Вы рисовали, не спеша,
Глядели пристально и жестко,
И острый нож карандаша
Вскрывал пласты в листе наброска.
Был каждый из набросков зол
И до обидного развязен,
Предельно точен, как глагол,
И в то же время безобразен.
А я, позируя, сидел,
Себя ругая зло и глухо,
И с отвращением глядел
На нарисованное ухо.
Обманом засадив в тиски
Средневекового обряда,
На равномерные куски
Меня делили Ваши взгляды.
Тупей затылок, блин — анфас,
Отдельно — мертвые глазницы
Щербатый рот, пугливый глаз
И острый профиль хищной птицы,
Бровей косматые валы,
А на губах печать измены,
Из плеч — не руки, а стволы
Несут распущенные вены.
И вдруг, как свежая струя,
Ваш возглас: "Кажется, готово!"
Вы повернули лист, и я
На нем увидел лик святого.
Напрасно я на Вас грешил
И клял наброски очумело,
В них, добираясь до души,
Вы восемь шкур содрали с тела.
