Декабрь месит грязь московских улиц. Хочется на Гаваи! Пальмы, море, шоколадные женщины... Опять...
Нет. Чайник свистит - сейчас выпью кофе и буду зарабатывать деньги... много. Зачем-зачем - просто буду и все. Черной икры хочется с маслом, о как хочется!..
Леха все время предлагает выпить. А у меня от этого эрекция падает. Он говорит - пусть падает, зато градус повышается. Мне измеряли потом (после падения) - ничего такого...
Смуглые груди. Мне не хватает себя, чтобы накрыть их, спрятать - я просто тону в них, барахтаюсь, задыхаюсь, гребу руками и не знаю - то ли бежать куда, то ли не пытаться даже. Я и не пытаюсь. Себя найти не могу - нет и все. На каждой по сосочку - хочется съесть. Ну не совсем - оставить еще и на завтра, и навсегда... но только все себе и никому.
Леха говорит, что главное - вовремя сбегать в магазин, пока не закрыли. Да, думаю я, на Гаваях тоже магазины, но там пальмы, тепло...
Холодно. Прячется в крышах уходящее солнце, даже не пытаясь подняться. Я знаю, что скоро весна и мне опять будет плохо. Для меня это время потерь.
Когда уходил тот поезд, я смотрел ему вслед лет пять - не мог понять... Однолюб... - дурак, придурок, идиот! Сколько их стучалось потом в дверь - но я не верил, что меня можно любить.
Я еще пытался оживить какие-то воспоминания, чтобы найти в себе силы жить. Надежды, мечты, клятвы, друзей... Мы были романтиками, мы не сидели в подвалах, а парили над землей (какое-то время). Потом суета засосала каждого в свою воронку. Планов громадье превратилось в добывание пищи, шкафов, джинсов, чешских туфель... Мы потеряли себя и друг друга.
Лешка говорит, что он старый, и я ему верю. Пусть говорит. Мне еще больше, но у меня нет ружья, чтобы застрелиться. Ха! Смешно. В двадцать лет я думал, что доживу до сорока и застрелюсь - чего буду мучиться в таком дряхлом состоянии? Но спасибо стране советов, она давала мне ровно столько, чтобы хватило на единственную мысль - как бы не помереть с голода и одеть сверху, дабы не светить голым задом. А травиться или вешаться в планы мои не входило. Вот и живу себе. Странно даже...
Впереди все равно еще хуже.
Но эта родинка справа на бедре (ну не совсем на бедре)... Мне нравится искать ее под французским бельем. Когда я сползаю с губ на груди, а потом... почти задохнувшись в них, лезу за спину... вниз... еще... ох ты! - Чулки еще с кружавчиками!..
Я пытаюсь закрыть все это - никому чтоб... И все время думаю - неужели меня можно любить? А эти губы говорят: люблю... люблю... люблю...
