Прискорбно, но грубость в сей обители была широко востребована. И это несмотря на регулярные проповеди ответственных лиц и административные порицания командного состава.
Увы, в обители нередко находили свой последний приют не вполне достойные особы. Каждое утро там начиналось с поминовения наиболее отпетых мошенников и монотонного перечисления их тяжких трудов. Только весь список проступков, помянутый хором всеми перевоспитанниками, открывал им доступ к завтраку. Поэтому неудивительно, что каждая новая особа, причисленная к списку утреннего поминовения, вызывала в голодных и холодных телах обитателей Кущ животную ненависть.
Так власти пытались привить нам стойкое отвращение ко всему недостойному и почти преуспели в этом. Кстати, отпетыми мошенников стали называть только после того, как педагогические затеи нашей администрации получили широкую огласку.
За время пребывания в обители у меня сложилось твердое убеждение, что пока мы перевоспитывались под напором педагогического таланта нашей охраны, мир за пределами "Дубовых кущ" становился всё опасней. Во всяком случае список поминуемых на утренних процедурах удлинился при мне почти втрое!
В часы неконтролируемого досуга мы частенько собирались вместе и пугали друг друга рассказами о дикой воле. Особенно тех, чей исправительный срок подходил к концу. Но на моей памяти никто так и не подвергся такому испытанию. Ближе к освобождению мы так или иначе, почти за символическую мзду, подставляли сокамерника, и его исправительный срок продлевался.
Так что до пенсии мы все чувствовали себя вполне защищёнными. К слову сказать, на нашу защиту правительство направляло лучших по профессии, ибо держало нашу обитель на хорошем счету.
Мы, в свою очередь, тоже почти не обижали штатных сотрудников. Пара эпизодов, когда пришлось кое-кому зачитывать его должностную инструкцию, не в счёт - эти эпизоды остались недоказанными.
Чем занимались мы в промежутках между 4-х разовым питанием? В основном самоусовершенствованием. Даже самооблагораживанием.
- ...ибо труд облагораживает человека, - напоминал нам после завтрака крепкий с виду директор "Дубовых кущ". - А непосильный труд облагораживает непосильно.
Между ужином и ночным кефиром мы, непосильно облагороженные, устраивали литературные конкурсы в устном виде. Традиции конкурсов были незыблемы: победителю доставался второй стакан кефира, который охрана нацеживала предварительно с наших порций.
Сюжеты рассказов финалистов легли в основу всех лучших произведений планеты. Как обнаружилось впоследствии, охранники аккуратно записывали все истории и продавали их за хорошее вознаграждение. Но никто на них не в обиде - часть гонорара шла на кефир, который мы долгие годы принимали за регламентированный четвёртый пищеприём.
Каждый вечер в конкурсе участвовали две истории. По правилам они должны были быть вымыслом от начала до конца. Но встречались среди наших врунов такие, что пытались действительные случаи выдать за вранье. Во истину, иногда люди так завираются, что уже не могут самостоятельно отличить правду от лжи.
Таких рассказчиков, согласно правилам, дисквалифицировали на довольно большие сроки и подолгу ставили на самые облагораживающие участки непосильной работы.
Но, как это ни странно, мне дисквалифицированные работы нравились больше. Даже если они были не такими интересными. Всё-таки есть разница между истинной доблестью и надуманной. Потому что большинство конкурсных работ так или иначе были о доблести и несокрушимом духе человеческом. Как говорится, кому что не достаёт, тот о том и врёт.
Некоторые из дисквалифицированых историй я даже записывал.
Асфальтовый мир
Нас оставалось только трое из десяти. Куда делись семеро?
Это были такие тупые животные, что поминать их без повода вредно для здоровья. Однако, надо как-то объяснить их отсутствие тем, кому в общем-то наплевать на всех нас.
Итак, изначально нас было десять. Десять камикадзе на исследовательский маршрут по диагностике планет малых значений.
Так случилось, что в момент вербовки волонтёров на маршрут в нашем НИИ не нашлось десяти придурков, способных подписать контракт с правительством на космические исследования. Только семеро. Остальные вакансии достались самым беззащитным в нашем не ведающем правды мире. Мире всеобщего перевоспитания недовоспитанных.
Нам полагалась двухнедельная подготовка. Однако, семеро из нас хотели, но не могли порадовать инструкторов своими успехами. С остальными - наоборот. Подготовку заменили 16-ти часовым рабочим днём, чтобы никто не передумал.
Старт назначили на хмурое утро. Не такое хмурое, как рожи некоторых исследователей космического захолустья, но кого это могло бы заинтересовать? Десять героев-пионеров под усиленным надзором доставили к месту подвига.
Добровольно на борт поднялись семеро. Остальных тоже запихали. Яркие ссадины и кровоподтёки заменили им продолжительные прощальные поцелуи. Было больно, но кого это могло бы заинтересовать?
Конечно, многие скажут:
- Что ещё нужно вольному человеку, если в его распоряжении космический корабль?
Для начала - панель управления кораблём. Да-да, эти научные гуманисты засунули десять вполне невменяемых, но всё же в некотором смысле людей, в консервную банку и выкинули в космос на автопилоте. Никакой возможности свернуть, отклониться, задержаться, избежать...
Ну и кто после этого преступник? Я, между прочим, попал в жернова исследовательской системы из-за того, что изменил кое-какие цифры в своём квартальном отчёте, и это не представляло ни для кого смертельной угрозы. Никому даже больно не было.
В нашем маршрутном листе было четыре мелких планеты вдалеке от главных трасс. Вольные космонавты на такие маршруты не ходят: славы никакой, окупаемость отрицательная.
Но люди не успокоятся, пока последнему козлу не пришьют дело. То есть бирку для учёта. А тут хоть и мелкие, всё же планеты. Считай, четыре диссертации для кого-то. Причём, за счёт государства и чужого мужества.
Есть подозрение, что кто-то смотрел на эти планетки как на личное достояние. Но нуждался в инструкции по их эксплуатации, составленной очевидцами, подвиг которых можно не выносить на суд общественности.
Прежде чем отправить нас на небеса, Директор нашего НИИ сообщил, кто теперь у нас главный и нажал кнопку "Старт". Главным назначили того, кто упирался больше других. Вот такая педагогическая метода: самый яркий фингалоносец поведёт к звёздам космических зевак. Осветит им дорогу. Последний недружественный жест перед вечной разлукой. Отомстил за всё сказанное в его адрес. Или хотел поблагодарить за откровенность? Ибо кто же ещё ему всю правду выложит?
Тем не менее, новый Шеф принял своё назначение адекватно - как угрозу своей в конец испорченной жизни. А потому немедленно, то есть за пару минут до бунта, он назначил меня своим замом, и мы распределили героев-пионеров по камерам, которые семеро представителей животного мира нашей планеты приняли за каюты.
Третьего сопротивленца Шеф проигнорировал, поэтому я, из солидарности в движении Сопротивления, назначил его своим замом.
Так Шеф с первых же минут обеспечил всех относительным покоем. Передав мне все полномочия, которые ни в чём не заключались, он вскоре самоизолировался. Чем он занимался в своей каюте - не знаю. В НИИ говорили, что когда-то он сделал открытие, которое должно было застолбить ему место в пантеоне научной славы. Но его руководитель счёл это крайне бестактным и наказал невежу. Похоже, бывший начальник чужими руками научил его скромности: Шеф практически не появлялся в местах своего командования.
Меня жажда власти тоже не мучила. Уважение к личной свободе - главный мой недостаток от рождения. С годами он только окреп. Часами я слонялся между иллюминаторами и камерами дебилобусов, раздумывая как же добраться до технического управления кораблём. Мало ли какие проблемы могут дожидаться нас в этой пустоте. Весь полёт я чувствовал себя живцом, с помощью которого опытные крокодиловоды выясняют, есть ли в водоёме крупные экземпляры.
Откровенно говоря, семёрка натуральных добровольцев тоже не доставала. Неожиданно, прежде всего для самих себя, они занялись самообразованием. Кто из них додумался поразить своей культурностью воображение вероятных аборигенов далёких планет - неизвестно. Думаю, это с подачи моего зама. Как бы то ни было, они с увлечением знакомились с детским фольклором своей родины. Лучше позже, чем никогда.
Мой зам весь полёт молчал. Только рисовал всё подряд. Например, звёздную бездну. Не знаю как, но она у него всё время была разной. Фантастика!
Хвала Создателю - первые три планеты оказались мёртвыми. Типа нашего спутника.
- Булыжники Вселенной, - называл их Шеф.
Каждую из них мы облетели сколько-то раз. Спускались на поверхность за образцами и впечатлениями. Не знаю как образцы, а впечатления были одинаковые - отличались планеты друг от друга только рыхлостью и волнистостью.
Но на рисунках моего зама они смотрелись вполне сносно. Как ему это удаётся?
Четвёртая планета с высоты нашего корабля тоже обнадёжила своей безжизненностью. Но ещё на предварительном облёте случилось невероятное...
Сегодня, когда всем известно, что жизнь есть только на живых планетах, история дисквалифицированного уже не выглядит столь удивительной. А когда он рассказывал нам о своём путешествии к четырём планетам малых измерений, мы не разумели, отчего они так радовались тому, что первые три оказались "булыжниками Вселенной"
После того как было доказано, что люди - это часть одного гигантского планетарного организма, действующие во благо планеты как миллиарды манипуляторов, всем понятны опасения тех исследователей. Но, повторяю, эти глобальные открытия были сделаны уже после их возвращения. А потому его рассказ один из самых любимых в моей коллекции.
Но вернёмся к приключениям космических путешественников.
Асфальтовый мир. Продолжение
Четвёртая планета с высоты нашего корабля тоже обнадёжила своей безжизненностью. Но ещё на предварительном облёте случилось невероятное: мой зам запел! Вернее замычал, но так мелодично, что мы в изумлении уставились на него.
Похоже он не замечал собственного мычания - он увлечённо зарисовывал четвёртый булыжник, отлично видный из иллюминаторов.
Надо сказать, что эта планета была невероятно круглой, гладкой и совершенно дохлой. Просто подарком нашей уже почти загубленной судьбы. Видимо, кое-где правда, хоть и в малых дозах, всё же есть.
Любой косморазведчик, особенно отправленный в экспедицию насильственным путём, проникается многими тайнами вселенной без всяких усилий. Ибо в нагрузку к пяти чувствам, вечно требующим к себе невероятного внимания, у него появляются ещё два-три, не менее вредных для психики.
Первым, конечно, является чувство опасности, которое вспыхнув ещё на старте уже не оставляет ни на минуту. Чувство голода при экономном одноразовом питании по сранению с ним - легкий дискомфорт. Причём, чувство постоянной опасности приходит сразу большим и с каждой минутой бесконтрольно матереет.
Именно оно подсказывало всем, что если на маршруте нам встретится жизнь в любом воплощении - то всем хана. Так или иначе чужая жизнь победит нас. Мы даже на своей планете не в состоянии справиться ни с гриппом, ни с мелким гнусом, а уж на чужой и вовсе ни одного шанса.
И надо, чтоб так свезло: все наши планетки безвредны! Ещё несколько витков, пару спусков за образцами и впечатлениями - и восвояси. Если не героями, то и не изгоями.
Думаю у каждого в душе что-то мурлыкнуло на радостях, но чтобы наш Молчун запел - это было хуже, чем странно. Обострённо-заматеревшее чувство опасности больно кольнуло где-то внутри.
Медленно и тихо мы окружили нашего художника и замерли, глядя на его рисунок.
- Что ж ты, гад, делаешь? - не сдержался один из семерых героев-пионеров, повышенная культурность которого, как он надеялся, уже не потребуется ему до самого дома.
Вынужден признать - целительные силы большого космоса даже из наших оболтусов смогли сделать слегка вменяемых вояжёров. Уже на первом витке первой безжизненной планеты я слышал облегчённый вздох одного из них, тайно подхваченный остальными. Поняли гады, что чужая биосфера - это не начальству друг на друга стучать. Тут самого застукают до смерти, прежде чем выяснишь, чьих это рук, лап, щупалец и иже с ними дело.
Поэтому даже самый кудроусый дурак из наших героев-пионеров почувствовал неладное, увидев на рисунке нечто большее, чем булыжник.
Молчун вздрогнул, как от удара, и оглянулся в недоумении.
- Ты что же, гнида, этому каменюке сияние подрисовываешь? Приписками занялся? Напугать нас решил? - скопом пошли в атаку самые трусливые.
Молчун смотрел на свой рисунок словно впервые. Похоже, он сам испугался своего творения.
Но пора было спускаться за образцами: программа, установленная для маршрута в неконтролируемом нами автоматическом режиме, не предусматривала нашего замешательства.
Спускаться пришлось Шефу и Молчуну. Герои-добровольцы наотрез отказались покинуть свои камеры. Ничего нового: одни геройски вызываются на подвиги, другие геройски выполняют всю работу с лихвой и остальным. И никогда это не совмещается в одном человеке.
Меня оставили присматривать за дармоедами.
Как только ребята ступили на поверхность, мерзавцы выкатились из своих убежищ и приникли к экрану. Всё старо, как мир: "Хлеба и зрелищ!"
Но со зрелищами на этот раз вышла заминка. Шеф с Молчуном потоптались на одном месте, оглядывая бесконечно унылый, почти чёрный, ландшафт. Плоский и ровный во всех направлениях. Отковыряли куски грунта для исследований и, не обнаружив ничего, на что следовало бы тратить время и ресурсы, сели в модуль и вернулись на корабль.
В корабельной лаборатории мы сразу проверили грунт на биоструктуры.
- Пусто, - заверил нас Шеф. - Голый асфальт.
Вот тут наши герои и ожили. Все, как один, подписались на визит к поверхности. А как же - дома будет что менять на премии, медали и прочие знаки отличия.
Выкатили всей гурьбой на асфальтовый мир и принялись фиксировать свой подвиг в разнообразных позах героического характера: кто бесстрашно лёжа прямо на асфальте, кто стоя на четвереньках...
Один даже додумался захватить бур и принялся хаотично ковырять поверхность.
Молчун, наблюдая за ними у экрана, не выдержал и закричал:
- Прекратите, ей же больно!
Но наши герои-пионеры раздухарились не на шутку: теперь каждый хотел запечатлеть себя в истории космонавтики прямо в асфальтоковырятельном виде.
И не заметили, как наковыряли приличную дыру. Хорошо что время их самопрезентации было ограниченно заранее - неизвестно как бы всё обернулось для нас, если бы они не остановились.
Напоследок они решили увековечить себя тесным кругом по краю дырки, так их развеселившей.
- Снимайте, - скомандовали они нам, - и широченно улыбнулись для усиления невыносимо героического эффекта.
Молчун снял. То есть собирался. Но он ещё не стукнул по клавише, а наши герои исчезли с экрана.
- Кто бы мог подумать, что меня это огорчит, - еле слышно пробормотал Шеф.
Все обитаемые планеты — живые существа, и они могут оказывать поддержку согласно своей природе. Сейчас это всем известно. Но тогда это звучало как верх космического мракобесия. В те времена косморазведчики, подлетая к живым планетам, боялись всего: света и темноты, ветра и штиля, биомассу в любом варианте. Боялись обидеть всех, включая себя. И правильно делали. Это не раз спасало не только их жизнь, их репутацию, но и средства, затраченные на всё мероприятие.
Постояльцы нашей обители ничуть не удивились, услышав, что оставшиеся на корабле немного струсили - ведь они ещё не знали как обращаться с живыми планетами. Сколько деликатности и врождённого такта отнимает эта процедура практически безвозвратно. Именно благодаря печальному опыту таких ребят мы теперь имеем то, что имеем.
Помню уже после дисквалификации мы ещё долго обсуждали этот рассказ вопреки негласному соглашению не вспоминать штрафные истории. Но вернёмся к печальным событиям.
Асфальтовый мир. Продолжение
Нас оставалось только трое из десяти. Куда делись семеро?
Пока мы напряженно вглядывались в экран, прибыл катер с поверхности планеты. На всякий случай я проверил его содержимое - пусто.
У нас была последняя, запланированная ещё на старте, вылазка на поверхность. Теперь она не казалась такой безобидной, как накануне. Я единственный, кто ещё не был в новом мире.
- С моим счастьем кто может надеяться на большее?
Шеф и зам молча наблюдали за моими сборами. На несколько минут я ушёл в свою каюту. Не помню зачем. Когда вернулся, на корабле никого не было. Командно-подчиненный состав занял свои места в каботажном катере и отдал концы. То есть прибыл к месту обвала.
Шеф не стал ничего объяснять, только попросил:
- Попробуй снять блокировку с управления кораблем.
Они постояли на краю ямы, посветили, но ничего опасного не обнаружили.
- Спускаюсь, - бросил угрюмо Шеф и наказал Молчуну, в случае чего, возвращаться на корабль без него.
На экране сцена их прощания выглядела необычно: они долго смотрели друг другу в глаза, словно молча спорили о чём-то, потом Шеф улыбнулся и начал спускаться.
Похоже яма, поглотившая наших обормотов, была глубокой и неинтересной. На экране долго стояла "пустая" картинка.
Наконец, Шеф встал на ноги и начал негромко описывать обстановку.
- Рядом никого. Следов почти нет, но выглядит так, будто все семеро исчезли добровольно.
- Кой чёрт дернул их куда-то идти? Что мешало встать на плечи друг другу и выбраться? Так и не научились помогать друг другу, - пока я подбирал самые подходящие определения для пропавших, время шло быстрей, чем следовало.
У Шефа ещё оставалось несколько минут, чтобы повернуть назад и выбраться. Почему он этого не сделал - я так и не понял. Может я не нашёл аргументов? Может был нетактичен, требуя вернуться и не оставлять нас одних? Я кричал долго, но напрасно: Шеф отключил связь.
Когда катер пристыковался к кораблю, я решил обкашлять его дурь вместе с Молчуном. Но катер был пуст. Вот это была настоящая засада!
Они же знали, что у нас автоматическое управление. Я не мог изменить программу полёта. Иначе на кой мы бы причалили к этому асфальтовому булыжнику?
Весь полёт я думал, как исправить это унизительное и крайне опасное положение. Нет, панель управления в рубке была, но никакие мои действия, вплоть до матюков, не произвели на неё впечатления.
Была, правда, одна кнопка, которую я не опробовал. Но она предназначалась для полного отключения всех систем. Повторю ещё раз: полного отключения всех систем. Кому придёт в голову баловать с такой убийственной игрушкой?
Ну мне и пришло. За пять секунд до вылета с орбиты четвёртой планеты. Что за блажь? Мог бы лететь домой и ни о чём не думать? Значит, не мог. И не спрашивайте почему - не знаю.
Я нажал эту кнопку. Нет, я чуть не снёс её с приборной панели, подписывая свою неудачную биографию на полное фиаско.
Системы действительно отключились. Все. Включая блокировку системы управления. Я заплакал как дитя, когда обнаружил это. Осталось просто включить систему управления и лететь в любую сторону!
Я забросил в катер всё, что счёл полезным, и направил его к поверхности асфальтового захватчика, оставив корабль в режиме орбитального автопилотирования.
Яма оказалась без затей: посреди бесконечного асфальтового поля глубокий провал. Спуститься было нетрудно, впрочем, как и выбраться.
На дне колодца обнаружилась большая пещера с несколькими туннелями в разные стороны.
Куда идти, где искать? Связь категорически отказалась со мной работать. Со связями у меня вечный облом.
Пытаясь принудить себя к логическим рассуждениям я всё-таки пришёл к следующему:
- Молчун пошёл искать Шефа.
- Шеф пошёл искать семеро... как бы это по-мягче?
- А куда направились семеро? Что заманило их в эти туннели? Какое видение? Во всяком случае, следов насилия, как это ни печально, обнаружить не удалось.
Как видите, ни до чего хорошего я так и не додумался. Я стоял, словно баран меж двух ворот, не в силах склонить себя к решению. Вдруг в одном из туннелей словно включили свет. И я, как мотыль на рыбалке, рванул в пасть неодолимой опасности.
Описать то, что я увидел, невозможно. Стены туннеля, словно из прозрачного белого мрамора, были разрисованы невероятно красивыми узорами. Сначала это были просто яркие линии, переплетающиеся с фантастической затейливостью, потом появились пятна. С каждым шагом картины усложнялись. Они словно заманивали своим очарованием, обещая непревзойдённое совершенство...
Я шёл и шёл вглубь туннеля, зачарованный необыкновенной красотой.
- Вот ради чего стоило жить, - кажется это единственная мысль, посетившая меня за всё время, пока я беспечно углублялся в недра неведомой планеты.
От восторга, переполнявшего меня, кстати вполне равнодушного до этого к любым артефактам и произведениям искусства, я словно задыхался. Идти было всё трудней. Я споткнулся и упал, крепко ударившись головой.
Когда очнулся, мне показалось, что я почти ослеп. Кругом было темно и жутко. Я включил фонарь и вгляделся в обе стороны туннеля. Мне показалось, что в глубине что-то лежит.
Не рассказать, как мне хотелось просто сбежать, но из последнего упрямства я встал и пошёл к бесформенной куче в конце туннеля.
Это были Шеф и Молчун. В полной бессознанке. Вытащить отсюда вдвоём одного трудно, но возможно. Одному двоих - никогда. В отчаянии я пинал Шефа, понимая, что надо уходить, что я ничего больше не смогу сделать.
Всё-таки я достучался до его совести. Вернее, допинался. Потом он ещё долго пенял мне на побои и яркие синяки по всему телу.
- Валя, - бросился он к Молчуну.
А я и не знал, что моего зама Валентином кличут. Как-то не до него, молчуна, было.
- Сам идти сможешь? - я взвалил Валентина на плечо, благо паренёк мелкий, и поплёлся на выход.
Шеф кряхтел сзади, время от времени предлагая помощь, но я настаивал, чтобы он добирался самостоятельно.
Добрались до катера уже на последних калориях внутреннего сгорания. У меня даже волосы отказывались вставать дыбом от пережитого ужаса. Погрузили Валентина на катер, и Шеф снова к яме пополз. Пришлось ему лёгкую черепно-мозговую для спасения телесного получить.
Пристыковался к кораблю, перетащил обоих, как мешки с картошкой, в рубку и направил корабль домой.
Не знаю, сколько мы все были без сознанья. Когда очнулся, рядом сидел зам. Рисовал. Оказалось, если меня правильно рисовать, я вполне ничего себе.
А ещё оказалось, что зама моего зовут не Валентин, а Валентина. Пока добирались до родной планеты она столько мне про асфальтовый мир рассказала!
Получается, что мы чудом вырвались из ловушки планеты-паука, который питается осознанием своей добычи и всем, что к нему прилагается. А вместо паутины у него то, что словно заветный клад в душе у жертвы. Вот такое кино. Получается, я подглядел то, что у Шефа и зама внутри.
С тех пор я точно знаю - не красота спасёт мир. Мир спасёт любовь. Ну, по крайней мере, Шефа она точно спасла. Если бы Валентина не ринулась за ним в асфальтовый тартар, я бы не остался в одиночестве и не впал в отчаяние, нажав кнопку смерти всем системам.
Запомните, этот мир спасётся любовью.
Вот так пафосно закончился этот рассказ, но не закончился конкурс.
- А где же тут вымысел? - спросил охранник.
Постояльцы обители замерли в недоумении.
- Утром я читал его дело, - пояснил охранник, - всё, что он рассказал, подтверждено документально.
- За что же его внедрили в нашу Пенитенциарную обитель? - в замешательстве спросил председатель литературного поединка
- За нанесение телесных повреждений руководству, при награждении его высшими знаками отличия, - усмехнулся страж.