ДНЕВНИК СКВЕРНОЙ СКАМЕЙКИ
ИЕРУСАЛИМ
2005
Верстка, корректура Элеонора Гороховская
Художественное оформление Нели Васильницкая
Книга издается в авторской редакции и орфографии
Автор выражает признательность
Федерации Союзов Писателей Израиля
за высокую оценку его книги,
Отделу содействия литературе и искусству Министерства Абсорбции
и фондам Taldor Group и Apotropus
Дневник Скверной Скамейки / Валентин Кобяков. Роман: М.– Т-А: «Книга-Сэфер», 2005 – 408 стр.
ISBN – 7288 – 12 – 6
Герои книги Валентина Кобякова, относятся к поколению, на чью зрелость выпало время распада империи, смена эпох и идеалов, эмиграция с ее неизбежными проблемами и потерями… Но написан роман гротескно, со свойственным автору особым чувством юмора и обостренным восприятием действительности. А повествование ведется от имени… скамейки-эмигрантки!
Издательство «Книга – Сэфер», Москва – Тель-Авив
(972)0545 318 933
ISBN – 7288 – 12 – 6
© Валентин Кобяков, 2005
Со-Редактор — Читателю
Вы, уважаемый Читатель, взяли в руки совершенно необычную книгу. «Дневник Скверной Скамейки» — трижды перекодированный текст. Да и текстом назвать то, что он являл собой изначально, — большая натяжка. Не меньшая натяжка и то, что себя я назвал Редактором, и эта натяжка не тончает из-за того, что присобачил я к «редактору» приставку «со-». Точнее было бы назвать мне себя Техническим Редактором «Дневника», но тогда мои пояснения этого звания стали бы еще более пространными, а значит, для Вас весьма утомительными, если не сказать (не приведи Господь!) уморительными.
Итак. То, из чего, в конце концов, вызрел «Дневник Скверной Скамейки», я бы обозвал сопутствующим эффектом, побочным продуктом и даже отходами (не отбросами!) производства. Хотя — производства ли?.. Нет! не дам себе увязнуть.
Итак, итак! Путем долгих научно-практических исследований и даже, не испугаюсь этого понятия, — изысканий, я сделал открытие, а следом создал новое, уникальное направление в социо-лингвистике, именуемое мною (пока! временно!! и весьма условно!!!) социо-био-лингвистикой. Нет! нет! В дебри Вас не потащу!
Итак! Итак-итак! Мое открытие — это создание методики и инструментария общения человека с растительным миром, то бишь с флорой. Правда, пока это общение лишь с единственным представителем этого мира — с конкретной пальмой, а если иметь в виду ее героиней (одной из) «Дневника», то — с Пальмой. Язык, на котором я общался с Пальмой, так же еще не имеет научного названия, а рабочее, техническое — lingua palma (язык пальмы). И снова неточность: язык (если очень упрощенно) — это знаковая система и речевое средство коммуникации, исторически сложившееся в конкретном социуме. Так что то, что я имел с Пальмой, — скорее «речь» (опять же — с большой натяжкой), т.е. конкретное «говорение» в форме внутреннего проговаривания, а при его восприятии и другим субъектом, выполняющее и коммуникативные функции. Не понятно? — Великолепно! Этого я и добивался.
Короче. На обнаруженном мною у Пальмы идиолекте (это не ругательство, а всего лишь термин, означающий — язык /речь/ отдельной личности), или myslekt-е («мысле-речи») она мне и по-ведала и свою историю, и жизнь и судьбу парковой скамьи, волей провидения ставшей Скверной Скамейкой. Пальма же, в свою очередь, общалась со Скамейкой на ином мыслекте, мне (пока!) неведомом.
Дальше. Повествование Пальмы я зафиксировал на бумаге, скажем, стенографией, специально мною разработанной, затем перекодировал на человеческие язык и речь и ввел в Память своего железного друга — Ютера. И оставил «до лучших времен», окунувшись по макушку в свои исследования. Как вдруг во Всемирную Паутину прорвался очередной террорист — Свирепый Вирус, который поразил и сожрал много чего. А среди прочего у меня — значительно повредил и файлы «Дневника». Восстанавливать утраченное по своим «тайнописям» мне было недосуг. Подвернулся товарищ мой — некий Вэ Ка, который, на его несчастье, еще и писатель. Я и сбагрил ему огрызки этого самого «Дневника», нарочно проиграв их в карты. Мы сыграли с ним сто партий «в дураки», и счет вышел 51 к 49-и в его пользу.
Так что, Дорогой Читатель, я не отвечаю ни за одно слово из тех, что доведется тебе здесь встретить и попробовать на зуб и язык.
С непременным уважением!
Самуил Вайсблюм —
доктор социобиолингвистики, профессор
Со-Автор — Читателю и (чуть!) Со-Редактору
Дорогой, уже замордованный Со-Редактором Самуилом Читатель! Все, сказанное доктором Вайсблюмом, кристальная правда. Почти. За мизерным исключением. Так уважаемый профессор, мягко говоря, слегка погрешил против истины, сказав, что проиграл мне «Дневник» «в дураки» нарочно и с минимальным разрывом в счете. Разрыв в счете составил три пункта в (естественно!) мою пользу, и редко когда в наших с ним «дурашных» баталиях бывало иначе.
Да, я получил в полное свое право подготовить «Дневник» к публикации. А получил я, по существу, «подстрочник» да еще и изрядно подпорченный нетвирусом. Утраченными оказались и некоторые фрагменты, и целые файлы. Работая с текстом, я по-зволил себе «отсебятину», лишь «восстановив» кое-где фиксацию погоды и дав легкие к ней и иным незначительным моментам комментарии. И все это, как мне кажется, абсолютно в стиле… В чьем же, однако, стиле, черт побери?!..
Сознаюсь и еще в одном грехе — назвался-то я не со-автором, как в этом вот предуведомлении, а прямо-таки Автором. А что мне было делать? Судите сами — не Скверную же Скамейку или д-ра С.Вайсблюма ставить Автором на обложку книги. С какой стати?!
Не могу отказать себе в удовольствии назвать имена тех, кому сердечно и душевно благодарен за моральную поддержку и взбадривавшую критику в процессе воссоздания «Дневника», за техническую помощь в подготовке его к печати. Д-р Элла Гороховская, Ксения Кобякова, д-р Самуил Шварцбанд, профессор; Юлия Винер, д-р Дина Ратнер — спасибо всем Вам! И желаю Вам всем!
А себе — Вашего пристрастного суда, мой терпеливый Читатель.
С Богом!
В. К.
* * * ================================================================= * * *
Ане, Юле и Ксюше –
моим дочерям.
_____________________________________________________________________________
В аквариуме заводные рыбки
Варьируют безвыходный чертеж.
А за окном тасует город зыбкий
Помятую колоду рыл и рож.
Довид Кнут
Часть первая
СЛИПВАГУАД
Белье еще можно выстирать,
Но не разгладить кожи.
Иосиф Бродский
1999 год. День последний
—А что! — сказала я себе. — Стою на сквере сто лет, столько всего и всякого видела, слышала, пережила и передумала… В других скверах и парках меняют нас на железные. Скоро и мой че-ред. И так вот бесследно… и бесславно... Ну не-е-ет! Нет же!
Пересказывать все, что здесь, вокруг меня происходило целый век, я, конечно же, не собираюсь — не осилю, да и — чую! — времени на это мне не оставлено. А вот зафиксировать… Нет, точнее сказать, этюдировать какие-то картинки дней последнего года этого самого столетия — это-о-о…
И образование позволяет. Слева — университет, да еще и педагогический, справа — дважды гимназия, прямо передо мной — центральная публичная библиотека и театр в единой архитектурной упаковке, за спиной (спинкой) — военная прокуратура при всех властях и режимах… Да, между мной и библиотекой-театром более чем до середины века стоял православный храм, а теперь на месте него, взорванного по велению всемогущих властей в 65-ом, возводится памятник храму — белокаменная часовенка.
Конечно же, образование приобретала я не в этих досточти-мых заведениях, а лишь общаясь с теми, кто в них переполнялся тем да сем. То есть образование мое справедливее назвать самообразованием. Но отсутствие в нем систематичности и системы не исключает его всесторонности и… глубины… Не энциклопедистка я, нет. Но дилетантка — в самом уважительном смысле.
Ближайшее же мое окружение, к моему столетнему огорчению, временами переходящему в отчаяние, немо. То есть ни ближайшие, казалось бы, сородичи, тоже скамейки и тоже сквер-ные, ни семьи кленов, лип и каштанов, сиреней и жасминов, в разное время селившихся на сквере, на мои попытки докричаться на всех сущих языках (по мере их усвоения) не привели к желаемому — лишь нечленораздельные скрипы, шорохи и вздохи. В левом углу сквера поселилась лет сорок назад семейка елей, которые скорее елки, так как тоже абсолютно бездушны и безгласны. А вот среди них чудом оказалась сосенка, теперь уже сосна и да-же Сосна. Так она — единственная, кто хоть как-то меня слышит и с трудом понимает и, главное! — отвечает мне, пусть косноязычно и немногословно, но… отвечает!
А еще собаки, кошки, птицы, бабочки, букашки, муравьи. Они так же, как и все тут, меня не слышат и не понимают, но я-то их понимаю и чувствую, а это уже — не мало…
На площади за театром люди, как и ежегодно в эти дни, установили двадцатиметровую мертвую красавицу-ель, украсили ее пестрыми траурными лентами и неоновыми свечами, назвали Рождественской Елкой и уже неделю как (и еще неделя впереди!) устраивают вокруг нее старые и новые ритуальные шабаши.
Сегодня, за весь день, никто не то что не сидел у меня на коленях — даже не присел на минуту, как, впрочем, и к моим безгласным сородичам по скверу. Оно и понятно — торопятся на встречу с новым счастьем.
На мой вопрос «Скоро?», глянув поверх крыши театра, Сосна сонно ответила: «На электронных не вижу, а на электрических… через три минуты».
Нетерпеливые хлопки и взрывы петард, изредка и порознь звучавшие и сегодня весь день и уже недели дветри до того (пацанва репетировала), сгустились, стали сливаться в нестройные аккорды. Гомон толпы на площади за театром усилился. Свет фонарей на сквере потускнел в сполохах беспрерывно расцвечивающих небо фейерверков…
/продолжение воспоследует/