Царапал обоняние стеклу.
На цыпочках морфей от переулка
неспешно крался в дня открытый люк,
где люди, словно винтики, терялись,
раз откричал будильник, как петух.
И сонные, как сон, теплоцентрали
пиликали по города хребту.
…подушки холодили под глазами
лиловые, как море, синяки.
Рассвет стыдливо принимал экзамен –
разбросанные блузы и носки,
чаинки, что в посудине щербатой,
как девочки, легонько обнялись,
пружин похмелье (их тошнило ватой)
и потолка уже невинный лист…
Пока скрипели, кажется, ступени,
пока за дверью чуть скандалил лифт,
венчала лампа, будто бы священник,
ненужным светом, что дрожит-сипит,
качанье дома… Дом скрипел зубами
и ставнями, не смея взять взаймы
ту нежность, что мы вырастили сами,
ту выдержку, что отложили мы.
Дом отставал. Дом больно ранью жалил.
Дышал в окно бульон (туман вскипел).
Мы шли на дно. И мы вовсю дышали
на зеркальца любви, в озёра тел.
Рассвет писал в зачётке: семь. Проспали.
Смешно зеркалят. Жизненно больны.
И сонные, как день, теплоцентрали
срывали одеяла со спины.
