/продолжение/
Восьмой день. Суббота
Самое яркое из серых впечатлений дня — погода. Вчерашние полтора градуса в плюсе. Снег нового года исчез напрочь. Остался прошлогодний - грязными гребнями по обочинам дорог и дорожек, островками серой коросты на жухлой траве газонов.
Нет. Еще одно. Из серых. В траурной кайме. На почти совсем сухие колени мои присели две дамы. От одной — запах спелой зрелости, от другой — стойкий вымытых дурным средством подержанных вещей.
—Сегодня у нас роется в барахле старичочек. Спрашиваю: «Вам помочь?» — А он: «Да. Спасибо. Моя старушка померла. Вот одеть надо. Пожалуйста, подберите что-нибудь темное». Я ему: «Почему именно темное? Всю жизнь ходила в темном, так пусть хоть теперь…» Старичочек перебил меня: «А вы откуда знаете про… жизнь?.. про темное?»
—И что же ты ему подобрала?
—А он сам выбрал - свадебное, белое. Оно легкое и почти ничего не стоит. Мы же по весу…
Девятый день. Воскресенье
Погода не поменялась ни на йоту ни в какую сторону. Серо. Сыро. От земли слабая противненькая тоска.
К вечеру, когда зажглись фонари, ритмы прохожих стали более спокойными. На скамейки присаживались, однако не часто. Вспомнились незнакомые парень и девушка. Ждала, что сегодня они появятся на сквере. Нет, не дождалась.
Остановились, закурили, а затем и сели ко мне Антон Павлович Бупан и Константин Хазаров, тот, что с княжескими претензиями. Молчали. Пахли местным пивом и сигаретами среднего достоинства. Молчали легко, без напряжения.
—Да, Палыч, вчера был на первом уроке в местном ульпане.
—Что еще за тюльпан?
—Ульпан — студия, школа, курсы. Иврит изучают те, кто все еще собирается в Израиль. Так вот, пришли человек… больше тридцати. Всякие — молодые, старые… Самый старый, наверно, я. И самый русский. Учитель — Миша Блейзеров. Знаешь?
—Еще бы. Но при чем тут...?
—А он, оказывается, давно еще и учительствует. Так вот. Полтора часа о пяти буквах толковал: алеф, бет, гимель, далет, хэй… Видишь, запомнил! Методически очень бедно, то есть никакой методики. Но, может, это так, только на первом уроке. Хотя… Я настоящего учителя нутром чую… Тем не менее Миша пригрозил, что к июлю все мы будем владеть тысячей слов, понимать, читать, писать…
—Да-а, Михалыч, я все больше понимаю, что ты всерьез собираешься… И никакие сомнения не гложут?
—Гложут, Палыч, гложут. Но ты же знаешь, Ксенька там уже прикипает, Норе до пенсии еще двадцать лет, здесь ее педагогические порывы и достижения — ни в грош. А я им там хочу быть нужным. Борщи буду варить. Они любят. С фасолью…
—Да-а-а, Михалыч. А я вот ни с одной стороны не еврей. И все мои... Будем в гости к вам. Что, пошли?
И они пошли в сторону Главного Туалета. Остались следы их задов — подвысохшие участки на моих ребрах — и какое-то время хранили тепло.
/продожение воспоследует/