитаре написан, видите? Да, вы совершенно правы, это секрет любого мастерства, но доступно не каждому. Любить еще сильнее, говорите? А если все равно не получается? Еще сильнее? Надо будет попробовать».

На пригорок забрались трое смуглых и горбоносых, с размалеванными гитарами, та самая «Кэ ластима». Играли все трое, пел только один. Правда, одеты нормально, в майках и шортах, даже широкополых шляп нет. Один – мощного сложения, с усами и малоподвижным лицом, кажется равнодушным, но это явно не так, слишком вдохновенно звучит его гитара. Второй – худой, подчеркнуто небритый, улыбчивый, живой, не только покачивается в такт мелодии, но и слегка пританцовывает. Певец – настоящий красавчик, с отличным, поставленным голосом. Поет уверенно, с чувством.
Что-то латиноамериканское, зажигательное, и ритм соответствующий. Две гитары играли совершенно в унисон, но в разных тональностях, гитара певца вела свою партию, под голос. Но создавалось впечатление, что певец поет куплеты из разных песен. Тон голоса менялся, то был спокойно-задумчивым, то злым, даже яростным, то грустным. На кульминации одного куплета, когда в голосе слышалось отчаяние, гитаристы вдруг остановились, прижав ладони к струнам, выдержали эффектную паузу, и заиграли совсем другую мелодию. Даже совсем другую песню, медленнее, но голос певца – веселый. Публика… посмеивается! Неужели – понимают? В финале музыка опять остановилась, и последние слова певец не пропел, а проговорил. Публика громко захохотала, худой гитарист тоже не удержался. Толстый гитарист сохранил хладнокровие, только глаза подозрительно щурились.

«Почему черные? Они не черные, они коричневые, черные в Африке. А почему бы не послушать, если слова и музыка хороши? Какая разница, черный поет, или белый? Не владеете испанским? Досадный пробел в образовании, сегодня вы многое потеряли».
«А вы испанским, я вижу, владеете? То есть как – нет? Разве можно понять песню, не зная языка?! Да, вы правы, песня о любви и предательстве! А как вы… Ну, о том, что все закончилось смешно, вы по смеху публики поняли, но… Да, там случилось недоразумение. Вы точно не владеете испанским?»

Публика накидала иностранцам в шапку аж двести двадцать шесть. Вот уродство, теперь придется три сотни Валере кинуть. И чего им не сидится в их джунглях… хотя нет, не в джунглях, в пустыне: Игорь расслышал, что двое, которые не пели, говорят между собой по-арабски. Их вокалиста, если верить Валере, зовут Карлос, интернационал, однако, два араба, один латинос. Ну и сидели бы в своей пустыне.

Вышла девушка, которую зрители опознали как Лариску. В мужской рубашке, джинсах с дырами на коленях и шлепанцах на босу ногу, гриф потертой гитары повязан черной лентой. Точеная фигурка, тонкие черты лица, светлые глаза удачно контрастируют с волной смолистых волос. Едва заметные веснушки.

«Ей бы банкирам подмахивать, а не дурью страдать, говорите? Вы банкир? В таком случае, это как бы не совсем ваше дело, вы не находите?»
«Да, она поет бардовские песни, а как вы догадались?»

У Лариски цепкий, но не хищный взгляд, точные и экономные движения, между бровей – упрямая морщинка. Она аккуратно положила руку на струны, склонила голову набок, как будто прислушивалась. К шелесту листьев и птицам? К себе?
Запела Лариска явную блатную песню, еще про сталинские времена. Про побег на рывок. Голос красивый, но певице пришлось его искусственно сделать надтреснутым. И гитара звучала неважно. Но гитара и голос вместе усиливали действие тяжелых, болезненных слов песни. А Лариска выступала вдохновенно. Она не играла и не пела, она изливалась, резала души музыкой, голосом и словами. Немногие знают, что у настоящего барда гитара должна быть слегка расстроенной, Лариска – знала, и чувствовала почему.

«Кому это надо, говорите? То есть, вам это не надо? В таком случае, мы отказываемся пользоваться с вами одним туалетом. Ничего личного».
«Не нравится песня?! Но почему?! И не должна нравиться? Ну что ж, вы опять правы».

Нет, все-таки, что за придурки здесь собрались! Гитара дребезжит, голос скрипит, песня – старье, а у тетки на соседнем ящике глаза слезятся. На Игоря тоже действовало, но в основном раздражало. После слов: «Псы покропили землю языками, И разбрелись, слизав его мозги», – он с трудом подавил ухмылку. Однако последние слова: «Что надо, надо сыпать соль на раны, Чтоб лучше помнить, пусть они болят», – впечатлили даже Игоря, он чуть было не кинул в шапку двушку, но сдержался. Пока распорядитель Димыч пересчитывал деньги, Игорь подслушал реплику соседа: «Владимир Семеныч никогда не устареет». Так Лариска песню Высоцкого пела? Тьху. Наверное, она какой-то секрет знает, если такой фигней бабки выкачивать умеет, в шапке аж двести пятнадцать.

Следующим выбрался на пригорок полноценный вокально-инструментальный ансамбль: скрипка, дудка, цимбалы, гитара и вокал. Все музыканты – люди в возрасте. Во всяком случае – за тридцать. Заиграли что-то странное, не то фолк, не то рок, вокалистка, крупная крашенная блондинка с лукавыми глазами, в ярко-зеленом платье и с венком из лесных цветов на голове, запела на непонятном языке. Игорю язык сначала показался английским, но, похоже, только показалось.

Выступали с энтузиазмом. Скрипач играл, кажется, не только смычком, но и всем телом, кларнетист не только дул в свой инструмент, но и танцевал, гитарист вибрировал, цимбалист бил своими колотушками порой аж из-за головы, певица тоже пританцовывала. Задорная мелодия двигалась рывками, и как бы спусками-подъемами. Три рывка на подъем, пять на спуск. Создавалось ощущение скачки или плаванья по волнам.
Когда вокалистка завершила последний куплет игривой фразой, скрипач, кларнетист и цимбалист сыграли по очереди один и тот же коротенький проигрыш, и гитарист завершил выступление двумя ударами по струнам.

Кому такое интересно? Но публика улыбалась, даже хлопали в такт. Разговор соседей слегка шокировал Игоря:
– Что-то я понимать перестал… и «р» по-ирландски надо жестче произносить.
– У них последний куплет – на валлийском.
– А-а… ага, точно.
Полиглоты, блин.

«Что вас в этот раз не устраивает? Простите, а у вас есть мобильный телефон? Какой фирмы? Не православный у вас мобильный телефон, какой же вы патриот? Да почему обязательно по-русски, какая разница, на каком языке песня, если она хороша? Вам непонятно, другим понятно, не забывайте, что вы здесь не один. Вы вообще какими-то языками владеете? Английский учили. А вы уверены, что вы его выучили? Да нет, ничего, просто первый куплет был на английском».
«Да, второй и третий куплет – перевод первого. Да, переводы не точные. Нет, это связано всего лишь с трудностями перевода с английского на гэлльский и валлийский. Слушайте, как вы это делаете? По тональности догадались. Надо же. Что? Золотое сечение? Вы знаете, а ведь вы опять правы, теперь я вижу, что в этой мелодии есть числа Фибоначчи».

Полиглоты набрали подозрительно круглую сумму – двести.

Следующим выступил невзрачный гитарист, одетый во все серое, спел навязший на зубах «Разговор в поезде». Он изо всех сил старался ни на шажок не отойти от оригинала, даже свистел в конце. Как будто держался в тени Макаревича. Набрал в шапку всего семьдесят девять.

Ну что ж, тоже деньги. Хотя, по мнению Игоря, это с певца надо было деньги просить.

«Что не так, плохая песня? Наслушались, говорите? Вы наслушались, другие не наслушались. Я, например, не наслушалась».
«Э, э, э, зачем так много бросаете! Еще подумают бог весть что… А-а, юность напомнило. Ну, тогда ладно».

Наконец вышел Валера. Наверное, здесь лабали в порядке живой очереди, а Валера пришел на «Сквозняк» последним. Он взошел на пригорок, постоял, глядя поверх голов, медленно поднес к губам свою кривую дудку. Заиграл что-то тягуче-протяжное. Играл, судя по выражению лица, вдохновенно, публике явно нравилось. Соседи переговаривались:
– А кто это?
– Не знаю. Он, по-моему, в «Рондо» лабал.
– Им бы с Танюхой дуэтом.

Валера играл долго, мелодия менялась несколько раз, становилась то быстрой, то медленной, то смех, то печаль. Может быть, даже импровизировал, публика мелодию не узнавала. Переходы между темами были резкими, контрастными, но музыка от этого, как ни странно, выигрывала. При особенно удачных переходах зрители-слушатели даже аплодировали. Но тихо, чтобы музыку не перекрыть.

Когда Валера наконец-то оторвался от саксофона и размашисто поклонился, захлопали громко, многие поднялись. Игорь тоже встал, потому что засиделся на неудобной катушке.
Димыч пошел с шапкой. Бросали довольно много, Валера может и без игоревых денег победить… но тогда Валере не будет смысла делиться котлом с Игорем. Потому, когда Димыч поднес коробку, Игорь бросил туда заблаговременно свернутые в одну трубочку три сотни. Димыч, не меняясь в лице, сунул руку в коробку, поддел ногтем край свернутой купюры. У Игоря зародилось неприятное предчувствие. Но окрепнуть не успело, Игоря ударили в спину. Неизвестно, чем ударили: может, рукой, может, палкой, может, камнем бросили – но от резкой боли Игорь так изогнулся назад, что упал на спину. Еще и затылком треснулся. Димыч сразу навалился на него сверху, одну руку прижал к земле коленом, вторую прочно взял за пальцы – не вырвешься. Сквозь туман перед глазами Игорь увидел близко над собой лицо Димыча. Только одним глазом, потому что на второй игорев глаз распорядитель положил палец и аккуратно завел ноготь под игорево веко.
Где-то весело крикнули:
– Клачника поймали!
– А-а… пусти, сука! – сдавлено процедил Игорь.
– Я не сука, я кобель, – спокойно ответил Димыч. – Спроси у любой девки.
– Ну все урод, я тебя запомнил! – продолжал цедить Игорь.
Димыч надавил на глаз немного сильнее. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно, чтобы Игорь взвыл от звериного ужаса. Димыч ослабил давление, а Игорь не сразу это осознал и продолжал выть. Когда осознал, почувствовал, что внизу живота погорячело, подступала тошнота. Ужас не отпускал.
– Нельзя так разговаривать человеком, который держит тебя за глаз, – так же спокойно, даже сочувственно сказал Димыч. – Ведь я могу испугаться и воткнуть тебе палец в мозг. И мир станет лучше.
Игорю стало трудно дышать.
– Но ведь все по правилам! – визгливо замямлил Игорь. – Раз у него больше всех в шапке, значит котел – наш!
Едва сказав это, Игорь понял, что выдал себя с головой. Одним только словом «наш».
Но Димыч неожиданно убрал палец с глаза. Зрение Игоря ухудшилось, потому что в глазах двоилось. А вдруг это теперь навсегда?!..
Распорядитель лениво, со скукой протянул:
– Дурак ты. Котел в любом случае общий, на эти деньги музыканты после «Сквозняка» поляну себе накрывают. А закупает все и готовит тот, кто больше в шапку набрал. Чтобы не зазнавался. Другие клачники хоть с котлом свалить надеялись, а ты просто не разобравшись полез.
Димыч отпустил Игоря, скользнул куда-то в сторону. Игорь сел. Брюки были мокрые, воняло мочой, болела придавленная рука. В голове – муть, в душе – месиво: остатки страха, злость, обида, стыд…
Кое-как проморгавшись, Игорь почувствовал, что сейчас будет «не только мокрый, но и грязный»: вокруг стояли крепкие парни, и не с пустыми руками. С палками, арматуринами, цепями, нунчаками, араб из «Кэ ластима» – с ножом. Но больше всего напугала Игоря единственная в мужском круге женщина, та самая Лариска, точнее ее оружие: на пальце кольцо, на кольце леска-миллиметровка, на леске грузило, на грузиле крюк-тройник для ловли сомов. Чтобы такой хреновиной врагу руку оторвать, не нужна сила, только умение.
Лариска произнесла слегка нараспев:
– Ты теперь личность известная. Ты теперь та самая сука, которая «Сквозняк» опошлить хотела. Теперь тебе нужно из города валить.
От этих слов Игорю полегчало – он понял, что его отпускают. Пока отпускают.

«Глупо, говорите? А я даже не знаю, что происходит чаще, проваливаются подобные аферы, или наоборот удаются. Последний лох еще не умер, говорите? Хм-м».
«Нет, его не били. Может, только один раз ударили, чтобы обезвредить, клачники иногда с оружием приходят, даже со стволами. Нет, это его Димыч напугал, он это умеет, лучше пусть побьют, чем Димыч напугает. А что делать? Приходится».

В финале «Сквозняка» на пригорок вышли барабанщики и «Кэ ластима».
Барабаны в этот раз создавали фон, главными были гитары. Каждый гитарист играл свою мелодию, но гитарные партии полностью гармонировали и между собой, и со стуком барабанов. Музыка не была ни веселой, ни грустной, ни жесткой. Спокойной, и навевала покой, а не скучный «релакс», от которого быстро устаешь.
К игре присоединились со своих мест флейтистка и скрипач.
Детский голосок флейты мягкими, длинными витками обвивал переплетение гитарного звона, иногда игриво вплетаясь внутрь. Скрипка осторожно, чтобы ничего не нарушить, подыгрывала каждой гитаре по очереди, это ненавязчиво предлагало слушателям выделять и оценивать каждую гитарную партию.

«А вы говорите – филармония».

Зрители сегодня разойдутся довольные. Воздухом подышали, по лесу погуляли, музыку послушали, на поимку клачника посмотрели.
Валера слушал музыку и смотрел, как Игорь уходит в сторону реки. Тот шел в раскоряку, спотыкаясь на ровном месте, вздрагивал – плакал? Когда Игорь скрылся в лесу, Валера еще некоторое время не отводил глаз, потом стал смотреть, как Лариска ловко намотала леску на грузило и спрятала свою хреновину в футлярчик на поясе, для тройника там было специальное гнездо.
Подошел распорядитель, протянул Валере тонкую стопочку денег. Сверху лежали игоревы стольники.
– Вот, – сказал Димыч своим обычным мягким тоном. – Это вам в шапку накидали.
Валера медленно повернулся, спросил:
– А ничего, что я тоже хотел «Сквозняк» опошлить?
– Но вы же на самом деле не хотели, – с уверенностью сказал Димыч, весело добавил:
– Между прочим, здесь больше всего, котел сегодня ваш! Займетесь?
– Нет, – твердо ответил Валера.
Димыч несколько смутился, но деньги не убрал. Продолжил неуверенным просительным тоном:
– Ладно, поляной другие займутся, но может просто так на пьянку останетесь?
– Нет, – повторил Валера. Но потом взял деньги, объяснил:
– Мне сегодня еще в «Рондо» лабать. И курсовую закончить надо.
На лице распорядителя отразилось облегчение.
– Вы жестокие, – сказал Валера, спрятав деньги.
– Мы напуганные, – пояснила Лариска обычным голосом, не нараспев. – На этот несчастный котел всякая мразь лезет. А вы хорошо играли, придете еще на «Сквозняк»?
– Ладно, – согласился Валера.