(из письма солдата , не вернувшегося с войны -
с первой, Чеченской)
____________________________________________________________
- За броню, мать твою…За броню!Стрелок хренов. Ослеп, что ли?
Видишь, как лупят!? В ящик захотелось сыграть…?
Дал же мне Господь помошничка: за самим хоть сопли вытирай…
Я плюхнулся плашмя в липко-противную глину,и на время замер.
Приклад больно ударил по коленке…«Во, черт….Третий раз и все по тому же месту.
Чтоб тебя…Разорался, Санька-то не на шутку.
А мне что делать- прикрепил меня взводный к нему, нашему снайперу, для прикрытия. Ну и что, что молодой.…Когда-то, и он сам таким был.…Забыл уже, наверное - «старичок» херов…»
Над головой посвистывали пули, в автоматные трели вплетались редкие хлопки - одиночные: сверху бил снайпер, Санька…
Время от времени, какая-то более настырная пуля с той стороны, целовала плоскость наклонного бронелиста подбитого вчера, и так не эвакуированного до сих пор танка,
с визгом рикошетила, от чего становилось как-то неуютно и паршиво, даже здесь, за этим в несколько десятков тонн укрытием из стали.
«Сколько же это будет продолжаться, сколько же, ну сколько…», - сверлила гадкая надоедливая мыслишка, и тут сверху, где-то над головой оглушительно рвануло.
«Блядь!»
Одновременно с этим почувствовал, как в паху, приятной истомой начала разливаться теплота.
«Ну, ни хрена себе…обоссался, блин».
Стало хорошо, легко и стыдно одновременно …
«Ни кому не скажи, здоровый пацан в девятнадцать лет от разрыва гранаты обоссался.…Ха-а-а… Ну, бля!».
Стало смешно - на секунду…Я еще сильнее вжался туда, куда уже вроде бы и вжиматься было некуда.Под раскисшей глиной, распласталась не оттаявшая до конца земля.
Мне показалось - я стал ее продолжением.
А эта глиняная прослойка, так - какое-то земное недоразумение, паста, для притирки, чтоб еще плотней, еще ближе…
- Ну «чехи» дают….Из «мухи» по Саньку саданули, не иначе…
Сверху об каску что-то стукнуло…
Первая мысль: « Блядь...Пи..дец! Гранату… прощелкал.
Подползли и зашвырнули… Про тыл забыл! И Сашку подвел...
Прозевал бородатого, мудак я желторотый…» промелькнула в мозгу молнией.
Секунды, тикающие в мозгу, показались вечностью.
Как послабление - «Не рванула… Значит не она.»Но задница взмокла…
Приоткрыл глаза:- Боже ты мой.…О Боже…Ни хрена себе…
Где-то в низу, в желудке что-то дернулось, запульсировало, волнами, подкатываясь к самому горлу…Но нечем, нечем было мне реагировать на это увиденное, совсем нечем.
Последнюю банку мясного паштета, вторые сутки грел за пазухой бушлата, не притрагиваясь, оттягивая, надеясь на лучший исход,…давясь остатками галет.
«Вот он перед глазами натюрморт войны»,- подумалось мне:
на серовато-зеленом глиняном фоне,среди мешанины промасленной пестрой полуобгоревшей ветоши, ребристых следов, втоптанных гильз и подтаявшего грязного льда, как муляж,вполне естественно лежала, подергиваясь пальцами кисть человеческой руки.
Первое что пришло в голову:«Бред какой-то...Это не со мной происходит.Чур меня...Чур.»
Но этот кошмар был вот он, в каких-то нескольких сантиметрах от моего лица…
Куда уж реальней: казалось, высунь язык, и можно лизнуть эти красно-алые, выдавливаемые разорванными сосудами, капли.
Я уткнулся в холодную глину носом,словно ища спасения…от этого запаха…
Я почувствовал, как пахнет, он - этот обрубок.…
Обрубок, несколько мгновений назад, бывший рукой…
Она еще пахла человеком…Живым!Она пахла Сашкой…эта рука. Сашкой! Бог ты мой!
А мне казалось, что так смердит только, что зародившаяся свежая молоденькая как новобранец - смерть.
Смерть, незримо витающая над всеми нами, пока еще живыми,со всеми человеческими причиндалами:головами, руками, ногами...и всеми иными отростками, дарованными нам самим Господом.
Но какое-то тупое любопытство все же пересилило отвращение, брезгливость и животный страх…
Я, не отрываясь, смотрел, и видел белые сухожилия, обтянутые голубоватой полупрозрачной пленкой,как порванные струны…гитары, висевшей над Сашкиной койкой.
«О чем я думаю, боже ты мой, какие струны, какая гитара…Блядь.…»
Я вдруг себя вот так представил отчетливо…разобранным на запчасти…
Хорошо, если вот как сейчас, будет кому собрать.…
И так жалко стало себя, свою маму, и Сашку, которого знал всего только месяц, и к которому успел, как успеваешь ко многим в подобных, далеко не сахарных переделках, прикипеть.Почему - то в такие минуты говорят, что зрение,слух,чувства обостряются…
Не знаю…Слух? Уши заложило…Хреново слышал...Может от взрыва?
А видел я все очень даже распрекрасно.
Мне показалось даже то, на что в нормальных,человеческих условиях внимания и не обратил бы.Тогда мне почему-то бросились в глаза: и сорванный наполовину, оттопыренный кровоточащий ноготь на большом пальце, и черная каемка грязи под ногтем указательного, согнутого крючком,с блестящим металлическим кольцом…от гранаты.
И отсвечивающая золотым, узкая полоска обручального.
Ярко-ярко начищенного кольца.И тут до меня стало доходить…
Началась трясучка, и откуда-то опять стала подкатывать тошнота, и я прикрыв глаза, – чего там, за месяц впервые все это видел,…заставил себя, через силу сглотнуть вязкую слюну.
Санька - снайпер, почти что дембель…Почти.Готовился домой по весне.…
Мечтал к жене, к Светке на день рождения. Говорил: « Попадаю, как раз»
Снимал со стены гитару, без двух струн,и подпевал…
«Ах, в жизни раз бывает, только двадцать лет…»
Попал! На день рожденьице…Теперь вдова Светлана получит подарочек… цинковый.
Что там от него осталось-то…? Я боялся даже заглянуть наверх, на заиндивелую броню…
Там он сидел, за покатой башней танковой… может, заметил чего, хотел гранату кинуть.
Да не успел...Сбойнула РГДэшка...взяла да и рванула в его руке. Раньше положенного…
Оставив о себе память в виде кольца, второго."Обручилась с Сашкой, сука!"
А я подумал «чехи» из одноразовой «мухи» вдарили.Вот как бывает…
Не ведаешь, от чьей руки смерть примешь…Абракадабра какая-то…
Получилось, от своей же…
Только Сашки нет - а рука, вот она лежит,кровоточит перед моим носом.
Курится легким дымком, как парное,только что освежеванное мясо…
Где-то сзади чавкнула глина…Это всем телом почувствовал...
- Живой, салага? Слышь?Живой?- И тупой удар по пятке сапога, резкой искрой прошедший сквозь все тело до каски.
Приподняв голову, как мог повернул занемевшую шею, прохрипел: «Живой я, - живой…»
- А чего разлегся? Ну и харя…
Ты чего браток, сухпай умял - на глину перешел?
А клешня чья? Я спрашиваю, чью руку оторвало-то?
Чего, язык проглотил? Контузило? Чья? Рука чья, спрашиваю?
- Это…это.…Не-е-е-а, не моя…это…Это…это...это.
Я как не силился, не мог выдавить из себя слово «…Сашкина…»
Что я смог сделать, это только вытащить, из - под себя онемевшие руки и, как бы в подтверждение, что-целы, показать, развести их в стороны, и заплакав, ткнуться лицом в такую родную, уже не казавшуюся теперь холодной и противной, спасительно обволакивающую глину.[b]