не тужили мышки, кушали свой сыр.
А над ними – кошка, серая немножко, -
- захотелось кошке влезть в мышиный мир.
Бросила мяукать, длинный хвост прижала,
и с притворной миной брюхом поползла,
позвоночник гибкий, как пружину сжала,
остренькие когти глубже убрала.
Мышки на собраньи строили заданье,
обсуждали планы на десяток лет.
Кошка принимала и голосовала,
неизменным «будет» был её ответ.
Лапки поднимали и рапортовали:
сыр, да масло в бочках – на зиму запас.
Кошка облизнулась и слюну сглотнула,
отвернула морду, как в последний раз.
Очень захотелось ей в мышином царстве
занять пост великий и руководить,
и в желаньи страстном и своём коварстве
мышку-председателя завтра проглотить.
Председатель славный был давно здесь главный,
начинал когда-то с самого «нуля».
Был тогда сей подпол пыльный, неисправный,
а в казне мышиной – даже ни рубля.
Постарел заметно секретарь великий,
бусинки глазные видят общий тон,
шамкает зубами, сам давно безликий,
но вцепился крепко в свой мышиный трон.
Окружил себя он свитою целебной,
разные хвалебны капают на грудь,
и, купаясь в этих сладостных хвалебнах,
председатель серый продолжает путь.
Кошка аккуратно в общий тон вписалась,
и пищала мышкой, и лизала трон,
на вторую ночку в Комитет пробралась,
рассказать как будто про чудной закон.
Восхитились мышки сею мышкой крупной,
утвердили кошку на приличный пост.
И однажды крошки председатель скушал,
и откинул лапки, и откинул хвост.
Траурные марши в подполе играли,
плакали родные, плакал Комитет.
Кошка же то время даром не теряла,
а точила зубки на большой обед.
Выборы назначить на четверг хотели,
в среду намечали весь ЦК собрать.
Вдруг, во вторник слухи: будто главных съели,
лишь одна успела целой убежать.
Только разве пикнешь? Да и не поверят.
Поменяли дверки, окна, гардероб.
Но скрипят всё также бухучёта перья.
Но всё также морщит каждая мышка лоб.
Хорошо здесь кошке кушать понемножку,
кушать понемножку и руководить.
Очень даже может, что на Вашем троне,
в Вашем государстве кошка может быть…
18 апреля 1987 г.
Ленинград