- Проснись – тихонько говорю я. Мне всегда жаль будить Д. Даже по утрам, когда пора на работу. Он спит, как ребенок. Жизнь заставила его просчитывать каждый шаг и почти никому не верить. Во сне у него доверчивое лицо, если ничего не снится, конечно.
- Просыпайся. Ответь. Кто-то же звонит. – Но Д. уже не спит, вытянулся и продолжает лежать с закрытыми глазами.
Телефон замолкает и через период, равный повторному нажатию на кнопку вызова, вновь пронзает тишину комнаты.
- Але! Да, Ваня! Ты где?!
В ответ из трубки доносится голос, о котором в народе бы сказали просто: «не вяжет лыка».
- Подожди! Я ничего не слышу! – Д. бодро вскакивает с кровати, ворчливо скрипящей в ответ. Выходит на застекленный балкон. По стеклу торопливо бегут капли.
Сижу на кровати, свесив ноги на пол и уставившись в окно. Ночные тени гуляют по комнате. За окном мелкий тропический дождь. Вода с неба льется уже шестой день подряд и, кажется, этому не будет конца.
С балкона доносится голос моего Д., приобретая все более убедительную интонацию. Я не пытаюсь разобрать слов, слушаю дождь.
Знаю, что нас разбудил его одноклассник и друг – Ваня Шипилов. И Ваня сейчас очень пьян, как обычно, поэтому пребывает в глубочайшей депрессии.
Я мало знаю этого человека. Знаю лишь, что он родился и вырос здесь, в этом южном городке. Отец его был строгим и если злился, то до одури. Он часто порол маленького Ваньку кожаным армейским ремнем с пряжкой. На пряжке была выбита пятиугольная звезда. Вся власть Советам. Вся власть Ванькиному отцу. При одном лишь упоминании папаши о ремне, мальчик бледнел и начинал заикаться. Мать все время работала. Состояла в партии и занимала какой-то чересчур важный пост. Ей было не до Ваньки и не до мужа, уже окончательно и бесповоротно спившегося.
Иван с горем пополам заканчивал четвертый класс, когда отец застрелился. Да-да, совсем как в пресловутом фильме. Засунул себе в рот дуло охотничьего ружья и пальцем ноги нажал на спусковой крючок. Только в кино ведь кровь, мозги и осколки черепной кости не настоящие. А Ваня, придя тем весенним днем со школы домой, увидел на стене и полу все содержимое головы отца. На самом деле в жизни совсем не так, как в кино, каким бы жизненным оно ни казалось. В жизни кадр не меняется другим и не появляется надпись в воздухе: «прошло двадцать три года». Их надо прожить, день за днем. Все продолжается, никуда не исчезая.
Тогда рядом с телом отца Ванька нашел предсмертную записку, накарябанную наскоро зеленой авторучкой. Эта деталь въелась в память мальчика, как сок спелой травы въедается в ткань. Теперь, крепко выпив, Иван всегда говорит про ту записку, не забывая упомянуть цвет чернил.
Не знаю, что испытывал в тот момент ребенок. Какая мысль пришла к нему первой? Или мозг перестал интерпретировать увиденное, на какое-то время включив механизм самосохранения. Об этом никто и никогда не говорил. Но все же в тот день маленький мальчик стоял и видел весь этот кошмар прямо перед собой. Один на один. Мать была на работе.
Иван вырос отъявленным алкоголиком с ярко выраженным чувством противоречия. Противоречие состояло в том, что все праздничные дни в году, включая Новый год и собственный день рождения, Ваня встречал трезвым, будто стекло. Он представал перед товарищами в выходном костюме, при галстуке и в начищенной до блеска обуви. Тогда как большая часть среднестатистических граждан давали волю чувствам и принимали «законные» граммы на истосковавшееся по ним сердце, Ваня с чистым и светлым рассудком позволял себе посмеяться над бедолагами в моменты их нестойкого состояния и последующего похмелья. Зато почти во все остальные дни он пил до изнеможения... Противоречия побеждают логику или являются ее составной частью.
Ване исполнилось 32 года, когда он все-таки женился. Света была старше на 5 лет и являлась мастером спорта по женскому единоборству. Этот брак стал актом взаимоспасения. Кому еще, кроме друг друга, нужны Света, которой не суждено было никогда стать матерью, и спившийся мужик, больше всего в жизни боящийся оказаться чьим-то отцом?..
Ваня всегда представлялся мне озлобленным на весь мир, саркастично-циничным и, в сущности, глубоко несчастным человеком. Он будто пребывал в состоянии пограничника. Граница лежала между здравым смыслом и безумием. Я рисовала себе такой образ, находясь под впечатлением от истории, пронзившей его детство. Мне казалось, Ваня жил вне понятий «добро» и «зло», нарочно вытравив их из своего сознания. Он был колючим и острым для всех кого не знал близко и долго. Я боялась его реплик-иголок. В компании Иван вел себя как ощетинившийся зверь неведомой породы, не понимающий, что он делает здесь и сейчас.
- Я спрашиваю, пойдешь ли ты со мной?! – выдергивает меня Д. из потока нахлынувших мыслей.
- Куда?
- Ваня пьяный. Уснул у себя в гараже, жутко замерз. Хочет ехать домой на машине. Но еще соображает, просит отвезти. Говорит, если я не хочу, поедет сам. Или замерзнет в гараже. – Д. понимающе усмехается одними глазами.
- Он эгоист! Третий час ночи, а он звонит! Знает, что ты не откажешь!
- И Ваня не откажет. Можешь не ехать со мной. Это и не нужно. Спи. Я быстро приеду.
- И тебе не надо! Он пьян, а ты бежишь выполнять его прихоть. Никуда ты не едешь, ясно?! – шепотом кричу я, прекрасно понимая, что Д. поедет.
- Еду.
- Почему?
- Он мой друг.
- Какой это друг?!
- Какой есть.
Меня охватывает чувство тревоги. Я не хочу оставаться одна, без него, ночью. Я слишком привязана и буду волноваться. Молча начинаю одеваться. Д. уже почти готов. Тихо ненавижу Ваню. Ужасно хочу спать. Мы, не включая свет, чтобы не будить хозяйку, крадемся по коридору к входной двери.
На улице встречает дождем южная зима. Натягиваю капюшон и перчатки, хоть как-то пытаясь сохранить тепло постели. Вздрагиваю от визга тормозов и резкого трения резины о мокрый неровный асфальт. Не верю своим глазам: Темно-зеленый автомобиль внезапно останавливается перед нами, покачнувшись вперед-назад, и затихает. Это на залихватской скорости подъехал старый дизельный Мерседес Ивана с ним же на почетном месте водителя. Окошко ползет вниз, и едва внятный голос весело гаркает:
- Поехали ребята! ПровОдите до дома, раз встретились! Почему на улице, ночью..? Случилось что?
Я уже не злюсь. Ночной воздух приятно бодрит, выбивая сон, как пыль из ковра. Ковром я себя ощущаю, потому что все еще хочу спать. Где угодно. Хоть на полу.
- Выйди и сядь назад, слышишь?! – кричит, начиная злиться, Д.
- Прокатимся с ветерком! – орет Ваня, игнорируя все просьбы пересесть, будто не слышит вовсе.
- Перестань орать! Выйди из машины!
- Брось, я еле в нее зашел… - Ваня милостиво прекращает испытывать терпение Д.
Через 15 минут перепалка этих двоих заканчивается согласием, и мы едем к Ване домой. Он полулежит на заднем велюровом сиденье. Слышно, как тарахтит дизельный двигатель в ночной тишине.
На третий этаж что-то беспрестанно бормочущего Ваню нам приходится затаскивать вдвоем. В квартире пусто и в то же время здесь царит абсолютный хаос, искусно созданный непостижимым образом всего несколькими предметами незатейливого быта. Немного мебели и смятое постельное белье. Одна большая комната с вытянутыми почти до пола окнами и низкой кроватью. Длинный коридор и просторная кухня. Берлога зверя. Эту квартиру достала Ване мама. Плод чересчур важной должности, кажется. Вообще-то Ваня жил у своей жены – Светы. Поэтому каждое лето квартиру сдавали отдыхающим, а зимой она становилась обителью Ваниных затяжных депрессий-запоев. И даже Светлана – чемпионка по единоборству - перебороть этого не могла.
Я скромно присаживаюсь на низкий подоконник. Стульев нигде не видно. Ваня доползает до ванной комнаты. Д. устало опускается на кровать. Мы говорим под шум воды – дождя за окном и напора из крана в ванной. Ваня выходит, пошатываясь. У него мокрые волосы и лицо. Заговаривает с Д. Меня же продолжает не замечать, как и по дороге сюда. Возможно, он сейчас видит только своего друга. Потому что так легче. Не нужно притворяться и что-то объяснять. Во взгляде Д. не читается одолжение.
Непроизвольно зеваю. Ваня перекидывает на меня взгляд, становящийся пристальным и как ни странно ясным. Такое ощущение, что он видит меня впервые.
- Ты зачем здесь?
- Я с ним. – Отвожу глаза от Вани и смотрю на Д.
- А он, по-твоему, зачем?
- А он - с тобой. – Я все же поднимаю глаза на Ваню.
Взгляд его рассеивается, вновь делаясь пьяным, и проходит сквозь меня, куда-то в окно. Мне становится грустно.
- Ложись спать, Иван. Мы пойдем. – Д. поднимается и берет меня за руку, выводит из комнаты в коридор.
Быстро одевшись, я пытаюсь открыть замок, но оказывается, что дверь мы не заперли.
- Подождите! – Ваня идет в кухню, шлепая тапками по полу.
Раздается шум, что-то стеклянное падает и катится по полу. Захлопывается дверца холодильника. Слышится плеск воды. Ваня возникает на пороге, держа что-то в полотенце. Он неловко движется в мою сторону, подходит и протягивает в руки несколько маленьких плодов киви.
- Вот возьми. Это свои. У меня в саду растут. Они сладкие очень. Я помыл уже… Света говорит: «волосатая картошка». – Неумелая улыбка скользит по Ваниному лицу и быстро исчезает.
- Спасибо… - Я застываю в прямоугольнике дверного проема, и Д. нетерпеливо тянет меня за рукав куртки. – Мы пойдем…Спасибо…
К утру на улице становится прохладнее. Дождя больше нет. Мы возвращаемся домой дворами, и в прорезах между многоэтажками я вижу предрассветное зарево, еще бледно-оранжевого цвета. Сегодня будет Солнце.