Клаузула человечности (59-78) (Рассказ)

Огромный, чёрный Мерседес ждал у входа. Молчаливый водитель-охранник, одетый в строгий, деловой костюм, открыл заднюю дверцу. Лео и Ильф сели.
Водитель, привычным для него движением застегнул ремень безопасности, глянул в зеркальце заднего вида. Меньше секунды Ильфа изучали глаза цвета стали, помещённые на сером, безжизненном лице.
Машина тронулась с места. Ильф стал скучающе осматривать окружающую панораму. Он так и не удосужился пройтись по округе. Всё время он работал и работал. Непонятно зачем, но в больницу бард взял Элву. Лично он комментировал это тем, что она слишком «залежалась» на кресле, и ей не помешало бы размяться.
Лео не был расположен к разговору. Его землянистого цвета лицо превратилось в настоящую маску. Даже складывалось такое ощущение, что его можно было снять, дёрнув за нос, или нажав специальные кнопки за ушами.
Ильф мог бы потрепать художника за плечо, сказать что-то обнадёживающее, но он просто не мог. Именно этим творцы и отличаются от остальных людей. Они верят в невозможное, но принимают неизбежное.
Да, барду было жалко Лео. Умирает не просто любимый человек, а тот, ради которого было сделано всё. Как печально, как жалко. Хотя эти слова не могут выразить то, что испытывает Лео на самом деле. Он делал ради неё всё. Из-за неё он стал самым величайшим из художников. Любая её прихоть была исполнена. И вот теперь всё. Всё заканчивается. Чувства безответны, а значит, они никогда больше не будут вместе. Он будет ходить на её могилку, приносить ей цветы, пока не ляжет рядом одним морозным утром.
– Я встретился с ней в университете, - разорвал гнетущую тишину Лео. Водитель шелохнулся, его тело напряглось, но тут, же расслабилось. Тревога оказалась ложной.
– Я внемлю, - ответил Ильф.
– Раньше я учился на гуманитария, не важно на кого именно. Единственное, что я рисовал, так это неприличные карикатуры на учителей. Весь первый курс я был непримечательным лентяем, не желающим учиться. И когда перешёл на второй курс, с трудом, кстати. Она поступила в этот же университет. – Он ненадолго умолк, при этом его губы сжались, казалось, положи между ними грецкий орех, и он треснет. – Я увидел её, и влюбился. Она была отличницей, активисткой. И мне пришлось привлечь к себе её внимание. Я тоже стал хорошо учиться, участвовать в конкурсах, выставках. Завоёвывать для неё первые места, и так далее. Все свои достижения я посвящал ей.
– Что потом?
– Она тоже хорошо рисовала, и университет послал нас с ней, и наши работы, на выставку начинающих художников  в Праге. Я был счастлив. Целая неделя вместе. Я набрался смелости, и сказал, что она нравиться мне, что всё, что я делаю, я делаю только ради неё. Я излил всё, в надежде, что она поймёт.
Ильф напрягся, сейчас Лео скажет что-то плохое.
– Она сказала, что ей нравиться другой. Я же сказал, что я приехал сюда ради неё. Она ответила, что приехала сюда ради выставки. – Лео издал грустный смешок. – Она ещё попросила меня не плакать.
– И кого же она любила?
– Какого-то выродка, прожигателя жизни, тунеядца. Я знавал его, мог бы сказать, что не стоит и пальчика на её ноге.
Лео сложил руки в замок, и уставился в коврик на полу машины.

Где-то около часа они ехали до больницы. Ильф никогда не видел ничего подобного, но сразу понял, что это нечто привилегированное. Во-первых, здание находилось за городом, и напоминало особняк очень богатого, и параноидального дяди. Здесь было несколько вертолётных площадок, со стоящими на них металлическими стрекозами скорой помощи. Огромное здание белого цвета, пышет новизной, вселяет уверенностью, казалось каждый её кирпичик, источает свет, в котором прячется благородство.
Огорожено всё это было высоким, заросшим специально посаженными кустами забором. Охранники заметили их ещё издали. Два крепких паренька, с винчестерами наперевес встретили их у проходной, преграждая своими телами огромные ворота. Въезд для машины.
Мерседес остановился, и один из охранников подошёл к  водителю. Тот, не говоря ни слова, протянул какие-то бумажки.
Документы, спецпропуск?
Охранник кивнул, и ворота разъехались в сторону.
Внутри было ещё красивее,  ем снаружи. Аккуратный газон, большие, пластиковые окна, причём из некоторых высовывались удивлённые, скучающие и заинтересовавшиеся лица постояльцев.
Постояльцы, - подумал Ильф. – Какое дикое  я нашёл сравнение для больных. Временные, отгороженные, но не лишённые свободы. Отсюда либо туда, либо сюда. Как это в человеческой природе. Отстранять, выгонять из стаи тех, кто замедляет её развитие, кто тянет вниз. Кто мозолит глаза. И вместе с тем, дать попытку им выжить.
Универсальный механизм оправдания своих поступков.
Машина тем временем остановилась у главного входа  в здание, где их уже поджидала медсестра. Вся по западным меркам. От крутых бёдер и пышной груди, до короткого белого халатика, косы и красного креста над левым соском. И ещё стетоскоп вокруг шеи, вероятнее всего для эротичности.
Ильф и Лео вылезли из машины. Элва была за спиной. Подул ветер, и бард почувствовал, как недовольно вибрируют её струны. Дико, но гитара боялась простыть и потерять голос.
Ильф хмыкнул. Он медленно, отождествляет её с человеком. Хотя она гораздо большее, чем человек.
– Рада приветствовать вас, - ответила белозубая медсестра, оценивающе осмотрев посетителей. – Вы, наверное, к Светлане.
– Иначе бы вы не стояли здесь, я правильно полагаю? – мрачно ответил Лео.
– Простая предосторожность, - медсестра вскинула руки в защищающемся жесте. – Следуйте за мной.
В чём плюс высокооплачиваемого персонала от высококвалифицированного, так это  в том, что они хоть и будучи медицински не грамоты, при всём этом сама вежливость.
Настоящих лечащих врачей и прочий медперсонал видимо держат подальше от «навещающих», дабы те грубостью и занятостью своими, не понизили бюджет больницы.
Внутри здания всё блистало жемчужной чистотой. С пола, в буквальном смысле, можно было есть. И что самое интересное, не было той толкучки, тех очередей, недовольных вскриков, что присутствовали в обычной приёмной.
И не было больных, бродящих по коридору. Здесь они боги, и если чего-то захотят, то вся больница извернется, чтобы им это доставить.
Роскошный лифт, оснащённый телефоном, непонятно для каких причин, доставил их на четвёртый этаж.
Здание, кстати было шестиэтажным.
Затем лабиринт из коридоров, где через каждые пять метров, стоят удобные диванчики, кресла, а на стенах висят домашние кинотеатры. И вот, наконец, они пришли к этой двери.
Лео остановился. Ильф, следовавший всё это время за ним, и глазевший по сторонам, из-за резкой остановки, ударился ему в спину. Тот даже не заметил, а Ильф чудом не упал на Элву, вместо этого, лишь немного побалансировал, смешно махая руками.
Медсестра  в недоумении, уставилась на Лео глазами блондинки.
Лео не замечал этого, сейчас, он не замечал ничего. Потому что не было ничего кроме его глаза, сердца и это двери. И её, за ней.
Всё погружалось во мрак. Лео прикрыл глаза. Сквозь закрытые веки, художник ощущал, как пульсирует дверь. Податливая, тёплая, будто живая. Наверное, это и была настоящая магия.
Там, за этим барьером она. Пройди этот портал, и ты попадёшь в совершенно другой мир. В тот мир, которого ты так долго боялся, которого ты так страшился, которого ты так избегал, и к которому ты так стремился. Ты жаждал, алчил его, ты хотел быть там, но не мог. Она бы убила тебя. Огромной ладонью, счастье бы припечатало тебя к земле этого мира.
Никогда Адам и Ева не вернуться в Эдем, а ты можешь. Ты можешь прийти туда, потому что никогда там не был.
Сделай шаг, оттолкни дверь, войди и увидь…
Лео открыл дверь. Он был в её комнате. Или как это называется? Палата?
Ильф и медсестра остались за дверью.
Спасибо.
Здесь пахло лекарствами и деньгами. Дорогой интерьер, огромные окна, дающие много света. Телевизор, во всю стену. Рядом с удобной, компьютеризированной кроватью телефон, ноутбук, и какой-то медицинский агрегат, который сейчас пикает, и выводит разноцветные линии. От агрегата идёт множество шнуров и трубок, которые змейками заползают под одеялом, и как понял Лео, заканчиваются в ней.
Света лежит на кровати. Она и без того была маленькая, а теперь вообще исхудавшая, с болезненной бледнотой. Её прекрасные рыжие волосы были разбросаны по подушке, и сейчас солнечные зайчики купались в них, прыгали, как на батуте, и спускались, скатывались по ним, на солнечных лыжах.
Она заметила Лео. Уголки её прекрасных губ приподнялись, она слабо протянула свою правую ручку к нему. Лео, с невообразимой для его тела грацией метнулся к ней.
– Света, - произнёс он со всей нежностью в голосе, на которую только был способен.
– Лёня, - ответила она.
Её голубые глаза заискрились, то ли от слёз, то ли от боли, которую она сейчас испытывала.
– Так вот, кто всё это время помогал мне, - догадалась она.
– Света, - только и смог снова выдавить из себя Лео. – Говори, прошу тебя, говори, мне так нравиться слышать твой голос.
И действительно. Такая интонация, и такой акцент не встречался ни у одной известной Лео девушки. Света действительно была особенной.
– Скоро я прекращу обременять тебя. – И её улыбка мгновенна, приобрела оттенок грусти.
– Не говори так, ты не обременяешь. Всё ради тебя Света, всё. – Лео чувствовал, как слёзы поднимаются из глубин его души, забирают её частички, и пытаются выпихнуть их наружу. Но он сдерживал себя. Никогда не рыдать перед девушкой, тем более перед ней.
– Ты оказался настоящим, - ответила она. – Как я была слепа.
Лео старался превратиться в монолит. В огромный булыжник, холодный, как айсберг, чёрный, как сердце грешника.
– Да, Света. – Он не верил, что говорит это. – Только я любил тебя, и никто больше.
– Лёня, - протяжно грустно, сказала она. – Была бы я счастлива с тобой?
– Я бы сделал для тебя всё, Света, моя богиня.
– Ты и сейчас сделал для меня всё.
Он прижался лбом, к её ладошке. Его мозг искал ответ. Он не может поступить так, не может, он не может позволить ей…уйти.
– Нет, - ответил он то ли ей, то ли самому себе. – Я ещё не всё сделал. Пока не всё.
Он поднялся, нагнулся над её маленьким тельцем, и поцеловал в лоб.
Вроде бы небрежно, и как само собой разумеющееся. Но нет, когда его губы касались её кожи, то вся его душа, каждая частичка и псевдочастичка…ликовала. Он смог дотронуться  до неё. И теперь, воистину, он сделает всё для неё.
Когда Лео вышел в коридор, Ильф сидел в дальнем его конце, растянувшись на огромном диване. Вокруг него собралась толпа больных. С перебинтованными лицами, или же прикованы к чудаковатому виду аппарату, а некоторые вполне энергичные, и совсем не похожие на больных, они льнули к нему.
Льнули так же, как и огонь льнёт к твоей руки. Как живое существо, как нечто пытающееся войти с тобой в контакт. Как нечто, что притягиваешь ты.
Ильф был частичкой того мира, который они упустили. Если вы думаете, что богатые не болеют, то в глубоко ошибаетесь. Богатство не свалилось им на голову. Оно было добыто ими же. Потом и кровью, костями и плотью. Кого-то прострелили в разборке, кто-то стал, слеп, как крот, или же нервы расшаталась. Самые ужасные заболевания у них. И ужасны они только для них. Каково знать, что имеешь так много, но не успеешь воспользоваться полностью, потому, что умрёшь на несколько лет раньше. То ли дети «закажут», то ли сам съедешь с катушек, и прострелишь себе голову. Вариантов много. Они бояться этого, и знают, что это непреодолимо.
И вот теперь, когда появился бард, в этом месте, которое подтверждало их самое худшее опасение, они льнули к нему. Он вселял в них самое лучшее, что было на Земле. Он вселял в них лучик надежды.
И было это прекрасно
Ильф перебирал струны Элвы, и чудесная мелодия растекалась по больничному коридору. И мелодия эта, как ни странно, удивительно точно подходила для всего этого. Для окружающего. Тихая, ненавящивая, красивая, успокаивающая, но не вгоняющая в дрёму. Самое удивительно и спокойное, что когда-либо кто-то выжимал из гитары.
Ильф не пел, всё-таки здесь нельзя было нарушать общую тишину. Но, в планах Лео было уничтожить это правило.
Художник подошёл поближе. Перед ним стояла какая-то женщина средних лет, в цветном халате и с гладко выбритой головой. Почему-то художник пририсовал ей белые кудри. Возможно, это было чутьё. Она была красива. Сможете представить современную бизнес-леди лысой? Так вот, она была усреднённым типом этих бизнес-лядей...ледь? Она была красивой и холодной…когда-то. Теперь же она была просто больной, лысой и уставшей.
– Вы прекрасно играете, молодой человек, - скала она. – Если бы я встретила вас раньше.
– Если бы я встретил вас чуть раньше, - сказал Ильф, и только Лео, и может быть ещё и Элва, поняла истинную суть слов барда.
Их жизнь заканчивается. С каждым открытием Ала, с каждым взмахом Лиона, а вскоре с каждым мазком Лео. Галатея. Великое и последнее их творение. И Ильф поставит точку, вдохнёт последние краски.
– Нам надо поговорить, Ильф, - тяжело сказал Лео.
Все почувствовали, и одновременно вздрогнули. Хрупкие звуки Элвы, были убиты, раздавлены, разорваны словами Лео. Он прервал музыку, наступил на горло полупесни.
Бард же, замер, как будто бы Лео вырвал его из какого-то транса. Что ж, возможно, так и было.
– А? – переспросил Ильф. Лео заметил, как потускнели зрачки певца, и даже поблек лак на деке Элвы.
– Нам нужно поговорить, - повторил Лео.
Ильф встал, и подошёл к гиганту. Художник же положил руку ему на плечо, и отвёл подальше от больных. Когда они отошли на достаточное расстояние, он даже посмотрел по сторонам, проверив, нет ли кого поблизости, кто может услышать их. Больные не расходились, наоборот, сильнее вытягивали свои шеи, и старались дышать тише.
Все были в надежде, что Ильф останется?
– Как она? – опередил вопрос Лео Ильф.
– Плохо, она умирает, и я этого не хочу. Послушай Лео, я знаю, что ты не хочешь, но что ты сможешь сделать? Не впадай в сумасшествие.
– Я впал в безумие, - Лео даже улыбнулся, подтверждая свои слова. – Но, мне нужно время, чтобы сделать что-то, а времени у меня нет. Но её сможешь спасти ты?
– Сдать кровь? Почку не отдам.
– Прекрати ёрничать, - Лео нахмурился.
– Да, ладно, прости, просто после музыки, всегда хочется шутить и смеяться. Что я могу сделать?
– Ты сыграешь, и вылечишь её музыкой.
– Что? Как?
– Помнишь, что говорил Ал? Энергия входит в Галатею.
– Но мы, же не дома?
– Но энергия моет быть остаться на нас, на нашей одежде, или, же вообще, другой механизм? Ал, всего лишь накарябал знаки, что концентрируют энергию. Понимаешь?
– Нет.
– Энергия везде и повсюду, и ты, через гитару, можешь передавать её. Пропой заклинания.
– Но я не знаю заклинания.
– Ты же пишешь их для оживления Галатеи.
– Но я их пишу очень давно,  и здесь мне тоже надо много думать.
– Всё лучшее – экспромтом.
– Лео, ты дурачишь себя.
– Я хочу быть одурачен, - художник взял Ильфа подмышки, и оторвал его от земли. – Прошу тебя Ильф, пусть существует хотя бы маленький шанс. Но он есть. Молю тебя, помолись за неё.
Ильф посмотрел в глаза гиганта. Два, полных нескончаемой боли и безумия окна в его душу. Боль и безумие – всё это краски его души.
– Хорошо, попробую.
Лео отвёл Ильфа в палату Светы. Закрыл за ним дверь, а сам, прислонившись к противоположной стене, стал ждать. Чего?
Зайдя в палату, Ильф сразу увидел Свету. Точно такая же, как на картинах. Даже, если исключить все те образы, ипостаси, это всё равно будет она.
Он подошёл к ней.
Сотворить заклятие, молитву. Что-то должно вдохновить его.
Он смотрел на её рыжие волосы, что безжизненно лежат на подушки, тусклы, болезненны, как и она сама. Спящая богиня для Лео. Вот, что, значит, любить воистину. Всё, ради одной. Весь мир к её ногам.
Ильф прищурил глаза, но слеза успела выскочить на щёку.
Всё ради одной, как же это прекрасно. Я сделаю всё Лео, ты заслужил это, - подумал или сказал Ильф. Теперь это было не важно.
Важно лишь то, что Элва в руках у барда, а песня, хотя нет, молитва, вырывается из его лёгких.
Кончики пальцев коснулись струн, и пустились по ним в танец. Идеальный бал на лезвиях ножей.
Ильф прикрыл глаза, и чувствовал, как звуки, будто сети, опутывают Свету, проникают в неё, подобно трубкам, но в отличие от оных, устремляются гораздо глубже, врываются в чертоги её безмятежного сна:

Проснись, тебя молю,
Вкуси дневную радость,
Жизнь раздели мою,
Вкуси земную сладость.

Я прожил сотни жизней,
Пока тебя искал,
Сменил сотни отчизн,
И сотни правд познал.

Взываю я сегодня,
К тебе, моя судьба,
Как долго жил тобою,
Твой свет в моих глазах.

Сбрось эти сна оковы,
Открой свои глаза,
Мне вечность быть с тобою,
Участь, так мила.

Взываю в раз последний,
Услышь ты этот стих,
Проснись, очнись Светлана,
Небу со мной взмолись.

Особенность построения заклинания, или лучше назвать это молитвой? Впрочем, не суть важна, потому что теперь Ильф не видел разницы между первым и вторым. Молитва – у победившей секты, а заклинания у сект-аутсайдеров. Суть-то одна.
В молитве всегда нужно чётко понимать, чего ты хочешь. Чтобы понять, что ты хочешь вложить в суть молитвы, нужно понять суть того, ради чего ты эту молитву произносишь.
В данном случае для Светы, это было очень легко. Она пребывает в состоянии сна, и Ильф даже упомянул её имя в конце, дабы молитва не перешла на кого-нибудь другого, находящегося в том же состоянии. И пребывание Ильфа рядом с объектом, коему молитва посвящается, способствовало этому, иначе бы она просто перешла на другую Свету, в каком-нибудь Мухоморске, которая лежит в таком же состоянии.
Всё должно получиться, если энергия действительно осталась на Ильфе и Лео.
Лео открывает дверь, но уже всё равно. В голову барда, будто бы загнали горячий воздух, под высоким давлением. По лицу Лео Ильф понял, что художник испытывает то же самое.
Бард рисует на себе слабую улыбку, пока Элва выскальзывает из рук. Получилось или нет? Нету сил, посмотреть на Свету. Лео пытается поймать Ильфа, который уже начинает заваливаться на спину, но художник сам, еле стоит на ногах. Он спотыкается, и они вместе падают на пол.
Сквозь объятья Морфея, Ильф различал слабые голоса больных. Почему они кричат? И что за странные крики?

Пигмаллион ворвался в башенку Ала. Он практически выбил дверь. От этого, мирно дремавший на стуле алхимик, чуть упал на пол. Причём упал, как куль с мукой, не шелохнулся, не махал руками.
– Что случилось? – спросил Ал, открыв один глаза, и уставившись в потолок, попытки подняться он пока не принимал.
– Она моргнула, - ответил Лион. Его взгляд был безумен, он был поражён до самой крайней грани своего рассудка. – Мы всё делаем правильно.
Ал, очутился на ногах. Он долго, где-то около минуты смотрел на скульптора, как будто бы не доверяя ему, возможно храня надежду на то, что всё это розыгрыш.
– Пойдём, - поманил его Лион рукой.
И Ал, нахмурив брови, пошёл вслед за ним.
Через три минуты они оказались перед ней. В мастерской Лиона. Как же она была прекрасна. Ал, видел её и раньше, мельком проходя за очередной книгой, подправляя символы, или делая замеры. Но он никогда не смотрел на ней просто так. Он никогда не смотрел на неё, ради неё. И это спасало его. До сегодняшнего дня.
Она была прекрасна.
И она была вырезана всего лишь наполовину. Верхняя часть уже была сделана, но тонкий, девичий пояс переходил в глыбу бесформенного мрамора. На вид ей было двадцать лет, идеальные черты лица, треугольный подбородок, ярко вырезанные скулы, большие глаза, аккуратно вырезанный носик, и небольшие, милые ушки. Она улыбалась тонкими, но безукоризненными губами. Благородная худоба, так можно было бы сказать про её комплекцию. Изящная тонкая шея, фигурные плечи, небольшая грудь, узкая талия. Если судить по замыслу Лиона, то у неё будут очень длинные ноги, и широкая тазовая кость. Но то, что было сейчас, тоже вдохновляло и околдовывало.
Ал, вспомнил, что Лион сказал, что она моргает. Он всмотрелся в её мраморные глаза, пока что без зрачков.
Ничего.
– Она больше не моргает? – спросил Ал у скульптора.
– Ты что ослеп? – удивился тот, ещё как моргает.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
Ал, тупо смотрел уже на Лиона.
– Ты шутить надо мной вздумал?
– Да нет же, вон, посмотри.
Ал, вопреки себе, опять посмотрел в эти мраморные глаза. Ничего.
– Обкурился что ли?
– Послушай Ал,…а…я понял, - дошло что-то до Лиона, и он хлопнул себя по покрытому мраморной пылью лбу.
– Что ты понял?
– У тебя же нет такого глазомера, как у меня.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Смотри в её глаза, на её веки, где-то около пяти минут.
Ал, уставился, и всё это время он подозревал Лиона в сумасшествии, а себя в тупости, что повёлся на это. Обвинял, пока сам этого не заметил. Прошло около трёх минут, и Ал, понял, что веки Галатеи опускаются. Медленно, очень медленно, но они движутся, практически не различимо для Ала, но заметно для Лиона.
– Я заметил, - поразился он. – Она движется.
– Да, - Лион улыбался во весь рот. – Движется.
– Только медленно.
– Почему кстати?
– Видимо потому что она ещё камень. У неё другой временной лимит, поэтому она такая…медленная. Пока.
– Пока?
Ал, не стал отвечать, он заметил ещё кое-что. Символы потускнели. Они были нарисованы недавно, но сейчас казалось, будто бы они здесь уже несколько десятилетий, так глубоко они въелись в стены дома.
– Марьяна, - закричал, во всю силу Ал.
Испуганная Марьяна появилась сразу же. Видимо она была в душе, так как её волосы были спрятаны под полотенце, а сама она была одета в коротенький халатик, на ногах были розовые тапочки.
– Что-то случилось? – спросила она с явным беспокойством.
– Где Лео и Ильф, - процедил, сквозь зубы Ал.
– Они куда-то отправились, по делам Лео.
– Узнай где они, и вызови мне машину, мне нужно с ними встретиться.
Марьяна ушла, видимо к телефону, звонить шефу.
– Зачем они тебе? – спросил Лион.
– Хочу поговорить с этими упырями
– О чём?
– Она заморгала из-за них. Они что-то натворили, они взяли часть энергии дома. – Зрачки Ала, расширились от внезапно нахлынувшей на него истины. -  Ильф произнёс заклинание.

Очнувшись, Ильф увидел только белоснежный потолок Светиной палаты. Он лежал вместо неё, на мягкой, удобной кровати. Или койке? Как лучше?
С трудом поднялся, сразу же заметил, что пальцы перебинтованы, причём перебинтованы не слабо. Даже сквозь бинт он чувствовал, что все подушечки разрезаны, чуть ли не до кости.
Элва лежала рядом, но на полу. Перемазана в крови Ильфа, кровь въелась настолько глубоко в отполированную поверхность, что впиталась в гитару навсегда. Судя по запаху, её пытались отмыть спиртом, но это не помогло. Бард дотянулся до неё, положил гитару себе на грудь. Прижался к ней, как маленький, слепой котёнок к большой и всемогущей кошке.
Сделал два глубоких вдоха, и поднялся. Босые ноги коснулись холодного пола, всё тело ныло, а в горле была непередаваемая сухость. Он с трудом сделал пару шагов верёд.
Что произошло? Где Лео и Света, и почему так тихо?
Нечаянно коснулся пальцами струн. Немелодичный звук ударил, как камень из катапульты. Его слух настолько обострился, что ему показалось у него пойдёт кровь из глаз, носа и ушей от этого немелодичного бренчания.
Постоял, подержавшись за голову, вроде бы всё нормализовалось. Пробежался пальцами по стурнам, и действительно, всё вернулось на круги своя. Только сухость в горле напоминала о себе, но ее можно ликвидировать стаканом воды.
Ильф вышел в коридор, услышал хохот и чьи-то счастливые голоса. Пошёл на их звук, как мотылёк летит на огонь.
– Вот ты где, - раздался сзади знакомый голос.
Ильф обернулся.
Алхимик сидел на удобном диванчике, держа в руках пакет с апельсиновым соком. Пакет был открыт и юнец время от времени отхлёбывал от него.
– Хочешь? – не то спросил, не то утвердил Ал, протягивая Ильфу пакет.
Ильф мгновенно присосался к вожделенному содержимому, чувствуя, как божественный сок смягчает его горло, заполнят водой выжженную пустыню, чтобы там когда-то выросли тропические леса, полные влаги и ручьёв.
– Что случилось? – спросил Ильф напившись.
– Заклинание помогло ей, она выздоровела.
– Замечательно.
– Это? Несомненно, хуже другое.
– Что же?
– Ты открыл побочные эффекты этого заклинания.
– Побочные эффекты?
– Сухость в горле, и раны на пальцах.
– И что? Это терпимо.
– В случае Светы, конечно, здесь многого не надо, а вот с Галатеей всё будет куда сложнее?
– Что ты хочешь сказать?
– Чем больше затратим энергии, тем сильнее будет отдача, по-моему, всё просто. – Ал, встал с дивана.
– Она убьёт нас?
– Галатея? Нет. Сила, когда мы оживим её – да.
– Неужели эта сила настолько неуправляема.
– Может она и управляема, но я такого способа не знаю. Кстати, ты также вылечил и всех остальных больных, не только Свету. Фактически, ты лупил по мухе из базуки. Аж Галатея заморгала.
– Как это?
– А так. Ты брал энергию не откуда-нибудь, а напрямую из дома, и теперь она моргает. Медленно конечно, но моргает.
– Как к этому отнёсся Лион?
– Счастлив и потрясен. Он тоже здесь.
– А Лео и Света? Где они?
– Вместе с больными в саду, Лион тоже недалеко. Пошли.
Ильф поплёлся за Алом. Как удивительно место и события меняет человека. Раньше Ильф наблюдал, как алхимик погружается в раздумья, приближаясь к грани аутизма, как он впадает в такой транс, вырвать из которого его практически не реально. Но все, же он находит силы выходить из него, его сознание чудом держится за нить реальности. Ал, страдал от этого, он уходил себя во время принятия пищи, тогда ложка в буквальном смысле останавливалась перед его ртом. Он поэтому никогда не мылся в ванне, только в душе. В ванне он боялся утонуть.
Сейчас же он выглядел более-менее нормальным, обычным. Разве что слегка серьёзен, и странное, глубокое выражение глаз. Казалось, посмотришь в них, и окунёшься в его душу.
Но все, же он выглядел по-иному.
Спустившись на первый этаж, и выйдя через задний ход, они оказались в больничном саду.
Здесь было много деревьев с сочными зелёными листьями. Здоровые, пышущие жизнью, гибкие и удивительно вдохновляющие. Это были яблони, вот только плодов на них Ильф различить не мог. Может быть не сезон?
Ильф дотянулся до одного листка, сорвал его, и положил в рот. Приятная горечь тут же почувствовалась на языке, он продолжил его жевать, ощущая невероятное, не испытываемое давно чувство.
– Надо посадить пару яблонь дома, - произнёс мысли вслух Ильф.
– Не приживутся, - ответил Ал.
– Почему?
– Когда мы закончим работу, на участке не останется ничего, даже бактерий.
– Ты же говорил, что сила действует только на тех, кто думает.
– Пока да.
– Пессимист. – Пытался оскорбить алхимика бард.
– Прогматик. – поправил его Ал.
– Узколобый.
– Дальнозоркий.
Барду захотелось показать алхимику язык, но Ильф решил, что это будет слишком по-детски, поэтому просто отвернулся от Ала, и пошёл на звуки голосов и смеха.
Только сейчас Ильф вспомнил, что, спускаясь, они не встретили ни одной живой души. Ни персонала, ни больных.
Все они находились здесь.
Они сидели кругом, на мягкой, зелёной траве. Где-то около сотни человек. В центре стоял Лион, он рассказывал им всем о чём-то. Ильф напряг слух, чтобы не пропустить ни слова. Барду повезло, он успел к началу одной легенды:
– Говорят, что однажды собрались в одном уголке земли вместе все человеческие чувства и качества. Когда СКУКА зевнула уже в третий раз, БЕЗУМИЕ предложило: А давайте играть в прятки!? ИНТРИГА приподняла бровь: Прятки? Что это за игра? и БЕЗУМИЕ объяснило, что один из них, например, оно, водит, закрывает глаза и считает до миллиона, в то время как остальные прячутся. Тот, кто будет найден последним, станет водить в следующий раз и так далее. ЭНТУЗИАЗМ затанцевал с ЭЙФОРИЕЙ, РАДОСТЬ так прыгала, что убедила СОМНЕНИЕ, вот только АПАТИЯ, которую никогда ничего не интересовало, отказалась участвовать в игре. ПРАВДА предпочла не прятаться, потому что, в конце концов, ее всегда находят, ГОРДОСТЬ сказала, что это совершенно дурацкая игра (ее ничего кроме себя самой не волновало), ТРУСОСТИ очень не хотелось рисковать. Раз, два, три, - начало счет БЕЗУМИЕ. Первой спряталась ЛЕНЬ, она укрылась за ближайшим камнем на дороге, ВЕРА поднялась на небеса, а ЗАВИСТЬ спряталась в тени ТРИУМФА, который собственными силами умудрился взобраться на верхушку самого высокого дерева. БЛАГОРОДСТВО очень долго не могло спрятаться, так как каждое место, которое оно находило, казалось идеальным для его друзей: Кристально чистое озеро для КРАСОТЫ; Расщелина дерева - так это для СТРАХА; Крыло бабочки - для СЛАДОСТРАСТИЯ; Дуновение ветерка - ведь это для СВОБОДЫ! Итак, оно замаскировалось в лучике солнца. ЭГОИЗМ, напротив, нашел только для себя теплое и уютное местечко. ЛОЖЬ спряталась на глубине океана (на самом деле она укрылась в радуге), а СТРАСТЬ и ЖЕЛАНИЕ затаились в жерле вулкана. ЗАБЫВЧИВОСТЬ, даже не помню, где она спряталась, но это не важно. Когда БЕЗУМИЕ досчитало до девятиста девяноста девяти тысяч девятиста девяноста девяти, ЛЮБОВЬ все еще искала, где бы ей спрятаться, но все уже было занято. Но вдруг она увидела дивный розовый куст и решила укрыться среди его цветов. Миллион, сосчитало БЕЗУМИЕ и принялось искать. Первой оно, конечно же, нашло ЛЕНЬ. Потом услышало, как ВЕРА спорит с Богом, а о СТРАСТИ и ЖЕЛАНИИ оно узнало по тому, как дрожит вулкан, затем БЕЗУМИЕ увидело ЗАВИСТЬ и догадалось, где прячется ТРИУМФ. ЭГОИЗМ  искать было не нужно, потому что местом, где он прятался, оказался улей пчел, которые решили выгнать непрошеного гостя. В поисках БЕЗУМИЕ подошло напиться к ручью и увидело КРАСОТУ. СОМНЕНИЕ сидело у забора, решая, с какой же стороны ему спрятаться. Итак, все были найдены: ТАЛАНТ - в свежей и сочной траве, ПЕЧАЛЬ - в Темной пещере, ЛОЖЬ - в радуге (если честно, то она пряталась на дне океана). Вот только ЛЮБОВЬ найти не могли. БЕЗУМИЕ искало за каждым деревом, в каждом ручейке, на вершине каждой горы и, наконец, оно решило посмотреть в розовых кустах, и когда раздвигало ветки, услышало крик. Острые шипы роз поранили глаза ЛЮБВИ. БЕЗУМИЕ не знало что делать, принялось извиняться, плакало, молило, просило прощения и в искупление своей вины пообещало ЛЮБВИ стать ее поводырем. И вот с тех пор, когда впервые на земле играли в прятки... ЛЮБОВЬ слепа и БЕЗУМИЕ водит её за руку.
Снова раздался настоящий, неподдельный смех. Даже послышались аплодисменты, и Лион поклонился своим слушателям.
Как они были счастливы, как все они были счастливы. Смех их был искренним, радостным. Потому что они смеялись не над чьей-то шуткой, а над чем-то другим, над правдой, над историей, над смыслом.
Над настоящим.
– А я думал, рассказчик у нас ты, - кольнул барда Ал.
– Я пою, не больше. Жаль, не могу сделать их хотя бы на толику счастливее.
– Ты подарил им основное счастье. Заклинанием ты вылечил их.
– Я предпочитаю называть это молитвой.
– Кому как.
– Вот именно. Кому как, - повторил Ильф, пытаясь сымитировать,  даже интонацию Ала.
Сам же Ильф, стал пробираться поближе к Лиону. Остальные узнавали его, хлопали по плечам, брали за руки, но Ильф не обращал на это внимание, он пробирался только вперёд и вперёд.
Свету и Лео он увидел в самых первых рядах. И как же они были счастливы, казалось, Ильф никогда не видел такого.
Нет, конечно же, он видел многих влюблённых. Когда он играл на площадях, рынках, было много подобных пар. Девушка стоит и слушает, а парень обнимает её за талию, прижимается к ней, вдыхает запах её волос.
Ильф замечал, что у таких влюблённых очень похожи глаза. Отражения в них одинаковы, потому что в глазах одного партнёра, отражаются глаза другого. Здесь же, то, что увидел Ильф, было куда более…грандиозное.
- Гинандроморфы,  - сразу вспомнилось Ильфу это слово, – соединённые друг с другом женщины и мужчины, их сила была настолько велика, что боги споили их, и разорвали на части. И с тех пор они ищут свою половинку. А когда находят, то становятся равными богам.
Древняя байка с великим, почти невидимым смыслом. Мужчина в любви к женщине, и женщина в любви к мужчине, способны на всё. Причём на ВСЁ, в буквальном смысле слова.
- Любовь сжигает океаны. – Прошептал Ильф.
Он подошёл к ним ещё ближе, зашёл со спины, боясь спугнуть их, как энтомолог, вооружённый сачком боится вспугнуть редкого жучка. Казалось, задай им вопрос, и все их чувства, все их наваждения исчезнут, неизвестно куда. Распадутся на составляющие, распыляться по всей Вселенной.
Ильф задержал дыхание, понятия не имея, зачем. Но он боялся, боялся даже дышать одним с ними воздухом.
Наконец организм пересилил его. Бард мощно, со свистом выдохнул.
Лео повернул в его сторону свою огромную голову. Бледный как смерть, но непонятно откуда берущий свои силы. Ильф посмотрел на Свету. Хотя нет, понятно откуда.
Лео широко улыбнулся, из глаз ударил яркий свет тысячи красок, которых он когда-либо смешивал.
     Я нашёл идеальный красный, - сказал одними глазами Лео. – И знаешь что это? Это моя кровь. Кровь художника один из трёх основных спектров, с помощью него я разукрашу Галатею. Она будет закончена, я клянусь, я присягаю, я молю.
– Ильф. – Прошептал он. Вслух, он сказал совершенно другие, но не менее важный слова. – Спасибо тебе, Ильф.
– Ильф? – повернула в сторону барда свою голову Света. – Так вот какой ты. – Она все ещё была слаба, во всяком случае, нижняя часть её тела не двигалась. Лео держал её на коленях.
– Спасибо, - ответил Ильф им.
– За что? – удивился Лео.
– За вдохновение. – Бард улыбнулся. – Вы подарили мне то, что изменит мир.
Сказав это, бард провернулся и ушёл, оставив Лео и Свету в полном недоумении, лишь Лион, краем уха слышавший их короткий разговор, сдавливал приступы хохота, и лишь энергичнее и правдоподобнее стал рассказывать слушателем очередную сказку.

Он никогда больше не забудет тот день. Была пятница. Пауков возвращался из недавно открывшегося торгового центра. Ничем не примечательный, такой же, как и десятки его сородичей по всей Тюмени. Если бы Пауков захотел, то он бы занял в банке и у друзей денег, и открыл бы себе точно такой же. Проблема заключалась лишь в том, что теперь ему это было совсем не нужно.
Его фирма стала приносить доход куда больший, чем до той встречи…с Ильфом. Михаил проклинает это имя.
Пауков стал работать усерднее, развивать её, осваивать новые рынки сбыта, открывать новые филиалы. И всё потому что, аппетиты Паукова возросли многократно. Правда, теперь это были не выпивка, девочки и прочее. Он открыл специальный раздел, занимающийся поиском и обработкой информации. Этот отдел не приносил дохода, но все пятнадцать человек работали непосредственно для Паукова. Поиск новых технологий по усовершенствованию человеческого тела, разработка тренировочных программ, покупка спортивного питания, аминокислот, витаминов, креатина, и прочее в том же духе.
Пауков действительно заболел этой идеей. Почему? Не из-за того случая с Ромой, когда он прикоснулся к смерти. Нет.
Из-за Ильфа. Из-за этого проклятого барда. Всё из-за него. Он показал ему всю ничтожность его жизни. Как мало Пауков успел, как мало сделал. Поэтому он стареться прожить как можно больше, успеть как можно больше, развиться как можно дальше. Он двигался в неправильном, неверном направлении. Столько лет жизни коту под хвост. За это он и ненавидел барда. Ильф показал ему неверность, ткнул туда носом. Он насмехнулся над ним, при этом не смеясь.
Смотри, ты ничтожество, - говорил Ильф в душе. – Ты не видишь ничего, ты мыслишь ничем. Я вижу каждый день истинную красоту, восхищаюсь ей. Я ощущаю её в каждом дуновении ветра, в каждом лучике Солнца. Нас окружает одно и то же, но ты слеп. Я получаю столько удовольствия от одного дыхания, сколько ты не получишь и от тысячи ночей с тысячами разных красоток из последнего порножурнала. Ты думаешь, ты ценитель жизни, раз тратишь деньги на самое дорогое, у всей еды суть одна, и нет разницы между варёной колбасой второй свежести с наполнителем из туалетной бумаги в киоске у вокзала, и тигровыми креветками в одном из ресторанов Парижа. Разницы нет. Ты платишь тысячи евро за то, что имеет каждая старушка за десять рублей.
Красный цвет светофора ставит незримую стену. Срабатывают приобретённые за годы вождения рефлексы. Пауков остановился, чуть было, не выехав на перекрёсток. Жизнь надо ценить, особенно теперь, когда знаешь, что она никчёмна, и пытаешься это исправить. Нельзя умирать тогда, когда только-только встал на путь истинный.
Он положил разгорячённый лоб на руль, надсадно дышал. Каждая частичка его тела распиралась от энергии. Он уже не был так худ. Немного оброс мышцами, плечи стали чётко выделяться, руки стали сильнее. Он всё ещё курит, но только тогда, когда сильно нервничает, окунаясь в пучину своей прошлой бессмысленности.
– За что? – прошептал он, прежде чем кто-то просигналил сзади.
Какой-то мужчина или женщина, в какой-то машине. Простейший организм в железном гробу на колесиках. Простейшее, скованное простейшими желаниями.
– Время приёма пищи, время приёма пищи, - напоминали милым женским голосом, часы с множеством дополнительных функций на левом запястье.
Пауков вырулил к ближайшей стоянке. Благо в центре города их полно.
После того, как он заказал в торговом центре спортивное оборудование для квартиры, так как он решил превратить её в маленькую тренировочную базу, у него разыгрался зверский аппетит. Выбрать нужные и правильные тренажёры, проследить за тем, чтобы запаковали именно их, договориться о доставки. Всё это выматывает. Конечно, он мог бы доверить это дело своему помощнику, но лучше сделать самому. Пауков лелеял надежду развеяться и забыться.
Он забрёл в кофейню. Названия даже не было, то ли открылись недавно, то ли постоянная база клиентов была настолько постоянна, что уже не надо было тратиться на рекламу. Кто знает?
Сейчас был полдень и лето, и только безнадёжные кофеманы находились здесь. Пауков смотрел на них, усмехнулся. Студенты-неформалы, две женщины, пожилой профессор. Все посетители на данное время. Внутри было очень уютно. Низенькие кофейные столики и мягкие диваны. Вся эта обстановка предполагала к разговору, долгому и спокойному, даже философскому со степенным выражением лица, долгими паузами служащими для подбора фраз.
Взяв себе пару булочек «здоровья», бутерброды, пирожное и чашку кофе с молоком, он сел на свободный диван. Мягкая материя сразу же подстроилась под все контуры жаждущего отдыха тела, даже глаза как-то прикрылись сами собой. Но глоток замечательного кофе влил в организм новые силы для бодрствования. Так Михаил  провёл половину своей трапезы, балансируя на грани между объятиями Морфея, и бодрствованием.
Лениво осматривая посетителей, он видел, что вес они, разморённые летней погодой и мягкими диванами, прибывают в абсолютно таком же состоянии.
Состояние не стояния, - подумал Пауков, и эта мысль чугунно-тяжёлыми лапами прошла по его сознанию.
Потом всё это и случилось. Дверь открылась, и там стояла она. Одна из прекраснейших и восхитительнейших самок, каких он только мог представить. На вид она была старше его, но разница в возрасте умирала, задавленная сотнями ощущений сердца Паукова.  В ней было что-то цыганское. Кармэн и молодая Изергиль, переплелись во едино в ней. Опасная, завораживающая и прекрасная. С чёрными, как тень тьмы волосами, со слегка тронутой загаром кожей, и с глазами, голубыми, как безоблачное небо. В глаза почему-то бросалась родинка, с правой стороны, над верхней губой.
Она была одета в лёгкое, белое платье, волосы не были обременены ни заколкой, ни даже ленточкой. Она дышала естественной степенностью времён матриархата, когда подобные ей признавались живыми воплощениями богинь. Клеопатра и Нефертити должны были быть у неё служанками, и надевать на себя маски, когда бы они выходили на люди, чтобы несовершенством своим не затмевать красоты этого прекраснейшего творения.
Цокая невысокими каблучками, девушка подошла к продавцу.
– Энергетический коктейль, пожалуйста, - произнесла она приятным, мелодичным голосом.
– С вас семьдесят рублей, - ответил молодой продавец, пуская слюни.
– Позвольте, я оплачу, - неуклюже вставил себя в разговор Михаил.
Официант и девушка, посмотрели на него странными, круглыми глазами, то ли от удивления, то ли просто приняли за сумасшедшего.
– Я в состоянии сама заплатить за себя, - прочеканила слова девушка.
– Эээ…извините, - Михаил понял, что поступил неудачно. Теперь ему надо было действовать чётко и размеренно, как начинающему охотнику. Если подойдёт не с той стороны, если сделает неверное движение, издаст звук, то зверь, либо нападёт на него, либо убежит, и поминай, как звали. – Простите, я поступил…неподобающе…
– Ещё бы.
Оскорбление из её уст больно ударило куда-то в область печени.
– Поэтому, я просто обязан загладить свою вину, разрешите мне помочь вам.
– Я похожа на ту, которой требуется помощь?
– Нет, но всё же, мало ли что, - Пауков чувствовал себя, как школьник, не подготовивший задание, и теперь краснеющий у доски.
– И даже если так, то чему вы сможете мне помочь?
– Ну, самое малое, что я могу сделать, так это оплатить вша заказ, и предложить свободное место вон на том диване, и свободного собеседника, стоящего перед вами.
Спустя короткую паузу, она улыбнулась.
Он тоже.

Лион, Ильф, Лео и Ал неотрывно смотрели на Галю.
За то время, как они были в больнице, оформляли бумаги, и обустраивали комнату для Светы  в этом доме, левая рука Галатеи поднялась вверх, а все неровности оставленные Лионом на правой исчезли. Было такое ощущение, что будто бы она хочет хорошенько потянуться после долгого сна. Даже её глаза были зажмурены, как у кошки в тёплых руках хозяина.
– Она хочет зевнуть, - вынес вердикт Лео.
– А она красивая, - сказал Ильф, любуясь безупречным лицом.
– Она хочет зевнуть, - повторил Лион слова Лео. – Ни что человеческое совершенству не чуждо.
– А ты думаешь, что она не человек? – спросил Ал в своей манере полной отрешённости, вгоняя всех в недоумение. Он думал, что будто бы очевидное ему, очевидно всем.
– Что ты хочешь сказать этим? – изумился Лео.
– Мы создаём человека. Понятно? Высшее творение – человек, мы лучшие создания Господа Бога, и почему-то думаем, что Бог лучше нас? Мы лучше его, он дал нам то, что сам не имеет.
– Что ты такое говоришь? – изумился Лео. – Бог – создатель.
– И что? Думаешь, что ты лучше своих картин? Или считаешь, что Ильф хоть чем-то может сравниться со своими песнями? Мы – творцы, и мы создаём то, что намного лучше нас, и вообще всего. Это наш дар, и это наше проклятие. Поэтому Галатея и есть наш шедевр, мы создаём то, что само будет создавать. Мы создаём Великое.
– Думаешь, у неё будут таланты? – скептически заметил Ильф.
– Людей без талантов не бывает. – Уверенно сказал Ильф.
– В принципе, - Ильф усмехнулся. – С такими ногами, зачем ей талант.
– Ноги, - внезапно удивился Лион. – Точно, ноги.
Все уставились на её ноги. Точно. У неё их не было, вместо ступней и части голеней, шёл сплошной монолит.
– Что делать? – спросил Лион у Ала.
– В смысле?
– Она закончила за меня свою правую руку, довела её до совершенства, а с ногами как? Может быть, она сама их сделает?
– Нет, лучше ты, а то создаст себе какие-нибудь копыта, или же вообще, сразу шпильки из пяток отрастит.
– Шутишь? – изумился Лион, смотря на лишённое чувств лицо Ала.
– Почему? Я серьёзен. Пусть это дело она оставит нам – творцам.
Лион потёр свою жидкую бородку. Из неё тут же посыпались мельчайшие частицы мрамора. Он смотрел на Галю своими воспалёнными глазами, при этом его мраморная кожа казалась абсолютно неуязвимой. Лион ушёл в себя, закрылся от всех снаружи и изнутри. Он подсчитывал, решал что-то. Возможно, даже боролся с самим собой.
– Хорошо, - вскрикнул он внезапно. – Завтра она будет готова, я не сомкну глаз, пока не доделаю её. Сколько времени нужно будет тебе Лео?
– Дня два. Она у тебя хоть и получилась миниатюрной, но нужно соблюдать оттенки. Её цвет должен быть идеален.
– Сколько у нас времени Ал?
– До чего?
– Пока не разделим участь жучков и птичек? – сказал с сарказмом Лион.
– Успеем, - сказал Ал загадочно. – Успеем.

Света стояла в комнате Лео. Среди сотен картин. Картин о ней. Это было дико, пугающе и…и…и ещё что-то, что она не могла выразить, к чему не могла подобрать слов. Она смотрела на себя в разных жанрах, ипостасях, аспектах. Разные частички её естества предстали перед ней.
Воительница, амазонка, вампирша, колдунья, принцесса, девочка по соседству. Она долго рассматривал каждую картину, созданную Лео.
Он безумен, он одержим ей. Он жаждет её пугающей, страшной и в то же время восхитительной любовью.
– Моя любовь к тебе сжигает океаны, - это были первые слова, которые он сказал ей после того, как она пришла в себя.
Так и есть. Он сделал то, что до него не мог сделать никто. И всё равно, что слова произносил Ильф, что это бард оживил её. Без Лео этого бы не получилось, и ничего этого бы не было.
Сейчас Светлана была одета в синей свитер, и джинсы. Вроде бы одежда тёплая, но её почему-то ударил озноб. Она вспомнила тот Край, к  которому приближалась на больничной койке. Холодные пальцы безмятежного покоя оплетали её шею, въедались в волосы ноги…
Она скрестила руки на груди, и закрыл глаза. Стиснула веки так сильно, насколько смогла. Ей стало страшно, очень страшно.
И тут снова появился он.
Огромные, сильные и тёплые руки Лео нежно обняли её за плечи.
– Что случилось? – спросил он с безмерной заботой в голосе.
– Прошлое, - ответила она медленно, будто бы выбираясь из долгого анабиоза. – Всё в порядке.
– А я-то уж подумал, что тебя мои картины испугали, - он улыбнулся ей беззаботной улыбкой.
– Нет, они красивы.
– Каждая из них спасала мой рассудок сотни раз, я создавал их для того, чтобы не сойти с ума от ожидания.
– Ты ждал меня? – спросила Света также медленно, даже шевелить губами ей стало трудно. Всё-таки она была ещё слишком слаба.
– Да, только тебя. Ты мой свет. – Лео сел на пол, потому что только так он мог обнять её за талию.
Света была недвижима.
– Ты несчастлива? – спросил художник.
– Мне плохо, - ответила она.
– Чем я могу помочь тебе?
– Ты и так сделал всё, что смог. – Света присела рядом, и упёрлась головой ему в плечо.
Лео обнял её, стараясь не делать лишних движений, он не хотел вспугнуть её, или причинить неудобства. Её глаза слипались. Теперь ей нужно много спать, есть, набираться сил.
– Напиши мой портрет, - попросила она, с трудом произнося слова, царство сна звало её к себе. – Напиши меня настоящую. Прошу.
Её глаза закрылись, а тело обмякло.
Лео заключил её в объятия, чтобы ей было удобно лежать. Слёзы радости текли по его щекам.
– Кончено, - произнёс он тихо. – Конечно же, напишу. Самый лучший и самый настоящий, а остальные сожгу сегодня же. Они не нужны мне больше, мне нужен только один, единственный.

– Где Марьяна, я есть хочу, - пожаловался Ал Ильфу.
Алхимик и бард забрели на кухню, перехватить чего-нибудь.
– Она ещё утром уехала в город, - вспомнил Ильф.
– И с утра у меня маковой росинки во рту не было. Ладно, сейчас есть дела поважнее, сделай мне бутерброд.
– Сам делай себе бутерброд.
– Ты ближе к холодильнику.
Ильф фыркнул, но против такого аргумента ничего противопоставить не мог. Поэтому, обречённо, он стал доставать ветчину, ломтики рыбы, листья салата, майонез, кетчуп и прочее. Ал, же пока поставил чайник, и достал банку быстрорастворимого кофе с верхней полки.
– Послушай, - начла приготовление бутерброда, и одновременно разговор с Алом Ильф.
– Что? – Ал достал кружки, и стал рассыпать по ним кофе и сахар.
– Я так и не понял, почему Галатея должна быть человеком.
– Потому что мы вдохнули в неё человечность.
– Тогда уж ты.
– Я всего лишь дал ей энергию, а остальное сделали мы.
– Каким образом, я, сколько не думал, так и не смог понять механизма.
– Своими чувствами к ней, отношениями к ней. Когда она ещё была куском бесформенного мрамора, Лион уже носился с ней, как с ребёнком.
– Шутишь?
– Нет. – Чайник вскипел и Ал начал заливать в кружки горячую воду. – Каждый из нас желает, чтобы она была закончена, и желает, чтобы она стала венцом его творения. Что ещё нужно ребёнку, чем не такая забота.
– Но мы, же не воспитываем её, мы, же ничего для неё не делаем.
– Ошибаешься, вспомни руны, которыми мы разукрасили весь дом.