Мой отец не такой дурак был – сына в университет отдавать, чтоб из себя в городе барина корчил, по борделям ходил да чеки подписывал
Борис Пастернак
«Доктор Живаго»
Имя «Маша» с юных чудесных времен отзывается в моей душе торжественным аккордом – эдакая ладогармоническая система расширенного мажора и минора, в которой мелодизация фактуры приводит к возникновению нетрадиционных функциональных связей между многозвучиями всех ступеней лада…
Впрочем, не будем зацикливаться на технических подробностях.
Встречаются в жизни и более юмористические, на мой взгляд, имена. «Я фея. Зовут меня Галлюцинация. Можно просто Галя». «Слепая Ира не видит сыра». «Броня крепка, и Таньки наши быстры». Или – Наташа… Когда-то я коллекционировал анекдоты, заканчивающиеся фразой: «Я – Наташа»…
Но Маша… Сейчас, когда я уже взрослый кабальеро, так случилось, что у меня много знакомых Маш, да каких!.. Но расскажу я вам об одной. С которой не виделся лет 20. И не знаю – жива ль еще… И вообще – она тут с боку припеку…
Я, как обычно, виноват во всем сам.
Итак, жила-была-работала на факультете РФЭ БГУ такая преподша – Машка. Фамилию имела – Хомич, а отчество… Ну, как-то, чтоб не соврать – Ивановна, что ли…
Женщина она была пожилая, жизнью траченная, и потому молодые и цветущие радиофизики ее, скорее, раздражали. Как следствие, предмет ее – оптика – был полновесным камнем, о который фатально споткнулись на Дороге Знаний столь многие достойные…
А тут я, мальчишка двадцатисосколькитотамлетний, год назад вернувшийся из армии…
Да, было тогда у нашей Родины такое трудное время, так ополчились и наседали со всех сторон злые враги, что даже студенты, даже из ВУЗов с военной кафедрой бросали все и шли Отчизну защищать.
Ну, защитил я, значит, вернулся на второй курс и бросился привыкать к гражданской жизни. Так год и просвистел, а курс запомнился как «курс реабилитации»…
Налетел май. Как там было у поэта: первые грозы, последние звонки… дни длиннее, юбки короче…
Обрушился май. Раскричался в Роще соловей. «Моё! Моё!» – орал он из куста возле автобусной остановки. Не знаю уж, как у других, но когда я проходил мимо с футбольным мячом, сумкой пива или девичьей талией в руке, эти песни прекрасно очищали голову от мыслей о надвигающейся сессии.
Тем более что начал я ее ошеломляюще! Сейчас уж не помню как и что, но – мне удалось сдать первый зачет с первого раза!
Это заметный случай в моей практике.
Ох и ах, качаю я сейчас головой – мне бы прислушаться, воспринять как знак… Хотя, конечно, в оправдание юному и бестолковому мне, стоит признать – судьба отлично маскировала свои коварные планы… И вообще, если Махмуды поджигают – значит, это кому-нибудь нужно?
Все шло по маслу. Оранжевая моя зачетка уверенно тяжелела, предмет сдавался не более чем с третьего раза, так что мне, комэску, Герою Со… заслуженному в университетском спорте человеку, даже не приходилось излишне напрягать кафедру физвоспитания…
Оставалась Машка.
Я, всеми мыслями и одной ногой, уже был в стройотряде. Боевой рюкзак скрупулезно снаряжался. Накануне оптики, например, удалось по счастливой случайности приобрести почти без очереди 100 пачек гродненской «Примы» в полосочку… Топи, бездорожье и гнус Архангельской области тянули, манили и жужжали…
§ Второй
Даже интересная и изящно оформленная мысль убаюкивает не поспавшего из-за срочной пьянки студента
интернет
Итак, вечер накануне Ивана Ку… Машки прошел правильно.
Я отринул несколько соблазнительных предложений с биологических этажей, раздобыл список вопросов к экзамену и – подумать только! – вполне вменяемый конспект. Я посвятил этому увлекательному чтиву почти 3 часа – пока организовывался в комнате преферанс с водкой…
Играли недолго. Только солнышко заглянуло в окошко – сразу спать. В нужное время был разбужен (обошлось без поливания водой), надел свой лучший галстук цвета масляного пятна на асфальте, пришел на факультет, улыбаясь встречным девчонкам, и получил «два».
Без вариантов.
Несильно озадачился – заглянул на кафедру физвоспитания, при их любезном посредничестве разжился направлением на пересдачу – с другой группой, на следующий день, – с аппетитом пообедал и отправился играть в футбол.
Вечером снова удалось выдержать характер. Предложения были хоть куда, да настойчивые, да и воздержание, надо признать… Но я не позволил себе срыва. Кроме того, обломился мне почти полный комплект бомб…
Читал я их не без удовольствия – приятно было встречать знакомые буквы, слова, а иногда и целые словосочетания! – пока мой сожитель-соратник Дима организовывал преферанс с водкой.
С этим, правда, не сложилось. Преферансисты разошлись в загулы. Пришлось рубиться с Димой в деберц с пивом…
Утро, галстук, девушки на пути к факультету…
Машка, мягко говоря, удивилась. Долго вертела в руках направление и даже сбегала в деканат. Это позволило паре-тройке разгильдяев спокойно воспользоваться арсеналом шпор-бомб, мне – выставить их за это на пиво, а еще подумать – ну, она ж не дура, поймет, что к чему… И я уже сладко размечтался о белокурых архангелогородках…
Но – то ли она оказалась таки дурой, то ли мудрость народная про гоп и прыжки…
Явилась злая. Посадила меня за отдельный стол, к себе спиной. Выдала для ответа специальную бумагу, чуть ли не с печатью. Да и вообще – залютовала…
Все разгильдяи, воспользовавшиеся с моей помощью арсеналами, завалились – и, конечно, выставили меня за это на пиво.
Ну, и я…
Без вариантов…
Дежурный визит мой на кафедру физвоспитания заставил всех заинтересованных лиц поднапрячься. Пришлось побегать, постоять, вытянув руки по швам с написанной скорбью на лице, потомиться ожиданием…
Когда столовая уже закрылась, получил я вожделенное направление на пересдачу – послезавтра, с последней группой, в последний день сессии. Не пообедав, отправился с разгильдяями на пиво. Вечером не поступило никаких предложений. Пришлось суетиться самому…
День накануне последней попытки я провел просто образцово! Сейчас, даже зажмурившись и наморщив кожу лба, с чистой душой не припомню за все свое студенчество такого длинного, муторного, полного самоотречения и умерщвления плоти дня.
Хотя – время поэтизирует даже поле битвы…
Встал рано, в 11, разогнал всех из комнаты, разложил бумаги – 2 конспекта, пара комплектов бомб, миниатюрные девичьи шпаргалки, список вопросов по билетам… Полюбовался. Быстренько выиграл в нарды у Кости-соседа денег, сходил в столовку и съел очень много пищи – полной холестерина, с высоким содержанием жира… Одно пиво. Часок послеобеденной дремы…
И, как говорил Владимир Ильич – на ошибках, на ошибках и еще раз на ошибках!..
Шло время, смеркалось, друзья и женщины робко заглядывали в дверь – но я их строго прогонял. В полночь вышел из кельи, вызвав любопытные и полные надежд взгляды – но только чтобы раздобыть утюг. Нагладил брюки, поскреб ногтем лучший галстук и с тяжелым, но ясным сердцем – уснул.
Машка, увидев меня, сошла с лица и продолжительно закашлялась. Все разгильдяи, находившиеся в аудитории, насторожились.
Я же был философичен. «Ты успоко-о-о-йся! – это я так зомбировал себя с самого пробуждения. – Ты сделал все, что мог! Теперь делай, что должно – и будь, что будет!»
Получилось. Я был насквозь философичен. Эротически-грустная полуулыбка блуждала в уголках рта…
Я был категорически философичен.
Или дубов.
Машка быстренько оправилась.
Меня быстренько усадили за «мой» стол, задом к миру. Я на удивление быстренько накалякал что-то более-менее наукообразное. Меня быстренько опросили по билету. Увидев, что сопротивляюсь, быстренько – раз: под дых! два: по яйцам! – угомонили дополнительными вопросами. Быстренько нарисовали в бумагах: «неудовлетворительно».
Высокий класс.
Ни одного шанса.
«Да, брат… – поцокали языками на кафедре физвоспитания. – Ну теперь-то что – сессия кончилась… Однако вас, разгильдяев, много, посему через два дня Марья Ивановна назначила официальную пересдачу, с комиссией, для тех, кто до осени тянуть не хочет. Готовься…»
Мимолетно удивившись, что меня причислили к каким-то разгильдяям, я задумался о жизни.
Через 3 дня у меня билет на самолет с серебристым крылом, в рюкзаке целых 100 пачек сигарет – значит, все весьма себе на сегодня неплохо.
С другой стороны, Машка меня уже видеть не может, я определенно вызываю у нее аллергическую реакцию. Удивительно даже – я-то злобы не таил, кукиша в кармане не держал, глаза ей на лекциях и лабах не мозолил, был приветлив и не брюзглив… За что?
А с третьей стороны, я, кабальеро и герой – и с хвостом на осень? Вот стыдоба-то…
Чтобы завуалировать противоречия, раздирающие меня на части, я пустился в прощальное передлетнее турне по биологическому факультету…
Пришлось трудно, тратил себя честно – все-таки не на уик-энд к мамке уезжаю, память о себе хотелось оставить весомую, аж до сентября. Девичья память-то, она, того…
Да вы в курсе.
Поэтому два дня пролетели, как Bugatti Veyron по Троицкому предместью…
По утрам вспоминались строки из «Декамерона» – «…он похудел, и высох, и мерз на солнце…» Для подкрепления сил я вытаскивал из-под матраса список вопросов к билетам и пробегал любовными глазами…
И – настал час битвы роковой!
§ Третий
Вообще на курсе к тому времени осталось 22 студента. Один из них был исключен – и впоследствии казнен – за неудачную попытку убийства студента-старшекурсника, второго убили на тренировках, а третий умер от естественных причин – ибо что может быть естественнее смерти от кинжала в сердце?
Рафаэлло Сальваторе
О, Архангельщина – край непуганых болот и нецелованых девок!.. Косяки семги в Северной Двине, «Ласковый май» в сельских клубах, кукурузник как единственное средство коммуникации, узкоколейка, которую мы строили от поселка и до заката…
Размахивая молотом для забивания костылей в шпалы, коий я нежно именовал «альпеншток имени Троцкого», ощущая себя настоящим Павкой Корчагиным, я с грустным содроганием ворочал в памяти свою последнюю встречу с Машкой…
…Комиссия была солидняк. Кроме Машки, присутствовали в полный рост Бовбель с Воротницким – цельных два замдекана. Нашу робкую стайку – десяток разгильдяев и меня – рассадили всех разом в помещении для лабораторных работ. То есть, наши беззащитные бока с карманами, набитыми шпаргалками, и наши беспомощные задницы с бомбами, заткнутыми за брючные ремни, оказались под пристальным всеобщим обозрением…
Впрочем, для меня это оказалось фиолетово – я, аки принц и главный подозреваемый, был сразу препровожден пред светлые очи – к ответу в форме свободной беседы за оптическую жизнь.
Мы обменялись для начала несколькими вескими основополагающими замечаниями. Я был довольно боек и порывался принимать участие в беседе на равных. Высокому собранию сие не понравилось, и мне принялись сбивать дыхалку и прессинговать по всему полю. Я по возможности придерживался принципа «fair play», но ложные финты, замахи и тактика мелкого фола прижали меня к воротам. Судейская бригада, ко всему, оказалась явно коррумпирована, так что все кончилось высосанным из пальца пенальти и красной карточкой.
Плэй – офф…
…При этих воспоминаниях альпеншток имени Троцкого в моих руках наливался яростной силой – и костыль вколачивался в шпалу с одного удара!
Высокий класс, между прочим.
Лето, как любая радость, склонно подходить к концу. Заведя узкоколейку в непроходимые топи, а также перевернув другие горы и достав с неба остальные звезды, мы ехали домой, оставляя на местах героических подвигов заплаканные девичьи глаза. Бабла было немеряно, теплые края изнывали от предвкушения нашей встречи… Словом – весь мир был в кармане.
Почти.
Потому что на моем сияющем небосводе громоздилась темная туча по имени Машка.
Она выглядела свежо и подрумяненно. Улыбнулась, осведомилась – как жизнь молодая?
Мы – я и два разгильдяя, Малыш и Шайба – насторожились. Однако, уютный милый кабинет физпрактикума, набитый железными ящиками с загадочными тумблерами и стрелками, с лампами, линзами и проводами, а также прочей множественной неописуемой хренотенью, включая битую в боях мебель – вся эта картина, гарантирующая счастливую будущность человеческой цивилизации, мигом привела нас в знакомое нужное состояние «Жажда Победы Любой Ценой», отягощенное адреналиновым вбросом.
Ну, не мужчинам рассказывать…
Я, в целом, чувствовал себя неплохо.
Общага была еще пуста – редкие силуэты тревожили по вечерам гулкие коридоры. А уж чтоб этот силуэт оказался женским…
Нормально я себя чувствовал. Нешуточно. Того и гляди, выгонят, нахрен, блин…
Полтора дня просматривал свои измятые бумаги, которые какого-то непонятного рожна свозил в путешествие по Советскому Союзу. С теплотой перечитал список вопросов к билетам. Он уже казался знакомым, почти родным, а в минуты просветления перед моим мысленным взором вставала за этими лаконичными строчками вся могучая наука ОПТИКА – необъятная, целокупная и непостижимая…
В общем, если смотреть правде в глаза, сел я за Великую и Ужасную оптику, как за Библию. Ибо, если мне удастся… Уйди! Уйди, окаянная! Не искушай шрамированную душу…
Я просто взял – и запретил себе мечтать об этой вожделе-е-енной троечке…
Нет, ну разумеется, я, с моей таки мечтательной натурой, просто не мог мысленно десятки раз не провоображать грядущую встречу на ринге. Скажу вам по секрету – какой я каждый раз оказывался молодец!.. А когда сгущался ночной сумрак и полночные нетопыри принимались шастать над Рощей, меня обуивало меланхолическое настроение, и тогда я писал героические стихи. Типа –
Завтра в бой – роковой, чумовой и, наверно, последний!
Тишина, словно пробка, заткнула во мне мой Содом,
Но забыла про сон. И остался он где-то в передней.
Мне осталось дышать. И забыть о себе – молодом…
Ладно, лирика это. Вернемся к делу.
Машку было трудно узнать. Рассадив нас по простреливаемым местам, она порхала между столами, копалась в объемистой своей сумке, напоминающей хозяйственную авоську, отделанную бархатом, щебетала с кураторшей моей группы и отрешенным, как обычно, Бовбелем (это такая нынче была комиссия), и, в качестве апофегея, подмигнув, предложила нам тащить билеты прямо из черных сумчатых глубин!
Фокусница, [непереводимое идиоматическое выражение]!
Томно мне стало при этом, и даже как-то потливо. Ишь, змея – ей и билеты по столу разложить влом, побыструхе решила расставить точки над нашими «ё»…
Я, как положено, закрыл глаза, повернулся левым боком, поджал правую ногу, засунул правую руку в задний карман брюк и левой рукой, отсчитав в уме до 13-и, потянул билет.
«Номер 7», – сообщил я экзекуторам, а внутри будто разорвалась нагретая бутылка пива. Аж в голову ударило!
Первая дюжина билетов – мечта поэта!..
Я уселся на место, чуть не промахнувшись мимо стула, выхватил ручку, как шпагу…
Теплое, ласковое, благодатно разлившееся посреди меня пиво вдруг разом заледенело.
Что за черт…
«Макроскопические системы»… «Переходы»… «Неравновесные процессы»…
Чё за бред?!!
Нет.
Неправда.
Где я?
Кто здесь?
Где родные линзы, имеющие силу, с их сферическими аберрациями? Где милый сердцу спектр, подверженный анализу? Дисперсия, сидящая верхом на дифракции и погоняющая интерференцией?
Где это все, уже снящееся мне по ночам?!
Ну я же – здоровый, умный – я же список вопросов к билетам знаю НАИЗУСТЬ…
А-а-а!!!
Ладно…
Ладно…
Это Машка, тварь…
Ну – бли-ин… Ну – залет…
Ладно.
Я, сцуко, не сдамся.
Прощай, универ…
…Тяжелые удары пульса в висках заглушали звуки мира. Я в рвано-лихорадочном темпе дописывал третий лист формата А4, когда кто-то тронул меня за плечо. Я испуганно оглянулся.
За моей спиной стояла Машка с красным трясущимся лицом. Подрагивающим пальцем она тыкала в мои бумаги, вторая рука вцепилась в бюст, как будто ей было или очень плохо, или очень хорошо. В аудитории царило некое неподобающее возбуждение.
Нештатное какое-то.
Оскорбительное.
– Вы, Петрушин… – несправляющимся голосом выговорила Машка. – Вы какой предмет сдаете?
– Где я… – просипел я.
– Ой, мама... – пробулькала Машка. – Не могу…Это же билет по термодинамике… Четвертый курс… В сумке, видимо, перепутались…
Все ржали. Взахлеб. Включая Шайбу с Малышом. Один я сидел и слушал, как все еще замерзшие внутри пласты метафизического пива крошатся и налазят друг на друга, будто при ледоходе…
– И ведь, черт меня побери, на тройку написал! – утирая слезы, сказала Машка. – Ну, Петрушин… Настоящий студент!
…Малыш с Шайбой получили по двойке и вылетели из университета. Я в этот вечер напоил пивом всех посетителей «Шынка у Лявона». А потом уехал в Гурзуф, где уже расслаблялись мои соратники. В первую же ночь мы чуть не угнали баркас, чтоб отпраздновать мой триумф не иначе, как в Турции. И вообще, удивляюсь – как это я не обрушил Аюдаг на Адалары… Наверное, друзья отговорили.
И правда, где им понять настоящий душевный полет?..
P.S. Когда, не прошло и нескольких годков, я добрался до четвертого курса и, соответственно, термодинамики, то пришел на экзамен с весомейшим аргументом…
Но мне – ахринеть! – поставили «два».
Впрочем, это уже совсем другая история…
