Мы помним поле Куликово –
«вот только не было б войны»...
, . . . . . .
Мы сбрасывали те оковы,
которым не было цены!
И каждый мнил себя героем
у телевизора... и вот
пришел, и обагрился кровью
к нам девяносто третий год...
Какой октябрь! Как славно пили!
Уже и цены отпустили,
когда талоны отменили
и мы плясали гопака!
Мы не хохлы и не буржуи,
но, Боже правый! как надули
и умного, и дурака.
Интеллигенты жадной сворой
перевернуть грозились горы,
что ни придурок – то талант!
Придурок – он всегда при деле,
а умники не доглядели,
трехцветный лобызая бант.
За долгожданную свободу,
не заплативши ни шиша,
хотели бедные уроды
остаться вовсе без гроша,
потом продать свою квартиру,
продефилировать по миру –
потом по свалкам и сортирам,
отныне - в качестве бомжа...
Сегодня бомж, а завтра труп ты,
ты в целлофановой скорлупке,
и ни креста, и ни зарубки
на грязном столбике в ногах...
Не человек ты – просто номер,
тебя никто уже не помнит,
ведь ты еще при жизни помер!
Все скроет белая пурга...
. . . . . . .
II
Быть русским – это, значит, драться,
не просто драться – на войне!
Да я душой готов прижаться
к той, к Петроградской стороне!
К моей убогой коммуналке,
к моим оставленным друзьям!
Мы нынче врозь? Мне очень жалко.
Да, врозь, но все-таки не я!
Да, я готов прижаться сердцем,
хоть с автоматом на весу,
пусть не симфонию, а скерцо
к твоим ладоням принесу.
Ты только разреши, попробуй...
Я только верен, я живой
и выбираюсь на дорогу,
и все свое тащу с собой.
Там, позади толпа ярится,
безумствуя и клокоча
слюной...
а я хочу напиться
из заповедного ключа,
я жил как крот, умру как воин,
умру – как я тебя просил,
и не собой обеспокоен,
но мало остается сил...
увы! ни времени, ни денег
нам не хватало никогда.
И в самый чистый понедельник
случалась чорная беда.
Нам, невезучим от природы,
нам, горько пьющим от тоски –
повадки чуждого народа,
казалось, чуточку близки.
Еще хотелось приодеться,
напялить радужный ярлык...
Увы! К такому интермеццо
я почему-то не привык...
III
Да, я солдат! И повторяю,
и скажут тысячи со мной:
– Отчизну мы не потеряли!
А дядя Сэм – ступай домой.
Гляди, в пути не заплутайся,
у нас такие, брат, леса,
у нас такие ипостаси
и каждый вечер чудеса...
Мы понимаем, вам не сладко:
В Гудзоне убыло воды...
там, говорят, одни мулатки...
там, говорят, одни жиды!
У нас свои случались драмы –
тот, понимаешь, из-за дамы...
другой, как образец рекламы,
подходит, цацками звеня,
и молвит, не моргнув очами,
– Ребята! «Не Москва ль за нами?»
Москва пока еще над нами...
за нами – Родина моя.
. . . . . . .
За нами ты, душа живая,
душа народа моего!
Мы ничего не забываем,
и не прощаем ничего.
Привыкли.
Назови годину,
что б было нам не горячо?
Где есть земля – найдутся спины,
где есть друзья – найдем плечо.
Здесь молодые думкой стары,
я их за это не виню...
Один – купаться на Канары.
Другой, как водится, в Чечню...
Рука привыкнет к автомату,
глаза не разъедает дым.
Всех привилегий у солдата –
навек остаться молодым!
Зайдутся плачем мать и сестры,
займется пламенем свеча...
В моей груди огни погоста
и сапогов его печать...
Твоим сынам, моя Россия,
тревожный сон, тяжелый крест.
Твоим Иудам – по осине, –
их целый лес, их целый лес...
И это Ты, моя Отчизна,
страна святых, приют воров?.
Конец войны. Начало жизни.
И Божьей Матери покров.
. . . . . . .
IV
Раз ты солдат – ты должен драться,
иначе нам не победить.
Тебе ли? русичу бояться?
когда за окнами смердит?
Когда смердит с телеэкрана,
когда старик, скрывая раны,
украдкой оботрет слезу?
А может впрямь, – у них ОМОНы,
менты, бандиты, миллионы?
ПУСКАЙ ПОПРОБУЮТ НА ЗУБ!
И раньше мы стояли в поле –
плевать на выслугу и чин!
Ты, фронтовик и алкоголик,
за что героя получил?
Нас жизнь учила не по книгам –
поговори с пилотом МИГа, –
поведает о двух словах,
что нас хоронят не в скафандрах –
как паразитов в палисандрах, –
хоронят в цинковых гробах...
. . . . . . .
. . . . . . .
Не полно ли? Ведь мне так сладко,
так хочется воспоминать
сырой рюкзак и борт палатки,
и удивительную гладь
воды... как сон, как звон гитары
и ночи синие, и дни
я вспоминаю... Нет, недаром
со мной товарищи мои.
Нас жизнь учила не по книгам
и, кажется, дала ответ.
Здесь начинается интрига,
нам было по семнадцать лет...
Октябрь в лицо дождями капал –
достойнейший из горемык, –
мы стали осторожней в лапах
колючей пригородной тьмы.
Мы стали пристальнее, строже
и осмотрительнее, и –
мы мудрецы, нас думы гложут
и понимают воробьи
за все, за пригорошни крошек,
за поклонение огню,
который в ночь, как в воду брошен,
где даже дна не достают,
где борт о борт не стукнет глухо,
и не ударится в причал –
там проходили мы, без звука,
чтобы никто не замечал...
дни начинали не с газеты,
а ночи не с календаря –
мы, разбазарившие лето,
и получается – не зря!
нас только ели укрывали,
на нас наталкивались пни...
Мы НИКОГДА не забывали
родной нехоженой земли.
. . . . . . .
. . . . . . .
V
Лежит земля моя под снегом –
большая, сильная земля...
Подумать – где я только не был!?
А получается – не я.
Теперь, судьбу свою итожа,
не собираясь на покой,
я знаю – был один похожий,
он шел нетореной тропой.
Он верил, что родятся дети
от полыхания огня,
и был за жизнь мою в ответе,
но лишь похожим на меня.
Он жил в душе моей, стократно
в электризованном раю
твердил: ты предал демократам
больную Родину свою!
Ты предал все, что было свято,
что создавалось на века,
поверил дедушке с Арбата
и превратился в дурака.
Ты думаешь, что это просто?
Сквозные ночи напролет,
суровый стих и окна РОСТа,
когда поэзия поет?
Когда она тебе, внимая,
как не рожденное дитя...
Когда подонки оплевали
и слюни брызгами летят?
. . . . . . .
. . . . . . .
VI
Вы обожрались, вам плевать,
до одуренья, до икоты, –
вам говорить...
А нам – пахать,
мы только начали работу!
Мы верим в труд,
мы верим в честь,
в любовь,
у нас стальные жилы!
Вы народились, чтобы есть
и пить, что б голову кружило.
Мы созидаем наш Союз.
Свободных.
Сильных.
Безкорыстных.
Вы – жрете то, что подают
и разбегаетесь, как крысы.
Союз свободного труда!
На удивление,
на зависть
построим здание,
тогда –
придет черед и ваших задниц!
Да, я солдат! Нас тьмы и тьмы!
Мы презираем блеск регалий.
Есть только Русь, которой мы
с тобой на верность присягали.
* * *