Уважаемый читатель, события, описанные в этой повести –
сугубо художественный вымысел, это лишь мой взгляд
на афганскую войну, сформированный средствами массовой
информации, художественной и документальной литературой, собственными
догадками и домыслами, и поэтому, я прошу вас не принимать
прочитанное за чистую монету. Заранее приношу свои искрение
извинения воинам – интернационалистам, если вдруг данная
повесть затронет коим-то образом их чувства.
P. S. Цель данной повести заключается не в том, чтоб показать правду,
так как правда у каждого своя, истинной целью сего произведения
является попытка правдиво отразить эмоции человека, попавшего
в нечеловеческие условия, такие, как, к примеру, война.
С уважением Алексей Тихонов.
Повесть начата в 2000 году,
окончена – ноябрь 2004 год.
Шурави
(повесть в стихах)
1
Я помню бой кровавый и жестокий,
Когда свинцом насытилась земля,
Как встретили огнём нас из осоки,
И как сержант-крепыш, в плечах широкий,
Вытаскивал меня из-под огня…
Так начинал своё повествованье
Майор в отставке, бог его храни,
В Афганистан ушедший не за званьем,
А просто так – по своему призванью
Хотя и вовсе мог бы не идти.
Судьба свела нас в тот осенний вечер.
Да не могла она нас не свести! –
Он в Камышёвку ехал, я в Заречинск.
Я прикипел душой к нему навечно
За шесть часов совместного пути.
Знакомство. Поезд. Вечер. – Всё обычно,
Всё как всегда – банальный эпизод:
Растаял лёд, исчезло безразличье,
По будничному просто и привычно,
А поезд шёл, сменяя горизонт.
Под стук колёс плацкартного вагона,
В хмельном угаре он поведал мне
О подвигах, предательстве, о стонах,
О смерти и о звёздах на погоны,
О жизни, что была там не в цене…
2
Афганистан – страна, где нет покоя,
Страна, где счастья не познал народ.
Афганистан – большое поле боя,
Страна, насквозь, пропитанная болью,
Страна, где льётся кровь из года в год.
Афганистан – две стороны монеты:
Иль верный друг, или коварный враг,
Ты твёрдо чтишь исламские заветы
И с неба ждёшь каких-то высших благ.
3
Я помню бой кровавый и жестокий,
Когда свинцом насытилась земля
И как сержант-крепыш, в плечах широкий,
Вытаскивал меня из- под огня.
**********************************
Колонна шла – маршрут был засекречен -
Никто не знал, откуда ждать беды,
Как говорится, мир небезупречен,
А здесь Афган, и здесь ничто не вечно,
Возможно, только горные хребты.
Прошли кишлак. На улицах безлюдно,
Лишь у дукана стайка детворы,
И на душе вдруг стало неуютно,
Уткнулся взгляд моей тревоги смутной
В развёрнутые «ёлочкой» стволы…
Дорога. Мост. Подрыв… Колонна встала…
Две мины: в хвост и в голову… Потом…
Потом стрельбою вдруг ожили скалы:
Завыло, засвистело, застучало…
В дыму померкло небо над хребтом.
Моста останки скудные разбило
Водой о берег, и вперёд – никак!
Назад нельзя – дорогу преградила
Обломков груда взорванного ЗИЛа
И керосина, в пламени, река…
Нас кто-то сдал – засада не случайна.
Нас кто-то продал «духам» из своих,
Да – из своих, как было б непечально,
И кровь ребят погибших, вся, на них!
Сухой щелчок – короткий стон солдата:
Подняться не давали снайпера…
Треск пулемётов, говор автоматов…
Машины искорежёны и смяты,
И пятьдесят по Цельсию жара.
Горело всё: трава, земля, машины…
Горело, что ещё могло гореть:
Горел бензин, и рядом рвались мины,
Горел боец, придавленный кабиной, –
Горела чья-то жизнь и чья-то смерть.
Под грохот жуткий башенных орудий,
Дрожали скалы, превращаясь в прах,
Стонали горы и стонали люди,
Слепой свинец врезался в чьи-то груди
И в души пробирался цепкий страх…
Но всё за нас решили вертолёты,
Как сладок уху был знакомый звук,
Зашевелилась, вздрогнула пехота,
Огнём прицельным огрызнулась рота,
И автомат, как продолженье рук.
И я кричал, и я стрелял со всеми,
И был восторг и ненависть в сердцах,
Шуршали пули, сокращая время,
И не дрожали в ужасе колени.
Я убивал, в себе убив свой страх!..
Потом был взрыв, круги перед глазами
И небо, всё в кровавой пелене,
И солнце над высокими горами,
И был сержант с разбитыми губами,
Тащивший меня к скалам на спине…
4
Он замолчал, он снова видел горы,
Он снова с ротой принимает бой:
Опять стрельба и лязганье затвора…
Он напряжён до ручки, до упора!
Он слышит шелест пуль над головой…
В тот вечер я был с ним в Афганистане,
И на моих зубах скрипел песок,
Под стук колёс и я был тяжко ранен,
Не пулей, нет! – чредой воспоминаний,
Его душой, и ранен был в висок.
5
Был госпиталь, была кровать, палата,
В палате нас шестнадцать человек:
Бинты и окровавленная вата,
Ребята словно с мясокомбината
Ни днём, ни ночью не смыкали век.
Ни рук, ни ног – в углу лежал парнишка,
Не жив, не мёртв – потухшие глаза…
Ему бы песни петь, читать бы книжки,
Мечтать о море, звёздах, небесах.
Но у него мечта была иная:
Закрыть глаза и больше не открыть.
Он жаждал смерти, может, жаждал рая,
Но был в аду, он бредил засыпая,
И плакал, и просил себя убить…
Кто он сейчас? – Кусок живого мяса?!
Кому он нужен? – Больше никому…
Он по ночам и плакал, и смеялся,
А днём молчал и криво ухмылялся,
Никто не знал, зачем и почему.
Хотелось выть, хотелось лезть на стену
От боли за себя и за других,
И вырваться из каменного плена,
И кровь бежала всё быстрей по венам,
И стон дрожал на кромке губ сухих…
А сколько вот таких, как тот мальчишка,
За месяц промелькнуло предо мной?
Не знаешь?.. очень много, даже слишком,
А сколько запаяли их под крышку –
В холодный цинк, и к маменьке домой?!
Бывало, умирали от желтухи…
Цинга, чесотка, малярия, тиф,
В довесок к ним – жара, бинты и мухи,
А виноград и апельсины – миф…
Но я был жив и целы руки, ноги –
Спасибо им, не спавшим по ночам,
Спасибо им, родным, всем тем, немногим,
Спасибо им, по-матерински строгим,
И ласковым, - медсёстрам и врачам!..
Из госпиталя вышел через месяц,
Немного поседевший и худой.
Спустя неделю с новой ротой вместе
В ущелье принимал не равный бой…
6
Слова его, как кровь из рваной раны,
Сочились в глубину моей души.
Я слушал их, я слышал и внимал им,
Я чувствовал дыхание Афгана
И боль ту, что ни чем не заглушить.
Вагон был пуст. За окнами стемнело.
И поезд шёл, мелькали фонари.
Я слушал его каждой клеткой тела,
А он всё говорил и говорил…
7
Я не заметил, как вошла в привычку
Война, - всё как-то шло само собой:
Из боя в бой, из стычки снова в стычку,
Затишье, передышка, снова бой…
Война… война, конечно, это страшно:
Нас убивали, убивали мы.
Зачем и для чего – не так уж важно,
Ведь в целом мы, да и отдельно каждый –
Оружие и жертвы той войны.
Я не пытался осознать причины,
Наверное, поэтому и жив.
Я ею жил: снимал и ставил мины,
Глядел через прицел на серпантины,
В надежде не услышать новый взрыв.
Я перестал бояться вида крови,
Спал на земле, бывало, ел с ножа.
Я принял всё, как было, без условий,
От страха тоже больше не дрожал.
Другие привыкали постепенно…
Да вряд ли к ней привыкнешь до конца.
Война входила медленно, степенно –
Через глаза, сквозь мозг, текла в сердца.
Эмоции и чувства притуплялись,
Внутри дремали – где-то в глубине.
То у одних – другие же ломались:
С ума сходили, вешались, стрелялись…
Эмоциям не место на войне.
Позагорай денёк на перевале,
В пустыне, ожидая караван –
Застрелишься, и поминай, как звали.
Пустыня – это, братец, не диван.
А если та, о ком ночами грезишь,
Напишет, дескать, замуж выхожу?!
Залезешь в петлю, зуб даю, залезешь…
Что нет?! А я ещё скажу:
Попробуй, поглядев на трупы пленных,
Спецназом обнаруженных в горах,
Не чокнуться. Свихнешься непременно,
Представив, что вот этот тленный прах
Был молодым, красивым, сильным парнем.
А если это был твой лучший друг,
С которым ты ещё совсем недавно
Смеялся, говорил, шутил… и вдруг!
И вдруг лежит вот эта куча мяса:
Отдельно руки, ноги, голова –
Твой друг, с которым ты шутил, смеялся…
А если не один он? Если два?..
Мы мстили им, довольно жёстко мстили:
Стирали кишлаки с лица земли,
Мы жгли, взрывали, после уходили,
Оставив за собой одни угли…
А как иначе? Может, ты ответишь?!
Не знаешь… да откуда тебе знать!
А там нас убивали даже дети…
Молчишь, студент, не знаешь, что ответить?
Молчи, студент, не надо отвечать…
8
И я молчал, а что мне оставалось…
Я слушал его – слушал и молчал.
Но, что это? Слеза? Нет – показалось…
Он лишь вздохнул и снова продолжал.
9
С чего всё началось? – никто не ведал –
Они позвали нас и мы пришли
Спасти их революцию победу.
Пришли на помощь южному соседу,
Пришли и помогали, чем могли.
Нам улыбались, после в нас стреляли,
Едва подставишь спину, иль уснёшь.
Я до сих пор никак не понимаю:
Мы строили, лечили, просвещали,
А в благодарность пуля или нож…
Но это всё политика и только,
А я, студент, в политику не лез,
А всё лишь потому, студент, поскольку,
Политика – она, что тёмный лес.
Политика сродни тому болоту,
В которое попал, и всё – абзац!
А я не ощущал в себе охоты
Сидеть в грязи, в трясине умных фраз.
Другие дяди этим занимались
Постарше, образованней, мудрей,
И мы, конечно, с ними соглашались
По принципу: Жирафу, мол, видней…
Я делал то, чему меня учили,
Не спрашивал, зачем и для чего.
Ты думаешь, мне автомат вручили
Ответ искать?.. да нет – не для того…
Сначала да – мы дрались за идею,
Потом за жизнь – за собственную жизнь!
За жизнь, студент! – лишь на себя надеясь,
А не за этот «светлый комунизьм»!
Конечно, были те, кто свято верил
В идеи пролетарского вождя,
Отдав себя словесной диарее,
А толку?.. как в пустыне от дождя –
Он вроде есть, и вроде его нету:
Он исчезает, не задев земли…
Вот так же и слова, как дождик этот,
Раскатом прогремели над планетой,
А отголосков в душах не нашли.
Она себя порядком исчерпала,
Идея эта – червячок подъел.
Да только вот общественность молчала.
А что тут скажешь? Партия сказала
И ей никто противится не смел.
И «духи» толком тоже ведь не знали
За что воюют – им бы пострелять!
Взял автомат, рожок к нему приставил:
«Аллах Акбар» и в бога душу мать!
Ну, что, студент, чего заулыбался?
Смешно? Смешно! – да так хоть в петлю лезь!
Я посмотрел бы, как бы ты смеялся
Под пулями и не сейчас, не здесь!
Ты лишь представь, что было б с твоей мамой,
Когда б тебя, не дай господь, домой
В гробу ей привезли и телеграмму:
«Ваш сын погиб, мамаша, как герой…»
А знаешь, сколько я таких «посылок»
В Союз сопроводил? Не знаешь – нет!..
До сей поры душа не поостыла
От тех командировок на «тот свет»
Не обижайся. Не хотел обидеть.
Теперь тебе я вижу не смешно.
Не знаешь ты, не знал, не мог ты видеть.
Ведь так, студент?.. Вот то-то и оно…
Я жить хотел, поверь, и все хотели.
Вот ты я вижу, тоже хочешь жить.
Да только вот не все – не все успели,
Не все смогли до вывода дожить.
А я дожил, я смог дожить! И что же?
Вернулся, наконец, куда мечтал,
И вот они – зажравшиеся рожи!
А их ли я увидеть так желал?!
Холодные в душе, глухонемые
К чужому горю, жизнь по мелочам
Растратившие, эти ли пустые,
Бездушные мне снились по ночам?!
Там за рекой Союз был чем-то тёплым,
Далёким был – мечтой. Он был родным.
Потом мечта померкла и поблёкла,
А после вовсе превратился в дым.
А тут ещё какая-нибудь гнида,
Взглянув сквозь линзы толстые очков,
С лицом умнейшим, прям, как у Евклида,
Задумчиво, вдруг, изречёт: « А чё?
Мы, дескать, вас туда не посылали,
А если кто послал – так то не мы…»
Или ещё: « Война? – нет, не слыхали.
В Афгане вроде не было войны…»
Потом они искали виноватых
Очкарики вот эти, дескать, вот –
Нашли! Кто виноват?
- Солдаты.
И в довод: «дескать, вот такой-то взвод
Тогда-то и тогда и там-то, там- то,
Жестоко и без видимых причин,
В порыве гнева задавили танком
Вот столько женщин, столько-то мужчин…»
Я думаю, что логика понятна
Тебе, студент!.. Я верю – ты поймёшь.
Конечно, это было неприятно,
Но я-то знал, что это только ложь.
Другие же, напротив, утверждали,
Что жертвы мы, и что виновен тот,
Кто нас послал, и яро обсуждали
Его.
« - Кто он?
А, чёрт его поймёт!»
А были те, кто просто делал деньги:
Кино снимал и книжицы писал,
Или в газете разные статейки
На тему: « Я там был, я повидал!..»
А мы не лезли к ним, мы просто жили,
Хотя слова их наши души жгли…
Зачем себя марать словесной пылью?
Всё это грязь! – и мы их не судили,
Не лезли, не хотели, не могли…
10.
11
Ну, вот и всё! – конец войне, казалось.
Я думал так: я дома, я живой,
Свершилось, наконец, о чём мечталось.
Но я ошибся, - всё лишь начиналось,
Внутри меня – война с самим собой.
Она застряла где-то в подсознанье,
И грызла мозг, и не давала спать,
А я в ответ топил её в стакане,
В надежде заглушить, убить, унять…
Я вскакивал с постели среди ночи,
Пытался отыскать свой автомат,
Чем в ужас приводил жену и дочку,
Мне чудилось, что выстрелы грохочут,
Но то был просто гром и мелкий град.
Полгода по траве ходить боялся,
Хотя и понимал, что мин там нет,
Да и вообще на улицу старался
Пореже выходить, вот так, студент!
Маршрут один: на службу и со службы,
А так, чтоб в город выйти погулять…
Ну, разве в магазин по разным нуждам.
Тебе, наверно это не понять:
Бронежилета нет и каски нету,
Без автомата, как вообще без рук.
Пойдёшь купить, допустим, сигареты
И чувствуешь себя почти раздетым,
А тут ещё народ снуёт вокруг…
Жена ушла – не вынесла, сбежала,
Осенним утром, дочку взяв, ушла –
Она устала, да – она устала,
Сначала по психологам таскала,
По экстрасенсам всяким… и ждала.
Ждала, что будет всё, как было прежде,
А я ночами воевал и пил,
Разбив её последние надежды…
Она ушла, но я её простил.
12
Потом вообще державу развалили,
В какой родился и какой служил.
Зачем служил? Зачем мы все служили?..
Порвали, поделили, растащили
Всё те же «дяди» и я снова пил!
У нас остались ордена, медали,
Да только вот кому они нужны?
За них мы что ли жизни отдавали?
За что?.. Не знаю – да и нет нужды.
Пусть жертвы политической ошибки!
Пусть оккупанты, как не назови,
Мы всё воспринимали лишь с улыбкой:
Мы были, есть, и будем – шурави!..
Майора получил уже в России,
Присягу помню, словно страшный сон,
Мне стоила немыслимых усилий
Присяга эта. Помню после стон
Сорвался с губ – она была вторая!
Я дважды присягал одной стране!
Как можно так? Как? – я не понимаю!
По чьей, скажи на милость мне, вине?
Из армии ушёл спустя два года –
Не захотел стрелять в своих в Чечне,
А их там было много, очень много? –
Как и на той и этой стороне…
Потом, случайно, в новостях увидел
Сержантика того, что жизнь мне спас,
Сказали, дескать, он какой-то лидер
У террористов. В розыске сейчас.
А я вот думал всё, терзался мыслью:
Что если б довелось в него стрелять?!
А смог бы я? Смог? Смог бы сделать выстрел?
Так каждый раз, и снова, и опять.
Не знаю, что со мной бы дальше было:
С ума сошёл бы, спился, может быть.
Но отлегло со временем, остыло.
Я понял – надо жить! Мне надо жить!
Не для того я выжил там – в Афгане,
Не для того, студент, не для того,
Чтоб жизнь свою затем топить в стакане,
Иль загреметь в какой-нибудь дурдом.
Женился, подыскал себе работу,
Теперь вот езжу в рейсы в дальнобой.
У сына день рождения в субботу –
Шесть лет. Шесть лет… уже совсем большой…
13
И он сошёл, внезапно как-то, что ли…
Прервав рассказ, шагнул в густую ночь,
От памяти своей с перрона – прочь,
Оставив мне частичку своей боли.
Он шёл домой: к жене, сынишке, счастью.
Он заслужил их, что не говори.
Я прокричал сквозь ночь и сквозь ненастье
Ему вослед: «Будь счастлив, шурави!»