Место это было поистине волшебным. В воздухе витал тот едва ощутимый, лишённый приторности, так раздражающей порой, притягательный, манящий аромат цветов, и с неба в мир летели маленькие, мерцающие искорки, точно снежинки, точно падающие звёзды, лишённые их обречённости, чистые и прекрасные, они сходили с заоблачных далей и таяли, не достигая поющей воды.
И звёзды пылали в небесах ярче рукотворного брата-фонаря, окружая мерцающим венцом юный серпик месяца. Робко и чисто сиял коронованный юнец, принц неба.
И пели маленькие пташки, выводя переливчатые трели. Их лёгкие, неуловимо быстрые тени перепархивали с одной ветки на другую, и изящные деревья кланялись звёздам и луне. И далеко разносил ветер чарующие эти мелодии и песни, полные вечной всеобъемлющей любви к миру, к покою, к молодой цветущей весне.
Ветер не забыл ещё тепла ушедшего Солнца, ласково он гладил серебристую от росы траву, и был слышен его шепчущий напев - гимн деревьям и реке. И они отвечали ему шелестом листьев и говором воды.
И вздыхал ветер, обнимая их, перебирая волосы на их головах.
День мерк, и солнце уже успело уйти за горизонт, лиловым и нежно-сиреневым раскрасив небеса.
Мягкий сумрак кутал их, и ласковый вечер что-то шептал, шептал, шептал...
Её ладони были в его.
- Так... чудесно, - прозвучал в живой тиши голос, похожий на пение птиц и шёпот ветра и говор реки. Звучали в этом голосе и иные мотивы – рокот моря и чарующая вязь флейты и арфы, сплетённая в единую нить… В гневе этот голос звучал подобно грому. Это был её голос.
Она была молода, даже юна – эта белая дева Золотого Народа. Юна и невыразимо прекрасна. И он также юн. Также прекрасен, только красота его была другой. Она была похожа на нежный белый Аярис, он – на колючий чёрный Варонн. Она была ясным утром, он – грозовым вечером. Она была Светом, он – Тьмой. Она была искоркой этого места, он – далёким Небесным Огнём, вечным странником, вечным борцом и воином. Однако, эта их взаимная противоположность не мешала им любить друг друга так сильно, как только можно любить живым существам.
- Да, - эхом откликнулся он, не найдя слов, которыми можно было ей ответить. Язык заплетался, отказываясь воспроизводить достойные звуки. Он мог бы начать читать стихи – но разум его отказывался вспоминать хоть одну строчку… Да и не казались ему стихи лучше одного-единственного простого слова. Ну никак не казались. Пусть уж в мире станет на два звука больше простоты, потому что она, эта жизнь, грозит потерять последние намёки на неё.
И всё же он успел проклясть своё красноречие, покидающее его в самые важные, самые лучшие моменты жизни. Он представил себя со стороны.
«Мальчишка-глупец, косноязычный и смешной! Я, воин и наследник Эстаирского престола, принц Дома Эрреэнес! Воин, как же», - в сердцах думал он, совершенно несправедливо подвергая самого себя жестокой самоиронии. Просто он ещё не успел узнать, что любовь, как правило, делает глупцов даже из давно заблудившихся в собственном разуме умников.
Куда делись его гордость и спесь? Где оружие, способное победить это новое, неведомое доселе чувство? Остаётся лишь ухмыляющееся стариковское «нету» - неправильное и верное одновременно. Нет спасения от этого чувства, так невыносимо пылающего, не зря же Иду считают сильнейшей Богиней. Против неё бессильны кулаки и мечи, она презирает военные умения. Более того, она использует их в свою пользу. Про любовь говорят: бескорыстная. А то, что она забирает души и жизни – так то справедливый обмен, говорят. Что ж, может быть, старики правы…
А она – такая чистая, светлая, прекрасная, сильная и беззащитная. Белая, белая дева Золотого Народа, Золотой Страны. Аярис. Зимний Цветок. Дитя Осени, отказавшаяся от старого имени и даже от нового, данного ей Богом. Принявшая то имя, что подарил ей он. Аярис… Его Аярис.
Она что-то мурлыкала себе под нос, наблюдая, как тают искорки волшебства на его плечах. Да, он был забавный! Такой смешной, в своём неуклюжем изяществе… Только… Только лучше ему об этом не говорить… Звери они и есть звери, как бы ни были они похожи на безобидных созданий. Как можно одновременно любить и бояться одного и того же Файара? Она подумала, что испытывает всё же не страх – трепет и робость, но не страх. Хотя, пожалуй, следовало бы… Наверное.
Любовь изменила их, - это она могла понять. Она сделала их строже к себе, невольно заставив считать искренность глупостью. Они не знали, что думают практически одинаково.
Юноша взглянул в глаза возлюбленной и подумал, что никакие камни с ними не сравнятся. Нет, не схожи ни блеском, ни чистотой, ни глубиной. И, конечно, нет в камнях этого скрытого огня, глубинного света. Всё её лицо сияло этим светом, освещённое одними только глазами да сиянием звёзд, тонкого месяца и мерцающим волшебством.
Она улыбнулась ему, и улыбка эта пронзила его сердце, вошла в душу слишком глубоко. Так глубоко, что глаза на миг перестали видеть – зоркие глаза хищника, охотника, воина. Свет скользил в её глазах, блеском отражался в тоненьком венце, в волосах и, наконец угомонившись, устраивался там, где был знак Хранителя – миниатюрная фигурка солнечной Богини. Чарующий свет сводил сегодня на нет законы.
- Я люблю тебя, - сказал он, поцеловав трепещущие веки, прежде чем они в изумлении взметнулись вверх. Ладони его отпустили её пальцы, и он растворился в воздухе. Он придёт сюда завтра, зная, что найдёт её здесь.
- И я, - тихо сказала она, дрожащей рукой касаясь места, куда поцеловал её юноша.
И ветер подхватил слова, понёс их вперёд, чтобы сказать реке и деревьям голосом молодого Файара: «Я люблю тебя!» и услышать в ответ тихое «И я, и я, и я..»
И Ночь полнилась голосами, повторяя, повторяя самые главные в мире слова…
Она пронесёт эту тайну сквозь зарю, чтобы поведать Дню, о своей любви. А пока она обнимет это место - Жемчужный Мостик, Мост Элледы и стоящую на нём юную девушку с белоснежными волосами.
И вновь весело, неугомонно запели притихшие птицы, а она стояла, глядя на серебристую гладь поющей воды. И казалось ей, что где-то сквозь время плывёт золотой лебедь…
От 2004-2005(?)г.