Душа – это орган созидания.
Это единственное, чем человек творит. Руки, ноги, зубы, кисти, краски, свёрла, долото. Всё это ничто, всё это, лишь помогает души. А творит только душа. Всё остальное – лишь посредники.
Какая ясная мысль. Михаил осознал это, и неудобство, своеобразный дискомфорт, был только в самом начале «зарождения» мысли. Теперь же его тело приняло эту сотрясающую всё его сознание истину как само собой разумеющееся.
Его машина уже неслась по дороге, петляющей среди особняков и коттеджей зажиточных жителей. Все будто бы были сделаны одним и тем же дизайнером. На самом же деле, их вид обуславливался только тем, каков «писк» моды приходился на тот момент когда их начинали проектировать.
Поэтому с лёгкостью можно было назвать к какому временному периоду какой из коттеджей относиться.
Вон тот, что похож на замок, выполнен в готическом стиле, с причудливыми башенками. И которому не хватает только дракона, на крыше солнце, рва и принцессы, скучающе положившую огромную грудь на подоконник. Этот из совсем новеньких, потому, что это было модно года три назад.
А вон тот, что больше похож на охотничий домик какого-нибудь австрийско-германского Генриха, уже постарше. Очень кубичен, угловат, даже невзрачен. Но окажись внутри, и ты влюбишься в царящую там атмосферу. Этот постарше, приходиться на начало двадцать первого века.
А вон та кучка сооружений, что больше похожи на военные базы, или оборонительные дзоты, из окон которых можно вести прицельную пальбу, которые имеют три, а то и четыре этажа вверх, и пять вниз. Эти были построены в девяностых годах. Настоящие цитадели. Вершина армейского инжинеринга. Правда, их хозяева уже давно сменились.
Коттедж Романа был не просто из новых, а из новейших. Он был построен буквально за год, даже за не полный год, потому что Роман нанял целых сто человек строителей. Естественно, они забабахали ему домишку на славу, с качеством, и за короткий промежуток времени. Дом Романа, был пока единственным в своём роде, вернее стиле. Этакая новая культура, которая уже оттеснила готическую. Пышущая молодостью, силой, и ещё не успевшая смениться.
С виду, это был огромный квадрат из стекла и металла. Лишь первый состоял процентов на тридцать из белого камня. Этакая специальная грубость. Камень даже не был толком обработан, что придавал дому вид, будто бы молодой стебелёк, вырывается из грубой темницы семечка.
Возможно, именно такое ощущение и хотели вызвать дизайнеры.
Огромные окна, не скрывающие толком ничего, и даже с дальнего расстояния, при желании можно было разглядеть шикарную обстановку дома. Роман не привык ничего скрывать.
Интересно, как он жену и любовниц у всех на виду пользует? Или в баню отводит? – возникла у Михаила мысль.
На верхнем, то есть третьем этажа располагался тренажёрный зал, с беговыми дорожками, велотренажёрами и прочей ерундой, которые окружали себя люди, заботившиеся о своем здоровье в будущем. Также Михаил приметил, что окна третьего этажа могут подниматься вверх, что в хороший летний день обеспечивает, неплохую вентиляцию. И придаёт ощущение того, что ты находишься не в помещении, а на улице.
Самое интересное было в крыше. Она была просто утыкана спутниковыми антеннами, телескопами и ещё парочкой непонятных, и диких на вид агрегатов. Или вернее сказать аппаратов?
Территория дома была огорожена железным забором с чересчур большими проёмами между прутьев.
Пауков подогнал машину к въезду в подземный гараж рядом, то есть под домом. Ещё одна выдумка дизайнеров. Гараж помещают под землю, чтобы дворик выигрывал в территории.
Правда, Роман не очень люби деревья и прочую, как он говаривал «зелёную фигню», поэтому засеял всё газоном, и провёл по нему, в совершенно хаотическом состоянии, дорожки.
Подъезжая к воротам Пауков, нажал на гудок.
Чрез минуту показался Роман.
Одетый в нелепость, напоминающую рясу средневекового монаха, раскрашенную во всевозможные цвета, он нёсся открывать ворота. На голове у него была соломенная шляпа, а на ногах сандалии. Роман был не очень высокого роста, но довольно объёмного телосложения, к тому, же он брился наголо. Всё это придавало ему такой странный вид, что Михаил не мог сказать толком ничего, не обидев друга.
Ворота открылись, также и дружелюбно распахнулось лоно подземного гаража. Михаил двинул машину туда, при этом повернув голову направо, и улыбнувшись Роману. Поставив машину, он взял с заднего сидения пакет с бутылками дорогого вина, который он, как хороший гость, прикупил для хозяина.
- Ромка, - Пауков дружелюбно распахнул руки.
- Миха, - пропищал Роман тонким голосом.
Они обнялись.
Толстый и тонкий. Так их звали в деловых кругах. Втихаря, конечно же.
- Как рад тебя видеть, - обрадовался он. Однако я вижу, с тобой что-то случилось. – Рома придирчиво осматривал последствия недавнего «хождения в лес».
- Нет, уверяю тебя всё в порядке.
- Уверен?
- Душ мне бы не помешал. Надеюсь, он у тебя есть, и надеюсь, ты меня в него пустишь.
- Конечно, о чём речь.
- Только баб выгони, хочу один помыться, – пошутил Пауков.
- Странно, обычно рукоблудства за тобой не замечал, - отшутился Роман.
- Рукой я только спину тру.
- Так бабы ж лучшие в мире спинотёрки. – Роман улыбнулся, отчего его огромные щёки, чуть не свалились куда-то за спину.
Внутри дом был напичкан всевозможной техникой. Казалось, она контролировала здесь всё. Начиная с температуры и степенью загрязнённости воздуха, заканчивая месторасположением домашних тапочек и сердечных ритмов хозяев.
Всё было сделано, по последнему слову техники. Сядь на диван, и он бережно прогнется под тобой, так, чтобы тебе было наиболее комфортно. Каждый позвонок войдёт в специально сотворённую искусственным интеллектом дивана, ямочку. Смени настройки, и он будет делать тебе расслабляющий массаж.
- Откуда такая техника? – изумился Пауков. – Она только в Японии, да и то выпускается на заказ. В общий рынок её ещё не выбросили.
- Я аж пятый, из нашего района, у которого такое есть, - ухмыльнулся Рома. – Что в России будет завтра, здесь, у каждого третьего, появилось вчера. – Рома опять улыбнулся.
- И доволен такой техникой?
- Особенно доволен хаус контроллером, - Рома от важности надулся, отчего начало казаться, что он, сейчас лопнет. – Специальный системы следят не только за порядком в доме, но и следят за нами. Они анализируют нашу пищу, нашу степень усталости, даже наши продукты дефекации спектрально и химически анализируют. Если наше давление чуть повыситься, то голос из стен рекомендует выпить ту, или иную таблетку. Если повыситься наша напряжённость, то рекомендует заняться любовью с женой, или же наоборот запрещает, если это…дело может пагубно сказаться на моём здоровье. Также вообще, может скорую вызывать, если у нас будет опасное предынсультное, или предынфарктное состояние.
- Любовью заниматься запрещает? – поразился Мишка.
- Что поделаешь здоровье дороже. – Рома всплеснул пухлыми ручками.
Да, запустил ты себя брат, - подумал пауков. – Твоя жена в каком-то году выиграла конкурс мисс Сибири, и до сих пор держит себя в форме. Я бы с неё не слазил, а такой кабан, как ты, вряд ли на ней раз в месяц залазишь, да и то, если дом разрешит.
Пауков вздохнул:
- Где душ?
Они минули гостиную, прошли по коридорчику, который привёл их в просторную комнату. Там на паркетном полу, любуясь собой в зеркальных стенах, занималась аэробикой жена Романа. Людмила.
Она энергично дрыгалась под музыку, что шла из плеера. Роман мог бы поставить сюда и музыкальный центр, но видимо он не любил шум, поэтому Люда обходилась обычным плеером, хоть и со всевозможными наворотами.
Пауков невольно залюбовался фигурой жены друга. Людмиле было двадцать пять. Ладная, статная, ростом примерно сто восемьдесят сантиметров, с идеальными пропорциями. Сейчас она была одета в облегающие микрошортики чёрного цвета, которые вполне могли быть приняты за трусики. Чуть больше средних размеров грудь задорно подпрыгивала, пытаясь выскочить из просторной, чёрной маячки.
Михаил невольно облизнул губы, думая, что у него изо рта идёт целый водопад слюней при виде такого.
Казалось, у такой сногсшибательной фигуры должна быть неправильной формы голова с некрасивым лицом. Так просто должно быть.
Но нет. Эти заплетённые в косу чёрные волосы, и это прекрасное, будто бы сделанное умелым роботом-скульптором из белого мрамора лицо…она была слишком идеальной. Это был идеал женщины.
Паукова бросило в жар, хотя вроде бы климат контроль в этой комнате работал на всю. Может, сломался?
Люда заметила, что на неё смотрят. Мгновенно повернулась, ослепила мужа и друга мужа белоснежной улыбкой, и, будто бы маленькая девочка, смешно подпрыгивая, подбежала к Михаилу. Она повисла у него на шее, обхватив её руками.
- Миша, - радостно вскрикнула она, поцеловав Паукова в нос.
- Привет, я немного грязноват, так что прости, - только и сумел пробормотать пауков.
- Да, ничего, сама виновата, - Люда отступила на шаг, осматривая майку, на которой осталось немного засохшей грязи с Михаила.
Пауков хотел инстинктивно сделать шаг вперёд, но переборол себя.
- Дорогая, - обратился к ней Рома. – Наш гость сейчас помоется в душе, а ты иди, приготовь салатик, я же пока достану пару бутылочек из погреба.
- Хорошо, - Люда прошла, обдав Михаила запахом феромонов зрелой самки.
Чмокнула мужа в щёку.
Богиня удалилась, но Пауков ещё ощущал её присутствие. На уровне инстинктов. На уровне чего-то большего, чем разум, и одновременно меньшего.
Душ охладил его пыл. Когда прохладные струи воды скользили по позвоночнику вниз, Михаил наслаждался. Разгорячённое тело погружалась в приятный холод. То же самое испытывает и сталь, при охлаждении.
Вот и сейчас Пауков ощущал себя этим остывающим куском некогда высокотемпературного железа. Теперь не каждая женщина сможет удовлетворить его похоть, как и не каждая женщина сможет пробудить её. Теперь ему нужно нечто другое. Ему не нужна самка. Ему нужна…девушка.
Он хотел произнести другое слово, но не смог язык, будто бы прилип к нёбу.
Пауков начал оформляться в нечто иное. Как та сталь, которой придали форму, и теперь закрепляют её.
- Будь ты проклят Ильф, - прошептал Михаил, уперевшись руками в стенки душевой кабины. – Будь ты проклят.
На кухню он шёл, ориентируясь по звукам музыки. Выйдя из кабинки он не нашёл свою одежду, но зато Роман одолжил ему один из своих махровых халатов. Михаил очень забавно выглядел в нём, так как даже халаты Роману шились на заказ, то есть по его размерам. В общем, халат был слишком широк для Михаила в талии, и слишком короток в полах.
Хозяев дома он увидел на кухни. Люда пританцовывала под музыку у стола, одновременно готовя салаты, доставая закуску, и игриво виляя безупречной попкой.
Роман, прихлопывая в ладоши, наблюдал за танцем идеальной жены.
- А, помылся, - обрадовано произнёс Роман. – А вот Люда уже закуски достала, сейчас посидим, как в старые добрые времена, раздавим одну-другую бутылочку.
- С удовольствием.
- С чего начнём, с ликёра или коньяка? А водкой догони потом, или ну все эти импортные фигни, сразу заправимся водочкой?
- Дорогой, у тебя же давление, не слишком налегай на алкоголь, - Люда погрозила ему тонким пальчиком.
- Раз в год можно, тем более алкоголь полезен, так как расширяет сосуды.
- И прочищает желудок, если перепьёшь, - шутливо заметил Михаил.
- Что не убьёт, сделает только сильнее, - Роман пожал плечами.
Потом они просто сидели, наслаждаясь лёгкой едой, и хорошей выпивкой. Тогда Пауков почувствовал какое-то особенное удовлетворение, подобное которому он не ощущал уже очень давно. Ему просто это нравилось. Без всякой подноготной, без грязи, спеси или выгоды. Он подливал Роме в фужер с вином водку не для того, чтобы напоить, и тот бы подписал ему контракт. Нет. Потому что так было прикольнее. Было забавно видеть, как этот приятный толстячок залпом выпивает жидкость, и морщиться, жалуясь на то, что вино прокисло.
И никого больше не было надо. Потому что и так всё было замечательно. Идеально.
Что вы знаете о стремлении? Испытывали ли вы, за всю свою жизнь ощущения, отдалённо напоминающее стремление?
Я не имею в виду стремления к шоколадному батончику, когда в час-пик, стоя на автобусной остановке, вы очень захотели сладкого. Или, когда, голодая три дня, вы наконец-то разрешили себя «основательно подкрепиться». Всё это нет то.
Всё это и отдалённо не напоминает то, что испытывали Ильф, Лео, Лион и Ал. Они воистину «заболели» этим делом. Создание человека. Не жалкого гомункула, или же искусственно выращенного клона. Нет. Человека, настоящего, от кончиков пальцев ног, и до кончиков волос на голове.
Ильф как-то сказал, что Адам, был всего лишь пробной попыткой, перед сотворением истинного совершенства – Евы. Женщина совершеннее мужчины. Вот, что имел в виду Ильф. Возможно, будучи одним из бардов, которые всегда отличались излишней долей романтизма, он считал женскую особь какими-то сверхсозданиями. А возможно так оно и было.
Ал видел принципиальное различие между мужчиной и женщиной, только по половым признакам, и по процессам проходящих внутри их тел. Но, он соглашался с Ильфом, что женский организм более хрупок, а значит, при создании требует более тщательной обработки, конструкции и прочего, прочего, прочего.
Лео молчал, лишь что-то бормотал себе под нос. Для него, все женщины кроме одной, не имели лиц. Что же по поводу Галатеи, или, как все начали её ласково называть «Галя», то он был, скорее всего, заинтересован в роле творца.
В принципе все, из команды Пигмаллиона, так или иначе, были заинтересованы в этом.
Что же касается самого Пигмаллиона? Он жаждал не столько Гали самой, сколько совершенства, стремления к совершенству, который он удовлетворит тем, что создаст Галю.
Очередной день. Прошло уже две недели. Две недели, четырнадцать дней, триста тридцать шесть часов, двадцать тысяч сто шестьдесят минут, один миллион двести девять тысяч шестьсот секунд. Именно столько Ильф работал. Как же он устал. Бессонные ночи, недоедание, постоянное размышление. К головной боли в мозгах он уже давно привык. Угнетало совершенно другое. Уже две недели он не понимает, что делают окружающие.
Он сочиняет молитву, подбирает музыку. Лион скрупулезно работает над глыбой мрамора, которая уже начла приобретать женские очертания.
Лео днями и ночами сидит в своей комнате, лишь иногда выползая поесть.
Ала, же он вообще видел от силы раза четыре.
И хотя Ильф догадывался о том, что делает Лион, так как его работа была основной, и прятать её просто не было смысла, но Ильф не понимал, чем заняты Лео и Ал.
Элва лежала на кресле, Ильф каждый вечер перебирал её струны, отыскивая ту, самую нужную, самую идеальную мелодию. Пока что тщетно.
Бард поднялся с кровати. Пол комнаты был усеян исписанными, смятыми, чистыми, изрисованными и разглаженными, и снова мятыми листками бумаги. Это были наброски молитвы. Строчки шли идеальные, как казалось поначалу, но потом, спустя пять минут, они казались Ильф грубыми, необтёсанными, громоздкими и неподходящими. Если что-то не измениться, то он сойдёт с ума…ещё больше.
Под шебуршание листков, на которые он наступал, Ильф подошёл к вороху одежды. Он не помнил, как вчера разделся, так как сочинял до четырёх часов утра, и явно он был без сил.
Натянув чёрные трико, он вышел на балкон. Тёплое солнце светило вовсю. Однако если раньше оно вызывало в Ильфе только лучшие чувства, и заставляло его душу петь, то сейчас он ассоциировал этот свет только с раздражением. И строчки он хотел из себя издать гаденькие, низенькие, чтобы очернить всё и вся. Чтобы залить гноем его души, его эмоций всё окружающее его.
Ильф поборол в себе такую мысль. Словом можно убить. Он хорошо знал это, поэтому старался не чернословить.
Ночью, когда под действием лунного света в голову приходили особенные слова и рифмы, Ильфу нужно было много кофе. Чтобы взбодриться, и не заснуть над почти дописанным четверостишием. Поэтому Ильф каждый вечер наполнял большой термос горячим, чёрным напитком, и клал его под подушку, чтобы всю ночь прикладываться к нему.
Ильф вернулся в комнату, нащупал гладкую, прохладную поверхность термоса где-то за креслом.
Открыл его.
Дурманящий запах кофе ударил в ноздри, но только законченный оптимист мог бы посчитать, что там осталась хотя бы капля. Ильф перевернул открытый термос горлышком вниз. Он ожидал, что хотя бы одна коричневая капля упадёт вниз, на один из листков, и пропитает её своей конденсированной энергией.
Нет. Термос был высосан начисто.
Издав, неясное бормотание Ильф поплелся на кухню.
- О боже, - Марьяна от удивления прикрыла миленький ротик прекрасными пальчиками.
Она была в утреннем, коротком халатике, не скрывающем её прекрасные, загорелые ноги. Она готовила завтрак.
- Что? – спросил Ильф.
- У тебя за место глаз две красные точки, рекомендую класть на них тёплые, влажные, чайные пакетики. И также больше спи.
- Если нужен совет по красоте, обращусь. Мне бы сейчас чашку крепкого кофе, и бутерброд. Не поможешь?
- Кончено, - Марьяна засуетилась, она знала всё об этой кухне, поэтому готовила что угодно, с немыслимой быстротой, и элегантностью в движениях.
- Я думал, что проспал до обеда, - Ильф с удивлением осматривал дворик, где птички распевали свои утренние песни, а цветы приходили в себя, после ночной дремоты.
- Ты проспал целые сутки, - сказала ему Марьяна.
- Да? – Ильф сделал слабую попытку удивиться. – Бывает.
- Вы угробите себя таким графиком работы. Лион спит рядом с этой статуей, зажав в руках шабер и флейц. Лео ходит в одних шортах, но вымазан в краске с ног до головы, и ему даже некогда принять душ. Он пытается добиться идеальных цветов. Я не то, чтобы не терплю запах мужского пота, просто надо соблюдать гигиену. Ал же вообще, сидит в своей башне, мало того, что скоро к монитору прилипнут глаза, так исхудал сильно, выглядит, как глиста. Ему даже есть некогда.
Марьяна поставила перед Ильфом огромную чашку, полную горячего, пахучего, чёрного, бодрящего, желанного напитка. В принципе Ильф мог бы подобрать ещё больше эпитетов, но у него не хватило выдержки ждать, когда кофе остынет. Он так и прильнул губами к вожделенной жидкости, обжигая язык, губы.
Кроме чашки с кофе, перед Ильфом появился огромный бутерброд с пластиком сёмги, сыра и листом салата, закрытые с двух сторон чёрным хлебом.
В животе Ильфа требовательно заурчал древний божок, именуемый голодом.
- Это наша суть, - оторвавшись от кофе, неожиданно произнёс Ильф. Он неотрывно смотрел на бутерброд, потому что не хотел увидеть лицо Марьяны, которое будет изменяться от предстоящего разговора. Которое будет искажаться в страхе, недоумении, обличать безумием и непониманием.
- Что ты хочешь этим сказать? – спросила ни о чём не подозревающая Марьяна.
Возможно, на её лице была улыбка? Возможно, её губы раздвинулись, показывая белые, крепкие зубы.
- Мы не живём. Мы творим.
- В смысле?
Её лицо выражало недоумение.
- Важны не наши жизни, а наше существование. Нам всё равно, будут ли у нас дети, будут ли наши имена записаны в анналы истории. Нам даже не важно, что мы будем, есть завтра, где будем спать, что пить.
- Я не понимаю тебя.
В неё закралось нехорошее предчувствие.
- Мы живем, чтобы создавать что-либо. Не строить, или созидать, хотя для тебя, да и для большинства эти слова синонимы. Нет. Создатели, вот, что мы есть.
- Прости. Созидать, строить и создавать – это не одно и то же?
- Созидать – это когда создашь…трон, и сидишь на нём, квохчешь, вокруг него, пылинки сдуваешь. И всё, больше ничего не надо. Строить – это когда построишь дом, а потом идёшь, и строишь точно такой же. А то, что стало с первым, тебя даже не волнует. Создавать – это создать нечто особенное, помнить о нём, даже, когда создаешь что-то другое, третье. И каждое твоё творение живёт в тебе.
- Вы живётё в сотворённом вами?
Преддверие ужаса. Склизкий и холодный страх, заползает в её преддушевные пустоты.
- Чем ты слушаешь? Мы не живём, существуем. Чтобы создать что-то, нужно внести огромную цену…- Ильф продолжал неотрывно смотреть на бутерброд. Он стыдился своих слов.
- Какова цена?
- Частица нас. С каждым сотворённым, мы становимся меньшими людьми, потому что в наше произведение, мы вкладываем частицу нашей души, наших воспоминаний. Мы мертвецы, по нелепости, бродящие по земле.
- А Галатея? - в голосе Марьяны чувствовал ужас. Она не хотел задавать этот вопрос.
- Галатея – величайшее из творений, во всём мире. Во всяком случае, я надеюсь, будет.
- И цена будет соответственная.
- О, да. Цена будет велика…для нас. Это будет наша смерть.
- И ты до сих пор здесь? Почему ты не спасаешься?
- Я не хочу.
- Но ведь вы все умрёте.
- Зато мы сотворим. – Ильф внезапно вскочил со стула. Он посмотрел в глаза Марьяны. Он видел своё отражение, отражение безумца. Он стоял, как волк, заражённый бешенством, перед ягнёнком. – Так и не поняла? Мы – фанатики, и не остановимся не перед чем. Этот мифический, незнакомый наниматель знал, чем подцепить нас. Он предложил нам логическое завершение.
- Но ведь это – смерть, – жалобно произнесла Марьяна.
- Лучше так, чем где-нибудь под скамейкой, от передозировки наркотиков, или же в психлечебнице, когда санитар перепутает дозу, и вколет чуть больше. Так лучше, поверь.
- Я не хочу, чтобы вы умирали, - произнесла она так тихо, так…моляще, даже прижала маленькие кулачки к своей груди.
- Браво, - раздался, голос Ала.
Ильф заметил исхудавшего алхимика. Тот стоял, в дверном проёме, в огромной рубахе, видим когда-то принадлежавшей Лео, и в синих трико. Он изменился за это время. Побледнел, исхудал, длинные волосы, неухоженными космами свисали вниз, а молодая щетина угрожала перерасти в густые усы и бороду. И глаза. Голодные глаза, одержимые безумием.
- Замечательно Ильф. Марьяна, прости, но он прав. И это так. – Сказал он безвольным голосом. Затем Ал, обратился к барду. – Ты мне нужен. Мы с Лео, решили кое-что сделать. Поможешь?
- Кончено, - Ильф напаривался к проёму, стараясь не смотреть в сторону Марьяны.
Она сидела с бледным лицом.
Лео они нашли на третьем этаже. Он был похож на одно из творений современных художников. Ведь эти дяди и тёти пытаются опровергнуть все моральные и исторические устои фундаментального изобразительного искусства. Говоря, проще они рисуют что угодно, чем угодно, и на чём угодно.
И как казалось Ильфу, чем неестественнее…шедевр, тем громче крики «браво» и «бис» толстопузых, подкупленных критиков. Эти современные пародии на художников, готовы рисовать собачьим дерьмом на телах младенцев, при этом выставляя их на показ в грязевой ванне.
Абстракционизм ужасен по сути своей. Даже не так. Абстракционизм – это безобидное течение для безобидных сумасшедших, которые думают, что могут видеть фигу в кармане. А материальный, или экономический абстракционизм – это уже нечто ужасное и нелепое, расхватывающееся, как горячие пирожки на базаре, и прибыльное, как продажа нелегального оружия в Нью-Йорке.
В общем, я немного отклонился от темы.
Лео был весь вымазан в краске. Брызги всевозможных цветов смешались на его колоссально развитом теле. Он мог бы быть пособием по анатомии, так явственно выпирал каждый мускул.
Краска казалось, стала его второй кожей. Она покрывала, почти его всего, в хаотической красоте всевозможных цветов и оттенков, скрывая его настоящего. Он был похож на кого-то вне этого мира. Этот образ закреплялся тем, что на стенах он рисовал чёрной краской странные, геометрически правильные фигуры.
Подобны фигуры или вернее был назвать их знаками, Ильф видел во всевозможных трактатах по Кабале, в оккультных и религиозных книгах.
- Что это за богохульство? – удивился Ильф. – Пентаграмма, перевёрнутый крест, православный крест, католический крест…
- Звезда Моисей, скандинавские руны, резы друидов, знаки славянских богов, египетских алхимиков, знания Некрономикона, и так далее, и тому подобное. – Закончил Ильф, он был явно разражён, хотя голос его казался сухим и беззвучным.
- Зачем вы это рисуете?
- Пигмаллион, не наш, а тот, у которого была первая Галатея, принёс жертву Афродите. Поскольку это было давно, ад и мы не греки, и культ Афродиты ушёл, то я решил прибегнуть и к другим…богам и верованиям.
- В смысле? – Ильф удивился, хотя больше подходило другое слово. Менее цензурное, но более правдивое.
- Любые символы, любых верований, предназначены лишь для того, чтобы ловить потоки энергии, и перекраивать их на свой лад. В христианской церкви, крест улавливает энергию, и перемещает её, под купол. Поэтому, когда стоишь в церкви, под куполом, то ощущаешь странное…странное. Я же взял не только христианские знаки, но и…другие.
- Ты хочешь конденсировать энергию в доме?
- Зачем по всему дому? Только над мастерской Лиона, и только, над статуей Гали.
- А как ты направишь их?
- С помощью фен-Шуя, и обычных стрелок. И это не шутка?
- Думаешь, это поможет?
- Я готов использовать всё.
- Где моя краска и кисточка?
Эта троица раскрасила всё, что могла. Хотели «облагородить» и кухню, но Марьяна выгнала, набросившись на них с метлой. К концу работы, Ильф и Ал были похожи на Лео. Осталось нанести на кожу ещё один слой краски, и они смогли бы работать статуями.
Лео смотрел на своих напарников, и скалил зубы. Которые на фоне чёрно-крансо-зелёно-синего рта, казались неестественно белыми.
- И что означает этот оскал? – спросил Ал.
- Сегодня мы сделали ещё один шажок к Галатее.
- Маленький и незаметный – добавил Ильф.
- Но все, же шажок вперёд, - закончил Ал.
Ильф распрямился, в уставших ногах хрустнуло. Звук был похож на тот, который получается, когда скорлупа грецкого ореха лопается в железных тисках, под большим давлением.
- Я спать, - сказал бард.
- Куда? – остановил его Лео. – Мы ещё должны собрать ингредиенты для каски.
- Они уже все на тебе.
- Нет, Ал приготовит особенную. Так что, друг, давай в сад.
- Я прослушал «С» или «З». – Ухмыльнувшись, Ильф, направился во двор.
Солнце было в пике своей активности. Где-то там, на космических расстояниях от Земли, оно создаёт солнечные бури, выпускает смертоносные потоки ультрафиолета вызывающие раковые опухоли. И вместе с тем участвует в процессе фотосинтеза у растений, а может быть на какой-то другой планете, и зарождает жизнь, новую, особенную.
Но сейчас, для барда, она была лишь огромным обогревателем, который заживо запекал его тело в скорлупе из краски.
Им предстояла не сложная, но монотонная работа. Собирать лепестки цветов. Потом, алхимик сделает из них краску. Но выкладывать их нужно было по одному, на специальные подносы, чтобы ещё живые части цветов могли дышать, а значит подольше сохранять все свои свойства, краски, соединения.
Лео отправился в розарий, Ильфу достались лютики, после которых он должен был перейти на флоксы. Ал же, вынес забавного вида агрегат, прямо во двор, и стал наполнять его какими-то маслянистыми, и дурно пахнущими жидкостями. Что-то подсоединял, скреплял, отчего этот механизм всё увеличивался, и увеличивался в размерах. На огромных, и ржавых боках этого чудовища Ильф разглядел точно такие же знаки, которые он чертили на стенах и потолках. Только эти знаки были куда старее, и выглядели более затёртыми. Также, нарисованы они были не краской. Краска не может, так запекаться.
В конце своей работы, Ал, разжёг небольшую печку, что удобно располагалась в днище этого, теперь, как уже понял Ильф, котла.
Примерно полчаса, алхимик регулировал температуру и напор огня. Потом он велел, чтобы Марьяна принесла чего-нибудь поесть и желательно побольше. Ильф и Лео же выставляли вокруг машины подносы с оторванными лепестками. Хорошо, что погода была безветренная, иначе лепестки бы просто, напросто сдуло, а потом ищи их до вечера.
Ал придирчиво осматривал работы барда и художника. Выбирал не все, жамкая губами, и что-то бубня себе под нос, отправлял в кипящую, маслянистую жидкость только выбранные им частицы прекрасного. Остальные же, бросал в огонь.
К вечеру Лео и Ильф были без ног от усталости. Они ели, что приготовила им Марьяна, но казалось, они расходуют столько энергии, что еда сгорала до того, как опускалась в пищевод приятной тяжестью.
У Лео теперь были небольшие склянки синей и жёлтой краски.
Нужно сказать, что эти краски изготавливались очень долго, и хотя склянки были небольшими, но заполнялись они по капли в минуту. Это заняло очень много времени и сил.
- Не хватает красной, - сказал Лео. – Что ты сделал с розами?
- Варятся ещё, - ответил Ал.
- Нужно, чтобы красный был идеальным.
- Тебе нужно всего три цвета? – выдавил из уставшего тела Ильф.
- У меня есть идеальный чёрный, и идеальный белый. Теперь мне нужны, идеальные жёлтый, синий и красные цвета. Оперируя этими пятью, я смог создать любой цвет и оттенок.
- Так вроде бы хватает только зелёного, красного и синего? С помощью них, можно создать весь спектр? – поделился Ильф своими знаниями в области Лео.
- Для обычной картины, или там мирового шедевра, может и да. Но, не для Гали, - Лео подмигнул. – Она должна быть самым настоящим человеком. И идеальных красок должно быть больше.
Марьяна выкатила огромную тележку, на, которой гордо и важно размещалась огромная супница, в которой кипел бульон. Вокруг супницы, как цыплята вокруг клуши, собралась посуда поменьше, не менее напыщенная от важности того, что сейчас было в них. Салаты, бутерброды, пасты, соусы, ломти лососины, вяленое мясо. Всё это было приготовлено на высшем уровне, где не только важна пищевая ценность, свежесть и вкусовая гармоничность люда, но также и красота оформления.
Марьяна превзошла себя. Всё, что она приготовила, хотелось, есть, есть и есть. Съесть так много, как позволит живот, пока не лопнет, как шарик, в который перекачали воздуха.
От одного этого, у всех троих так заурчали животы, будто бы тишком сговорились, исполнить какую-нибудь арию.
Марьяна сняла крышку с супницы. Белый пар, несущий с собой частицы запахов, вырвался из своей темницы. Ноздри затрепетали, улавливая божественные ароматы. А когда последние клочья бывшего узника развеялись перед троицей предстало огромное, бульонное озеро, в котором лениво и величаво, будто бы киты или ламантины, не стыдясь своих белых телес, плавали огромные пельмени.
Лео демонстративно сглотнул, и упал на спину, как мультипликационный персонаж.
Марьяна хохотнула.
- Налетайте, - сказала она.
Алхимик, художник и бард, не успели сделать и шага.
Одно из окон на первом этаже распахнулось, и из него выпрыгнул Лион. Весь в мраморной крошке, в волосах, запутались целые куски. Он походил на слепок человеческого скелета, слегка обтянутый кожей. Мгновенно заметил тележку с едой, голодные глаза выражали вожделение.
- Есть, - взвопил он. – Я хочу есть.
- Ничего себе нюх, - только и сумел сказать Лео, перед тем, как Лион подбежал к тележке, и стал уплетать бутерброды.
Остальные не заставили себя ждать.
На природе, под свет умирающего Солнца, и зарождающейся Луны еда уплеталась особенно хорошо. И когда они опустошили тележку осоловелые, сытые, под довольный взгляд Марьяны, разбрелись по своим комнатам.
Ильфа разбудил яркий свет, бьющий из окна. Солнце упивалось, своей властью, поэтому нагло и бесцеремонно, вырвало барда из царства Морфея.
Он потянулся, и сладко зевнул. С закрытыми глазами нащупал Элву. Та радостно, прыгну в его руку. Пальцы пробежали по до боли знакомым струнам, извлекая из них, как из потаённых глубин сокровища, звуки.
Звуками можно лечить. Доброе слово, и кошке приятно. Смысл в том, что колебания массируют барабаны перепонки, которые в свою очередь, благоприятно воздействуют на мозг, заставляя его вырабатывать гормон счастья.
Ильф улыбнулся. Новая песня зарождалась в нём. Такая долгожданная, такая ожидаемая.
Я приветствую тебя мирозданье,
Сегодня я проснулся частью тебя,
Знаю, ты ждало этого признанья,
Как первой полночи, первого дня.
Сегодня я смешался с тобой,
Как водка и пиво, как тоник и джин.
Зачем я сделал шаг такой?
Потому что испугался остаться один.
Наши мысли совокупляются в бреду,
И тела переплетены узлом,
Раньше, мирозданье, я видел тебя в аду.
Сейчас же, я вознесу тебя на трон.
Ты вытирала об меня когтистые ноги,
А я плевал чёрным ядом тебе в лицо,
Ты чертила на мне шрамы-дороги,
Пока моя желчь разрушала твоё естество.
Но сегодня мы идём с тобой вместе,
Наши враги пугаются нас,
Они стали маленькими, как дети,
В надежде скрыться от наших глаз.
Мы идём как жених и невеста,
Приближаясь на шаг к алтарю.
Знаешь, ты ведь тоже была одна.
И ты тоже видела меня в аду.
Кольца Юпитера стали обручальными,
Сатурн запечатлел наш брак,
Вся Вселенная стала печальною,
Она не могла поверить в этот бардак.
Мы отныне муж и жена,
Медовый месяц провели на Млечном Пути,
Наши дети – это созвездия,
Куда бы враги ни бежали, им от них не уйти.
Наш дом – это больше чем разум,
Наша жизнь – это больше чем смысл,
И если б не вечный, желудочный спазм,
Мы бы сотворили бесконечную мысль.
Я люблю тебя, мироздание,
С тех пор, как стал частью тебя,
И обобщённое наше сознание,
Ругается с нами, космос губя.
Песня закончилась. В животе возникло странно-приятое ощущение. Ильф ещё долго лежал на спине, смотря в потолок, и сохраняя это чувство. Как давно он не пел песни, эта работа выжила всего его до последней капли. Или может быть «работа» это совершенно не то слово.
Чем же он занимается здесь?
Элва опять вернулась на своё место. Казалось, она даже жалобно пискнула, как бы говоря:
- Ты совсем перестал обращать на меня внимание.
Да, иногда она говорит с ним.
Теперь Ильф понимал, откуда взялись такие предметы, как Молот Тора, Святой Грааль, Экскалибур, Сапоги-Скороходы, и ещё много вещей, наделённых, как предполагал простой народ «магическими свойствами».
Это было просто вещи, но принадлежавшие особым людям. Тор был великим воином, и из всех оружий предпочитал молот, причём один и тот же. Поэтому у него и не было равных противников в бою, а враги думали, что молот, живёт своей жизнью, оберегая хозяина. Поэтому и считали его волшебным.
Святой Грааль был священным предметом, для каждого христианина, поэтому и «разговаривал» с каждым верующим. Да, таких примеров много.
Магия – это не способность вызывать огненный шар, и метать его в своих противников. Это куда более глубже, куда более сложнее и куда более осмысленнее.
За этой странной, но страшно верной мыслью пришла другая.
Теперь Ильф знал тайну бессмертия. Почему раньше было много бессмертных? Смыслы фраз, об этих людях передавались из уст в уста, и теряли свой первоначальный смысл.
Возможно, о человеке тогда, во тьме веков, в какой-нибудь забитой временем хибаре, один пьяница говорил другому:
- Этот человек живёт тысячью жизней, - имея в виду его многообразность в этом мире, но при этом и параллельность этих жизней.
А другой подумал, что эти жизни линейны, и тот человек живет одну сотню лет за другой.
Или другая фаза.
- Одной жизни этого человека хватило бы на десятерых, - имея в виду полноту жизни, яркость, насыщенность.
А другой опять подумал, что тот, о ком говорят, живёт одну жизнь за одной.
Что же касается бессмертия магов?
Умных всегда боялись, и часто маги были отшельниками, за исключением тех шутов, что были при дворе. Маг уходил в горы, лес, пустыни доживал там свой век и умирал, а тёмные крестьяне из уст в уста передавали легенду о том, что на горе живёт маг.
А что касается придворных магов, то королям было выгодно говорить, что их маг прожил тысячу триста лет, или же пару сотен веков. Это делало их выше в глазах свои соперников, и одновременно опаснее. Приём психологической войны. Да, и обычный люд дважды подумает, перед тем, как начать восстание, зная, что у их короля в слугах есть могущественный и древний маг.
- Удивительно, - сказал Ильф и подошёл к балкону.
Всё тоже Солнце, вот только что-то изменилось. Что-то неуловимое потерялось в окружающем мире. Чего-то перестало хватать.
Ильф стал осматриваться по сторонам. Нет, ничего не украли, ничто не сгорело. Исчезла другая деталь. Маленькая, незаметная, но от исчезновения которой, перестала существовать полная картина мира. Привычного и непоколебимого.
Ильф сделал несколько шагов вперёд, дойдя до самого края балкона.
Под пальцем прогнулось, и хрустнуло что-то маленькое, податливое.
Ильф посмотрел вниз.
Пол был усеян трупиками насекомых. Вот, чего не хватало. Не было жужжания, огромных жуков, и надоедливое гудение пчёл и комаров. Они все были мертвы, все слегли за одну ночь.
Что же здесь случилось?
Кузнечик в банке занервничал. Будто бы предчувствуя, что сейчас случиться что-то нехорошее. Он пытался выпрыгнуть, ударялся о непробиваемые, скользкие прозрачные стены. Огромная рука, держащая его темницу, неумолимо приближала зёленого певца к невидимой границе.
Он прыгнул свой последний раз. Потом упал. Что-то мгновенно убило его, быстро, решительно.
Ал посмотрел через толстое стекло банки из-под маринованных огурчиков, на результаты эксперимента.
- Насекомые умирают мгновенно, а пауки выдерживают тридцать секунд. Пауки живучи, в силу более сложного строения, - заключил алхимик.
- Что же здесь происходит? - опять повторила Марьяна.
- Побочный эффект действия знаков? – предположил Лион, делая очередную дугу. Последнюю. Теперь, вокруг дома появилась огромная окружность.
- Скорее всего, - согласился Ал.
Бард непрерывно смотрел на здание. Их лаборатории, их комнаты, а главное Элва. Элва была там. Увидев трупы насекомых, он тут же перебаламутил всех, и теперь, они, отойдя на безопасное расстояние, ждали, что решат Лион и Ал.
- Значит, получилось, энергия сосредотачивается вокруг Гали, - Ал, потёр подбородок.
- Вижу, для тебя это хорошая новость, а нам-то что делать?
- Мы продержимся там больше, чем пауки.
- Насколько больше?
- Не знаю. Предполагать, всё равно, что играть в «русскую рулетку» с помощью ТТ, а не револьвера.
- Тоже мне, оружейных дел мастер.
- Может быть, на нас вообще не скажется? Насекомые очень чувствительны, к подобным вещам, а люди очень…толстокожи.
- Хочешь сказать, возможно, у нас иммунитет?
Лео перемахнул, через забор. Одет в джинсы, босоножки и белую майку. Гигант выглядел очень живописно, и бард заметил, как Марьяна невольно залюбовалась его фигурой. К сожалению, ни чем подобным Ильф похвастаться не мог.
Зато я умею на гитаре играть, - утешил себя Ильф.
Тем временем Лео подбежал к ним, запыхавшийся, раскрасневшийся, на лбу выступили капли пота.
- Кошки ушли ещё ночью, а собаки ведут себя странно.
- В смысле?
- Посаженные на цепь, пытаются освободиться, те, что с хозяевами порываются остаться с ними, но и пытаются уходить. Свободные же, уже давно ушли восвояси. Может за кошками погнались?
- Нам-то, что делать? – вскрикнула Марьяна.
- Лично у меня там незаконченный шедевр, - сказал Лион, сплюнув, и направился к своей мастерской.
Он минул незримую границу, отмеченную им же на земле. Все затаили дыхание.
Скульптор спокойно зашёл в дом, минуя расстояние до центра окружности, как ни в чём не бывало, а минут через десять, послышался стук молотка.
Лео тяжело вздохнул, и направился следом, но его обогнал Ильф. Бард захотел поскорее вернуться к Элве, попросить у неё прощение, что в спешке забыл о ней. Это Лео может нарисовать себе хоть сотню портретов Свет, во всех позах и ипостасях. А она – гитара, у Ильфа одна, и другой такой нет.
Остались только Марьяна и Ал. Алхимик посмотрел на неё безучастным взглядом.
- Ты можешь уйти, никто не тащит тебя туда силком, - сказал он ей, как бы просто, так, и поплёлся к своей башне.
- Ещё как тащат, - прошептала Марьяна, она направилась следом.
Роману стало плохо внезапно. Только что он шутил, смеялся, запивал бутерброд из красной икры хорошим вином, а потом ВСЁ.
Не помог, ни модернизированный дом, ни все эти устройства, что следили за ним своими бесчувственными, электронными глазами. Ему стало плохо, практически мгновенно Роман побагровел, потом посинел, потом схватился за сердце.
На бешеной скорости, он гнал до ближайшей больницы, и всё-таки успел.
Люда стояла рядом, толком не переодевшаяся, всё ещё в спортивном. За эти короткие два часа, из молодой, сексапильной, цветущей женщины она превратилась лишь в её бледную тень.
Её глаза впали куда-то вглубь черепа, косметика размазалась, напоминая маску скорби. Когда нервничала она грызла ногти, и теперь её наманикюренные произведения искусства, превратились в жалкие обрубки.
Михаил прижал её к себе.
Они стояли в длинном коридоре, почему-то пустом, перед ними была тонкая дверь, сделанная из дешёвого материала. Белая, неестественно белая.
Михаил косился на неё. Там, за этой тонкой перегородкой жизнь и смерть ведут свой бой. Там Рома, РОМКА, пытается жить. И ему помогают выжить, его вырывают из лап смерти.
Как же ему сейчас легко. Отдайся воле врачей, а мы тут, переживаем, волнуемся, изводим себя.
– Я говорила ему больше заниматься спортом, - пожаловалась Людмила.
– Это его вина, не твоя.
Люда посмотрела в глаза Паукова непонимающим взглядом.
– Как ты можешь такое говорить?
– Могу, - ответил Миша.
– Он же твой друг, - всхлипнула Люда.
– Поэтому, и говорю. Он совершил ошибку, положившись на технику. В этой жизни можно рассчитывать только на себя.
– Миша, прекрати.
– Прости, но это так.
Михаил отстранился.
– Я сожалею, Люда, и если чем нужно будет помочь, то можешь рассчитывать на меня. Однако если он не изменит образ жизни, то я набью ему морду, - сказав это, Пауков повернулся, и ушёл.
Только на себя, ни на кого больше.
Нужно менять свою жизнь, перестраивать её. Нужно жить не так, как захочешь, а так, как будет, полезнее в первую очередь самому себе.
Наш организм слаб, как он слаб, и как хрупок. Его равновесие может повредить любой микроорганизм, практически не имеющий веса, любая песчинка, любое дуновение ветра, может безвозвратно унести с собой здоровье и жизнь.
Как же мы слабы.
Завтра же займусь спортом, завтра же буду укреплять своё тело. А сколько заразы я уже успел внести в него?
Сколько демонов притаилось внутри меня, сколько ожидают выйти, и поразить моё тело.
Сколько успел занести я, а, сколько успело передаться от предков? Каждый ген – часовая бомба, таймер которой устанавливал человек, не знающий цифр.
И когда они детонируют? О, это большой вопрос, зависящий от многих факторов.
Кто-то сказал, что после изобретения ядерной энергии земля стала похожа на пороховую бочку, а сами бомбы – стали коробком со спичками. И долго с этими спичками будут играть дети-правители.
Мы, наши тела – это то же самое. Неверное съеденное, недостаточно пережеванное, плохо приготовленное. Всё это коробки со спичками.
А бомбы, бомбы уже внутри нас.
И молите богов, чтобы они не детонировали.
С тяжёлым вздохом, Лео взял в руки мёртвого голубя.
– Бедняга, - сказал он вслух.
Уже третий день, как начали умирать птицы. Если они приближаются к дому ближе, чем на тридцать три метра, то падают вниз бездыханными тушками. Поэтому, каждый час нужно было обходить территорию, и подбирать этих глупых, несчастных существ. Ильф яростно капал яму, лопата так и подбрасывала в воздух комья земли, тёплой и влажной. Ни одного живого червяка. Возможно, дом уже окружён этой убийственной сферой.
– Интересная закономерность, - сказал, неизвестно откуда взявшийся Ал.
Он присел на корточки, у самого края ямы Ильфа, и посмотрел барду в глаза.
– Какая закономерность, - недовольно пробурчал певец.
Чем умнее существо, тем дольше оно может находиться здесь. Также, чтобы умереть, у живого должны быть хотя бы зачатки мозга.
– В смысле?
– Бактерии и прочая микроорганизменная дрянь, живут, и им хоть бы хну, - объяснил алхимик.
– Значит, мы будем жить больше всех.
– Да. И ещё, у нас есть ровно три месяца.
– Почему?
– По моим подсчётам, именно настолько хватит нашего иммунитета.
– А когда мы будем приближаться к девяносто третьему дню.
– Будет ли это проявляться как-нибудь на нас. Скажем на шестидесятом дне, у нас мозги начнут вытекать из носа, или проблемы с сердцем начнутся?
– Писсемист, - рыкнул Ильф.
– Не знаю, насчёт этих…эффектов, но узнаем. – Ал, поднялся, и начал уходить.
– Это ведь из-за Гали? Да? – спросил, подбежав раскрасневшийся Лео
– Не исключено.
– А тебе не кажется, что по мере доведения её до…вернее к финальной стадии, это поле будет усиливаться.
– Вполне вероятно.
Ал, повернулся, и с отсутствующим выражением лица направился к дому, в свою башенку.
– Как он может быть так спокоен? – удивился Ильф.
– Кто бы, говорил?
– В смысле?
– Нам грозит смерть, причём возможно неминуемая, и нас здесь никто не держит. А мы тут. Я – копаю яму, а ты убираешь трупы птиц. Поверь мне, мы тоже спокойны.
Лео ещё долго смотрел на Ильфа, потом пожал плечами, и опять вернулся к работе.
Однако показалась Марьяна. В руке она несла трубку радио телефона, она закричала протяжно и громко, но на удивление мелодично.
– Лео, тебя к телефону.
Удивительно, - задумался Ильф. – Сколько я знаю её, но так, ни разу и не спросил, зачем и почему она здесь? С её данными, пусть даже телесными, она смогла бы завоевать любой подиум, а с прочими талантами, в виде вокала, готовки, интеллекта, домашнего хозяйства. Войны бы снова разгорались, ради этой женщины.
Ильф поставил лопату металлической частью вниз, и упёр подбородок на устремлённое вверх древко.
Он смотрел на Марьяну, покорно ждущую конца разговора Лео с неизвестным. И на самого Лео, внимательно кивающего, и слушаю собеседника с посеревшим, окаменевшим лицом.
Теперь он стал напоминать старика. Что-то нехорошее произошло.
Ильф вылез из ямы, и, взвесив лопату на плечо, направился к окончившему телефонный разговор Лео. Художник передал трубку Марьяне. Его некогда красное, от работы лицо приобрело матовый, нехороший цвет.
– Что случилось? – спросил Ильф.
– Света, - коротко ответил Лео, и направился куда-то в дом.
Ильф отбросил лопату, и последовал за ним. Догнать художника он смог только на втором этаже, у его комнаты. Дверь была на распашку. Как давно Ильф не был здесь.
На мгновение бард замер, от этого восхитительного зрелища. Как и в тот раз, но тогда это было несравнимо с тем, что он видит сейчас.
На стенах не было свободного места. Только её портреты, и сюжеты картин только о ней. Во всех обликах, во всех временах, на всех планетах. Он изображал только её, и никого больше.
И потолок, что это был за потолок. Она сидела там. Голубоглазая королева богов. На своём золотом троне, одетая в белоснежную мантию с алым поясом. Она держала в руках скипетр Гермеса, у её ног располагался белоснежный барс. Ангелы, одетые в золотые доспехи парили на заднем фоне, приветствуя королеву-солнце.
А она, она гневно смотрела на этого маленького, беззащитного человечишку, что метался где-то там, в этой бесконечной глубине, недостойной её взгляду.
Этот великий художник, что всего лишь прах недостойный коснуться её ног.
Лео закашлял, его могучая грудная клетка стала судорожно сокращаться. Он невольно поднёс ладонь ко рту, когда приступ закончился, ручейки крови стали стекать меду пальцев, капать на чистые холсты, которыми был усеян пол.
Лео поднёс испачканную собственной кровью ладонь к глазам, долго, очень долго смотрел на неё. Он не верил, он не хотел верть.
– Какая алая, - сказал он спокойно.
– С тобой всё в порядке, ты болен? – Ильф приблизился на шаг, но пойти дальше не посмел. Слишком спокойным и непоколебимым казался ему тот голос, казалось, скажи, что не так, и он разорвет тебя надвое.
– Я здоров, но не могу жить…- Он не договорил, опять стал судорожно рыться в вещах, в этом творческом беспорядке ища что-то определенное, что всегда ускользает, всегда теряется, в самый нужный момент.
…если она не живёт, - вот, что не смог он выговорить. – Ильф догадался, бард знал.
Вот почему Лео согласился работать здесь. Будто бы неизвестно откуда взявшиеся частички головоломки без труда собрались воедино. Он создаёт Галатею ради Светы. Наш мистический заказчик пообещал ему наблюдение за ней, и доклад один раз, в определённое время. Скажем, через неделю. Как она живёт, что ест и так далее, и тому подобное.
Это называется вуайеризм, но вряд ли Лео делает это из-за похоти. Он просто хочет быть рядом, пусть хотя бы так.
Но, видимо был ещё один какой-то пунктик.
– Она ведь болеет. Да? – спросил Ильф.
– Да, - ответил Лео, продолжая что-то искать.
– И наш заказчик доложил тебе…
– Он оплачивал её лечение.
В яблочко.