В рассказе использованы стихи Павла Шульги "Вальпургиева ночь" и "Эта вода густа…"
http://www.grafomanam.net/poems/author/horeev_net/
Собственно говоря, он оказался там случайно. Как, почему - сейчас и вспомнить трудно. Был в Питере по делам, закончил их раньше времени, а возвращаться домой не хотелось…
Митя любил Питер, обожал его, знал не хуже местного жителя. Приезжая на каникулы к деду, облазил в свое время все закоулки, острова и набережные. Теперь, получив несколько свободных дней, он все бродил по городу и не мог надышаться, наполниться сумеречным белесым небом, шатался, насквозь пропитываясь белыми ночами, как бездомный пес - запахом случайно приютившей кофейни, а может, наоборот, как ласковый домашний пудель - ароматами вольной жизни…
Когда ему пришло в голову поехать в Выборг, освоить еще кусочек пространства в окрестностях любимого города, захватить и добавить к своим владениям эту маленькую старую крепость, Митя не помнил. Ломоносов, Павловск, Царское Село - все это было давно исследовано, Выборг же оставался для него terra incognita, крошечной неизвестной землей, требующей завоевания, и он сделал этот маленький, незаметный шажок, один из тех, тихих и случайных, которые в прежние времена приводили порой на троны и эшафоты, а теперь - все больше к неожиданным переменам судьбы, резким поворотам глухой и труднопроходимой тропы под названием "частная жизнь".
Митя приехал в Выборг вечером, остановился в мини-отеле, выпил кофе в совершенно пустом баре и вышел на разведку, предвкушая новые впечатления, а если повезет, то и приключения. Однако миниатюрность города сразу же изменила его угол зрения, настроение и внутренние ритмы. Масштабы были здесь совершенно другие. Питер постепенно отступал, оставлял его, разжимая невидимые объятия, улыбался издали странной улыбкой Джоконды, словно давая передышку преданному рабу перед новой неизбежной встречей или зреющей коварной затеей.
Через несколько часов он обошел город вдоль и поперек, осмотрел все, что только возможно было, полюбовался оранжевым закатом, подрумянившим крыши старого города и отразившимся в Финском заливе. Маленькое местное Средневековье уже воочию поднялось перед ним, пока он спускался с горы, вглядываясь в медные и медовые оттенки городских окон, рассматривал каменные стены ратуши и вслушивался в звонкий стук собственных шагов по стертой брусчатке. Он не побывал только в парке Монрепо, считавшемся местной достопримечательностью и манившем приезжих тенистым безлюдьем, которое в жаркий день обещало долгожданный отдых и забытую тишину.
"Завтра, завтра, это завтра, а потом можно, пожалуй, и отправиться восвояси да побродить лучше еще по Васильевскому," - думал Митя, поворачивая ключ в дверях своего одноместного номера, а потом щелкая выключателем уютной настольной лампы с полосатым желто-коричневым абажуром, еще раз напомнившим предвечернюю палитру аккуратного городка, словно до сих пор позирующего Брейгелю своими миниатюрными лубочными улочками и старыми приземистыми домиками.
-Завтра, - шепнул он уже в подушку, безотчетно улыбаясь самому себе от обретенного в командировке чувства свободы и неизвестно почему вдруг нахлынувшего, нежданного и безбрежного счастья…
* * *
Этой ночью Мите приснился странный сон. Он был один среди изумрудно-солнечной зелени, ветер играл листьями, гоняя по земле рваные тени, они носились, обнимая и отталкивая друг друга, как капризные дети, а он глядел сквозь летучий, поминутно меняющийся узор и видел стремительно приближающуюся из-за стволов фигурку в светлом, воздушном платье. Женщина почти бежала, походка ее была порывистой и неровной, но изящество позволяло сравнить торопливый бег незнакомки с полетом бабочки, летящей навстречу ветру. Золотые пряди, которые Мите удалось разглядеть, были растрепаны и распушились сияющим облаком. Солнце, пробившись сквозь кроны, погладило ее лучом по волосам, блеснуло, отразившись в стеклах тоненьких очков, и убежало к пруду, нырять в темно-синей воде с отражениями сосен и лип.
"Хелена, - шептал ему ветер, - это Хелена. Догоняй ее, иди навстречу…"
Но Митя все сидел на замшелом камне, окруженный зеленеющими кустами и не двигался с места. Ноги вдруг налились тяжестью, что-то мешало ему подняться и пуститься в полет вместе с бабочкой-незнакомкой.
-Как же я полечу, как… - шептал он во сне, - ведь дома Маришка и малыш… Маришка… Маришка…
В очередной раз выкрикнув шепотом имя жены, Митя проснулся и резко сел в кровати. Комнату заливало яркое утреннее солнце. Сквозь открытую форточку долетали звуки просыпающегося города: фырчание машин, голоса гостиничных туристов, дальние гудки пароходов и пение птиц в прохладных, волнующихся кронах за окнами. Он сидел и, улыбаясь, вспоминал бегущую по парку Хелену, стараясь как можно скорее забыть про то, что мешало сорваться ей навстречу, броситься очертя голову в потоки вольного ветра и полететь так же порывисто и неровно, мелькая в тенистых аллеях прозрачными крылышками.
Ему вдруг ярко представилось недовольное Маришкино лицо в тот день, когда они в последний раз поругались из-за его чрезмерного пристрастия к интернету.
-Послушай, ну неужели ты всерьез воспринимаешь всю эту писанину? - говорила жена, и голос ее дрожал от презрения. - Всех этих полуграмотных стихоплетов, бездарных прозаиков? На свете еще столько непрочитанных книг… Действительно хороших книг, Митя! Я не понимаю, не понимаю, как можно целыми днями и ночами читать эту галиматью, да еще и общаться с авторами…
-Мариша, но я точно такой, как они, я - один из них. И я не считаю это галиматьей… Тебе что, совсем не нравятся мои стихи? Но ведь ты говорила…
-Говорила! Говорила! - в запале она почти закричала. - Я думала, ты будешь настоящим поэтом! А не компьютерным маньяком… Вся эта твоя сетевая литература - чушь собачья, сборище непризнанных гениев. Ты деградируешь, ты бездарно тратишь свое и мое время!
-Твое время? - удивился Митя.
-Да, мое… То время, которое ты мог бы проводить со мной и Динькой…
Они были женаты уже пять лет, и только год назад появился Динька. Митя очень старался быть хорошим отцом, но почему-то выходило так, что он все более становился годовалому отпрыску хорошим другом, чем-то вроде любимого старшего брата и, одновременно с этим, неумолимо терял авторитет мужа и патриарха. Самым удивительным в этой ситуации Мите казалось то, что дружеские чувства к малышу постепенно распространились и на жену, безжалостно вытеснив былую, пусть маленькую, но все же влюбленность, не оставив места волнению и трепету, не говоря уж о восхищении и любовании. Какое-то время он жил по инерции. А потом затосковал. Будучи по натуре поэтом и романтиком, Митя не мог жить одной повседневностью, ему всегда требовалось то, что поглощало бы душу, приподымало в какие-никакие выси и носило там, как ветер - сорванную шляпу… Он вновь с головой окунулся в отодвинутое было на задний план творчество, но теперь, помимо стихов, писал еще и рассказы, которые вдруг стали пользоваться чрезвычайным успехом на литературных порталах. Митины стихи тоже становились все лучше, ему уже предрекали выход на новый уровень, и он с упоением пропадал в интернете, продолжая дружить с женой и хулиганить вместе с ребенком. Реальная жизнь отступала все дальше, Маришке теперь даже не приходило в голову ревновать его к коллегам по работе, хотя в институте, где он трудился, были факультеты, почти на сто процентов состоящие из женщин. О том, почему Митя никого не замечал, можно было только догадываться, ибо его замечали и выделяли многие.
* * *
В парке было так безлюдно и тихо, что Митя подумал было, что забрел в закрытую для посетителей зону, ошибся адресом, днем, измерением… Однако вскоре встреченный служитель развеял его сомнения. Да, это парк Монрепо, нет, сегодня не выходной, да, всегда тихо по будням. Где посетители? Ну, как где, гуляют, а почему их так мало - кто ж их знает? Сегодня мало, завтра побольше…
Не переставая удивляться, Митя брел по аллее, слушая голоса птиц и пытаясь высмотреть их в шепчущих кронах. Погода была чудной, сквозь сосновые ветки виднелась темная, тающая синь неба, и, заглядевшись в вышину, он не сразу заметил блеснувший зеркальной гладью пруд с узким, выдающимся мысом, на котором белела беседка. Пробежав по тропе среди замшелых валунов он очутился там и с удовольствием присел на ступеньку легкого строеньица, которое значилось на карте как "Храм Нептуна", разглядывая несколько красноватых камешков, которые машинально подобрал тут же, под ногами. Один из камешков напоминал чуть изогнутое сердечко, странноватое, как будто стекающее вниз мягкими волнами.
"Как часы на картинах Дали, - вспомнил Митя, - ну надо же, какое необычное…"
Он потер камешек, и тот стал еще ярче, отчего показался нашему поэту живым и нежным. Положив его в карман, Митя достал сигареты и неожиданно вспомнил, как курил недавно в институте с филологическими дамами, "на пятачке" между пролетами запасной лестницы, и с умным видом рассуждал о творчестве Дали. Фыркнув, он чуть не подавился сигаретой, припоминая выражение лица известной филфаковской язвы Маши Берг, шестидесятилетней профессорши, смолившей тонкие французские пахитоски все перемены подряд вместе со студентками. Кто-то там был тогда с ней рядом…
Митя опять усмехнулся. Как она сказала, Маша? А, вот: "Эти ваши любимые, уползающие червяками, усатые, как сам автор, часы…" - и все, кто стоял на "пятаке", дружно захохотали, притом, кто-то смеялся очень мелодично. Перед ним вдруг встало лицо той смеющейся женщины, кажется, ее звали Елена Васильевна. Ну да, новая преподавательница - чего бишь? Нет, этого он не помнил.
"Да, мелодичный тихий смех сейчас редкость," - грустно подумал Митя и опять достал из кармана камешек. Маришка смеялась… "А как же, собственно, смеется Маришка?" - оторопело спросил себя он, с ужасом осознавая, как давно они вместе не смеялись, настолько давно, что он почти забыл, как это бывает.
"Ну ладно, хорошо, пусть она неплохо смеется, - сказал внутри него тот, кто всегда ведет с нами странные диалоги и обычно попадает своими замечаниями не в бровь, а в глаз. - Пусть. Но ты даже не помнишь, как она выглядит."
"Почему это не помню? - обиделся Митя. - Еще как помню. Стройная, изящная такая, волосы золотым облаком, тоненькие очки."
"Очки… Эка невидаль… Вот и все, что ты запомнил, ничего больше о ней и не знаешь. Сколько ей лет, к примеру?"
"Да не все ли равно, сколько лет? - чуть ли не выкрикнул Митя, - столько же, сколько и мне, а может, меньше…"
"Больше, дорогой. На три года больше," - неожиданно сказал внутренний собеседник и замолчал выразительно, словно давая возможность переварить услышанное.
"Да наплевать, - Митя произнес это так тихо, что даже внутри ничего не прозвучало и тот не услышал и не понял, что ему отчего-то сразу поверили, ни на минуту не усомнились в полученной информации. - Неважно".
-Эй, барин! - послышалось вдруг совсем рядом с ним. - Слышите, товарищ…
Резко обернувшись, наш герой увидел рядом с собой давешнего служителя, неизвестно как оказавшегося у беседки. Мужчина стоял, как ни в чем не бывало, причем, совершенно не в той стороне, где находилась тропа, а почти у самой воды, словно вышел из прибрежной осоки.
-Барин! - позвал он вновь. - До Острова Любви прокатиться не желаете? Пользуйтесь, пока я на веслах…
-Что за остров? - хрипло пробормотал Митя, с трудом приходя в себя от неожиданного явления мужика. - Да и вы, собственно, кто такой?
-Мирон Николаичев, - представился тот. - Сторож, дворник, начальник лодочной станции, переправщик. Хе-хе.
О том, что никакой лодочной станции здесь нет и переправы на острова попросту не существует, Митя знал из путеводителя, однако, Мирон Николаичев был тут, перед ним, а лодка, судя по всему, скрывалась в осоке, и мысль дойти на веслах до знаменитого Острова Любви показалась заманчивой.
-Что за остров-то? - повторил он вопрос. - Я читал, на нем кто-то любви предавался… Кто - не напомните?
-Да все, кто мог, предавались, - хмуро ответил мужик. - Все подряд. Могу еще к усыпальнице свозить, если не боитесь.
Усыпальница князей Николаи, бывших владельцев усадьбы, тоже находилась на острове, но не столь отдаленном, как Остров Любви. Белый мавзолей в виде маленького замка с двумя башенками виднелся на высоком каменистом берегу и выглядел странно среди неухоженного леса и вековых валунов. К острову с захоронением, называемым здесь "Концом света", можно было добраться, ступая, по грудь в воде, по неровному дну, усеянному острыми каменными осколками. Предложение Мирона выглядело, таким образом, очень интересным, ибо другой возможности побывать на островах, конечно же, не представилось бы, да только сам провожатый был уж больно странным: бледное, заросшее лицо с отрешенным взглядом, глухой голос и доисторический болоньевый плащик, явно не по сезону, вызывали подозрения и неприятные мысли.
-И часто вы… это… паромщиком работаете? - осторожно спросил Митя, приглядываясь к служителю.
-Нет, - отвечал тот, усмехаясь так, словно отлично понимал его опасения. - Только некоторым предлагаю. Тем, кому на Остров Любви позарез надо. Или в мавзолею.
-А мне куда? - обреченно проговорил наш герой, моментально съезжая опять к давешнему разговору с самим собой и собственным невеселым мыслям.
-А это куда барин выберет. Скажете в мавзолею, повезу в мавзолею, к духам. Захотите на Остров Любви, значит, поедем любви искать, - Мирон переминался и в нетерпении сделал уже пару шагов к воде.
-Послушайте, Мирон, а почему вы меня… барином каким-то называете?
-Привычка, - коротко ответил мужик, искоса глянув опять с усмешкой. - Так что, плывем, что ли?
-Плывем! - махнул рукой Митя. - Неужели ваши предки служили князьям Николаи?
-Ага, - осклабился Мирон. - Как догадались-то?
Они спустились к лодке и медленно поплыли вдоль берега.
-Куда, решили?
-Ну, давайте на Остров! - улыбнулся гость. - В усыпальницу - на обратном пути, если что. Духи никуда не денутся.
-Дело хозяйское, - мужик пожал плечами. - Смерть - она, и впрямь, своего дождется. Спешить к ней не стоит.
-Ты тогда вот что, - Митя неожиданно для себя тронул странного проводника за рукав, непроизвольно переходя с ним на "ты", - ты оставь меня там на пару часиков, на острове-то. А сам можешь плыть пока… по своим делам. А через два часа заберешь.
-Поразмышлять хотите? - понимающе кивнул Мирон. - Оно конечно. Здешние места, правда, сосредоточенности требуют. Концентрации. Тогда и эффект лучше получается.
-Какой эффект?
-Сами увидите, какой. Ладно, договорились, заберу вас часа через два. Отдыхайте себе. Не зря ж вся эта жуть зовется Монрепо, "мое отдохновение", то бишь. Шутники князья-то были, царствие им небесное… хотя какое там небесное, - он махнул рукой и сплюнул в лазоревую воду, полную играющих солнечных бликов и танцующих отражений. Вот он, остров. Приплыли.
* * *
Было удивительно тихо. Митя обошел остров кругом, потом сел на поросший мхом красноватый камень и какое-то время слушал тишину, упивался ею, приходил в забытое состояние покоя. Карельская природа не баловала яркостью и пышностью.В основном, сосны и ели, изредка липы, березы и боярышник, да еще незатейливая акация - вот и все растительное разнообразие, которым мог похвастаться этот маленький остров. Однако красота вокруг была просто неправдоподобная. Отсутствие внешних эффектов заставляло обратить внимание на необычную одухотворенность природы, ласковое солнце и тишина напоминали о том, как могла бы сложиться жизнь, если б…
Если б на четвертом курсе Митя не потерял свою первую любовь, он, очевидно, и не обратил бы ни малейшего внимания на будущую жену. Девушка Настя, в которую он был безумно влюблен все свое отрочество и которая, как ему казалось, отвечала взаимностью, неожиданно вышла замуж за другого, оставив в Митиной душе твердое убеждение, в том, что все хорошее и желанное категорически недостижимо и недоступно, по крайней мере, для него. Довольствоваться малыми подарками, которые жизнь имеет снисхождение предложить, стало для Мити нормой, и когда он понял, что ему интереснее с Маришкой, чем одному, то решил попробовать ухватиться за этот шанс, тем более, что вероятность успеха была, по всем видам, довольно высокой. Митя любил жену, конечно любил. Однако о страсти, восхищении, безумии больше не помышлял. Мечтал сначала о тепле, взаимопонимании, но вскоре и от этих скромных претензий отказался, удовольствовавшись сознанием того, что есть, куда торопиться после работы и о ком заботиться. Но Маришка была недовольна, всегда недовольна. Что ж, он старался не обращать на это внимания, потому что могло быть хуже. Могло быть и полное одиночество. Так они, собственно, и жили…
Ветерок тронул мягкие сосновые лапы, пробежал по воде.
"Как хорошо, - апатично подумал Митя и переместился с валуна на теплую, сухую траву, - как здесь спокойно…"
Наверное, его сморил сон, потому что перед глазами вдруг появилась какая-то незнакомая комната с обилием ухоженных растений, цветущих амариллисов и мелких сиреневых хризантем. Он обнаружил, что сидит за столом, перед открытым ноутбуком, поглядывая в окно, за которым едва колышет ветвями цветущая черемуха, а легкая светлая штора вторит ее движениям, защищая лицо от солнечного света.
-Митенька… Митюша… - тихо позвал над ухом незнакомый мелодичный голос, - я прочла "Вальпургиеву ночь". Здорово! Все очень точно, все именно так. Баш на баш! - она засмеялась.
Засмеялась… Митя вздрогнул и резко обернулся. Смех показался ему смутно знакомым, и он даже встал и быстро вышел в коридор, заглядывая по пути во все двери… Нет, ее нигде не было, только мелодичный голос, шепот, сквознячок из приоткрытого окна…
Я на руке твоей останусь легким шрамом
И отражением в расширенных глазах.
Беззвучным выстрелом, хлопком оконной рамы,
Бессильным возгласом, пунктиром телеграммы...
Я испарюсь, когда закончится гроза.
-Хелена! - громко крикнул он, возвращаясь за письменный стол, - хватит шутить! Я знаю, что ты здесь. И вообще, я уже тебя узнал! И без стихов узнал, можешь не читать больше… Хотя я, конечно, люблю слушать, как ты читаешь…
Я -- отражение того водоворота,
Что закружил и утянул тебя на дно.
Я -- вечный шторм твоей души, твоей заботы,
Когда на счастье вновь открыт сезон охоты,
Мы сгинем вместе: мы с тобою -- заодно.
-Ну почему это "сгинем", - насмешливо сказал Митя. - Опять "сгинем"? Ну уж нет, это мы еще посмотрим… Не каждый же раз…
Пусть инквизиции костры сжигают веру --
Сгореть дотла, ну что ж, согласен! Баш на баш!
В затылок дышит смрадным холодом Химера.
Лететь, безумцев заразив своим примером
Туда, где ведьмы начинают свой шабаш!
-Выходи! - он уже счастливо смеялся, понимая, что это случилось, они снова вместе, и он обязательно, неизбежно сейчас увидит ее, - выходи быстрее! Я невозможно соскучился!
И вот она уже рядом, хрупкая, порывистая, и золотая челка растрепалась и просвечивает на солнышке, словно крылья бабочки. Лишь бы не улетела, не исчезла опять на несколько жизней… Закрыть окно! Он дернулся, отбросил легкую штору, хлопнул рамой и тотчас застонал от отчаяния, поняв, что совершил непоправимое…
"…Беззвучным выстрелом, хлопком оконной рамы…" - метнулись в сознании им же самим написанные слова.
-Нет! - закричал Митя. - Нет, подожди! Это глупо, в конце концов, это же только стихи!
Но ее уже не было в комнате, не было в его жизни… Мотылек надежды сгорел, едва появившись на свет. От отчаяния он ударил кулаком по стеклу, но оно не разбилось, не просыпалось ледяными осколками в несуществующую комнату. Кулак скользнул по камню и нагретому солнцем ольшанику.
-Хелена! - в последний раз горько шепнул он, просыпаясь, - вернись, так нечестно…
Над прудом потихоньку разгорался закат, и Митя с изумлением понял, что проспал несколько часов. Он вспомнил, что ничего еще не ел с самого утра и полез в карман за пакетиком с парой бутербродов, захваченных из гостиничного бара.
"Стоп, а где же этот… Мирон?" - пронеслась вдруг крамольная мыслишка. - Он что, решил меня кинуть?"
С момента его высадки на Остров Любви прошло уже три с половиной часа. Мирон, по договоренности, должен был забрать Митю еще полтора часа назад, однако, он, судя по всему, еще и не появлялся.
"Зачем я поверил этому ненормальному?" - сам себе удивился Митя. Он встал и обошел остров, жуя на ходу помятые бутерброды и вглядываясь в поднятую ветром рябь и далекий берег, куда ему внезапно очень захотелось попасть. Солнце еще горело на потемневшем небе расплавленным шаром, но слева к нему подозрительно быстро ползла большая фиолетовая туча, а ветер шуршал осокой, пригибая ее все ниже и ниже, и проводил быстрой прозрачной ладонью по шелковой глади, отчего та морщилась и покрывалась мурашками, словно предчувствуя обманчивость этой ласки.
"Интересно, нет ли тут омутов?" - подумал Митя, начиная прикидывать, как добраться до берега вплавь. - Нет, до грозы все равно не успеть."
И впрямь, гроза неминуемо приближалась. "Не поискать ли какое-нибудь убежище, может статься, придется здесь ночевать… - он был не лишен реализма, поэт и романтик Митя. Что поделаешь, так складывалась жизнь. Он даже не очень удивился, осознав, что паромщик устроил ему эту странную западню. - Впрочем, все имеет свои движущие силы и является следствием неосознанных причин. А может быть, это к лучшему? Может быть, мне предстоит осознать здесь что-то такое…"
Митя в очередной раз двинулся вокруг острова, нашел два больших валуна под раскидистой сосной, притащил к ним целую кучу еловых и сосновых лап, сломал несколько крепких, длинных веток и соорудил нечто среднее между шалашом и гротом, куда и залез, согнувшись в три погибели, потому что дождь уже брызнул, пробуя свои силы и пока только предупреждая о скором разгуле стихий.Он даже и не ждал, что Мирон все-таки появится и заберет его со злосчастного острова, слишком целенаправленно выстроилась цепь событий, чтобы оказаться случайностью, и Митя знал, что это неспроста.
Он сидел в своем убежище и вспоминал приснившийся сон, мысли о Хелене потихоньку захватывали его, воспоминания мешались с фантазиями, но одно было ясно, одна сладостная идея не подлежала сомнениям и согревала в продуваемом насквозь шалаше: девушка из его снов и филологиня Елена Васильевна, безусловно, являлись одним лицом, а стало быть, и реальная встреча с нею была возможна и близка, стоило только выбраться с проклятого острова.
Он осознал это сейчас как-то очень ясно, его удивляло даже, как это он не узнал ее сразу, там, на институтском "пятачке", рядом с Машей Берг. Ведь она же стояла совсем близко, смеялась, смотрела на него так выразительно золотистыми своими глазами, а он… Э-э-э-эх… И даже имя, имя… Митя силился вспомнить что-нибудь еще о Хелене, о той Хелене, которая приходила в снах, напоминая о чем-то совершенно забытом, но безусловно реальном, прожитом - и погружался в странное, измененное состояние, которое не было ни бодрствованием, ни сном, скорее, лишь апатичным созерцанием усилившегося дождя.
Гроза подошла уже вплотную. Мрачное фиолетовое небо висело над островом, хищно высматривая затаившуюся между валунами добычу. Глядя в просветы между сосновыми ветками, Митя видел, как несутся над ним рваные клочья туч, один раз он даже похолодел от ужаса, когда в небе вдруг приоткрылся один глаз, а потом и второй - оба светлые, угрюмые, глядевшие прямо на него из неведомой потусторонней реальности, словно на муравья, замершего на чьей-то горбатой земляной ладони… Запах озона смешался с запахом мокрой травы, хвои и потемневшей воды, он опьянял и бодрил, и Митя даже почувствовал себя лучше, мысли приобрели ясность, а тело - легкость и странную невесомость. Ему захотелось вылезти из укрытия и постоять под проливным дождем. Подчиняясь этому внезапному импульсу, он скинул с себя брюки, рубашку и туфли, аккуратно завязал все в узелок и выскочил под сумасшедшие струи, хлеставшие по траве так, словно кто-то сверху поливал Остров Любви из душа Шарко. Так, прыгая полуголым и босым по мокрой траве, он и увидел ее.
Хелена бежала вдоль берега прямо к нему, мокрое платье хлестало ее по загорелым ногам, а волосы, пропитанные дождем, не сияли, как всегда, золотым костром, а висели темно-рыжими прядями, падали на лоб и смеющиеся глаза.
-Митя! Митя, - позвала она, махнув рукой и показывая куда-то в сторону пруда, - иди сюда, я устала ждать…
Машинально схватив узелок с одеждой, он кинулся за ней, а она, почему-то изменив направление, побежала обратно в темноту и хлещущий ливень. Зигзаги молний метались по небу, прошивая его огненными трещинами и разломами, и в этих секундных вспышках Хелена вновь и вновь махала ему, зовя за собой, все ближе и ближе к воде… Стараясь догнать ее, Митя бежал все быстрее и быстрее, вот она уже совсем близко, рядом… Внезапно Хелена остановилась.
-Митенька! Я измучилась… Ждала, ждала тебя… Думала, ты меня уже не узнаешь.
-Я узнал! Тебя зовут теперь Леной… Ты подожди, я скоро… Вот только вернусь домой…
-Домой? Домой? - горько воскликнула она, и Митя вспомнил вдруг о своей семье, о которой и думать забыл, оказавшись в парке Монрепо. - Нет, Митя, у нас ничего не выйдет. Опять не выйдет…
-Хелена, Леночка… Все выйдет, обещаю… Я разведусь с женой. Сразу же, как только вернусь.
-Эх, Митя… Это не так просто… И надо ли? Послушай… Ведь есть более короткий путь… Понимаешь?
-Нет, Хелена, я не понимаю… О чем ты?
Она обернулась к пруду, по чернильной поверхности которого золотыми ящерицами мелькали гибкие отражения молний.
-Идем, - поманила его и вошла в воду по колено, - не бойся…
Как загипнотизированный, Митя шел за ней, не обращая внимания на то, что вода оказалась довольно холодной. Хелена опять отдалилась, вот она поплыла, и Митя потерял ее из виду.
-Постой! Подожди меня! - отчаянно крикнул он и бросился в воду, подняв над головой свой узелок. - Хелена, не оставляй меня…
Он ничего не видел, только черные волны, которые захлестывали лицо… Постепенно Мите удалось выровнять дыхание, придать движениям необходимую размеренность. Он был уверен, что догоняет Хелену, и это придавало ему сил. Сколько времени они плыли - или летели? - в этой черной бездне, определить было невозможно. Внезапно ему почудился крик, а может быть, стон - и вновь только ветер и плеск, удары грома и шум дождя. Он стал оглядываться, пытаясь увидеть девушку, но смог заметить лишь отдаленный берег да ходуном ходившие волны. Мите вдруг сделалось очень страшно, он стал кричать, звать ее, наглотался воды и тотчас почувствовал, как что-то потянуло, закрутило его, потащило вниз, в черноту.
"Динька… - мелькнуло напоследок в сознании. - Эх, черт, да как же он-то?"
Откуда взялась рядом с ним лодка, было совершенно непонятно, но ее нос вдруг выдвинулся из темноты и навис над ним, словно борт трехпалубного теплохода.
-Эх, барин, барин… - крепкие руки схватили его и выволокли из воды, затащили в лодку. - Да кулак-то разожми, - Мирон дергал за узелок, пытаясь разжать онемевшие Митины пальцы. - Все уже, приплыли, ну-ка, надень-ка вот…- он закутал его в свой плащ и сноровисто развернул лодку к берегу.
-Где она? - прыгающими губами прошептал Митя, с тоской озираясь вокруг. - Где она, Мирон?
-Да небось, к усыпальнице поплыла, - задумчиво сказал тот, нисколько не удивившись и ни о чем не спросив. - Там они обитают, обычно-то…
-Но она кричала, кажется, звала на помощь, - возразил Митя.
-Ну… Ты сам подумай, барин, что б ей сделалось? Двум смертям, как говорится, не бывать…
-Двум? - как будто бы сам у себя спросил едва не утонувший "барин". - Еще как бывать, Мирон. Только не двум, а больше, гораздо больше…
Через час он уже был в отеле и, выпив полбутылки купленного в баре коньяка, заснул, как убитый.
* * *
Утром Митя уехал из Выборга, а на следующий день улетел из Пулково.
Он поехал в институт сразу же, не заходя домой. Взял в аэропорту такси и всю дорогу поглядывал на часы. Бегом взбежал на третий этаж, заглянул в несколько дверей. На филфаке было удивительно безлюдно. Митя спросил Машу Берг, получил ответ, что она курит на "пятачке", и наконец обнаружил ее там с несколькими студентками.
-Как вы говорите, Елена Васильевна? - Маша Берг неторопливо затянулась. - Что-то не припомню, Митенька. Нет, ей-богу, нет у нас такой. И не было. А как она выглядит?
Митя, как мог, описал ту, что искал.
-Она стояла вместе с нами здесь, на "пятачке", в тот раз, когда мы рассуждали о Дали… Помните? Вы еще сказали тогда так смешно: "Эти ваши любимые, уползающие червяками…"
- "…усатые, как сам автор, часы"? - басом закончила Маша.
-Ну да, да! - обрадовался он. - Вот видите, вы же помните!
-С нами стояли: Верочка с кафедры языкознания, Наташа и Татьяна Петровна из классиков, кто еще? Две-три студентки… Никакой Елены Васильевны я не знаю… К тому же, еще и в очках! Нет, Митя, вы что-то путаете!
-Но… как же так? - растерянно пробормотал он. - Я сам видел… Может быть, в отдел кадров сходить?
-Вы сходите, конечно, - она бросила сигарету на пол и раздавила каблуком окурок. Потом нагнулась, подобрала его и аккуратно положила в корзину для бумаг, - только я вам так скажу: я тут, на филфаке, сама себе отдел кадров, причем, лучший в мире. А заодно - частное сыскное агентство "Перископ". Вы понимаете… Если бы ваша Хелена Васильевна хоть день у нас проработала… Или только мечтала бы проработать… Поверьте мне, Митенька, я бы об этом знала.
-Елена, - машинально поправил он.
-Да хоть Матрена, - Маша двинулась вниз по лестнице и, уже пройдя два пролета, крикнула снизу, высунувшись над перилами, - не было здесь вашей Хелены! Не было!
Он все-таки сходил в отдел кадров, но это ни к чему не привело. Филологини Елены Васильевны никогда не существовало, его убедили в этом вполне компетентные люди.
Выйдя на улицу, Митя побрел, не отдавая себе отчета, куда и зачем он идет, и уже почти у самого дома вдруг заметил, что держит руку в кармане и сжимает пальцами твердый маленький предмет. Вытащив его, он разжал ладонь и рассмотрел небольшой красный камешек в форме сердечка, стекающего, уходящего вниз волнами, похожего на часы с картины Дали. Тонущего в реке под названием Лета. Ускользающего, как время, вместе с тысячами жизней. Митя закрыл глаза. Слезы ползли по его щекам, текли густыми солеными зигзагами. Опять вода… Холодная, страшная, в которой ему предстояло теперь плыть одному… Сколько часов, дней, лет?
Эта вода густа, словно сон за час до рассвета. Эта вода густа, словно свежее молоко. Мне говорили, что где-то там, далеко – будет покой… я, ведь, кажется, верил в это… Просто кивни, я вовсе не жду ответа. Просто кивни, мне сразу станет легко.
Здесь не бывает тьмы, не бывает света и тени, здесь потеряло смысл слово «вперед»… Мне говорили, что каждому – свой черед, но посмотри, в воде отражаются лица и стены, так почему среди сотен чужих отражений нет моего, неужели легенда врет?
Эта вода... Она шевелится, струится, манит, эта вода засосет, только пальцем тронь.
Серые волны повсюду, со всех сторон плещут, танцуют медленно, словно в дурмане. Сколько еще мне плыть в этом вязком тумане?
Сколько, скажи?..
Ну хоть слово скажи, Харон!..
"Я не знал ее раньше, - думал Митя, переходя дорогу. - Жил, ходил на работу… писал… Господи, о чем? "
Визг тормозов донесся, как сквозь толщу струящейся воды… Машина резко остановилась всего в нескольких сантиметрах от него.
"Я думал, что безумно люблю… Потом думал, что слегка влюблен… Умудрился завести семью… Слепец, ничтожество, как я мог забыть…" - он решительно повернул и пошел вдоль по дороге, навстречу машинам. - Забери меня! Немедленно забери, слышишь, Хелена!
Размахнувшись, он бросил на дорогу красный камешек.
Потоки машин, как потоки воды, неслись мимо, отвергая его, словно прокаженного. Митя шел и пинал камешек, который без конца попадался и попадался под ноги, а потом вновь поднял его и угрюмо сунул в карман.
"Храни меня, мой талисман…" - подумал он вяло. - "Хранит, зараза."
Недалеко от дома открылось маленькое летнее кафе. Митя свернул туда: не было сил подниматься в квартиру, говорить с женой. Свободных столиков не оказалось, и он выбрал крайний, за которым сидела всего одна посетительница. Взял кофе с булочкой, медленно направился к ней, по дороге стараясь стереть с лица выражение отчаяния.
-Здесь свободно? - Митя поставил чашку на зеленое пластиковое покрытие и взглянул на девушку.
Она подняла голову, на солнце блеснули тоненькие очки. Золотая растрепанная челка, знакомые, отливающие янтарем глаза.
-Хелена! - ахнул Митя.
-Почему Хелена? Елена… э-э… Васильевна, - улыбнулась она. - Мы знакомы?
-Еще как, - пробормотал он, но Елена Васильевна, кажется, не расслышала. Она склонилась и подобрала что-то с пола.
-Смотрите! Вы потеряли… - на узкой ладошке лежало оброненное им маленькое красное сердечко.
Его талисман. Подарок Острова Любви.
