- Тебя как зовут? – спросил Миша.
- Юля, – обиделась девушка.
- Пошла вон, Юля, - ответил Мишка.
- Но…
- Пошла вон, - он почти кричал. – Бумажник на столе, возьми деньги. Это тебе на такси, и купи, что-нибудь.
- Да, как ты смеешь, - завопила она. – Я не такая.
- Пошла вон, - коротко бросил Михаил.
И видимо в его тоне было столько скрытого подтекста, что девушки не нашлось, что ответить. Она исчезла, как исчезали и десятки до неё.
Миша смотрел на рассвет. Но теперь он видел его как-то иначе. Теперь это не потоки фотонов, выбивающиеся с востока через весь этот город, облака, леса и горы. Теперь эта огромная колесница Аполлона, на которой сам красавец бог пытается обогнать самого себя, восхищая всех своей силой.
Он закурил ещё одну сигарету.
Здание находилось на маленькой территорией, ограниченной четырьмя улицами: Красноармейской, Большой Заречной, Поперечной и Ломоносова. Кто бы ни был наниматель Ильфа, но у него явно был вкус в выборе мест. Чтобы дойти до здания, нужно было совершить пешую прогулку по Мосту Влюблённых с одного берега Туры, на другой. По пути можно было хорошо рассмотреть так приятные взору антиглобалиста деревянные дома в один-два этажа, а главное довольно странную церковь. Работающую, но в такой разрухе, что казалось, будто бы она ещё не оправилась от гонений и издевательств.
Но Ильфу надо было идти дальше.
Его местом работы, оказался огромный, трёхэтажный дом, явно построенный наспех, толком не покрашенный, и кое-где явно не доделанный. Но очень внушительный по своим размерам, и прилегающей к нему территории. То сеть дм окружал сад с фруктовыми деревьями, клумбы со всевозможными цветами и теплицы. Всё это по идее должно было быть красиво, но оно почему-то не радовало взор. Слишком хаотично всё было поставлено, будто бы для совершенно других целей. Да, и цветы на клумбах. По идее нужно было чётко подбирать контрастность одного цвета с другим, здесь же просто были посажен цветы друг к другу, причём садовод даже не выбирал, что куда сжать. Бросил несколько разных семян, и решил, что будет, то и будет.
Та же ситуация обстояла и с деревьями. Но вернёмся к дому. Серо-рыже-буро-малиовый, так говорили, про непонятный цвет. Это цвет, и подходил этому дому. Ильф ещё добавил от себя «с жёлтым оттенком». Первый этаж был самым огромным, и освящённым. Окна не были зашторены, наоборот, они были открыты нараспашку. Через них Ильф рассмотрел огромные куски мрамора, стоящие внутри. Второй этаж был поменьше, но благодаря тому, что он не закрывал полностью крышу первого этажа, то это свободно пространство сделали, как один большой балкон. На нём стоял средних размеров телескоп.
Третий этаж по размерам был таким же, как и второй, но выдавался тем, что из одного его угла, вверх, вырывалась башенка в готическим стиле. Очень странно. Все маленькие окна-бойницы в ней были наглухо зашторены. Там кажется, размещалась небольшая комнатка. И под конец, скажу о том, что вся прилегающая к этому зданию территория была огорожена чугунным забором, довольно стандартного оформления, но довольно высокого.
Ильфу пришлось обойти добрую половину территории, прежде чем он нашёл дверь с домофоном. Он нажал на кнопку.
Через минуту, чей-то с хрипотцой голос, - спросил из динамика.
- Кого черти принесли?
- Я – Ильф, - представился бард. – Мне Лион визитку дал.
Послышалось неясное бормотание, видимо голос переговаривался с кем-то.
- Бард что ли?
- Да, - Ильф даже кивнул, хотя такой жест был бессмыслен.
- Заходи, но не трогай цветы. Или убью. – Дверь открылась.
- Ну, и нравы, - подумал Ильф
Дверь открылась, подошвы его ботинок наступили на широкую, мраморную дорожку. Камень был так гладко отполирован, и так играла на солнце, что казалось, будто бы дорога сделана из зеркал.
Сад был просто прекрасен. Каждый цветок дышал жизнью, здоровьем, силой. И хотя располагались они не ахи как, но за ними явно ухаживал профессионал. Лепестки так и лопаются от влаги, и сладкого сока, готовые обрызгать все и вся при малейшем прикосновении. Это самые прекрасные цветы, которые он когда-либо видел. Всех цветов радуги, и ещё бесконечного числа её оттенков. Такая красота мимолётна. Такое не надо срывать, не надо делать букет, даже любимой девушки. Оборвешь жизнь одному из этих цветков, и боги сочтут это богохульством в одно мгновение, они испепелят тебя, посчитав грязным варваром. Так были прекрасны эти цветы.
Ильф прошёл по дорожке, которая привела его к открытой двери, он зашёл вовнутрь. Сразу же в ноздри ударила мелкая, мраморная пыль.
Лион был в центре, он трудился над огромным куском чистейшего мрамора, измерял его, осматривал с разных сторон. Скульптор был практически без одежды, лишь белая, набедренная повязка была на нём. Невольно, Ильф залюбовался им. Но не с богопротивной похотью, или звериной радости. Нет.
Скульптор был сам, как статуя.
Мраморная кожа обволакивала небольшие, но хорошо прочерченные мышцы. Подмышками не было волос, так же, как и на груди. То ли он сбривал их сам, то ли мраморная пыль настолько глубоко впиталась в его тело, что его кожа сама стала эластичным мрамором. Лишь странные волосы на лице, и щетина выдавали в нём то, что голова его всё ещё человеческая. В остальном же, как понял Ильф, он не что иное, как статуя.
Лион наконец-то заметил барда.
- Так ты всё-таки решился, - Лион улыбнулся каменной улыбкой. Можете себе её представить? Ильф тоже не мог.
- Ты человек? – спросил Ильф.
- А ты? – резонно ответил Лион.
- Да.
- И я человек, - он ещё раз улыбнулся, – правда наш образ жизни меняет нас относительно других людей.
- В смысле?
- Об этом потом. Тебе нужно познакомиться с остальными.
- Остальными?
- Да, здесь ещё есть алхимик, художник и домоправительница. Алхимик в башне, художник был где-то на втором этаже, а с домоправительницей познакомишься потом.
- И вот так просто, ты берешь меня на работу?
- Если скажешь «да». Сначала познакомься со всеми. Поверь, так будет лучше.
Ильф смотрел на Лиона, но тот опять вернулся к изучению глыбы. Бард пожал плечами, и пошёл на второй этаж.
По дороге, он осмотрел весь первый. Творческий беспорядок Лион. Если бы Ильф где-нибудь жил, то его обитель был точно такой же. Только за место чертежей и эскизов, на полу бы валялись нотные грамоты и порванные струны, а вместо глыб мрамора, стоящих то тут, то там, были бы,…в общем, он что-нибудь бы придумал. Да, и придумывать, если честно, не надо было бы. Всё само бы наросло, окружило бы его, и он бы это не заметил. Хотя есть большая вероятность того, что Ильф был бы опрятным хозяином. Творческий беспорядок – это укоренившийся стереотип гения, и Лион всего лишь подписывается од него, а вот Ильф. Гений ли он?
Бард прошел на второй этаж. Двери всех комнат распахнуты, и только из одной слышно неясное бормотание. Проходя открытые двери, Ильф всматривается в комнаты, что за ними. Они пусты. Мебели стоит, но чувствуется, что эти комнаты не обжиты.
Такое ощущение было у Ильфа, когда он ночевал в заброшенных домах, в пустующих много лет складах. Воздух здесь немного холодноват, даже смертельно холодноват. Какая бы жара не стояла на улице, этот «привкус» воздуха чувствуется везде, по всему этому необжитому пространству. Здесь нет хозяина как такового, а значит и другие могут найтись.
Наконец он подошёл к комнате, из которой слышалось бормотание. Робко, краем глаза, он заглянул туда. Комната была просто огромна. Это был целый зал, но она была относительно пуста. Относительна, в том смысле, что там не было мебели. На стенах висели картины. Прекрасные картины, на которых было изображено практически одно и то же. Вернее, была изображена одна и та же. Девушка. Миниатюрная, с рыжими волосами и непередаваемо голубыми глазами. Ильф залюбовался на неё. Она была изображена на разных картинах в различных ипостасях, и на различных фонах. Вот она, полугола, скачет на коне, её рот искривлен в победном кике, а за ней несутся тысячи амазонок. Вот она в роле графини девятнадцатого века, сидит у себя в саду, и пьёт чай, любуясь на гладиолусы. Вот она, в образе современной девушке стоит у моста, засунув руки в карманы, и мило улыбается на фоне реки, и заката.
Она не была фотомодельной внешности. Слишком крепка в кости, слишком невысокая. Но при всём при этом, она казалась такой милой, просто милейшим созданием на Земле, что хотелось бы бросить всё к её ногам.
Ильф пришел в себя, и обратил внимание на центр комнаты. Там, расписывая перемазанными в красках пальцами, холст, стоял художник. Он был на полголовы выше Ильфа, широк в плечах, просто атлетичного телосложения, с длинной гривой русых волос, что сплелись в неразберихе. Он был абсолютно отстранён от происходящего вокруг. Одетый в перемазанную красками, когда-то белую мантию, с босыми ногами, он что-то шептал.
Ильф приблизился к нему, стараясь разобрать это бормотание.
- Недостаточно, недостаточно. Милая Света, именем твоим живу, именем твоим творю. Как мне хочется быть рядом, пусть хотя бы твои портреты будут окружать меня. Моя милая Света, только ради тебя дышу.
Ильф рассмотрел картину, что он рисовал. Света была изображена здесь по пояс, с полуоткрытым ртом, из-под верхней губы, у неё торчали два небольших клыка.
Теперь она была в образе вампирши. И одета была в черное платье, с ожерельем в виде перевёрнутого креста. Заднего фона ещё не было.
Ильф сделал ещё один шаг художнику, и видимо не заметил, как наступил на тюбик с краской. Поскользнулся на нём, при этом его ноги взметнулись вверх, а краска выплеснулась в лицо художнику. Чёрная, маслянистая.
- Эй, - вскрикнул художник обиженно.
- Уф, - выдавил из себя Ильф, пытаясь подняться, и потирая ушибленный копчик.
- Ты кто? – художник помог барду встать.
Ильф наконец-то увидел его лицо. Безвольный подбородок, крупный нос, практически чёрные глаза, а главное два огромных и уродливых шарам, перечёркивающих его лицо. Они пересекались не в центре, на переносице, а на правой щеке.
- Меня зовут Ильф, - ответил на вопрос художника. – Я – бард.
- Стучаться надо, а то я пришиб бы ненароком.
- А ты бы отозвался? Ты был слишком погружён в творческий процесс.
- Твоя, правда.
Ильф стоял на ногах, и стал осматривать свою одежду. Вся она была перемазана в краске. И Ильфу казалось, что он похож на холст художника-абстракциониста.
- Меня зовут Леонид, но мне больше нравиться сокращение. Лео, - художник протянул руку.
- Ильф, - они пожали руку друг другу. – Слушай, потом ещё встретимся, мне здесь надо познакомиться с алхимиком, и домоправительницей.
- Хорошо, алхимик у себя в башне, это до конца по коридору, и винтовая лестница.
- Спасибо.
Ильф вышел, бросая взгляды на картины с изображением этой странно-обворожительной девушке. Он не мог спросить сейчас, кто это, но он знает, что когда-нибудь точно спросит. Узнать о ней сейчас, было бы всё равно, что потоптаться в только что вычищенной комнате грязными сапогами.
Тем более ему надо было встретиться с алхимиком.
Ильф стал вспоминать всё, что знает об алхимиках и алхимии. Ведь, не даром, скульптор оказался скульптором, а художник художником. Следовательно, и алхимики должен оказаться, настоящим алхимиком, и плевать на такую мелочь, что как таковой науки не существует, что все они оказались шарлатанами, а сейчас существуют в виде сумасшедших с собственными сайтами, в которых вписываются такие же сумасшедшие.
- Алхимия (лат. Alchimia, от Аль и Хеми – «огонь, бог и патриарх» или от греческого Хемейя «сок, живица» или арабского Ул-хеми) - древнее тайное учение философского, религиозного, мистического характера, целями которого являлись получение «Философского камня», особого вещества, способного превращать неблагородные металлы (прежде всего, ртуть) в серебро и золото, а также: поиски сокрытого духа в каждой неорганической крупице материи, исследование возможности получения универсального растворителя, способного в числе прочего, удаляя болезни вернуть молодость, и синтеза искусственного человека (гомункула). Самое раннее упоминание слова «Алхимия» встречается в трудах Юлия Фирмика Матерна, жившего при Константине Великом. Основу алхимии заложили древние египетские, китайские и восточные знания, учение о стихиях и четырёх элементах (огонь, вода, земля, воздух), способных превращаться друг в друга. Древнейшим из сохранившихся алхимических трактатов считается хранящийся в Государственной Парижской Библиотеке труд на греческом языке Зосима Панополита, датируемый четырёхсотом годом нашей эры, а также труд Энея Газея, датируемый четыреста восьмидесятым годом. В большинство стран Европы алхимия попала благодаря трудам арабского мудреца Гербера в восьмом веке. Алхимия изучалась в трёх различных аспектах: Космическом (олицетворяется серой), Человеческом (ртутью), Земном (солью). По разным источникам считалось, что в алхимии существуют три, семь, десять или двенадцать различных процессов. Большинство алхимиков признавало главной целью алхимии синтез, получение золота, однако, лишь самые избранные добавляли, что под золотом они подразумевают нечто отличное от привычного всем желтого металла, но несравненно более ценное. По методам эта наука подразделяется на внешнюю и внутреннюю. Внешняя занимается трансмутацией металлов, составлением препаратов и снадобий, «пилюль бессмертия», изучает глубинную, оккультную сущность веществ и химических реакций (методы более распространены на Западе, куда они пришли от арабов). Внутренняя, занимается трансмутацией духа, достижением абсолютного здоровья, практического бессмертия, путем различных психофизических упражнений (распространено на Дальнем Востоке и в Индии, к проявлениям внутренней астрологии с какой-то долей натяжки можно отнести, например, китайский цигун и хатха-йогу). Алхимические термины очень часто переплетаются с астрологическими. Так, например: золото принято считать металлом Солнца, Серебро - Луны, ртуть - Меркурия, медь - Венеры, железо - Марса, свинец - Юпитера, олово - Сатурна, титан - Урана, платина - Нептуна, кобальт - Плутона, ванадий - Прозерпины. Алхимические процессы также связывали с астрологическими знаками Зодиака: с Овном связывали процесс объизвествления (кальцинации), с Тельцом - процесс замерзания (конгеляцию), с Близнецами - закрепления (фиксации), с Раком - растворения (солюции), со Львом - разложения (дигестии), с Девой - истечения (дистилляции), с Весами - возгонки (сублимации), со Скорпионом - разделения (сепарации), со Стрельцом - вощения (церации), с Козерогом - брожения (ферментации), с Водолеем - размножения (мультипликации), с Рыбами - выпячивания (проекции). Алхимия просуществовала с четвёртого по шестнадцатый века в семнадцатом и восемнадцатом веках эти идеи были отвергнуты, хотя многие наработки и научный опыт алхимиков легли в основу научной химии. Алхимики в процессе поиска чудодейственных препаратов открыли или усовершенствовали способы получения минеральных и растительных красок, эмали, стекла, кислот, щелочей, солей, металлических сплавов, разработали некоторые химические методы перегонки, возгонки и так далее. В настоящее время идеи превращения элементов друг в друга (трансмутации), тем не менее, успешно решаются ядерной физикой; иногда возникают споры вокруг отдельных изобретателей, которым, якобы, удалось найти способ осуществлять трансмутацию неядерным путем, однако, достоверных данных об этих опытах нет. Проблема синтеза искусственного человека (или более простого биологического организма, биоробота) все еще остается нерешенной.
Поднимаясь по металлическим ступенькам винтовой лестнице, и открывая тяжёлую, дубовую дверь с металлическими элементами, на которых начерчены всевозможные знаки магии, Ильф не представлял себе то, что увидит.
Может быть, там будут огромные склянки с человеческими и животными конечностями, колбы, риторы, старые книги, перегонные кубы, возможно даже прикованные к потолку демонические отродья.
Он не знал этого.
Но он почему-то особенно ярко представлял себе алхимика. Сгорбленный старик с длинной, змеиной бородой. В очках, с изъеденными морщиной лицом с нездорового цвета кожей, а главное с длинными, когтистыми пальцами. Одет он обязательно в мантию цвета плесени.
Ильф сделал глубокий вдох. Вошёл.
Что ж, он почти угадал. Везде были сундуки с неизвестным содержимым. На стенах были полки со всевозможными химическими веществами. Было много книг и записей, которые валялись то тут, то там. Весь потолок был обклеен листками со всевозможными изображениями на них. У дальней стены, под окном стоял стол с кипой тетрадей на нём, и большим монитором компьютера. Системный блок, принтер, сканер и ещё много компьютерных оборудований, которых Ильф почему-то не опознал, размещались на полу. Сам алхимик сидел в кресле, и смотрел на входящего Ильфа.
С описанием алхимика Ильф прогадал.
Это был мальчик, примерно шестнадцати лет. Сейчас он причёсывал свои чёрные, непослушные волосы. И смотрел на Ильфа невообразимо пустыми глазами. Все говорят, что глаза - это зеркало души. Тогда у этого мальчика нет души, её вытеснили знания. Два огромных, коричневых, как у совы буркала, потому, что не возможно было назвать это глазами, впились в фигуру Ильфа. Тонкие, бледные губы, аристократичный нос, неестественные, тонкие скулы. Всё это даже не дрогнуло. Мальчик сидел, поджав колени к подбородку. Он был одет в синие штаны, и серую футболку. Ноги были босы.
- Здравствуй, - сказал алхимик бесцветным голосом. – Ты ведь бард.
- Да.
- Прости, что я был груб с тобой.
- Когда? – удивился Ильф.
Алхимик поднёс к губам устройство похожее на диктофон. Нажал что-то, и заговорил. Раздался голос, который пообещал Ильфу из домофона, что он бьёт его, если бард причинит вред цветам.
Злой мужской голос, налитый красками и жизнью. Никогда бы не представил, что он может идти изо рта этого мальчика. Да, многое может наука в наше время.
- Я просто не хотел, чтобы ты повредил цветы.
- Я бы ни за что не сделал этого, - уверил его Ильф. – Они прекрасны, ты сам ухаживаешь за ними?
- Да. Я делаю из них краску для Лео.
- Ох, а я думал, это у тебя что-то, вроде хобби.
- У меня нет хобби.
Ильф замолчал. Молчал и алхимик. Последний, лишь не спускал глаза с барда.
- Меня зовут Ильф, - представился бард.
- А меня зовут Ал, - представился алхимик.
- Это сокращение?
- Тебя это не должно волновать. Здесь все называют меня так.
- Хорошо. Признаться, я представлял себе алхимика немного иначе.
- Да, признаться честно меня не стоит называть алхимиком, я просто учёный, который заинтересован в «отбросах науки».
- Отбросах науки?
- Да. Мы слишком быстро развиваемся, и не успеваем изучить всё, а я, лишь «доизучиваю» то, что пропустили учёные.
- Ты должен быть очень умён.
- У меня, в некотором роде аутизм, так, что он помогает мне.
Аутизм, - стал вспоминать Ильф.
Аутизм — это нарушение развития. Дефект в системе, отвечающей за восприятие внешних стимулов, заставляет ребенка обостренно реагировать на одни явления внешнего мира и почти не замечать другие. Причины бывают разные. Во-первых, экстремальное одиночество ребенка, нарушение его эмоциональной связи даже с самыми близкими людьми. Во-вторых, крайняя стереотипность в поведении, проявляющаяся и как консерватизм в отношениях с миром, страх изменений в нем, и как обилие однотипных аффективных действий, влечений интересов. В-третьих, особое речевое и интеллектуальное недоразвитие, не связанное, как правило, с первичной недостаточностью этих функций. Особый, чрезвычайно характерный тип психического дизонтогенеза. В основе его лежат тяжелейшая дефицитарность аффективного тонуса, препятствующая формированию активных и дифференцированных контактов со средой, выраженное снижение порога аффективного дискомфорта, господство отрицательных переживаний, состояние тревоги, страха перед окружающим. Аутизм отнесен к разряду неспецифических нарушений развития, характеризуемых ранним появлением неконтактности, нарушением речевого развития с эхолалией, причудливым поведением в виде неприятия изменений окружающего, либо неадекватной привязанности к неодушевленным предметам при отсутствии бреда и галлюцинаций. То есть, аутизм — это нарушение, включающее не одну дисфункцию как, например, при специфическом метаболическом расстройстве. Понятие аутизма представляет собой комплексное нарушение, в большей мере, чем эпилепсия и умственная отсталость. Аутизм является симптомным проявлением дисфункции мозга, которая может быть вызвана разными поражениями. Частота встречаемости. Процент заболеваемости колеблется от четырёх до пятнадцати случаев на десять тысяч детей, значительная часть которых — мальчики. По статистике, только в одних Соединенных Штатах зарегистрировано более четырёхсот тысяч аутистов, но у восьмидесяти процентов из них показатели IQ выше среднего и нередко на уровне гениев. Этиологический аспект аутизма. Заболевание, отчасти, может быть обусловлено наследственными факторами. Однако через гены передаётся лишь предрасположенность к аутизму, а само развитие заболевания происходит при помощи дополнительных вредных воздействий, например, родовой травмы, природовой асфиксии и других нарушений при беременности и родах. Предполагают, что развитие аутизма связано с недоразвитием определенных долей мозга в сочетании с гиперразвитием остальных областей. Другой возможной причиной называют аномальный химический состав мозга. Но, так или иначе, аутизм относят к врожденным заболеваниям, хотя временами по этому поводу высказывают серьёзные возражения. В настоящее время рассматриваются теории, связывающие повышение частоты аутизма в настоящее время с экологическим состоянием окружающей среды, с применением лекарственных средств, консервантов и других химических факторов. В общепринятой клинической психиатрической терминологии термин «аутизм» отражает утрату связи с реальностью у больных шизофренией и описывается как самостоятельное заболевание шизофренического спектра. Одним из важнейших симптомов некоторых психических заболеваний является преобладание внутренней жизни, сопровождающееся активным уходом из внешнего мира. Более тяжёлые случаи полностью сводятся к грёзам, в которых как бы проходит вся жизнь больных; в более лёгких случаях мы находим те же явления, выраженные в меньшей степени. Больной избегает общения, всякое нарушение повседневного распорядка и стереотипов оказывается для него трагедией. Интеллект аутиста снижен далеко не всегда, часто обнаруживаются так называемые «островки знания» — области, в которых способности больного достигают нормального или даже гениального уровня. В психоанализе аутизм — это экспериментально-психологический феномен искажённого восприятия объекта, вызванный актуальной потребностью.
- Сочувствую.
- Отнюдь, это самое лучшее, что случилось со мной. Итак, через пятнадцать минут будет обед, предлагаю там и встретиться, а пока выбери себе какую-нибудь комнату, и располагайся там.
- Ты даже не спросил, буду ли я с вами работать?
- Ты будешь, прости, но другого ответа в этих стенах нет.
- То есть?
- За обедом поймёшь, - алхимик повернулся к Ильфу спиной.
Ильф ещё немного поглядел на него, но Ал, даже не собирался разворачиваться. Постояв ещё немного, Ильф спустился на второй этаж.
Там ему приглянулась небольшая комнатка с огромными дверями, выходящими на балкон. В комнате стоял небольшой дива-кровать, кресло и столик.
Он сразу же открыл балконные двери настежь, чтобы всегда чувствовать свежий, уличный воздух. Присел на диван, и Элва, будто бы сама прыгнула в руки, как послушная собачонка. Почему-то захотелось петь.
Это странное ощущение обволокло его. Здесь собрались те, кого он, толком не зная, но уже может называть братьями.
Мы долго бродили босиком по заре,
И капала кровь вниз, проливным дождём,
Мы долго не решались отдаться мгле,
Как-будто чего-то так долго ждём,
Ильф не знал, но при первых звуках его гитары, при первых его словах, что эхом разносились по всему нелепому дому. И Ал, и Лион, и Лео, и пока ещё незнакомая домоправительница. Все остановили свои работы. Они слушали, прислушивались. Они относились к этим звукам не как к надоевшему комариному писку, а как к мелодии сфер, что внезапно снизошла на них. И голос, о, как они влюбились в этот голос.
С небес к нам спустились ангелы,
Из глубин, демоны поднялись,
Одни предлагали смыть нашу кровь,
Другие молили, уйти с ними вниз,
Мы слушали их, раскрыв глаза,
Смотрели на созданное Светом и Тьмой,
И клятва разверзала тогда небеса,
Сказали мы, что будем с Землёй.
И наш ответ их всех покарал,
Стёр легионы с лица земли,
Мы подарили её всю богам,
Которые, вдруг, стали людьми.
Лион начал усерднее молотить по глыбе мрамора, как-будто бы вспомнив что-то, или же наоборот, хотя заглушить эту музыку. Лео отбросил кисти и краски, и на цыпочках вышел в коридор- он слушал. Лишь Ал, продолжал делать свою работу, но звуки эти он улавливал, как никто другой.
Они взглянули на самих себя,
Они посмотрели тайком на нас,
Как счастливы все были тогда,
Слёзы радости лились из глаз.
Мы растворились среди них,
Утонили в народах и языках,
Но искры наши, живут внутри,
Заставляя людей, парить в облаках.
Мы бессмертными стали,
Оставшись собой,
Мы не были богами,
Да и чёрт с тобой.
Мы смеялись как дети,
Над Злом и Добром,
Ведь на белом свете,
Их нигде не найдём.
Мы хотели всего лишь
Мечтать и творить,
Как церковные мыши
Живём, и будем жить.
Даря чудесные, детские сказки,
И спокойную музыку тишины,
По холсту размазанные краски,
Напоминающие отблеск зари.
Песня закончилась.
Зубило Лиона пошло вниз. Он заплакал. Его инструмент оставил неровную линию, и хотя он только приступал к работе, только начал воистину, заниматься этой глыбой мрамора. И можно было бы заполировать этот шрам на камне…
Раньше бы он сделал именно так.
Но не теперь. Не после этой песни. Он отбросил тяжеленную глыбу, будто песчинку. Этот шрам не был угоден его душе, которая сейчас творила.
- Ты – мастер, - сказал Лео, тихо входя в комнату Ильфа. – Воистину, ты мастер. Эта ведь песня о нас? Ведь так?
- Да, ты угадал, - ответил бард, тяжело дыша. Песня от души, всегда заставляла его выкладываться по полной, но он сразу же, начинал ощущать в себе неукротимую мощь. Новые песни, новая музыка. Всё это распирало его грудную клетку так, будто хотела вырваться наружу.
- Мои картины точно такие же?
- Да. Они посвящены одной девушке, кто она?
- Прости, я слишком плохо знаю тебя, чтобы рассказать об этом.
- Извини, я не смог удержаться. Сейчас я немного не в себе. Понимаешь, я ощущаю себя дверью, или порталом, когда пою.
- В смысле?
- Будто бы за мной огромная сила. Все песни мира в комнате, которая заперта мной. И когда я начинаю петь, я немного приоткрываюсь, и вся эта неукротимая мощь пытается вырваться наружу.
- Я называю это ПОРЫВОМ.
- Да, это действительно, подходящее название.
- Ладно, - Лео потянул носом воздух. – Обед уже готов. Только не говори, что не проголодался.
Ильф последовал за ним. Сначала вниз по лестнице, потом, минуя лабиринты комнат и мраморных глыб, что, оказывается, были «разбросаны» Лионом по всему первому этажу. Все жители этого дивного дома, оказались на кухне. Огромной, по площади, обставленной новейшей кухонной техникой, с длинным, деревянным столом в центре. Особенно привлекали окна. Они были просто огромны, будто бы это был стеклянная стена. И яркий свет бил в эту комнату.
Вкусная еда уже вовсю дымилась на столе.
Мясо в горшочках, если Ильф правильно растолковал запах.
Хозяйка, домоправительница, домработница, или как ещё её можно было назвать? Она оказалась довольно красивой, тридцатилетней женщиной с чёрными волосами, бледно, практически молочного цветка кожей, и с глазами голубого цвета. Её телесные формы, конечно же, не так явно выдавались, но они были всё же приятных размеров. Особенно в глаза бросалась родинка, с правой стороны, над верхней губой.
Она улыбнулась новому гостю.
- Так вот вы какой, бард, - сказала она мелодичным голосом. – Меня зовут Марьяна.
- Очень приятно, я – Ильф, - Ильф даже немного поклонился. Перед такой женщиной не стыдно.
А величавости в ней было много. Она была высокой, и обладала каким-то особым, природным магнетизмом. Даже при её строгой форме одежды. То есть она была одета в серую юбку до колена, белую блузку, а здесь ещё и фартук, с незатейливым рисунком божьей коровки.
- Красивая песня, - сказал Лион усаживаясь. – Я знал, что не ошибусь в тебе.
- Да, действительно…особенная, - прошептал Ал, уставившись в свою порцию.
- Рад вам угодить, - ухмыльнулся Ильф. – У меня много вопросов по поводу этого всего, - он обвёл пространство вокруг себя руками. – Нужно подождать, пока вы поедите, или же можно задать их вам прямо сейчас?
Марьяна села во главе стола, обдав Ильфа изысканным парфюмом, и осветив яркой, небесной улыбкой.
- Можешь задавать мне, - ответил Лион просто. – Я здесь исполняю обязанности главного, поэтому,…в общем, сейчас я не против, на них ответить.
- Кто наниматель? Марьяна?
- Нет, что ты, - Марьяна усмехнулась, - я всего лишь домработница.
- Нанимателя, прости, не скажу. Нам о нём мало, что известно. Он даёт деньги, и ничего более.
- Зачем это ему?
- Понимаешь, когда у людей много денег, и когда они практически одной ногой в могиле, начинаешь догадываться, что с собой, - Лион почему-то показал за плечо. – На тот свет, их не возьмёшь. И поэтому он желает их потратить. Как можно больше, как можно быстрее.
- О, - Лион усмехнулся. – Это самая достойная идея, о которой я когда-либо слышал. Ты знаешь миф о Пигмаллионе и Галатее?
- Нет.
- Ал, тебя не затруднит? - спросил, Лион у Ала.
- Афродита покровительствовала всем, чья любовь была сильна и постоянна. – Ал начал тараторить, без выразительности, разделений и тому подобного. Он просто говорил, вернее, вещал, как радио, или что-то в этом роде. - Примером исключительного благоволения Киприды к одному из любящих является история, произошедшая с царем Кипра, юным Пигмаллионом, искусным в ваянии. Однажды Пигмаллиону удалось вырезать из драгоценной слоновой кости статую молодой женщины удивительной красоты. Чем чаще любовался Пигмаллион своим творением, тем больше находил в нем достоинств. Ему стало казаться, что ни одна из смертных женщин не превосходит его статую красотой и благородством. Ревнуя к каждому, кто мог бы ее увидеть, Пигмаллион никого не пускал в мастерскую. В одиночестве - днем в лучах Гелиоса, ночью при свете лампад - восхищался юный царь статуей, шептал ей нежные слова, одаривал цветами и драгоценностями, как это делают влюбленные. Он назвал ее Галатеей, одел ее в пурпур и посадил рядом с собой на трон. Во время праздника Афродиты, отмечавшегося всеми островитянами, Пигмаллион в загородном святилище богини принес ей жертвы с мольбой. « О, если бы у меня была жена, похожая на мое творение». Много жарких молитв услышала богиня в свой день, но снизошла к одному Пигмаллиону, ибо знала, что нет на всем Кипре человека, любившего так горячо и искренне, как Пигмаллион. И трижды вспыхнул в алтаре жертвенный огонь в знак того, что Афродита услышала Пигмаллиона и вняла его мольбе. Не чуя под собой ног, помчался царь во дворец. И вот он в мастерской, рядом со своей рукотворной возлюбленной. «Ну что же ты еще спишь!» - обратился он к ней с ласковым упреком. «Открой глаза, и ты увидишь, что уже взошла солнечная колесница Гелиоса, и он сообщит тебе добрую весть». Лучи легли на лицо из слоновой кости, и Пигмаллиону показалось, что оно немного порозовело. Схватив свою подругу за кисть руки, он почувствовал, что кость уступает давлению пальцев, увидел, что кожа на лице становится белее и на щеках проступает румянец. Грудь расширилась, наполнившись воздухом. И Пигмаллион услышал спокойное и ровное дыхание спящей. Вот приподнялись веки, и глаза блеснули той ослепительной голубизной, какой блещет море, омывающее остров Афродиты. Весть о том, что силой любви оживлена кость и родился не слон, которому она принадлежала, а прекрасная дева, за короткое время облетела весь остров. Огромные толпы стекались на площадь перед дворцом, счастливый Пигмаллион уже не боялся завистливых взглядов и пересудов. Он вывел новорожденную, и, увидев ее красоту, люди упали на колени и громогласно вознесли хвалу владычице Афродите, дарующей любовь всему, что живет, и могущей оживлять камень и кость во имя любви и для любви. Тут же на глазах у всех Пигмаллион провозгласил девушку царицей Кипра и покрыл ее благоуханные волосы царской короной. В пурпурном одеянии с сияющим от обретенного счастья лицом она была прекрасна, как сама Афродита.
Также есть ещё одна версия, - ненадолго остановился Ал, но лишь для того, чтобы продолжить. - Тому, кто, верно, служит богине любви, дарит Афродита счастье. Так дала она счастье кипрскому художнику Пигмаллиону. Он ненавидел женщин и жил уединенно, избегая брака. Однажды сделал он из блестящей белой слоновой кости статую девушки необычайной красоты. Как живая стояла эта статуя в мастерской художника, казалось, она дышит и вот-вот задвигается и заговорит. Часами любовался художник своим произведением и полюбил, наконец созданную им самим статую. Он дарил ей драгоценные ожерелья, запястья и серьги, одевал ее в роскошные одежды, украшал голову венками из цветов. Как часто шептал Пигмаллион «О, если бы ты была живая, если бы могла отвечать на мои речи, о, как был бы я счастлив!».
Но статуя была нема.
Наступили дни торжеств в честь Афродиты. Принося Афродите в жертву белую телку с вызолоченными рогами, он простер к богине любви руки и с мольбой прошептал «О, вечные боги и ты, златая Афродита! Если вы все можете дать молящему, то дайте мне жену столь же прекрасную, как та статуя девушки, которая сделана мной самим». Пигмаллион не решился просить богов оживить его статую, боясь прогневать такой просьбой богов-олимпийцев. Ярко вспыхнуло жертвенное пламя перед изображением богини любви Афродиты; этим богиня давала понять Пигмаллиону, что услышала его мольбу. Вернулся художник домой. Подошел он к статуе и, о счастье, о радость! Статуя ожила! Бьется ее сердце, в ее глазах светится жизнь. Так дала богиня Афродита. Пигмаллиону, краса вицу жену Галатею. – Ал, опять остановился, но лишь ненадолго. – Есть ещё одна версия, - сказал он. – На Кипре…
- Думаю, хватит, - прервал его Лион.
Ал, ничего не ответил, просто опять принялся за еду. Ильф же рассматривал алхимика с ещё большим уважением. Произнёс всё без запинки и с такой лёгкостью, с которой профессор читает букварь.
- Теперь я знаю миф, и что дальше? – поинтересовался Ильф. – Мы здесь из-за него.
- Формально «да», - ответил Лион. – Видишь ли, нашему нанимателю взбрело в голову то, что каждый миф несёт в себе частицу правды.
Наверное, зрачки Ильфа расширились. Он понял, зачем все они здесь. Понял, и ужаснулся.
- Вы хотите создать Галатею? Снова? – почти прокричал бард.
- Попытаться, будет вернее, - вставил своё слово, молчавший до этого Лео.
- И вы уверены, что это возможно.
- В том, что я рассказал тебе, - начал Ал. – И в том, что не успел. Во многих трактовках легенд о Пигмаллионе, есть общие линии пересечения. Что не меняются ни со временем, ни даже с местом действий.
- Место действий?
- Подобные легенды есть в Индии, Китае, Америке, Севере, в Арабских странах. Их много, но общее у них одно.
- И что же?
- Везде есть скульптор, везде есть любовь к сотворённому, везде есть праздник, на которой она оживает.
- И у каждого из нас есть своя роль.
- Ильф, - начал уже Лион.- Я не зря взял себе такое имя, как Пигмаллион. Я люблю создавать скульптуры, как и Лео, любит рисовать, а ты петь. Мы все, в каком-то роде, лучшие.
- Нет, я не лучший…
- Позволь тебя прервать. Ты затронул мою душу тогда, на улице, а сейчас затронул наши. Своей песней. Боюсь, что мы действительно лучшие. У нас нет признания, славы, популярности, хотя все известные скульпторы не стоят и моего мизинца. Но, кто сказал, что великие должны обязательно быть известны? Самые величайшие, всегда жили в тени выскочек. Самые величайшие настолько безызвестны, да им это и не надо, что они отдают всю свою жизнь на то, чтобы сотворить, как можно больше. Они не отвлекаются, на то, чтобы получать лавры. Им это не надо.
Удивительно, но слова Лиона, засели глубоко в разуме Ильфа.
Так оно и есть, - хотел произнести он, но не произнёс, а Лион тем временем продолжал
- Здесь, за этим столом, собрались самые лучшие в своём деле. Меня, вытащили из психлечебницы, Лео, вырвали из лап смерти, когда он, наглотавшись таблеток, просто хотел умереть. Ала украли с операционного стола, когда хотели сделать ему лоботомию. А тебя я взял с порога бедности, когда ты был в одном шаге от забвения. Ты бы просто ушел, куда глаза глядят, и нашёл бы свою смерть у придорожной кафешке, или на конце иглы.
- И какие же у нас роли, - в горле Ильфа пересохло, возможно, он хотел, чтобы это было правдой, а возможно это и была правда. – У каждого из нас ведь своя?
- Ал, по-моему, твоя очередь, - Лион таким жестом, передал слово алхимику.
- Всё очень просто, - Ал, даже не удосужился поднять глаза. – Я анализирую, и координирую действия, также поставляю вам материалы. То есть, делаю краску для Лео, и выбираю специальные породы камня для Лиона. Несмотря на то, что в легендах указывается о том, что Галатея была сделана из слоновой кости, это не так. Статуя должна быть цельной, монолитной. Итак, Лион – делает статую, Лео – разукрашивает её.
- А я? В чём моя часть работы?
- Не понял? Ты должен молиться, просить богов. Потому что только певец, сможет достучаться до них.
Ал поднял глаза, посмотрел на барда, и позволил себе ухмыльнуться. И не было в этих глазах ничего человеческого, как и ничего доброго в его ухмылке.
Тление, подгоняемое дыханием Паукова, уже прошло большую часть сигареты, и теперь этот пепел, чудом сохранивший очертания того, чем был минуту назад, и, наверное, под действием того же чуда, не падал на колени.
Миша ехал в своём Х5-ом, на дачу к одному, старому знакомому, с которым они вместе начинали бизнес. Потом они разошлись, и забыли друг о друге. Каждый из них, по-своему преуспевает в этой жизни.
Начинали они вместе, когда организовывали обычный компьютерный клуб. В те года, детишки часами сидели в подобных заведениях, которые располагались либо в подвалах, либо в пустующих первых этажах, жилых зданий. Всё было схвачено. Несколько десятков компов, соединённых общей сетью, типичные игры того времени. Как-то знаменитая стрелялка, о противостоянии террористов и антитеррористических групп.
Детишки «резались» в подобное очень долго, иногда переключаясь с одного лагеря на другой. Что ещё надо для подобного бизнеса?
Главное, вовремя внедрять дополнения к играм, и смотреть за работоспособностью компов. Посетителям не было важно, в каком помещении находиться клуб, каков интерьер, на чём они сидя. Им нужно было получить час игрового времени, за тридцать рублей, или же за пятьдесят?
Михаил уже не помнил точную цену, которую они имели с одного посетителя.
Потом, эта отрасль стала загнивать, так как персональные компьютеры стали доступны, и надо было переходить на что-то другое. И тогда Пауков ударился в свою компьютерную фирму, а этот друг, или вернее сказать партнёр, ушёл в Интернет. И если доходы фирмы Паукова были в основном от продажи компьютеров, их сборки и установки, то львиный бюджет фирмы Романа, а именно так звали партнёра, приходил из создания интернент-сайтов, последующий «уход» за ними и прочие «махинации» в интернете, которые Пауков считал не достойным внимания. Лучше иметь дело с чем-то материальным, нежели виртуальным.
Но, сейчас он ехал к Роману, не за этим.
Его кроссовер уже давно проехал черту города, и сейчас справа, и слева от дороги Пауков мог наблюдать живописнейшие хвойные леса. Кедры, сосны, ели, устремляющие свои остроконечные вершины вверх, так не похожие на лиственных уродов, которые можно видеть в городе. На территории парков, рядом с магазинами. Зачуханные, забитые жизнью, раскрашенные красками, изрезанные ножами, обгаженные собаками и дорожными рабочими из стран СНГ.
Эти голосеменные творения природы, были древнее. Да, и в каждом из них чувствовался отголосок той эпохи, когда выживали только самые сильные, самые приспособленные, самые крепкие. Каждый этот богатырь был жив, по-настоящему жив. И устремляясь остроконечной вершиной к небу, он будто бы копьём, грозил прорвать ей живот, и вдоволь напиться дождём, если небо не отдаст его добровольно.
Мир сильнейших.
Пепел, оставшийся от сигареты, упал на брюки. Фильтр вспыхнул. Пауков не заметил, как докурил сигарету до основания.
- Проклятье, - выругался он, выплюнув фильтр в окно, и стряхивая левой рукой пепел с дорогих брюк.
Пауков очень любил костюмы, и даже сейчас, направляясь на дачу к своему старому знакомому, одел один из лучших своих костюмов. Чёрный пиджак и брюки, белая рубашка, всё подогнано под его параметры.
Поэтому, ему не очень хотелось предстать перед Романом с серым, пепельным пятном на брюках.
Машина незаметно вырулила на полосу встречного движения.
Пауков вцепился в руль, и вывел кроссовер на свою сторону. Сердце бешено колотилось, а взгляд остекленел. Раньше с ним такого не было.
- Вот, почему Ильф не водит машину, - сказал он самому себе. – Вечно летает в облаках, поэтому не может следить за дорогой.
Пауков всё ещё часто дышал.
Он заставлял себя смотреть вперёд, когда весь он, всё его естество, просто силой, выворачивало его голову вправо. Так хотелось ещё раз увидеть этих хвойных гигантов.
Пауков поборолся с собой, от силы минут пять. Потом, вывел машину на обочину. Остановился.
- Чёрт, чёрт, чёрт, - при каждом слове, он с силой ударял по рулю руками.
Он был зол на самого себя. За то, что первый раз в его жизни он хочет поддаться тому, что раньше презирал. Тому, что он раньше считал слабостью, ошибкой мироздания чему-то, что считал недостойным внимания.
Он прибегал к соприкосновению с ЭТИМ, только если бы ЭТО помогло залезть под юбку очередной просушки, которая захотела поиграть в изысканную леди и предложила сходить в театр, в картинную галерею. Ещё куда-нибудь.
Только там он встречался с духовной культурой. Настоящей, признанной красотой, отображения автора, художника. Но тогда он, смотря на шедевры какого-нибудь художника, видел всего лишь окупившие себя в миллионы раз холсты и литры красок.
Тогда он смеялся.
- Намалевав какую-то фигню, иметь столько прибыли. А она главное смотрела на это, и вздыхала, - вспомнил Пауков, как рассказывал о посещении художественной выставки, своим друзьям. И невдомёк было ему, что сейчас, в кроссовере, пропахшим дешёвым табаком, и дорогой бумагой для сигарет, он произнёс эти слова вслух.
Он вышёл из машины. Снял пиджак и бросил его на переднее сидение.
Сигнализация издала непродолжительный писк, прощаясь со своим хозяином, который зачем-то пошёл в сторону леса.
Трава доходила до колена. Брюки сразу стал влажными, тяжёлыми, носки прилипли к коже, а в туфлях захлюпало. Было противно.
Сначала надо пройти эту полоску высокой травы, чтобы оказаться в хвойном лесу.
Пауков, кленя себя всем, чем можно сделал это. Он вошёл в лес. Теперь под ногами был мягкий, пружинящий ковёр из пожелтевших хвоинок.
Он сделал шаг, и его лицо окутало сразу что-то неприятное. Он долго убирал себя паутину, наплетенную каким-то трудолюбивым пауком.
Ещё шаг. На этот раз, без происшествий. Потом он уже уверенно шагал верёд, неизвестно к чему, неизвестно зачем. Комары облепляли его тонкую кожу, причиняя ему неудобства, и он хлопал себя по щекам, лбу, груди, покрывая себя слоем из раздавленных насекомых, с редкими островками собственной крови.
Постепенно, он начал привыкать к этому. И стал всё усерднее всматриваться вперёд, назад, по сторонам, верх, вниз. Выцеплять из окружающего мира то, что ему действительно нравилось.
Чем больше он находился в лесу, тем безопаснее себя ощущал. Какое странное чувство, не бояться неизвестного. Обычно люди готовы броситься с дубинкой на любое…нечто.
Пауков не знал, что делается в метре от него, но это мало его волновало. Да, он ощущал себя беззащитным, беспомощным, слабым, хилым. Но ему было наплевать. Потому что сейчас, именно сейчас, он видел, слышал, чувствовал, самое прекрасное, что есть на земле.
Называёте это квинтэссенция жизни, называете это Вселенская суть. Высокопарные слова, всего лишь нелепые комбинации звуков. Здесь же всё гораздо более возвышенно, понятнее, и вместе с тем, непередаваемо.
Чтобы чувствовать то, что сейчас чувствовал Пауков, нужно было стать зверем, чем-то безголосым, и от этого, перенасытиться нахлынувшим на тебя потоком ощущения леса. Первозданной колыбели жизни.
Михаил упал на живот. Нет, ему не стало плохо, его ноги не свело судорогой, и голова не закружилась от потерянной крови, которую, как казалось, начисто выкачали эти летающие насосы.
Он хотел максимально приблизиться к этому хвойному ковру. Он хотел слиться с ним, нюхать его, возможно даже есть. Он хотел быть внутри, снаружи, по сторонам его. В каждой хвоинке, и между каждой из них.
В юношестве, Михаил экспериментировал с запрещёнными препаратами. Типичная «травка», кислота, или что покрепче. Он получал удовольствие, когда хотел, и где хотел. Его родители были богаты, и деньжата у него всегда водились. Он ощущал себя королем мира, потому что мог смеяться над ним, когда захочет. Он чувствовал себя хозяином своего тела, потому что с помощью этих препаратов, он мог контролировать свои эмоции.
Всё это был бред, по сравнению с тем, что он испытывал именно сейчас.
Это удовольствие было в десять, сто раз лучше. Потому что он не получал его самостоятельно. Кто-то неведомый, большой и всемогущий, сам вкатил в его вены всего лишь несколько капель этого самого быстродействующего из наркотиков.
И от этой беспомощности, от этого мимолётного чувства неги и блаженства, душа Михаила запела. Он хотел обхватить весь мир, хотел поделиться с каждым смертным своим бессмертием, которым он обладал в эти краткие мгновения.
Он ощущал себя настоящим человеком.
Выйдя к сиротливо смотревшейся на обочине машине, Михаил заметил, что всё это время, она была не так уж и одинока. Милицейская «десятка» стояла рядом, а два милиционера, уже стояли рядом с ней, помахивая жезлами.
Двери их машины были открыты, и грубые звуки шансона, разрезали округу, так же, как и бешено проносящиеся мимо машины. Михаил успел заметить, удивлённые лица водителей, проезжающих машин. Также, кроме удивления, на их лицах было и облегчение, так как ни один из милиционеров, не сделал даже попытки, остановить проносящиеся автомобили.
- Так, что тут у нас? – нагло спросил один из стражей дорог.
На его огромном, размером с автопокрышку лице, не было и тени удивления. Видимо, он был из «бывалых», и видел картины куда более удивительные, чем молодой парень, выходящий из леса, в перемазанной, чем попало, дорогой одежде.
- Здравствуйте, - поприветствовал их Михаил.
- Здра жла, - гаркнул молчавший до сих пор. – Ещё один «укурыш»? – спросил он на этот раз у своего товарища.
- Щас проверим, - утешил его тот.
- Ваши документы.
- Сейчас, - Михаил вытащил из брюк, чудом не вывалившиеся на землю документы.
Где-то с минуту оба милиционера пристально их изучали.
Парень сомнительного вида, на дорогой машине, в черте города – это лакомая добыча для ментов. Однако с вероятной долей успеха он может оказаться, как обычным богатеньким сосунком, который просто мечтает дать им взятку, так и довольно приблатнённым чуваком, с которым лучше не связываться.
Эти два милиционера были явно из «битых», причём не только временем. Поэтому, отбросив все формальности, они сразу же сказали:
- Тыща, и мы вас не видели.
- Идёт, - Пауков облечено вздохнул. Ему не хотелось объясняться с этими пнями, что он только что делал. Поэтому, просто достал из кармана тысячерублёвую купюру, и протянул их, как он понял, главному.
Купюра исчезла мгновенно. Пауков не успел, и глазом моргнуть, как скрылась и «десятка», лишь где-то на горизонте виднелся размытый силуэт государственной машины.
Михаил сел в свой кроссовер, и поехал дальше.
Остаток пути, ничто не терзало его…душу. Да, именно. Его душа больше не болела. Теперь он знал, что чувствовал Ильф, когда сочинял, а главное, пел свои песни. Он чувствовал то наслаждение, которое испытывала его душа.
Она есть. Душа есть. Теперь Миша не сомневался в этом, и он знал, что это не какой-то орган внутри человека. Или же странная субстанция, покидающая тело после смерти, находящаяся то в пятках, то за кадыком. Нет.
Душа никогда не уходит из тела, и умирает она тоже вместе с ним. Она – это какая-то астральная проекция человеческого сознания, точнее, самая маленькая, лучшая толика человеческого естества.