патрули дряхлых чаек, споткнувшись, затихли в песках…
Если тут умереть, то сюда не придут журналисты,
только солнце реку поцелует в довольный оскал.
Журналистов не будет, ты слышишь? Здесь узко для камер –
в эту камеру воздуха, страха, допоясных бед
пропускают незнание завтра и бабку кошмарру,
но главред не получит на съёмку несчастный билет.
То сирень, то сырок, то сироп, набиваясь в озона
крепко сжатую фляжку, щекочут дыхание тут.
Может, легче б дышалось без кожи, но слуги Ясона
не поймут твоё золото – правда, и вряд ли найдут.
И сюда приплывут разве только припевы пиратов,
да железный тугарин с моста повиляет хвостом.
И не будет ни щётки, фырчащей, как старый вибратор,
ни UFO, одинокого, будто предутренний стон.
Отлюбив своё «выживу» дохлое в мёртвом эфире,
сымитировав пёсика в страшном реалити шоу,
надломившись, как мягкая попка-остаток пломбира
на пластмассовой палочке, что ты тут сможешь ещё?
Этот страх неизвестности, крошка-рапан на жаровне,
набухающий собственным соком, – отсроченный взрыв…
Узкой камере воздуха хочется крови бескровной,
и река возмущается, целясь в неё из норы.
Отказавшись от листьев, воды, витаминов игристых,
этот берег бесхозный, в котором ты – зек, обласкав,
посмотри, как неспешно подходят к тебе террористы –
как апостолы - посуху, но не касаясь песка…
