Два треугольника на дне лежали скромно там,
В них только строчки две всего, дрожащею рукой
Писал мой дед: война войной, а я вернусь живой,
Когда окончится она, чтоб живы были все…
И подпись детская его поставлена в конце.
Сейчас не то, что раньше было,
И клятве грош теперь цена,
И те, кто клялся на могиле,
Забыл, как выглядит она.
А вот она, прощаясь с милым
В суровый сорок первый год,
Так до сих пор к его могиле
Свою любовь ему несет.
- А книг в войну мы не читали,
В то время было не до книг,
В огне багровом погибали,
Сказал задумчиво старик.
- Вот песни пели на привалах,
Чтоб страх смертельный задушить,
Не все те песни допевали,
Допели, кто остался жить.
Слова забыл, а песни помню,
Я с ними жизнь свою прожил.
Он затянул скрипучим горлом
И я чуть слышно подхватил.
Война в истории осталась,
но вижу как-то, ветеран
идет по улице в медалях,
а по лицу глубокий шрам.
Его никто не замечает,
остановился отдохнуть,
а ведь когда-то, задыхаясь,
сумел войну перешагнуть.
Он не погиб, в живых остался
и от войны на память шрам,
он все прикрыть его пытался,
чтобы не страшно было нам.
Где-то под Псковом после войны
в сухом каменистом овражке,
кости разбитые парня нашли
в нижней казенной рубашке,
может, устав, захотел отдохнуть
после тяжелого боя,
только присел, чтобы воздух глотнуть,
а тут штурмовик в пике с воем.
Кто он, теперь никогда не узнать,
много безвестных героев,
а где-то его дожидается мать,
не зная ни сна, ни покоя.
Пробился свет от фонаря,
сквозь узкую черту в заборе,
у света рваные края
и острый луч, как крик от боли.
Я помню тот ночной поход,
от взрыва уши заложило,
в пробоину летел песок
и кровь неслась кипя по жилам,
и та же узкая черта,
и тот же луч, один слепящий,
и те же рваные края,
и крик от смерти уходящий.
Откуда парень?
Из Маздока.
Тебя как звать?
Зови Егор.
Родные знают?
Мама токо, она уж едет, будет скор.
А где же руки?
Кто же знает, главврач сказал, мне ни к чему,
приедет мама, все узнает,
как дальше быть и почему.
А чьи часы на табурете?
Да, приезжал тут генерал,
в футляре мне часы он эти
от Родины в награду дал.
На Пискаревском, в выходной услышал из земли,
солдата, что погиб зимой в блокадный день войны,
он тихо звал своих друзей и cетовал на то,
когда его здесь погребли, не кинули пальто.
Идет война,
а в поле собирает
нектар пчелиная семья,
идет война,
землею накрывая
погибших рваные тела,
а в ульях
все как прежде суетливо,
цветут цветы
и пахнет бузиной,
и за рекой
по-прежнему красиво,
и тишина,
и утренний покой.
Когда заходит разговор
О днях военных лет,
Я вспоминаю, как укор,
Взгляд тех, кого уж нет.
Три женщины и я средь них
Сидели за столом,
В кастрюле каша на троих,
Три ложки и батон.
Хлеб, разделив на части три,
Собрав в ладони крошки,
С ним кашу ели три сестры,
Облизывая ложки.
- И я хочу, и мне, и мне.
Три взгляда серых глаз,
В них только память о войне,
Дошедшая до нас.
- Ну, что герой, опять лежишь, зализываешь раны,
Вот видишь, ты еще живой, хотя и очень старый.
Хирург со лба соленый пот смахнул и снова начал:
- А язву мы твою долой, не плач.
- А я не плачу.
- Тебя я завтра навещу, сестра, где йод и вата.
Скажи дежурному врачу, его в мою палату.
- Ну, как там старый наш больной, что с язвой накануне.
- Инсульт разбил, был чуть живой и вот под утро умер.
А у солдата, как бывает,
Награды, память и друзья,
И каждый год они встречают
Свою победу у Кремля.
И каждый год потерь все больше,
Хотя давно окончен бой,
И стопка выпитая горче,
Глаза, что светятся слезой.
Их зарывают в землю нашу
Без званий, почестей, наград,
Без них уже проходят марши,
И сапоги не их стучат.
Их имена не вспоминает
C коленей вставшая страна,
А у солдата так бывает,
Когда их жизнь ей не нужна..
Когда в далеком сорок первом
Заскрежетала сталь
И небо в пепле темно-сером
Окуталось в печаль,
Учила жизнь сама меня,
А я горел в броне,
Поверить должен ты в себя,
Я помогу тебе,
Держись и верь в свою звезду,
Жизнь у тебя одна,
И я тебя не подведу
Пока идет война.
