Действующие лица:
Макаров
Вика
Лаврентьев
Сошников
Рушевич
Картина первая.
Комната в обычной малогабаритной квартире. Скромная обстановка. Жилище холостяка. Старая мебель, потертые обои. Настенный календарь с пейзажем, указатель даты остановился между соседними днями. Незастеленная кровать. Посреди комнаты (на переднем плане) круглый обеденный стол с несвежей скатертью, на нем телефонная трубка, лист бумаги, карандаш.
Макаров у окна, стоит неподвижно, смотрит на улицу. Виден только его силуэт. Вечереет, комната постепенно погружается в полумрак. Макаров этого не замечает, по-прежнему глядит прямо перед собой. Наконец поворачивает голову, переводит взгляд на подоконник. Видит пачку сигарет, берет в руки, заглядывает внутрь. Собирается достать сигарету, но, подумав, откладывает пачку в сторону. Оборачивается. Отрешенность на лице. Обходит комнату. Замечает, что в комнате почти темно, рассеянно щелкает выключателем. Неказистая люстра освещает комнату. Унылый тускловатый свет - горит одна лампочка из трех.
Макаров возвращается к окну, садится на подоконник, обводит комнату равнодушным взглядом. Замечает телефон на столе. Помедлив, подходит к столу. Потирая лоб, берет трубку. Набирает номер.
МАКАРОВ. Алло... Добрый день. Моя фамилия Макаров... Павел Михайлович... Я вчера оставлял резюме... Обещали связаться, но я решил сам перезвонить... узнать...
Пауза, ждет. Снова потирает лоб.
Да-да... Макаров... Да, Павел Михайлович... Сорок три года... Да, все правильно, это же мной и написано... А когда он будет? Так мне перезвонить или... Да, номер телефона указан... Да, конечно... В любое время... Да... Всего доброго, спасибо.
Кладет трубку. Долго смотрит на лежащий рядом с ней чистый лист бумаги.
В его позе, мимике, голосе улавливается усталость. Это высокого роста человек, худощавый, сутулый. Тронутые сединой короткие волосы. Правильные черты лица, которое трудно назвать красивым или мужественным. Это не лицо уверенного в себе человека, оптимиста. Скорее его можно назвать трагическим - видимо, из-за глубоких морщин на лбу и вокруг глаз. Одет аккуратно, неброско. Черная водолазка, темно-серые костюмные брюки. Печальный образ одинокого человека в непростой жизненной ситуации.
Достает из кармана брюк мобильный телефон, ищет номер, подносит трубку к уху, ждет.
МАКАРОВ. Алло, Игорь, привет. Да, я... Алло!.. Плохо слышно тебя... А, едешь, понятно... Ничего, я быстро... Да, ну так что? Есть?.. Алло!.. Да!.. (Разочарованно). А... Да, понятно... Ну, а что мне остается... Кому?.. Николаеву? Это Диме? А номер есть у тебя? Ну, хоть домашний... Да? Что ж, заодно и проверю, живет или нет. Да, жду...
Берет карандаш и в ожидании крутит его между пальцами. Они заметно подрагивают.
Да... Ага, пишу... (Записывает на бумаге номер телефона.) Пятьдесят? Или шестьдесят?.. Алло!.. Игорь! Алло...
Видимо, прерывается связь. Макаров кладет трубку на стол, задумчиво смотрит на номер телефона. Бросает взгляд на скромные наручные часы. Нерешительно берет трубку, потирая подбородок. Набирает номер.
МАКАРОВ. Алло!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (довольно молодой, с хрипотцой, явно простуженный). Алло.
МАКАРОВ. Добрый день.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (устало). Добрый.
МАКАРОВ. Могу ли услышать Николаева?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Здесь такие не проживают.
МАКАРОВ. Извините, а этот номер...
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Секунду... (Слышно, как чихает в сторону.)
МАКАРОВ. Будьте здоровы.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ох... спасибо... простите. Что вы хотели?
МАКАРОВ. Хотел уточнить номер, номер оканчивается на пятьдесят?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Да, но... (Пауза, снова чихает.)
МАКАРОВ (скупо усмехнувшись). Будьте здоровы. Совсем расклеились.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (в изнеможении). О-о-о, боже мой... Да уж... Как в той рекламе - "это простуда".
МАКАРОВ. Ну, раз шутите, значит не все потеряно... Горячий чай и ноги в тепло.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (усмехаясь через силу). Да, если бы еще добраться до кухни... Предпочту скончаться, не шевелясь... А вы не доктор?
МАКАРОВ (чуть смутившись). Нет, к медицине я не имею отношения. К сожалению.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (со вздохом). Ясно... А к чему имеете? Секрет?
МАКАРОВ (слегка удивленно). Ну, вообще, скорее к машиностроению. Хотя в последнее время больше к безработице.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. А-а... Понятно... Бывает... (С ощутимой иронией.) Семья не кормлена?
МАКАРОВ (после паузы, прохладно). Я сам себе семья, но и мне есть пока не хочется.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (шмыгнув носом). Ну, тогда и у вас не все потеряно... Хотя по голосу этого не скажешь. Наверное, вы еще и в разводе, да?
МАКАРОВ. Наверное. Вы потрясающе догадливы. Или мы знакомы?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Нет, вряд ли. Просто интуиция.
МАКАРОВ (уязвленно). Видимо, она у вас обостряется, когда вы чувствуете недомогание?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (невозмутимо). Не-а. Промахнулись. Похоже, ваша интуиция прихрамывает. Или вы уже успели обидеться.
МАКАРОВ. Ладно. Вам, должно быть, трудно говорить в таком состоянии. Простите, что ошибся номером. Кстати, вы так и не ответили на мой вопрос.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (чуть укоризненно). Да, мой номер оканчивается на пятьдесят. Ну а вы ответите на мой простой вопрос - как вас зовут?
МАКАРОВ (удивленно). Меня?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Да.
МАКАРОВ (растерянно). Павел... эээ... Михайлович.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (с усмешкой). Ух ты. Вас звать по имени-отчеству?
МАКАРОВ. Можно по имени.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Вы странный человек, Павел. Сами позвонили незамужней девушке и даже не удосужились воспользоваться случаем и познакомиться. А вдруг это ваш шанс?
МАКАРОВ (сбит с толку). Простите?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Прощаю. Меня зовут Вика. Спасибо, что позвонили, Павел. Я почувствовала себя лучше. По крайней мере, теперь я в силах дойти до кухни и сделать себе чаю, как вы рекомендуете.
МАКАРОВ. Мм... правда? Что ж, я рад, если так.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Звоните, если захочется поговорить. Лучше вечером, после семи. Пока!
Макаров в немом удивлении смотрит на трубку, кладет ее на стол. Какое-то время продолжает вертеть пальцами карандаш, глядя на номер телефона на листке. Недоуменно пожимает плечами. Затем встряхивает головой, словно пытаясь прийти в себя. Отходит к окну. Смотрит в сумерки. Какое-то время стоит, не двигаясь. Затем внезапно оборачивается, смотрит на телефон. На лице проблеск улыбки.
Картина вторая.
Та же комната несколькими днями позже. Свет более яркий - в люстре горят две лампы. Макаров сидит на заправленной постели, вместо черной водолазки на нем светлая рубашка. За спиной виден настенный календарь, на нем поменян месяц и указатель установлен на верной дате. В руках у Макарова книга. Он пытается читать, но не может сосредоточиться - поглядывает то на часы, то на телефон, то на вид за окном. Наконец, захлопывает книгу, встает. Начинает ходить по комнате, заложив руки за голову. В походке чувствуется нетерпение. Лицо кажется немного взволнованным, но вместе с тем каким-то просветленным.
В очередной раз бросив взгляд на часы, останавливается у стола, берет телефонную трубку, набирает номер. Осматривается, выбирая место для разговора. Сначала отходит к окну, затем все же садится на стул.
ГОЛОС ВИКИ (звонкий, легкий, она выздоровела). Да, алло?
МАКАРОВ. Привет, Вика. Это Павел.
ВИКА (игриво). О, привет! Ты, как всегда, пунктуален.
МАКАРОВ (с улыбкой). Да, не без этого. Ровно семь ноль одна.
ВИКА (слегка насмешливо). И педантичен. Это очень мило. Рада тебя слышать!
МАКАРОВ. В самом деле?
ВИКА. Да, тем более, что сегодня, если не ошибаюсь, маленький юбилей? Твой пятый звонок?
МАКАРОВ. Будем считать, что четвертый. Прошлый раз не в счет, ты отказалась разговаривать.
ВИКА (легкомысленно). Ага, но я тогда была занята, не могла говорить.
МАКАРОВ. А перезвонить?
ВИКА (усмехаясь, шутливо). Еще чего. Это ведь ты на крючке, ты и перезванивай.
МАКАРОВ (с иронией). А ты, стало быть, у нас такая роковая женщина.
ВИКА (серьезнее, понижая голос). Нет, я у нас обычная женщина. В меру нежная, а в меру жестокая. В меру ребенок, а в меру сука.
МАКАРОВ. Ого.
ВИКА. Ага. Как твои дела?
МАКАРОВ. Дела? (Задумывается.) Да, в общем, без изменений дела. В поисках работы. Пока безуспешных. Везде или сразу отказ, или "позвоните завтра". Да еще вот звонки тебе. В виде успокоительного.
ВИКА (с удивлением). Правда? Тебя успокаивает мой бред?
МАКАРОВ. Это не бред. Если ты говоришь о том, что чувствуешь.
ВИКА. Да? А ты склонен настолько доверять чувствам?
МАКАРОВ. Так точно.
ВИКА. Больше, чем разуму?
МАКАРОВ (встает, подходит к окну). В этом моя беда. В этом самом. В нежелании следовать за голосом разума.
ВИКА (усмехаясь). Поэтично. На этой почве и были разногласия с бывшей супругой?
МАКАРОВ (после паузы). Да, пожалуй. Хотя и не только в этом дело, конечно.
ВИКА. Расскажи мне о ней.
МАКАРОВ (удивленно). Зачем? Разве тебе это интересно?
ВИКА (серьезно и немного загадочно). Интересно. А еще мне кажется, что ты сам хочешь кому-то рассказать о ней. И о том, что с вами произошло.
МАКАРОВ (садясь на подоконник, задумчиво). Ты правда так считаешь?
ВИКА. Да, в этом нет ничего странного. Человек уходит, но воспоминания и мысли о нем никуда не деваются. И время от времени желают быть высказанными.
МАКАРОВ (озадаченно). Неожиданно. Слышать это от тебя.
ВИКА. Не ждал, что я могу быть серьезной?
МАКАРОВ. Нет, но... (Замялся.) Да. Пожалуй, да.
ВИКА. Разочарован?
МАКАРОВ (поспешно). Нет, ни в коем случае.
ВИКА (насмешливо). Нельзя недооценивать женщин, Павел. Даже самых легкомысленных с виду. Разве ты этому еще не научен?
МАКАРОВ (потирая лоб). Да, конечно.
ВИКА. Итак? Как ее звали?
МАКАРОВ. Зовут.
ВИКА. Ах да, разумеется.
МАКАРОВ. Лида. Хотя во время нашей первой встречи я ее по ошибке все время называл Людой. От волнения. Она смеялась.
ВИКА. Хорошая женщина, наверное. Я бы на ее месте дала тебе в ухо.
Смеются.
МАКАРОВ. Я был таким нелепым. Даже смешно вспомнить. (После паузы, задумчиво.) Влюбленный как мальчишка.
ВИКА. А сколько тебе было лет?
МАКАРОВ (рассеянно качая головой). Тридцать... один... или два...
ВИКА. Вот как. Да, не мальчик... А ей?
МАКАРОВ (тут же). Двадцать семь.
ВИКА (после паузы). Понятно.
МАКАРОВ (настораживаясь). Что понятно?
ВИКА. Кое-что о тебе. Так... Ну и? Как вы познакомились?
МАКАРОВ (помедлив, чуть нахмурившись). Знаешь... Наверное, это не очень удачная идея. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе, но пока... Я чувствую себя как на приеме у психиатра.
ВИКА. Сколько тебе лет?
МАКАРОВ. Что?
ВИКА. Тебе. Лет. Сколько.
МАКАРОВ. Сорок три. А что?
ВИКА. Вы расстались давно?
МАКАРОВ. Два года назад.
ВИКА. Значит, около десяти лет вместе. А дети?
МАКАРОВ. У нас не было детей. Так вышло. Лида не могла их иметь. Подумывали усыновить. Но так и не собрались.
ВИКА. Может быть, в этом причина?
МАКАРОВ. Вика.
ВИКА. Я просто пытаюсь понять. Ты-то для себя понял, из-за чего остался один?
МАКАРОВ (проводя ладонью по лицу, утомленно). Здесь нет одной причины. И быть не может. Просто они копились-копились... И, наконец, мы устали. Устали с ними бороться.
ВИКА. А по-моему вы просто привыкли друг к другу. Настолько, что перестали чувствовать. И для тебя, склонного к доверию внутренним ощущениям, это превратилось в преграду.
МАКАРОВ (поднимаясь с подоконника, слегка раздраженно). Все не так просто, пойми. Чтобы знать и делать такие вот выводы, надо прожить рядом год за годом. И понять, что...
ВИКА (нетерпеливо). ...что совместная жизнь не удалась, что супруги не сошлись характерами, что лучше всего разойтись... Чтобы потом остаться в одиночестве и терзать себя чувством вины. Так?
Пауза. Макаров стоит, опустив голову. Шевелит губами, но не издает ни звука.
ВИКА (в голосе сдержанное беспокойство). Почему ты молчишь? Разве я не права?
МАКАРОВ. Да, наверное... (Помолчав.) Знаешь, мне действительно трудно без нее. Плохо. В наши последние месяцы мне казалось, что я несчастлив с ней. Что мы оба несчастливы. И что расстаться - лучшее решение для нас обоих. Но теперь... Теперь я просто не живу. Вернее, наверное, это тоже можно назвать жизнью... Только уже не жизнью здорового человека. А скорее жизнью ампутанта. Рана затянулась, но конечность уже не вернуть. Остаются только воспоминания о ней. И боль. Которая то сильнее, то слабее, но постоянно с тобой. Повсюду. Этакий закадычный враг.
ВИКА (после паузы). Печально.
МАКАРОВ. Но факт.
ВИКА. Может быть, вам встретиться, обсудить? Ты знаешь что-то о ней?
МАКАРОВ. Знаю. Она вышла замуж.
ВИКА. Вот как.
МАКАРОВ. Да. Вот так. Конец всему. Наверное, вам, женщинам, такие переживания даются легче. По крайней мере, легче, чем мне.
Вика не отвечает.
МАКАРОВ (устало). Все это время единственным доступным лекарством от всех этих моих дурацких мыслей была работа. Жаль, что я не карьерист - после нашего развода я мог бы бросить на это все силы и получить от "движения по ступенькам" хоть какое-то удовольствие... А так я просто тупо вкалывал. С утра до вечера на заводе. Брал халтуру домой. И все с одной только целью - отвлечься, забыть. Вспомнить, как это - быть одному и не жалеть о том. Не нуждаться ни в ком. Конечно, у меня плохо получалось и вряд ли уже когда-то удастся... Освободиться. Начать жизнь заново. Но все же это был выход, пусть и нехитрый. Наверное, оттого мне особенно тяжело сейчас, когда меня уволили. Когда меня оставили... наедине с собой. (Замолкает, затем говорит бодрее, словно опомнившись.) Ну да ладно. Надо как-то пережить этот период, отыскать себе новую работу, и тогда... (Спохватывается.) Эй! Вика? Ты здесь?
ВИКА (негромко). Да, здесь.
МАКАРОВ (смущенно). Кажется, я наговорил лишнего.
ВИКА. Нет-нет, просто... (Помедлив, озабоченно). Нечасто доводится слышать такие слова. Тем более от мужчины.
МАКАРОВ (неловко усмехаясь). Может быть, мужчины из твоей жизни просто не бывали так откровенны?
ВИКА (задумчиво). Может быть.
МАКАРОВ. Что ж, тогда тебе тоже стоит изучить нас получше.
ВИКА (после паузы, внезапно оживившись). Знаешь что? У меня будет к тебе просьба, только обещай, что выполнишь.
МАКАРОВ (с иронией). Да? Может быть, сначала озвучишь?
ВИКА (прежним звонким голосом). Озвучу обязательно. Но помни, что мне важно твое согласие.
МАКАРОВ. Запомнил.
ВИКА. Через два дня у меня день рождения. Я очень хочу, чтобы ты пришел.
МАКАРОВ (изумленно). Правда? У тебя день рождения?
ВИКА (насмешливо). Да, иногда такое случается с каждым.
МАКАРОВ. Да, но... (Потирает лоб.) Мы ведь ни разу не встречались и едва знакомы... Не рановато для встречи? Не боишься пожалеть?
ВИКА. Нет, не боюсь. А ты?
МАКАРОВ. Я... да не то чтобы...
ВИКА. Решайся, Павел. Я хочу тебя увидеть. Тем более в свой праздник.
МАКАРОВ (неуверенно). Ну... хорошо.
ВИКА (повеселев). Вот и молодчина. Только одно непременное условие. Строгое.
МАКАРОВ. Какое?
ВИКА. Никаких подарков. Никаких цветов.
МАКАРОВ (отмахивается). Да ладно тебе.
ВИКА (понизив голос, твердо). Павел. Я говорю серьезно. Приезжаешь с пустыми руками. Твой визит - это и есть подарок. (Игриво.) А если очень хочется потратить немного денег, то это и так потребуется. На пригородный автобус. Тебе придется прокатиться. Я буду отмечать на даче.
МАКАРОВ (с иронией). Вот как? Неужто покажешь меня родным?
ВИКА (также с иронией). Пока только друзьям. А там посмотрим.
Макаров смеется.
ВИКА. Ну, договорились? По рукам?
МАКАРОВ. Виртуально.
ВИКА. Скажи это. "Да, Вика, я обещаю приехать на твой день рождения в эту субботу".
МАКАРОВ (послушно). Да, Вика, я обещаю приехать на твой день рождения в эту субботу.
ВИКА. К 16.00 и без подарков.
МАКАРОВ. Да, если хочешь.
ВИКА. Хочу. Записывай. (Объясняет, как добраться. Макаров берет карандаш, записывает.) От остановки минут двадцать-тридцать пешком. Прогуляешься?
МАКАРОВ. Без проблем, главное - не заблудиться.
ВИКА. Не промахнешься, там с шоссе в нашу сторону только один выезд и домов мало. По крайней мере, хозяева будут, скорее всего, только в нашем.
МАКАРОВ. Неужели это твой дом?
ВИКА. Папин.
МАКАРОВ. Вот оно что... Ты, кстати, о родителях не рассказывала. И вообще... Знаешь, если вдуматься, я так мало о тебе знаю.
ВИКА. Узнаешь. Не все сразу.
МАКАРОВ. Ты обо мне знаешь больше.
ВИКА (медленно, подбирая слова). Знаю достаточно, чтобы впустить в свой дом. И узнать тебя получше.
МАКАРОВ. А ты интересный человек. И смелый, по-моему.
ВИКА (усмехаясь). Не спеши с комплиментами. Чтобы потом не захотелось взять свои слова обратно.
МАКАРОВ. Я всего лишь говорю то, что чувствую.
ВИКА (шутливо). Ах да, точно. (Заспешив.) Ладно, мне пора. Хорошо поговорили, продолжим на свежем воздухе. Да?
МАКАРОВ (насмешливо). Да, Вика, я обещаю приехать на твой день рождения в эту субботу.
ВИКА. Молодец. До встречи. (Кладет трубку).
Макаров приосанивается, прохаживается по комнате. Воодушевление на лице, глаза живо глядят по сторонам. Обходит стол, оставляя на нем телефон. Останавливается у календаря. Усмехается. Берет карандаш, обводит предстоящую субботу. Поворачивается к столу, изучающе смотрит на записанный адрес. Привычно отходит к окну. Замечает на подоконнике пачку сигарет. Берет в руки, достает сигарету, обнюхивает. Хочет положить обратно, но в последний момент передумывает. Порывисто чиркает спичкой и закуривает. Облако дыма в сторону форточки. Вздох облегчения.
Картина третья.
Суббота, около 16.00. Солнечный безветренный сентябрьский день.
Макаров, в последний раз сверившись с координатами и пряча сложенный листок бумаги во внутренний карман куртки, приближается к металлической ограде. Осматривается в поисках звонка, и, не найдя его, нерешительно толкает калитку. Перед ним, окруженный соснами, возвышается красивый двухэтажный особняк. Неподалеку на лужайке припаркована серебристая иномарка. Вокруг довольно просторного участка лесной массив, других домов поблизости не видно.
Макаров, поглядывая то на дом, то по сторонам, с сомнением поднимается на крыльцо. Звонка вновь не обнаруживает. Помедлив, отрывисто стучит в дверь.
ГОЛОС ВИКИ (приглушенный, из комнаты). Открыто!
Макаров не решается войти, ждет. Слышится торопливый цокот женских каблучков, приближающийся к двери. Макаров замирает.
Дверь открывается, на пороге появляется Вика.
Эффектная молодая женщина лет двадцати семи. Живые серые глаза на красивом загорелом лице. В уголках тонких алых губ приветливая и располагающая к себе улыбка. Нежный цветочный аромат. Темные с рыжим волосы до плеч кокетливо забраны розовой лентой. Сверкающие золотистым блеском серьги и цепочка на длинной шее. Безупречная фигура. На Вике ярко-красная блузка, черная мини-юбка. Стройные ноги в черных сетчатых колготках. Она смотрит на Макарова с интересом, прямо, без смущения. По первому впечатлению это роскошная, уверенная в себе и склонная к легкому эпатажу смешливая шалунья.
Макаров немного робеет и лишь молча разглядывает Вику. Она замечает это, и, прислонившись к двери, шутливо принимает позу модели на фотосессии.
Это разряжает неловкую ситуацию - Макаров улыбается, Вика негромко хихикает, чуть наморщивая аккуратный носик.
ВИКА (доброжелательно). Привет, Павел. Вот и встретились.
МАКАРОВ (пытаясь справиться с волнением, улыбаясь). Привет, Вика. С днем рождения. Первое, что могу сказать - ты чудесно выглядишь.
ВИКА (с довольной улыбкой, игриво). Ах, спасибо! (Отходя от двери.) Проходи в дом, а то холодает. Еще простудишь новорожденную и сам простудишься.
Заходят в прихожую - пожалуй, слегка узковатую, но довольно светлую и чисто прибранную. Налево, за плетеной занавеской, кухня. Направо комната. Из нее доносятся негромкая музыка, приглушенная речь, мужской смех.
Макаров снимает куртку и оказывается в темно-сером костюме. Синий в мелкий рисунок галстук, розовая рубашка. Выглядит весьма элегантно.
ВИКА (наблюдая за ним и шутливо восхищаясь). Ого, какой красавчик! (Подмигивая ему.) Подготовился, смотрю?
МАКАРОВ (усмехаясь, приглаживая волосы). Старался как мог. Раз уж я в роли подарка.
ВИКА (кивает, рассматривая его с улыбкой). Да, такой подарок мне подходит. Беру. (Серьезнее.) Как добрался? Без происшествий? Как тебе местность, как домик?
МАКАРОВ (осматриваясь). Все прекрасно. Я вообще пока пребываю в какой-то благостной прострации от всего, что здесь вижу. (Переводит взгляд на Вику.) В первую очередь от тебя.
ВИКА (благодарно улыбается, на этот раз искренне). Спасибо. Я знала, что тебе понравится. (Осматривает его.) Ну? Готов? Пошли к гостям? (Протягивает ему руку. Тонкие пальцы, на одном из них изящное кольцо. Красный лак сверкает на ухоженных длинных ногтях.)
МАКАРОВ (вздохнув). Погнали.
Хочет взять ее за руку, но в последний момент Вика спохватывается, дотрагивается до его плеча, останавливая.
ВИКА. Чуть не забыла. Есть еще одна просьба.
МАКАРОВ (с улыбкой). Ну, повелевай.
ВИКА (извиняющимся тоном). Телефон мобильный выключи, пожалуйста. И отдай мне.
МАКАРОВ (приподняв брови и продолжая улыбаться). Прямо киносеанс какой-то.
ВИКА (пожимая плечами, с улыбкой). Просто не люблю, когда кто-то отвлекается во время моего праздника.
Макаров достает телефон, отключает и отдает ей.
МАКАРОВ. Мне все равно в выходной никто не позвонит. Просто некому.
ВИКА (кивая, забирает его телефон). Тогда тем лучше. Никого не побеспокоим. (Берет его за локоть.) Ну, вперед!
Идут в комнату.
Картина четвертая.
Комната в доме Вики. Просторная, с хорошей мебелью - широкий платяной шкаф, буфет, двуспальная кровать. Картины на стенах с обоями светлых приятных тонов. Полки со стопками журналов. У широкого окна сервирован длинный раскладной стол. В углу кресло и журнальный столик, на нем портативный проигрыватель. Музыка воздушно-инструментальная, идет фоном. В глубине комнаты, правее от входа, на второй этаж тянется деревянная лестница с перилами.
Входят Вика и Макаров, на лице которого при виде гостей едва заметное удивление. Оказывается, все они его возраста или чуть старше.
За столом Лаврентьев, Сошников, Рушевич. Они прерывают разговор и поднимают глаза на них.
ЛАВРЕНТЬЕВ (после паузы, с насмешливым удивлением). Вот тебе на. Еще один мужик. А когда уже девчонки будут?
Похоже, самый старший из гостей, на вид ему лет пятьдесят. Проницательный, даже колючий взгляд из-под набрякших век. Лоснящееся припухшее лицо, по которому гуляет самодовольная саркастичная улыбка. Тяжелая челюсть, низкий лоб, толстая загорелая шея, выдающийся живот. Темные без признаков седины волосы небрежно расчесаны. Воротник дорогой рубашки расстегнут, светлый пиджак на спинке стула, поскрипывающего от веса Лаврентьева. Голос грубоватый, но говорит вежливо и неторопливо. Уверенный в собственном превосходстве "хозяин жизни", явно любитель выпить.
ВИКА (торопливо отмахиваясь). Будут тебе девчонки, потерпи. (Всем.) Знакомьтесь, новый гость! (С улыбкой глядя на Макарова.) Это Павел Михайлович. Любите и жалуйте!
ЛАВРЕНТЬЕВ (усмехаясь, не без труда поднимаясь со стула, протягивает Макарову руку с короткими толстыми пальцами). Она уже отобрала у тебя телефон, а, Пал Михалыч?
ВИКА (мимолетно улыбаясь и подмигивая Макарову). Да, его телефон у меня, так что теперь он полноправный гость. (Кивая на Лаврентьева.) А это Евгений Иванович, но мы зовем его Евген, и он отзывается.
ЛАВРЕНТЬЕВ (ухмыляясь, легко касается ее щеки). Вне города и на время застолья. (Переводит взгляд на Макарова, чуть наклоняет голову в сторону.) В остальное время лучше не экспериментировать.
ВИКА (с притворным испугом). Ой-ой, какие мы страшные... (Весело.) Так! Дальше! Следующий!
Из-за стола неспешно поднимается Сошников - поджарый мужчина среднего роста с резкими чертами скуластого лица. Голубоватые глаза с оценивающим и хитроватым прищуром, черные кустистые брови, волевой подбородок. На нем спортивная куртка, под ней на крепкой шее видна золотая цепочка. Палец протягиваемой Макарову жилистой руки украшает печатка.
СОШНИКОВ (хрипловато, без улыбки, пристально глядя в глаза Макарову и крепко сжимая его ладонь). Сошников. Станислав.
ВИКА (легко, Макарову). Для друзей просто Стас. И не смотри, что он так отчаянно хмурится. Милый человек. Для друзей, конечно. Уверена, что подружитесь.
Сошников бросает на нее взгляд исподлобья, затем вдруг расцветает улыбкой. Его лицо преображается почти до неузнаваемости, превращая его в "своего парня".
СОШНИКОВ (приветливо улыбаясь Макарову). С прибытием, Пал Михалыч! Проходи, выпьем, закусим.
ВИКА (нетерпеливо). Выпьете-выпьете, успеете. Сначала надо познакомиться со всеми. (Рушевичу.) Итак, Владимир Васильич! Ваш выход! Поспеши к нам!.. (Насмешливо.) Да успеешь ты поесть, вот чудо-то!
Лаврентьев и Сошников раскатисто хохочут. Рушевич действительно что-то быстро дожевывает, вытирает руки салфеткой.
Внешне полная противоположность Сошникову. Худой лысеющий невыразительный тип с бледным, плоским и неправдоподобно гладким, без морщин и почти без бровей лицом. Очки в тонкой серебристой оправе на длинном носу. Водянистые голубые глаза смотрят равнодушно, без внимания. Серый непримечательный костюм без галстука. Белая рубашка с застегнутой верхней пуговицей. Тощая шея с выдающимся кадыком.
Подойдя, чуть наклоняет голову в знак приветствия (скорее Вике, чем Макарову).
РУШЕВИЧ. Владимир Васильевич. Как и было сказано.
Скупо улыбается. Эта улыбка прочерчивает незаметные до этого момента морщины у его крупного рта, но его лицо от этого не становится привлекательнее. Скорее, наоборот, в нем появляется что-то жутковатое, неестественное.
ВИКА (усмехается). Наш Владимир Василич тоже славный, хоть его иногда и приходится тормошить, чтобы добиться от него живых эмоций. Но он работает над этим. (Подмигивает Рушевичу.) Правда ведь, дядя Вова?
Рушевич смотрит на нее с неопределенной улыбкой.
РУШЕВИЧ (мягко, ласково, как ребенку). С эмоциями все в порядке, милая. Они просто ждут своего часа.
ВИКА (так же нежно кивает в ответ). Вот и молодец. (Макарову.) Ну? Вот и познакомились?
ЛАВРЕНТЬЕВ (тянется за бутылкой, громко). Ага, шайка троллей и принцесса!
Сошников фыркает от смеха. Рушевич улыбается, протирая оправу очков.
МАКАРОВ (улыбаясь, чуть скованно). Рад познакомиться со всеми. Можно просто Павел.
ЛАВРЕНТЬЕВ (одобрительно). Вот и хорошо. Садись, Павел. И выпей за новорожденную. (Насмешливо косясь на Вику.) Теперь, надеюсь, можно?
ВИКА (Макарову, заботливо). Садись вон туда. (Показывает на свободную тарелку на краю стола, у окна. Макаров проходит, садится.) Что ты пьешь? Есть водка, вино...
ЛАВРЕНТЬЕВ (перебивая). Никаких вин! Еще не хватало! (Берет рюмку Макарова.) Мужики у тебя пьют водку! И гордо пьянеют за твое здоровье и невероятную красоту. Правда, Пал Михалыч?
МАКАРОВ (усмехнувшись). Да, за такую красоту можно.
ВИКА (качая головой и кокетливо закатывая глаза от удовольствия, Лаврентьеву). Как поэтично, гусар ты мой летучий! (Макарову.) Павел, тебе удобно? Не дует? Накладывай в тарелку, пока эти всё не подмели.
СОШНИКОВ (возражая). Еды хватит и на завтра. (Заговорщицки улыбается сидящему напротив Лаврентьеву.) А уж водки - тем более.
Лаврентьев согласно кивает, разливает всем, ставит бутылку. Вика садится во главе стола, Сошников наливает ей вина.
ЛАВРЕНТЬЕВ (наклоняя голову в сторону Вики, добродушно). Что тебе положить, птичка моя? Салатику? Ветчинки?
ВИКА (шаря взглядом по столу, тоненьким детским голоском). Ой, и того, и другого, и можно без хлеба! (Театрально всплескивая руками.) Прощайте, диеты, сегодня мой день!
Лаврентьев кивает и проворно подхватывает ее тарелку. Под ней оказывается розоватый запечатанный конверт.
ЛАВРЕНТЬЕВ (накладывая салат, при этом с любопытством поглядывая на конверт). Это что за штука такая?
СОШНИКОВ (потихоньку протягивая руку). А мы сейчас узнаем.
Вика с улыбкой легонько хлопает его по протянутой руке.
ВИКА (загадочно). Ручки прочь. Это мой секрет. Придет время - узнаете.
СОШНИКОВ (Лаврентьеву). Во как, слыхал?
ЛАВРЕНТЬЕВ (цепляя вилкой кусок ветчины). Похоже, наша деточка напридумывала конкурсов для своих любимых стариканов. И нас ждет культурная программа.
РУШЕВИЧ (Вике, с иронией). Смотри только, чтобы они не напились раньше всяких конкурсов.
ЛАВРЕНТЬЕВ (усмехаясь, Рушевичу). Тогда, Василич, твои шансы на победу в них резко возрастут. Хотя я без борьбы не сдамся, учти.
ВИКА (насмешливо). Вот болтуны. Ладно, давайте выпьем, мужчины.
Лаврентьев с готовностью поднимает рюмку, встает.
ЛАВРЕНТЬЕВ (с улыбчивой торжественностью, поглядывая на Вику). Итак, господа! Во главе стола сидит наша несравненная прелесть и терпеливо дожидается комплиментов! Что можно отметить? (Важно разглядывает Вику.) Неземная красота? Да! Молодость и задор? Да! Неординарность? Да! Житейский ум и терпеливость? (После короткой паузы.) Нет! Но это придет со временем! (Вика, смеясь, шутливо ударяет его в бедро.) Да, и еще чувство юмора! Безусловно, присутствует! (Поворачиваясь к Вике всем корпусом и радушно ей улыбаясь.) Но все это не так и важно. Ведь мы просто любим тебя, ласточка наша! Будь здорова, так же воздушна и ослепительна!
ВИКА (светясь улыбкой). Ух ты! Спасибо, дорогой!
СОШНИКОВ и РУШЕВИЧ (гулко). Ура!
Макаров радостно улыбается.
Лаврентьев наклоняется и целует Вику в висок. Та ласково треплет его по голове.
ЛАВРЕНТЬЕВ (всем). Всё, мужики могут выпить стоя!
Все встают, чокаются. Лаврентьев, Сошников и Макаров пьют до дна, Рушевич лишь немного пригубляет.
Вика делает маленький глоток, смакуя. Поглядывает на всех с улыбкой.
ЛАВРЕНТЬЕВ (садясь, поморщиваясь). Какая ядреная-то! (Сошникову). Это ты покупал?
ВИКА. Нет, это мы с Максом закинули.
ЛАВРЕНТЬЕВ. С каким еще Максом? Это с водителем папкиным?
ВИКА. Ага, он меня утром привез с провизией и уехал.
Лаврентьев берет бутылку, разглядывает этикетку, пожимает плечами.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Хорошая вроде, но резковатая такая. (Сошникову и Макарову). А вам как?
СОШНИКОВ (поглощая салат). Да нормальная.
МАКАРОВ (пожимая плечами). Я вообще-то водку почти не пью, но вроде ничего.
Лаврентьев усмехается Макарову, хочет что-то ему сказать, но передумывает, поворачивается к Рушевичу.
ЛАВРЕНТЬЕВ (ехидно). Ну а как на этом фланге? Только нос помочил?
РУШЕВИЧ (скупо усмехнувшись). У меня своя доза. За вами, алкашами, даже пробовать гнаться не буду.
СОШНИКОВ (Лаврентьеву, со смехом). Надо будет напоить его как-нибудь. Наверное, тот еще цирк начнется.
ЛАВРЕНТЬЕВ. В другой раз. Да и что с него взять, ну начнет лекцию какую-нибудь пьяную читать. (Насмешливо толкая Рушевича в бок.) Политэкономию какую-нибудь, а, Василич?
Рушевич неопределенно хмыкает, тянется за хлебом.
ЛАВРЕНТЬЕВ (кивая Сошникову). Во. Вот тебе и весь сказ. Только бы пожрать. (Снова смотрит на Макарова с улыбкой). Лучше Михалыча напоим. Наверное, будет куда интереснее, а, дядя Паша?
ВИКА. Евген, ты закусывай лучше, нечего к людям приставать. Успеете еще поговорить.
ЛАВРЕНТЬЕВ (лукаво улыбаясь Вике). Ну вот хочу я разговорить нашего нового друга. Пусть он скажет что-нибудь, а я пока пожую.
МАКАРОВ (усмехнувшись, смотрит на Лаврентьева). У вас и так неплохо получается. Вроде не нуждаетесь в ассистентах. (Вике.) Вкусный стол, Вика, только, смотрю, еще не все гости на месте?
На столе две пустые тарелки с приборами и два бокала - между Лаврентьевым и Рушевичем, Сошниковым и Макаровым.
ВИКА. Да, будут еще две моих подружки - Лерка и Маринка. Одноклассницы.
ЛАВРЕНТЬЕВ (жуя). Мда? И чем занимаются одноклассницы?
ВИКА. Да так, живут-поживают... Лерка менеджером в турагентстве, Маринка репетиторствует и собак разводит.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Собак разводит? (Гримасничая.) В собачьем суде, что ли?
ВИКА (со смехом). Балда. Собачница она, понимаешь? Некоторые любят собак.
ЛАВРЕНТЬЕВ (с иронией). Ага, и побольше, чем людей.
ВИКА. Кстати, обе незамужем. Так что советую не напиваться.
ЛАВРЕНТЬЕВ (ухмыляясь). Или сделать это побыстрее, чтобы обе точно понравились.
ВИКА (слегка нахмуриваясь). Кто-то за такие шутки сейчас получит по голове.
ЛАВРЕНТЬЕВ (примирительно). Ладно, лапа, не обижайся. (Хватает бутылку.) Лучше слушай следующий тост! (Глянув на Макарова.) Вот, Пал Михалыч жаждет сказать пару слов.
Макаров, застигнутый врасплох, удивленно смотрит на Лаврентьева. Тот озорно подмигивает ему, наливая в его стопку.
ВИКА (Лаврентьеву, с нежной улыбкой глядя на Макарова). Недооцениваешь ты его. А ведь Павел может сказать не хуже тебя, Евген.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Замечательно, мы все внимание.
Все смотрят на Макарова, ожидая. Макаров задумчиво улыбается, глядя в тарелку.
МАКАРОВ. Что ж. (Оглядывает всех, останавливает взгляд на Вике, говорит негромко и проникновенно). Хотя с нашей общей любимицей я знаком совсем недолго, этого времени хватило, чтобы увидеть в ней человека не просто привлекательного внешне, но и яркого, необычного внутренне... (После паузы). Я хочу выпить за нашу общую удачу. За то, что всем нам, Вика, так повезло познакомиться с тобой и сегодня оказаться за этим столом. Видеть тебя рядом, слышать, говорить с тобой и о тебе. Будь здорова и... (Улыбается, разводя руками.) Просто будь!
ВИКА (хлопает в ладоши, сияя). Ура! Павел, милый, спасибо!
СОШНИКОВ. Вах, красиво.
ЛАВРЕНТЬЕВ (усмехаясь, при этом пристально глядя в глаза Макарову). Да, Пал Михалыч, порадовал девушку!
ВИКА (Лаврентьеву). Говорила тебе? (Макарову, весело). Павел! Разрешаю поцеловать в щечку.
ЛАВРЕНТЬЕВ (хмыкая, с иронией). Да, вечер для нового гостя уже прошел не зря.
Макаров подходит к Вике. Та встает, неотрывно глядя на него с ласковой улыбкой. Он наклоняется к ее щеке. Вика мягко обнимает его за плечи.
СОШНИКОВ (насмешливо). Вот оно, начало культурной программы.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Да, трогательно. (Оглядывает стол, тянется за салатом).
Макаров, немного смущенный, возвращается за стол. Вика, напоследок нежно дотронувшись до его плеча, провожает его теплым взглядом, садится.
СОШНИКОВ. Сразу захотелось сказать что-то хорошее. Или так разрешишь поцеловать?
ВИКА (шаловливо усмехнувшись, качает головой). Сперва тост. Баш на баш. (Всем.) Кстати, может, уже выпьем за слова Павла?
РУШЕВИЧ. Кто-то уже выпил. Больше целоваться надо.
Его рюмка пуста.
ЛАВРЕНТЬЕВ (усмехается Рушевичу). О, и этому не терпится. Ох, Викуля, берегись, Василич допил первую.
Вика и Сошников заливаются смехом, Макаров улыбается. Выражение лица Рушевича не меняется, он деловито спокоен.
Лаврентьев, Сошников и Макаров звонко чокаются с Викой, выпивают. Та вновь делает маленький глоток, на этот раз смотрит только на Макарова. Тот, ставя стопку, тоже сразу поворачивает голову к Вике. Встретившись с ней глазами, спешно отводит взгляд, осматривает комнату. Вика, кивнув, едва заметно улыбается.
ВИКА. Как тебе обстановка, Павел?
МАКАРОВ (продолжая осматриваться). Здесь мило. Комфортно, светло. (Бросает взгляд за окно.) Вообще хорошее место для дома. Тихо, спокойно, лес, река недалеко. Наверное, твой папа любит это место?
ВИКА (с улыбкой качает головой). Мой папа здесь почти не бывает. (В голосе появляется отчетливый сарказм.) У него есть домик побогаче, да еще несколько квартир в городе. Он на такую красоту уже не разменивается. Да и отдыхает редко, занят политикой и коммерцией. (Смотрит по сторонам.) А мне здесь нравится. Даже какие-то вещи сюда купила. Занавески, люстру... Вот картину из дома привезла. (Кивает в сторону пейзажной акварели на стене). А так... Простаивает дом в основном, хотя можно навезти продуктов, да и жить здесь... (Задумчиво.) В мире и согласии с собой.
ЛАВРЕНТЬЕВ (едко). С разрешения папы.
ВИКА (несколько секунд смотрит на Лаврентьева, затем грустно улыбается). Это да.
МАКАРОВ. А на втором этаже что?
ВИКА. Спальня. Заходишь и падаешь на кровать.
СОШНИКОВ (ухмыляясь). Прямо любовное гнездышко.
МАКАРОВ. Потом зайду посмотрю с твоего разрешения.
ЛАВРЕНТЬЕВ (приподняв бровь, игриво). Там ложе нашей принцессы, Пал Михалыч. Чтобы попасть туда, надо очень постараться.
Сошников и Рушевич смеются. Макаров, слегка покраснев, усмехается.
ВИКА (с непринужденной улыбкой). Дураки.
Внезапно из прихожей слышится звонок мобильного телефона. Легкомысленная энергичная мелодия.
ЛАВРЕНТЬЕВ. О! Земля вызывает Викулю. (Берет бутылку, разливает по стопкам, Сошникову.) Твой тост, братец Стас, будь готов.
Вика торопливо скрывается за занавеской, возвращается с ярко-красной трубкой-"раскладушкой". Смотрит на номер, улыбается, откидывает прядь волос, подносит телефон к уху.
ВИКА. Ну привет, дорогая!.. Да!.. Спасибо!.. (Вдруг ее улыбка меркнет.) Что? Как это, почему?.. А что случилось?.. Алло!.. Да-да!.. Ну? Так... Так... Да ты что... (Взволнованно проводит рукой по волосам.) Так вы едете уже?.. Куда-куда?.. А ближе не было, что ли?.. Ну, вы даете... Что? Да... Здесь... Ну, сидим... (Смотрит на Лаврентьева.) Ну вообще-то... да... Хорошо, я узнаю... Сейчас... Да сейчас, подожди!
Вика прижимает трубку к груди, не сводя глаз с Лаврентьева. Тот с легкой выжидающей улыбкой смотрит на нее. Кажется, он слегка захмелел.
ВИКА (с волнением в голосе). Евген, нужны деньги, срочно. У тебя есть?
ЛАВРЕНТЬЕВ (равнодушно). Сколько?
ВИКА. Ну... Тысячи две.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Допустим.
ВИКА (в трубку). Лерыч? Алло!.. Есть!.. Да! А вы где?.. Где едете, спрашиваю? (Бросает взгляд на часы.) Ну подъезжайте, я вас встречу! Да, у шоссе... Да!.. Хорошо!.. Ладно, всё... (Захлопывает крышку телефона).
СОШНИКОВ. Что стряслось-то?
ВИКА (Лаврентьеву). Нужна еще машина. На полчаса.
ЛАВРЕНТЬЕВ (поворачивается к Вике, на лице ироническое удивление). Может, еще и ключ от квартиры возьмешь?
ВИКА (настойчиво). Очень надо. Всего на полчаса.
СОШНИКОВ. Викуль, да в чем дело?
ВИКА (торопливо переводит взгляд на Сошникова, сбивчиво тараторит). У Маринки с собакой что-то. То ли под машину попала, то ли еще что, я не разобрала. В общем, поехали к ветеринару. И выяснилось, что он уехал за город. Вот они созвонились с ним и на Леркиной машине помчались. С этим псом. И денег ни копейки, как оказалось, даже заправиться не на что. А там надо лекарство какое-то или... не знаю, деньги нужны, короче! Они будут проезжать мимо нас минут через десять. По шоссе. Мне надо их встретить и передать деньги. Стас. (Поворачивается в Лаврентьеву). Евген.
СОШНИКОВ (Лаврентьеву). Ну дай ты ей тачку, не жмись. Раз такое дело. До шоссе и обратно ведь.
ЛАВРЕНТЬЕВ (бросив быстрый косой взгляд на Сошникова, Вике). А мне, стало быть, не доверяешь?
ВИКА (серьезно). Женя. Пожалуйста. Дай ключи. Тебе уже нельзя за руль.
Лаврентьев хмыкает и, поколебавшись, лезет в карман пиджака. Достает связку ключей.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Ладно, бригада единомышленников. (Отдает связку Вике.) Только из уважения к волшебному слову. (С нажимом.) Езжай очень осторожно.
ВИКА. Хорошо.
РУШЕВИЧ. И деньги не забудь, браток.
Лаврентьев поворачивается к нему, Рушевич невинно подмигивает ему из-под очков. Лаврентьев, недобро усмехнувшись, достает бумажник, отсчитывает купюры.
ЛАВРЕНТЬЕВ (отдавая деньги Вике). Ну, привет псу, чтоб он был здоров.
Вика берет деньги, вскакивает, быстро обнимает Лаврентьева за шею и молча убегает в прихожую.
Возвращается в коротком клетчатом пальто.
ВИКА (всем). Ну, пока, мальчики! Не хулиганьте здесь, я скоро приеду.
СОШНИКОВ (с улыбкой). Счастливо, Викуля, возвращайся. За мной тост, за тобой поцелуй.
Вика усмехается. Перед тем как уйти, задерживает взгляд на Макарове. Хочет что-то сказать, но передумывает, просто машет рукой. Тот тепло улыбается в ответ, кивает ей.
Вика уходит.
В комнате Лаврентьев, Сошников, Рушевич и Макаров. Какое-то время сидят молча.
Лаврентьев смотрит в окно. Видит, как появляется Вика, отпирает ворота, быстро идет к машине, отключает сигнализацию, садится за руль.
ЛАВРЕНТЬЕВ (ласково, почти мурлыча). Что же ты так суетишься, сказка моя круглопопая... Вот только стукни тачку, я ж тебя изнасилую с особым цинизмом.
Макаров перестает жевать, смотрит на Лаврентьева в некотором оцепенении. Тот не замечает, внимательно следя за тем, как машина медленно выезжает из ворот и исчезает из вида.
РУШЕВИЧ (Лаврентьеву, наливая себе сок). Ну да, а потом ее папа тебя изнасилует.
Лаврентьев, оторвавшись от окна, в легкой задумчивости смотрит на Рушевича, будто не сразу узнает, затем привычно ухмыляется.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Да нет, Василич, не так страшен папа, как его малюют.
РУШЕВИЧ (иронически приподнимает брови). Да неужели? Это с каких таких пор?
ЛАВРЕНТЬЕВ (хитро прищуриваясь). А с таких, мой непросвещенный дружок. Папино время уходит. Оттого-то он так и суетится. А все равно, сколько недвижимости не накупи, в могилу не унесешь. Да и в тюрягу тоже. А ему дорога либо туда, либо сюда. Политика его с неприкосновенностью заканчивается, врагов себе много нажил, так что... долг платежом.
СОШНИКОВ (невесело ухмыляясь). Да, недолго ему осталось в королях ходить.
РУШЕВИЧ (мрачно, Лаврентьеву). Не волнуйся, на твою долю хватит. Или на его место метишь?
ЛАВРЕНТЬЕВ (удивленно). Я? Нет, дружище, я в такие игры не играю. А если и играю, то никогда не заигрываюсь. А вот он явно перебрал со сладкой жизнью. (Весело.) Слишком сладко - тоже горько, а?
РУШЕВИЧ. Так в чем же тогда дело?
ЛАВРЕНТЬЕВ. Да девчонку жалко. Пропадет ведь. Вслед за папашей своим сгинет. Тоже к вкусному привыкла, избаловалась. Скорее бы уж замуж, что ли, выскочила. Может, повезет.
РУШЕВИЧ. Так женись, кто мешает.
ЛАВРЕНТЬЕВ (недоуменно смотрит на Рушевича, затем прыскает от смеха, поворачивается к Сошникову). Слышь, Стас, этому больше не наливаем.
РУШЕВИЧ (бесстрастно). А что же? Сложности?
ЛАВРЕНТЬЕВ (смеясь). Сложности? Да уж, сложности, брат Рушевич. В виде удавки на шею. (Выпивает стопку, морщится, снова наливает.) Неразумный ребенок, который не имеет представления о том, чего стоит заработать хотя бы кусок хлеба на этом столе, а жизнь видит только на глянцевых обложках и в своих потешных гламурных статьях. И ее папаша, который кончит тем, что наделает долгов и оставит дорогого зятя с дочурой за них расплачиваться. Как-то не улыбает меня такой расклад ни разу. Это игры для молодых да богатых. Вот такого бы нашей Викуле в супруги, пусть увозит ее куда-нибудь в Монте-Карло с глаз долой, пока еще можно. А мы, старые пердуны, будем квакать от удовольствия, следя за ее ужимками издалека. (Замечает окаменевшего от его слов Макарова, подмигивает ему). Правда, Пал Михалыч?
МАКАРОВ. Что "правда"?
ЛАВРЕНТЬЕВ (недобро усмехаясь). Ну, как ты считаешь, можно ли тебе или мне жениться на нашей... Как ты сказал? "Общей любимице"?
МАКАРОВ (после паузы, сдержанно). Я человек старомодных взглядов. Для меня "жениться" - это, прежде всего, значит "любить", а уже потом все остальное. Важнее всего единение, прежде всего духовное.
За столом секундное замешательство, которое сменяется взрывом хохота.
Заливистый смех Лаврентьева сопровождается усталым поскрипыванием его стула. Сошников случайно опрокидывает стакан с соком, но даже не замечает этого, сгибаясь от хриплого смеха. Рушевич улыбается Макарову своей зловещей улыбкой.
МАКАРОВ (с усилием). Рад, что вам смешно.
ЛАВРЕНТЬЕВ (отсмеявшись, тяжело дыша). Мы тоже рады, добрейший Пал Михалыч, что в нашей компании присутствует такое чудо, как вы! (Его слезящиеся от смеха глаза смотрят на Макарова в упор). Последний рыцарь. Мечтающий о любви, невзирая на сложные климатические условия.
СОШНИКОВ (замечает упавший стакан, смеясь, поднимает его). Представляю себе нашу Вику в коммунальном гадюшнике в передничке у засранной плиты. И с ребенком на руках. Печальную, но влюбленную по уши. Плакать хочется от восторга, честное слово.
ЛАВРЕНТЬЕВ (кивая и подвывая от смеха). Ой... Хватит, Стас, я уже не могу... (Макарову). Давайте лучше выпьем, а, Пал Михалыч? Окажете любезность?
МАКАРОВ (отрешенно). За что же выпьем?
ЛАВРЕНТЬЕВ (задорно). За что? Как за что? (Поет, не попадая в ноты). Выпьем за любо-о-вь... тара-рам-тарам-тарам-там-там... (Выпивает, морщится, кашляет).
РУШЕВИЧ. Всё, Евген запел.
СОШНИКОВ (смеясь). Жаль, девчонки не заедут, послушали бы его бархатистый тенор. (Выпивает).
ЛАВРЕНТЬЕВ (распаляясь). Да что там мой тенор, вот Пал Михалыч бы им спел, это им бы понравилось. О любви, да, дядя Паша? (Кашляет). Особенно этой... собачнице бы понравилось... И сразу замуж, без разговоров! Взял бы собачницу-училку в жены, правда, Михалыч?..
Лаврентьев пытается смеяться, но снова заходится в приступе удушливого кашля.
Когда кашель, наконец, стихает, Лаврентьев несколько секунд смотрит перед собой странным бессмысленным взглядом. Затем внезапно боком валится со стула. Это выглядит немного комично, будто его очередная шутка. Какое-то время все сидят в неловкой тишине, ожидая, что Лаврентьев поднимется. Сошников издает нервный смешок, заглядывает за стол.
И, охнув, бросается на колени рядом с Лаврентьевым. Отшвыривает в сторону подвернувшийся стул Вики, разрывает на груди Лаврентьева рубашку. Слушает сердце, щупает пульс, проверяет дыхание.
К Сошникову, роняя стул, кидается опомнившийся Рушевич. Макаров поднимается на ноги и недоуменно следит за происходящим.
Музыка обрывается.
СОШНИКОВ (старается привести Лаврентьева в чувство, бормочет). Что ж за дела-то... Евген!.. Ну же... Не дышит... Нет, не дышит... И сердце стоит... (Беспомощно оглядывается по сторонам, замечает Макарова, кричит ему). Телефон где твой? Слышишь меня? Где она его спрятала, вспомни!
Макаров ошарашенно смотрит на него.
РУШЕВИЧ (нервно, почти истерично). Что это все значит?
СОШНИКОВ (неумело пытается сделать Лаврентьеву массаж сердца, с досадой). А я почем знаю! Ты же был рядом, все видел! Сидел и вдруг свалился! Как подкошенный... (Ругается сквозь зубы, снова прислушивается). Ничего. Хана. Неужели... Ох, Евген, что же ты... И машину отдал нашей...
Внезапно он останавливается. Выпрямляется.
СОШНИКОВ (кричит, вскидывая руки). Стоять всем! Не двигаться!
Поворачивает к Макарову и Рушевичу покрасневшее от напряжения лицо, в его глазах смесь торжества и ужаса.
Сошников шарит глазами по столу, затем осторожно поднимает тарелку Вики и медленно достает оставленный ею конверт. Надрывает его. Внутри листок бумаги. Вынимает, разворачивает. Руки заметно дрожат.
ТЕКСТ ЗАПИСКИ (зачитывается голосом Вики, интонация варьируется от смешливо-легкомысленной до неприязненной). "Итак, дорогие мужчины! Случилось что-то непредвиденное? Или просто любопытство пересилило? Так или иначе. У вас мало времени, чтобы найти противоядие. Оно здесь, в комнате. Будьте внимательны. Более внимательны, чем были по отношению ко мне. Надеюсь, увидимся. Хоть с кем-то из вас. Целую, ваша Вика."
Пауза.
Лицо Рушевича изменилось, словно с него сорвали маску. Из спокойного и безразличного оно превратилось в жалкое, изможденное лицо старика. На нем замерло выражение рефлекторного, панического непонимания.
Макаров побледнел, его пальцы бессмысленно теребят полу пиджака. Он застыл у стола, словно не в силах сдвинуться с места. Потрясенный взгляд прикован к листку бумаги в руках Сошникова.
Сошников держит записку на вытянутых руках, но уже не смотрит на нее, его голова опущена. Он как-то обмяк и теперь скорее полусидит, привалившись к столу.
РУШЕВИЧ (бормочет). Этого не может быть... Не может... Она не может... Нет-нет, не может...
СОШНИКОВ (глядя в пол, отрывисто). Похоже, может. Куколка наша ненаглядная.
РУШЕВИЧ (растерянно смотрит на Сошникова, переводит взгляд на Макарова). Но как... Это же... Это... Это же Вика... Это ее почерк... Я не понимаю... Она... Евген... Что это значит?..
Сошников рывком отталкивается от стола, расправляет плечи. Вновь пробегает глазами листок, складывает его и опускает на стол. Какое-то время молча разглядывает лежащего неподвижно Лаврентьева, глядит перед собой. Наконец, поднимает голову и пристально смотрит на Макарова и Рушевича.
СОШНИКОВ (сухо, решительно). Евген умер. И наше время, похоже, тоже на исходе. (Оглядывает комнату.) Будем искать. Раз наша маленькая гадина так этого хочет. Будем искать. Пока не сдохнем.
Рушевич отшатывается, словно от пощечины. Макаров трет лоб, пытаясь сосредоточиться, при этом неотрывно смотрит на Сошникова. Тот поднимается на ноги и отряхивает брюки.
Картина пятая.
Та же комната несколькими минутами позже. Беспорядок. Дверцы шкафа и буфета распахнуты. По полу разбросана одежда, вещи из шкафа, журналы с полок. Картины сняты со стен, лежат перевернутые у кровати. На кровати в полумраке тело Лаврентьева, накрытое простыней.
Рушевич сидит в кресле, спрятав лицо в ладонях. На столе рядом с недопитой бутылкой водки лежат его очки.
Посреди комнаты, устало осматриваясь, стоит Сошников. Наконец, он опускает голову, угрюмо глядит себе под ноги.
В комнату входит Макаров. Его пиджак и галстук брошены на стуле, рукава рубашки закатаны. Волосы растрепались. На лбу выступили крупные капли пота, но выражение его лица спокойное, почти безучастное. Кашлянув, он бросает взгляд на Рушевича. Тот сидит без движения. Не поворачивается к нему и Сошников, лишь поднимает голову.
МАКАРОВ (хрипло). Телефона нет, всю прихожую перерыл.
СОШНИКОВ (глухо, глядя перед собой). Не удивлен. Видимо, Викуля прихватила с собой, надевая пальтишко. А наши остались в машине. Обо всем позаботилась.
МАКАРОВ. А противоядие?
Сошников молча качает головой.
РУШЕВИЧ (резко поднимая на них покрасневшие глаза, визгливо). Противоядие! Слово-то какое! Сказочное! Вы что ищете-то хоть, знаете? Что ищете? Пузырек с живой водой? Ха! Да она над нами посмеялась, вот и всё! Это блеф! Понт! Только чтобы мы задержались в этой комнате вместо того, чтобы бежать за помощью! И все рассчитала точно! Мы так и передохнем здесь один за другим! И при этом будем думать только о ней! Как она и хотела!.. (Всхлипывает). Она знала, чего от нас ждать! От нас, никчемных и безмозглых! Раньше надо было думать! Когда посмеивались над ней, считая себя такими мудрыми и уверенными! А теперь самый мудрый и уверенный улыбается вон там, под простынкой!
СОШНИКОВ (сквозь зубы). Заткнись, неврастеник.
РУШЕВИЧ (широко восхищенно улыбаясь). Или что?
СОШНИКОВ. Или я тебя отделаю. Уж я постараюсь напоследок, чтобы тебя не опознали.
РУШЕВИЧ (истерично хохоча). Молодец, Стас! Умница! Давай! Потешь себя! Мне наплевать! Моя жизнь больше ни черта не стоит! Все кончено! Все кончено, вы понимаете это? Все разом перечеркнула одна веселая девочка!..
Внезапно он вскакивает, хватает со стола бутылку водки и торопливо, в три порывистых глотка выпивает остатки. Роняет бутылку, сгибается в кашле, отплевывается. Падает обратно в кресло, заливаясь слезами.
Сошников стоит, не оборачиваясь. Видно, что он с трудом сдерживается. Поворачивает голову к Макарову. На лбу Сошникова от напряжения выступила вена. Макаров смотрит то на Рушевича, то на него с плохо скрываемым ужасом.
СОШНИКОВ (тихо). Как чувствуешь себя?
Макаров пожимает плечами. Сошников кивает.
СОШНИКОВ (неторопливо, сдержанно). А вот мне что-то худо. (Помолчав). Странно все это. Странно. Ведь не первый день знакомы. И никаких крупных ссор. И вдруг такое. С чего бы это, как считаешь?
МАКАРОВ (растерянно проводя рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями). Не знаю. Она необычная. Не такая, какой кажется, это я заметил... Яркая, быстрая, энергичная, живая. Но это лишь оболочка. Наверняка она страдала. И, похоже, очень сильно. От непонимания. От того, что все видят и оценивают только ее внешность. От того, что никого не интересуют ее чувства. А ведь она... Она чувствует. Она способна сопереживать. Она способна... любить...
СОШНИКОВ (после паузы, хмуро). Любить, значит... Сопереживать.
Он поворачивается, неторопливо подходит к столу, оглядывает его. Затем задумчиво приподнимает тарелку Вики. Разворачивается к Макарову. Усмехается ему. И вдруг со всей силы запускает тарелкой в его направлении. Фарфор разбивается рядом с головой Макарова, в него летит россыпь осколков и брызги майонеза. Он изумленно смотрит на Сошникова. Тот, зло сверкая глазами, надвигается на него.
СОШНИКОВ (сквозь зубы). Ты знаешь... Как ни странно, в словах Василича есть логика... Вот только одно в его легенде не сходится. (Он останавливается перед Макаровым, и, сощурившись, смотрит ему в глаза). Знаешь, кто в ней не на месте? (Свирепо.) Ты! Ее новый знакомый, которого никто не видел и не знает! Скромник, рассуждающий о любви и не видящий дальше своего носа! Она никогда не привела бы в дом такую бестолочь! (Хищно усмехается.) Не привела бы просто так. Уж не оттого ли эта ее расчудесная отрава на тебя не действует? Уж не ты ли и помог ей часом, а, радость моя? Ну? Подсобил шлюхе нашей смазливой?..
Вдруг Макаров наносит Сошникову удар в челюсть. Тот отскакивает, поднимает на него недоуменный взгляд, затем улыбается.
СОШНИКОВ. Вот это уже неплохо. Хотя сучка наша, наверное, бьет посильнее, чем ты.
МАКАРОВ (гневно). У тебя нет права так ее называть! Ты и все вы - пустое место по сравнению с ней!
СОШНИКОВ (злобно ухмыляясь). А знаешь, о чем я мечтал весь сегодняшний вечер? И о чем продолжаю мечтать даже сейчас, хоть и знаю, что жить осталось несколько минут. Не о том, чтобы повидать родных или жену мою, тупую бесчувственную корову. Я мечтаю о том, чтобы разложить нашу любимую Викулю прямо здесь... (Показывает на стол). Вот прямо здесь, среди жрачки и бухла. И услышать, как она будет стонать и кричать на весь этот долбаный дом и все окрест...
Макаров бросается на Сошникова с кулаками, но тот легко уворачивается от его ударов.
СОШНИКОВ (ободряюще). Давай, малыш, давай! Еще! Будь мужиком! Ну! (Снова уворачивается и сам наносит тяжелый удар).
Макаров падает на колени, судорожно хватая ртом воздух. Сошников склоняется над ним, уперев руки в колени. Сам дышит с трудом. Постояв немного, по-отечески хлопает Макарова по плечу.
СОШНИКОВ (переводя дыхание, хрипло). Ладно, пойду я. Что-то стало душно здесь.
Пошатываясь и шаркая, направляется в прихожую. Перед тем, как хлопает входная дверь, слышится его хриплый кашель.
В комнате остаются Макаров и Рушевич.
Какое-то время молчат. Рушевич периодически всхлипывает. Макаров, оглянувшись на кровать с телом Лаврентьева, садится прямо на пол, рассеянно смотрит в сторону окна.
МАКАРОВ (Рушевичу, негромко). Как вы?
РУШЕВИЧ (после паузы, печально, шмыгая носом и часто останавливаясь). Плохо... И вовсе не от яда этого, а просто... Глупо все... Глупо, что жизнь заканчивается вот так... А мне толком нечего вспомнить, нечем гордиться. (Грустно усмехается Макарову.) Ей-богу, скорей бы уже. Если, конечно, зараза и правда была в этой бутылке. (Пинает лежащую бутылку, та со звоном катится по полу и ударяется о стену.) Столько лет прожито, а ради чего... Так и не довелось понять... Когда был молодым, то уверял себя, что посвящу жизнь науке... Но потом времена изменились, все мои исследования стали никому не нужны... Стало кружить меня там-сям... И никогда... никогда больше я не чувствовал себя на своем месте. Никогда... Женился и то неудачно. Да и какой из меня муж, а тем более отец. Никакой. Дочь не видел уже лет семь... А может и больше... И она не звонит, не приезжает... Совсем взрослая уже... По дискотекам бегает, наверное. С мальчишками гуляет. (Всхлипывает.) Кажется, Вике было столько же лет, сколько Тане сейчас... Когда ее папа нас познакомил... Викуля была забавная такая... С косичкой... Милая, озорная... (Снова всхлипывает, с отчаянием.) Время... Проклятое, проклятое время!.. Оно меняет всех нас, ломает. Рушит идеалы. Подталкивает к страшным поступкам, к предательству. (Его речь замедляется, становится нечеткой.) Мы перестаем за себя отвечать, только оправдываемся... Наверное, нам не хватает тепла, уверенности... Какой-то внутренней силы, чтобы сохранить самое лучшее в себе. Мы становимся жестокими. И от этого страшно... Страшно жить. Страшно от пустоты. И не хочется... Больше ничего не хочется. Ничего.
ВНЕЗАПНЫЙ ГОЛОС ИЗ ПРИХОЖЕЙ (восторженно). Браво! Гамлет курит в сторонке! Даешь "Оскар" Василичу!
Макаров рывком поворачивает голову.
В комнату входят Сошников и Вика. Сошников широко улыбается Рушевичу.
СОШНИКОВ. Слушай, Василич, а ты талант, оказывается! Тихий-тихий, а вдруг как выдаст серенаду! И разрыдался-то как натурально! А когда ты бутылку со стола схватил и стал заливать в себя из горла, я прямо чуть не заржал! Сразу бы весь спектакль коту под хвост! Ты хоть предупредил бы!
За спиной Макарова слышится язвительный смех. Он ошеломленно оглядывается. Лаврентьев лежит на боку, подперев голову рукой и лукаво смотрит на него.
ЛАВРЕНТЬЕВ (с иронией). Да уж, Василич, у меня прямо простыня намокла от слез. Несколько раз порывался подскочить с криком "Верю!"
РУШЕВИЧ (выпрямляется в кресле, деловито надевает очки, говорит с прежней безмятежностью). Ничего особенного. А предупредить не мог, потому что сам не знал, что скажу и сделаю. Это называется импровизацией.
Макаров встает и оглядывает всех с недоумением. Смотрит на Вику. Та молча смотрит на него, ее лицо серьезно, взгляд кажется утомленным.
МАКАРОВ (отрывисто). Что происходит?
СОШНИКОВ (вспоминает о Макарове, усмехается ему). Прости, Пал Михалыч, что стукнул тебя. Но и ты ведь мне в челюсть засадил.
ЛАВРЕНТЬЕВ (отбрасывая простыню, садится на кровати). Да, вот в такие игры иногда играют в этом доме, дядя Паша. Викуля поведала нам о тебе и попросила разыграть весь этот маскарад. А мы согласились. Отчего бы, думаем, не сыграть с незнакомцем-ротозеем вроде тебя? Который может так легко принять весь этот цирк всерьез. Ты ведь с перепугу даже не проверил, мертв я на самом деле или просто прилег. Доверился нашему отставной козы лекарю Стасу, который даже массаж сердца делать не умеет.
СОШНИКОВ (насмешливо). Может, я еще и искусственное дыхание должен был попробовать?
ЛАВРЕНТЬЕВ (поеживаясь). В этот раз нет, я бы возражал.
МАКАРОВ (растерянно). Не понимаю... Отравленная водка, письмо...
СОШНИКОВ. Всё липа.
МАКАРОВ. А звонок подруги, а машина, а мобильники...
ЛАВРЕНТЬЕВ. А подруге она позвонила, когда увидела тебя в окно. Попросила перезвонить через полчаса, и разыграла всю эту взволнованную болтовню. Обычные женские фокусы.
СОШНИКОВ. Машина стоит за домом, сам видел, она и не ездила никуда, просто переставила с глаз долой. (Вике.) А вот мобильник вернула бы человеку, теперь уж можно, наверное.
Вика, не глядя на Макарова, молча достает из кармана пальто его телефон и кладет на стол.
МАКАРОВ (не веря своим ушам, в смятении оглядываясь, потрясенно). Так что... Что, все это был розыгрыш? Но это же... Это же подло, разве вы не видите?
ЛАВРЕНТЬЕВ (иронично усмехаясь). Подло - это когда шутка ради шутки. Когда хотят поиздеваться, унизить. А когда хотят что-то этим сказать, то это другое. Урок, скорее. (Торжествующе глянув на Вику, Сошникова и Рушевича). А чем ругаться, лучше бы похвалил. Все так старались - я и представить не мог, что мы так сумеем.
МАКАРОВ. Но... зачем?
Лаврентьев встает, заправляет рубашку, подтягивает брюки. При этом с любопытством разглядывает Макарова. Он начинает походить на учителя, терпеливо объясняющегося с нерадивым учеником.
ЛАВРЕНТЬЕВ. Да затем, дорогой Пал Михалыч, чтобы вы поняли, что жить вашими категориями - значит толкать себя и свою жизнь к пропасти. И хотя лет вам уже много, измениться самому и изменить свою жизнь еще не поздно.
МАКАРОВ. Вы так считаете?
ЛАВРЕНТЬЕВ (чуть скривив рот). Да, я так считаю, и я так уверен. (Начинает степенно прохаживаться по комнате, задерживаясь рядом с каждым из гостей, говорит неторопливо и снисходительно.) Вы, уважаемый, не в небесах обитаете, вы живете на чудной зеленой планете, населенной кучей странных существ - людей. Они могут вам нравиться или нет, но представлять их лучше, чем они есть - это большая ошибка. Стоит начать идеализировать, выдумывать, и вы тут же теряете связь с реальностью, которая за это жестоко наказывает. Конечно, вы можете притвориться растением, которое ничто на свете не интересует, кроме своих фантазий. Но вы не спрячетесь от людей. От живых людей. Вы живете среди них, и сами являетесь одним из них. По сути своей вы такой же. Вы тоже ищете для себя лучшей жизни. Стремитесь к ней наравне со всеми. Но для того, чтобы добиться результата, надо быть смелее, энергичнее, предприимчивее, непробиваемее. Сильнее. Надо быть бойцом. Заниматься делом, а не тратить время впустую, разводя сантименты о заоблачном и красивом, но бестелесном и потому недостижимом. О бесполезном. И даже о вредном. Превращающем жизнь в одну сплошную иллюзию. В иллюзию воздушного замка. Который, чтобы вы знали, в любой момент может столкнуться с суровой реальностью и обрушить свои прекрасные стены прямо на вашу благородную голову. (Останавливается рядом с Макаровым.) Вот потому, Пал Михалыч, вы здесь. Во всяком случае, для меня это так. Чтобы убедиться, что Землей заправляют люди, а не фантомы. И что люди не таковы, какими вам кажутся. Особенно женщины. Люди непредсказуемы. Люди многолики. Они могут казаться добрыми, а через минуту предать вас. В зависимости от обстоятельств. От того, как они оценивают вас. И от того, как вы относитесь к ним. А если вы не захотите принять этого и признать себя одним из нас, то вы обречете себя на беспрерывные терзания, венцом которых станет соответствующая смерть. Нелепая, бессмысленная и никем незамеченная. Печальная гибель одиночки.
Макаров стоит, понурив голову.
СОШНИКОВ (уважительно улыбаясь Лаврентьеву, садясь за стол). Ну, ты оратор, Евген. Не зря полежал под простынкой, какую речь соорудил. Молодца! (Рушевичу, подмигивая). Не пора ли распить еще бутылочку нашей отравы?
Рушевич не обращает на него внимания, пристально наблюдает за Лаврентьевым и Макаровым.
Лаврентьев непринужденно хлопает Макарова по плечу.
ЛАВРЕНТЬЕВ (примирительно). Ну что, перестанем дуться и сядем к столу?
Макаров поднимает голову и смотрит на него удивленно.
МАКАРОВ (негромко, но четко). А как же быть с верой?
ЛАВРЕНТЬЕВ (нетерпеливо отмахиваясь). Вот только не надо веру трогать, ладно? Хватит нам уже проникновенных рассказов о заповедях, о грехах и о небесных дарах. Я знаю, что это стало модно сейчас - вспоминать о церкви и о благодетели, когда наступает удобный момент. Но в этом доме давайте все-таки ближе к земному, хорошо? (Делает шаг к столу, но Макаров останавливает его, удерживая за плечо).
МАКАРОВ (твердо). Речь не о заповедях. А о вере как таковой. О вере как основе, как фундаменте, как стержне. О вере как о жизненной силе. И для каждого она может быть своей. (Задумчиво потирает лоб.) Да, мои слова о любви, о душевной красоте сегодня могут показаться смешными, наивными. Несовременными и несвоевременными. Надуманными. Ведь проще всего отмахнуться от того, что не можешь потрогать руками, верно?.. (Оглядывает всех.) Но как быть, если я искренне верю в это? Если благодаря вере в порыв, в силу чувства я живу? Если только любовь способна сделать меня счастливым, увидеть смысл в нашей каждодневной рутине? Если лишь она помогает мне разглядеть свое место в этой странной, чужой, непонятной для меня жизни, узнать о своих скрытых способностях и найти в себе силы, резервы, чтобы стать лучше, сильнее, активнее! Всего лишь от осознания своей необходимости для кого-то одного! (Осматривает себя, разводит руками.) Да, наверное, сейчас я выгляжу нелепо, беспомощно. Я кажусь слабым, уязвимым, кажусь всем вам идеальной кандидатурой для насмешек разной степени остроумия. Моя жизнь в последнее время действительно несет в себя мало смысла и много пустой утомительной печали. (С вызовом.) Но эта жизнь - мой осознанный выбор! Я знаю, что в любой день могу измениться, если только найду для себя подходящую мотивацию. И когда я добирался сюда, в этот дом, я вдруг отчетливо понял, что теперь она у меня есть. Что есть смысл жить, потому что в моей жизни появился человек, который мне интересен. (Глядя на Вику). И хотя этот человек сегодня вместе с вами решил надо мной посмеяться, я все равно благодарен ему. За то, что хотя бы на время он помог мне почувствовать себя полноценным, увидеть какой-то свет впереди и просто порадоваться этому солнечному дню. (Всем, с горечью.) А вас мне просто жаль. Потому что в вас я не вижу веры. Самого важного для меня. А вижу только целесообразность и прагматичность. Без которых в наши дни обойтись действительно трудно. Но которые не в силах сделать вас столь же счастливыми, как настоящее светлое чувство.
Лаврентьев несколько секунд смотрит на Макарова искоса, с сомнением. Затем разочарованно вздыхает, подняв брови. Безнадежно качая головой, молча идет к столу, садится, открывает бутылку водки, разливает.
СОШНИКОВ (после паузы, глядя на Лаврентьева с неуверенной усмешкой). Да уж. Тяжелый случай.
Рушевич не сводит глаз с Макарова. На его лице проступили многочисленные, незаметные ранее морщины.
Макаров подходит к Вике. Та стоит, опустив взгляд, лицо кажется потерянным.
МАКАРОВ (тихо). Ну а ты хочешь что-нибудь сказать, прежде чем я уйду?
Вика тут же поднимает глаза на него, в них смутная тревога.
ВИКА. Я не хочу, чтобы ты уходил. (Помедлив.) Ты - мой подарок.
МАКАРОВ (грустно усмехнувшись). Я не могу быть твоим подарком. Даже в день рождения. Увы. Я живой человек.
ВИКА (с беспокойством в голосе, торопливо). К чёрту день рождения, он еще нескоро, и дело не в нем. Ты - мой подарок. Ты мне нужен. Не как предмет, а как человек. Как добрый, искренний, преданный друг. Как тот, кто может чувствовать и слышать.
МАКАРОВ (хмуро). У тебя достаточно друзей. Слышала бы ты, что они здесь про тебя наговорили.
ВИКА (громче, захлебываясь от волнения). Мне наплевать на это. Слова вообще сильно переоценивают. Хотя они - всего лишь красивая упаковка, в которой почти всегда нет ничего, кроме стремления покрасоваться и что-то с этого поиметь. Сколько мне довелось услышать разнообразной болтовни - сколько комплиментов, предложений, обещаний... (Бросая взгляд в сторону Лаврентьева). Сколько увещеваний и нотаций... (Снова Макарову.) И все это не стоило ровным счетом ничего! Мой папа сделал карьеру на правильных словах, на лозунгах, и кое-кто до сих пор ему верит. Но не я. Я уже давно не верю словам и потому не обращаю внимания на то, что обо мне говорят. (Переводит дух, спокойнее.) И все же я человек. Я женщина. Я не могу перестать надеяться, не могу не верить в то, что на свете еще остался кто-то, кто не лжет. Ты здесь, потому что я этого захотела. Да, это я все придумала. И я уговорила моих друзей помочь мне. Но не ради того, чтобы над тобой посмеяться. Мне хотелось убедиться, что ты такой, каким я тебя вообразила во время наших телефонных разговоров. Что ты не прячешься за красивыми словами и не пытаешься казаться передо мной лучше. Что твои слова о жене, о чувствах, об одиночестве - не просто маска болтливого и ни на что, кроме причитаний, не способного интеллигента. Да, мой план был по-своему жестоким. И когда я взяла ключ от машины и оставила вас одних, то пожалела, что затеяла все это. Но я должна была довести начатое до конца. Я не умею останавливаться на полпути. Прости, такая уж я есть. Мне важно было узнать, как ты поведешь себя. (После небольшой паузы, осторожно.) И еще мне хотелось тебя встряхнуть. Попытаться сделать так, чтобы ты взглянул на свою жизнь по-новому. Оценил ее ценность и хрупкость. Определился с направлением, что-то понял для себя... И если это удалось, то мы старались не зря. (Замолкает, отводит взгляд.) А теперь... Что ж, ты имеешь право быть сердитым на меня и на ребят. Имеешь право уйти сейчас, если хочешь. И больше никогда не позвонить, не прийти ко мне. Мне будет жаль. Действительно жаль. Но я пойму.
Вика делает паузу, тяжело вздыхает. Затем задумчиво оглядывается на Лаврентьева, Сошникова и Рушевича. Вдруг она вспоминает что-то, и на ее лице вспыхивает озорная улыбка.
ВИКА. А противоядие-то нашли?
СОШНИКОВ (удивленно). А оно было?
Вика с улыбкой поднимает с пола стул, ставит под люстру, встает на него. Тянется к одной из чашечек со светильником.
СОШНИКОВ (сокрушенно). Ах ты, черт. Про люстру-то я и забыл.
ЛАВРЕНТЬЕВ (усмехается). Ты всегда был балбесом. Только рубашки рвать и умеешь.
СОШНИКОВ (с притворной строгостью). Это пусть тебя девочки нежно под музыку раздевают.
Лаврентьев лениво хмыкает.
Вика слезает со стула. В ее руке конфета. Робко улыбаясь, Вика протягивает ее Макарову.
ВИКА. Я хочу подарить ее тебе. Ты заслуживаешь этот подарок. Возьми. Надеюсь, вспомнишь обо мне, когда будешь разворачивать фантик.
Пауза.
Наконец, Макаров, не глядя ни на кого, медленно подходит к стулу, на котором оставил пиджак и галстук. В тишине неторопливо одевается, приглаживает волосы. Берет со стола мобильник, кладет в карман. Смотрит на часы.
Молча идет в сторону прихожей.
Останавливается на пороге. Через дверной проем вглядывается в полумрак прихожей, где едва различима входная дверь. Какое-то время стоит без движения.
Нерешительно оборачивается. Скользит взглядом по лицам Лаврентьева, Сошникова, Рушевича. Все они следят за ним внимательно, без улыбок.
Поворачивается к Вике. Смотрит ей в глаза. Долго, пытливо, недоверчиво.
Она смотрит на него с надеждой.
Занавес.
Март-апрель 2009