ОХОТНИЧЬЯ ФАНТАЗИЯ
Нередко сталкиваешься с тем, что люди, в общем-то достаточно привлекательные, с некоторым смущением воспринимают собственный записанный на магнитофон голос, собственное лицо на сделанных без предупреждения фотоснимках и себя, так сказать, в полной ипостаси на видео. А женщины, в которых желание выглядеть лучше берет верх над объективностью, бывает, заявляют без тени сомнения: «Я не такая». А сможет ли кто (о художниках промолчу) представить себя таким, каков он есть на самом деле? Тоже проблема.
Образ самого себя, живущий внутри нас, складывается из лучшего в душе и некоего идеализированного представления. Все, что ему (образу) не соответствует, отметается. Возможно, это и есть чувство собственного достоинства, по крайней мере – значительная часть его. Та часть, которая позволяет нам игнорировать негативные и недоброжелательные оценки окружающих, преодолевать превратности судьбы и не падать, когда она ставит подножки. И оставаться собой.
Юрий Юлов
Джордж Смит шел по осеннему лесу, цепко глядя сквозь поредевшую пелену листьев, хищно прислушиваясь к безветренной тишине, оставляя без внимания легкий шорох и потрескивание, сопровождавшие каждый шаг. Его радовала независимая инертность леса: городские деревья давно прощались с листьями, которые коммунальные службы уже не успевали убрать до того, как город проснется, а лес по-прежнему зеленел, несмотря на заметное похолодание. А весной – наоборот: высохнут тротуары, зазеленеют ковры бульваров, а в лесу по темным и глухим местам еще долго будут загадочно светлеть груды слежавшегося грязного снега.
Треск ветки слева заставил мгновенно сбросить с плеча «Винчестер» и направить его в сторону шума.
Тишина. И на хорошо просматриваемую сотню шагов – пустота. «Иногда деревья падают сами», – вспомнилось Джорджу. Он осторожно вернул на место курки, но не стал снова вскидывать бездушный футляр смерти за плечо, а взял наперевес.
Джордж Смит любил уикэнды. Его тянуло в лес – островок дикой природы, милостиво не уничтоженный людьми до основания. Мелкий служащий не очень преуспевающей фирмы преображался уже во второй половине пятницы, когда начинал планировать подготовку к предстоящей охоте. Перемену настроения замечали и сослуживцы. «Не иначе сегодня у тебя свидание с молодой и красивой, – с плохо скрываемой ироничным тоном завистью говорил начальник, плюгавый человек с больной двенадцатиперстной. – Опять в понедельник будешь как выжатый лимон. Если будешь…» Джордж отмалчивался и склонял голову к бумагам, зная, что работать он сегодня уже не сможет, и не сомневаясь, что старый мудрый начальник тоже догадывается об этом.
Как только наконечник большой стрелки круглых настенных часов цеплял «шестерку» циферблата, Джордж толчком закрывал верхний ящик стола, подхватывал заранее уложенный кейс и взмахом руки прощался с коллегами до понедельника.
К дому его старенький «Форд» подкатывал с полным топливным баком и необходимыми продуктами в багажнике, перечень которых уже успели запомнить некоторые продавщицы из супермаркета. Не обращая внимания на дежурное ворчание жены Сюзетт о неоплаченном счете за квартиру и плохом поведении старшего сына в колледже, Джордж перекладывал из сейфа в чехол «Винчестер» и патроны, запирал сейф, укладывал в рюкзак комбинезон и патронташ. Охотничий билет с лицензией на отстрел небрежно совал в нагрудный кармашек, каждый раз морщась от этой необходимой формальности. Испанский нож «Айтор» вбрасывал в еще один кармашек рюкзака. При этом все делал четкими выверенными движениями.
Сказав жене напоследок: «Ну, я как обычно: в воскресенье вечером. Если задержусь – значит, сразу на работу», – Джордж спускался к машине. Обычно Сюзетт раздраженно бросала вслед какую-нибудь уничижительную фразу, способную вывести из транса индийского йога, но он никогда не хотел соревноваться в словопрениях с потомственной работницей ночного кафе.
Через два часа шесть миль по городу, одиннадцать – по кольцевой дороге, девяносто – по автобану и восемнадцать – по пыльной проселочной грунтовке окончательно отделяли размеренно-унылую и буднично-бесперспективную жизнь Смита-клерка от первозданно-азартной и опасно-авантюрной жизни Смита-охотника.
Он оставлял «Форд» у знакомого егеря, старика Сэма. Переодевался, цеплял рюкзак, «Винчестер» и нож, опоясывался патронташем и под скользящими лучами начинающего садиться солнца углублялся в лес.
Егеря всегда удивляло, почему этот странный немногословный горожанин никогда не соглашался остаться на ночлег у него, как делали многие, а шел ночевать в охотничий домик. И почти всегда ходил один, хотя чувствовалось, что охотник он не очень опытный. Однако десятка и бутылка виски, оставленные за стоянку машины, снимали с Джорджа необходимость установления дружеских отношений с Сэмом.
Вчера Смит добирался до избушки уже в темноте и более часа кружил по мрачнеющему лесу, пока на нее не наткнулся. Он, абориген каменных джунглей, никогда не боялся леса. Был какой-то внутренний трепет, который заставлял ощущать упругость собственных мышц, остроту обоняния, слуха и зрения. Здесь он был хозяином собственной судьбы, и это ощущение неудержимо овладевало Джорджем, напрочь отметая все, из чего складывалась обыденная жизнь.
Медведей в лесу не водилось уже полвека, последнюю рысь видели лет семь назад, а волки в эту пору еще не настолько голодны, чтобы осмелиться напасть на человека, от которого пахнет металлом и порохом.
Но на всякий случай голову Джорджа прикрывал прорезиненный капюшон, «молния» затягивала воротничок до подбородка, а правая рука сжимала рукоять восьмидюймового ножа.
Джордж разжигал камин, пазанком сметал стол, заваривал на утро крепкий чай, предпочитая пить его холодным. Наскоро съедал несколько сандвичей и гасил настольную лампу на миниаккумуляторах.
…Но это все было вчера. А сегодня он уже упустил косулю. Чуткое лесная красавица, мгновение назад жевавшая листья брусничника, боковым зрением увидела чужеродный элемент в привычном пейзаже леса. Предательский ветер донес до раздувающихся ноздрей запах охотника. Заряд картечи, посланный навскидку в угон, по всей видимости, лишь ранил мчащееся от смерти животное.
Джордж никогда не охотился по «перу» – летающим и плавающим, а только по бегущим. Когда он добыл и привез домой своего первого зайца, Сюзетт категорически отказалась его готовить, а тем более есть. «Еще неизвестно, чем он питался и чем болел. Бруцеллезы всякие, лептоспирозы…» Старший сын попробовал, но поймал на зуб дробину и тоже отказался. С тех пор зайцев и лис Джордж оставлял Сэму. Вепрь, которого посчастливилось поднять с лежки в прошлом сезоне, был разделан и разделен во дворе егеря. Правда, Сюзетт не стала пробовать вепря. И детям запретила. Джордж потушил и законсервировал жесткое мясо и ел его сам в охотничье межсезонье и в сезонное безденежье.
…Да, он ранил косулю. Скоре всего, в печень. Темный сгусток крови на желтом листке клена убедил в этом. Он прошел еще милю в направлении бегства косули, ориентируясь по свежесломанным сучьям, кровавому следу и отброшенным копытами комьям земли. И потерял ее. На опушке следы косули перемешались со следами фермерских коров. Природа, наградив человека разумом, ограничила возможности его органов чувств. Теперь он шел наугад, посматривая то на солнце, то на компас.
«Цвик-цвик!» Вспорхнувшая птица заставила Джорджа изготовиться вновь. Затем он медленно опустил «Винчестер» и огляделся. Первобытный страх перед всесильной Природой неожиданно пробудился и преодолел бесшабашную уверенность хозяина и творца Цивилизации.
Какое-то темное пятно, больше интуитивно, чем осознанно, привлекло внимание охотника. Это была яма. Нет, лунка диаметром около тридцати сантиметров и глубиной более полуметра. Кто здесь копал и зачем? Какая-то ловушка? Но разве зверь полезет в неприкрытую яму, не зная, как из нее выбраться? Нет, ее никто не копал: даже осыпавшиеся за пару дней края не могли быть сделаны лопатой – так ровно был обрезан дерн. И где земля из этой лунки? Не унесли же ее таинственные копатели с собой! «Как будто инопланетные пришельцы взяли пробу грунта», – подумал Джордж, сразу решив, что рассказывать об этом некому. Разве что старику Сэму. Егерь должен знать все.
Необъяснимость оттолкнула, погнала от неестественно вырытой лунки.
…Лес был тих и почти безветрен. Даже мелкие птахи предпочитали держаться подальше от человека. Охотник опять огляделся. Место, в которое он забрел, казалось гиблым. Толстые ольхи, стоящие на кочках, позеленевшие от сырости березы, заросли дикого малинника и крапивы, пни, поросшие мхом толщиной в палец. «Наверное, весной в этой глуши сплошь вода».
Джордж присел и машинально потрогал твердые лосиные орешки.
…Когда-то он гнал лося двое суток. Лесной исполин спокойно шел впереди на расстоянии полумили, не выходя на открытые места и не прячась. Невозмутимо жевал по дороге рябиновые веточки и можжевельник и останавливался отдыхать, когда привал делал охотник. Звериный нюх безошибочно отмерял безопасную дистанцию. В конце концов сохатый красавец обвел Джорджа вокруг топкого мохового болота, показался с обратной его стороны, торжествующе поднял голову и, выказывая презрение к проигравшему противнику, затрубил. Джордж ничего не мог поделать и взревел в ответ, а лось тряхнул рогами, развернулся и, легонько труся, углубился в ольшаник, как бы давая понять, что охота закончена.
…Место и в самом деле было гиблым. Охотник дошел до лозняка, за которым темными пятнами поблескивала трясина. Внезапно его ноздри учуяли запах дыма. Он опять принюхался, но на этот раз ничего не почувствовал.
Тревога овладела охотником. Инстинктом, дремавшим в человеке много веков, а может быть, и тысячелетий, он ощутил, что за ним кто-то следит. И этот «кто-то» гораздо сильнее его. И гораздо сильнее всех, кого можно встретить в этом лесу. Нет, даже сильнее, чем он встречал в своей жизни. Казалось, это была сама Смерть.
Усилием воли человек не давал беспокойству перерасти в панику, хотя мысли стали неконкретными и отрывистыми.
Он прошел еще с полмили и снова внимательно осмотрелся. Слева виднелось болото с бурыми точками перезревшей клюквы и кустиками голубики, напоминавшими паутинки. Впереди – мощные стволы старых деревьев. Взгляд зацепился за поваленную буреломом осину, в беспомощной мольбе протянувшую корни к небу.
«Возможно, под корнями нора». Охотник осторожно обошел осину, не сводя с нее стволов. Похоже, под выворотнем и вправду была нора, если не берлога. Но ею, казалось, уже давно никто не пользовался. Прикрытая упавшими ветками и прелыми листьями, она напоминала брошенный хозяевами дом. Однако чутье подсказывало, что там все же кто-то есть. Логика разума самонадеянно успокоила плохое предчувствие души, а любопытство диктовало довести исследование до конца.
Охотник отложил ружье и стал отбрасывать сучья от входа. Скользкие, липнущие к рукам листья вызывали у Джорджа омерзительное ощущение, что он ковыряется в холодной грязи. Рука взялась за толстую дубовую ветку, и снова нахлынуло беспокойство. «Откуда она взялась?» Охотник огляделся. Самый близкий дубок рос шагах в двадцати, но его ствол был едва ли толще этой ветки, которую неизвестно откуда и зачем притащила неведомая таинственная сила.
Снова донесся еле слышный запах дыма. Теперь не было сомнения в его реальности, но невозможно было определить, откуда он идет.
Охотник оттащил ветку и заглянул под выворотень. «Это даже не берлога, а пещера». Придерживаясь рукой за корень осины, он сделал шаг вниз и всмотрелся во мрак. Мурашки пробежали по спине – там, в глубине, слегка расползаясь и перекатываясь, лежало какое-то мертвяще-сизое облако. Это не был туман или испарения болота – облако двигалось, не будучи живым. Оно казалось легким и прозрачным, но непонятная сверхъестественная потусторонняя сила исходила от него.
Джордж попятился и поскользнулся. Внезапно от облака отделился шлейф и медленно двинулся в его сторону. Охотник на четвереньках добежал до «Винчестера» и, перевернувшись на спину, не целясь выстрелил в глубь пещеры. Оттуда донесся раскатистый равнодушный гул. Гильза застряла в патроннике. Трясущимися руками Джордж извлек из бокового кармашка зацепку, выковырял гильзу, с третьей попытки вытащил из левого подсумка два пулевых патрона и перезарядил ружье.
Шлейф дыма, напоминающий анаконду, прополз по тому месту, на котором поскользнулся охотник, и направился дальше. Человек вскочил на ноги и, отбежав десяток шагов, оглянулся. Шлейф беспрерывно двигался по следам охотника. Запах дыма усилился. Джордж нажал на спусковые крючки, на этот раз прицелившись. Пули взметнули от земли ворох листьев, которые, крутнувшись, опустились сквозь шлейф. И снова раздался монотонно-ужасающий гул.
Не разбирая дороги, человек кинулся наутек. Через какое-то время он остановился, чтобы отдышаться. Бесплотного преследователя не было видно, однако чувство тревоги не прошло. Начало давить на виски. Джордж присел на пенек и перезарядил «Винчестер». Снова донесся запах дыма. Охотник встал на пенек и с его высоты глянул в сторону, с которой бежал. Шлейф петлял между деревьями так же медленно, и, неуклонно повторяя путь охотника, полз по его следу.
Человек окончательно осознал, что теперь охотник не он. Его участь – спасаться бегством от существа, которое нельзя отпугнуть и которому невозможно причинить вред. Шлейф шел по следу человека, «тропил» охотника, как когда-то он сам – зверей. Только шлейф не беспокоился о том, что преследуемый может его увидеть. Джордж уже догадался, какой будет смерть, если не удастся вырваться: шлейф окутает его от пят до макушки – и дым вместо воздуха заполнит легкие.
Вскоре стало понятно, что эта неведомая тварь движется приблизительно вдвое медленнее его и повторяет путь бегства след в след. Значит, можно попробовать запутать следы. Джордж, пятясь, дважды обошел вокруг дерева, отпрыгнул в сторону, насколько хватило сил. Мешали ружье и патронташ. Он снял их и повесил повыше на сухой сосновый сук. Когда все закончится, он вернется сюда…
Первый «скидок» получился неплохо, при втором не удалось соразмерить силу отталкивания с плотностью грунта: левая нога скользнула, из-за чего пришлось приземлиться правым коленом на трухлявый пень, потревожив месиво из белых червячков. Колено заныло, нога стала затекать. Поднявшись, охотник отвинтил пробку рукояти ножа, вытащил ампулу со средством против мошкары и на всякий случай вылил все на свой след. Однако сам запаха не почувствовал. Возможно, едкий дым перебивал его.
Джордж отбежал еще и стал наблюдать за шлейфом. Тот дополз до пенька, перекатился через него, дважды обогнул дерево, вокруг которого десять минут назад пятился человек, и уверенно двинулся в направлении первого прыжка. Джордж заметил, что чудище не имеет окончания, а только начало: сизый хвост, прижимаясь к листве, оставался неподвижным, как бы вычерчивая траекторию своей жертвы.
Джордж понял, что нужно просто убегать. Бежать напролом через лес. И даже не к избушке – к людям. Рука потянулась к компасу и обнаружила лишь кожаный темляк с обломком пластмассового ушка. Может быть, компас отломался еще тогда, когда Джордж выбирался из пещеры. Охотник глянул в сторону солнца: багровый закат севшего за лес компаса природы залил полгоризонта.
Невыносимо захотелось пить, но фляга с холодным чаем висела вместе с патронташем где-то в глубине леса, отгороженная мрачнеющими деревьями и шлейфом-преследователем. Тот полз уже на расстоянии шагов тридцати. Человек развернулся и, прихрамывая, побежал.
…Он бежал до тех пор, пока дыхание не перестало обеспечивать кровь кислородом, а биение сердца и пульсация в ушах не стали заглушать друг друга. Зацепившись за что-то сапогом, Джордж упал, уткнувшись потным лицом в муравейник. Встревоженные муравьи стали заползать под одежду, мстя своему невольному терминатору. Отряхиваясь от муравьев, человек опять побежал, но вскоре опять споткнулся и упал в заросли лозы…
Он не помнил, сколько пролежал. Усилившийся запах дыма привел его в чувство. Несмотря на теплую одежду, неожиданно пронизала мелкая дрожь, и человек ощутил, как спина и руки стали покрываться гусиной кожей. Заныла голова. Правая нога одеревенела. Пересохшее горло саднило, и даже сглотнуть слюну было невозможно. Медленно продвигающийся шлейф тускло белел в потемневшем лесу. Джордж сел, отрезал лозовую веточку, обстругал ее, разрубил надвое, одну палочку острием ножа расколол в середине, а вторую вставил в образовавшуюся щель. Затем расчистил от листьев и старой травы площадочку и положил на нее свой крестик.
За лозняком виднелось болото. Сзади приближался шлейф. Джордж тяжело поднялся и, ковыляя, пошел от своего охотника. На этот раз дыхание сбилось почти сразу. Начало стучать в висках, и каждый удар отдавался мучительной болью.
Впереди показалась неподвижная светящаяся труба. Очевидно, убегая, человек замкнул собственную траекторию. Именно поэтому его преследователь и не прятался – он просто загонял жертву внутрь себя. Загонщики не прячутся…
Джордж неизвестно зачем вытащил нож и пошел на шлейф. Какое-то внутреннее чутье подсказывало, что приближаться нельзя. Однако человек рискнул.
…Яркая вспышка молнии высокой сплошной ярко-зеленой полосой преградила путь, выбила из рук нож и расколола голову на мелкие части, каждая из которых заныла нечеловеческой болью. Сознание погрузилось в густую тьму.
…Джордж полз вдоль шлейфа, пытаясь найти выход. Впереди показалась пещера, из которой по-прежнему выползал хвост сизой змеи дыма, а сзади уже с его скоростью двигалась ее голова.
Человек сдался. Спокойное величие, сверхуверенность шлейфа и неотвратимость встречи с ним раздавили инстинкт самосохранения, подчинили слабую человеческую психику. Он чувствовал, как дым обволакивает ноги, руки, живот, грудь, шею, как проникает сквозь прорезиненный комбинезон, растекаясь по всему телу. Казалось, что открылась бездна, но полет в ней не был пугающим. И когда дым покрыл лицо и дышать стало нечем, Джордж понял, что зря так боялся шлейфа – он перестал чувствовать правую ногу, исчезла боль в голове, стало тепло и уютно. Пить больше не хотелось. Объятия шлейфа не могли сравниться с объятиями самой прекрасной женщины. Может быть, они были близки к объятиям материнским чревом плода. Стало легко, приятно и спокойно.
Теперь было несомненно, что эта высшая сила не карает, а любит…
Лесник Семен Егорыч шел по лесу и по привычке разговаривал со своим Лекторатом. Назвать лайку так посоветовал племянник Валерка, недоучившийся умник, а Егорыч для простоты произношения первую буковку потерял.
– Ты мне службу не показывай! Нажрался кондёру, а теперь служит! Не лай на ветер! Будешь служить, когда прикажут…
Собака перестала лаять на пустую нору, взглянула на лесника и завиляла хвостом.
– Ну, еще немного погуляем – и домой наведаемся. …Ищи его теперь, дурня! А машина твоя вечно у меня стоять будет? Мне завтра ульи привезут, уматывайся! …Леса не знают, а прутся! Вон как те весной: один вернулся, а двух три дня искали. Изголодались. Тот малой, рыженький, даже ружье потерял… Не мотляй поленом, горлохват! …Хоть скрадник – самый честный охотник. Одно что у тебя стволы, а у зверя только ноги… И ложит зверя, поганец! Матерый под флажки нырнул, а этот через неделю его уложил. Случайно, говорит. А как же? Случайно, только случайно! Иначе как? …Не трись об ноги, огрею! Во-от, теперь умница…
Внезапно Лекторат подбежал к осине, прижался к ней, как бы чего-то испугавшись, и заскулил.
– Что, животная, блох чешешь или учуял чего?
Лекторат подвыл еще раз.
– Пошли-пошли, на месте разберемся.
Лайка опять завила в спираль хвост, опустила голову и затрусила рядом с лесником.
Егорыч подошел к избушке. Дернул дверь, заглянул в окошко, постучал.
– Что ж ты спишь средь дня! Нет, не то что-то…
Он опять подергал дверь, вставил в щель лезвие и сдвинул щеколду.
– Вот оно что! Смотри ты, кажись, учадил!
Лесник пощупал пульс угоревшего охотника.
– Так и есть оно. Уж и остыл вместе с грубкой. Щелочку маленькую в трубе оставил. Видать, думал, что вытянет. А вытянуться самому пришлось. Ох уж эти столичные! А козу, что от волков вчера отнял, кажись, он подранил… Дай-ка самопал!
Егорыч снял с гвоздя ружье.
– Хорошая «тулка», хорошая… И ствол с вечера почистил, молодец парень! – Егорыч вгляделся в маркировку. – «ТОЗ-80». А как прогрел, как прогрел! Вишь, и на прикладе что-то выписал по-иностранному: «Винт… Винтхестер…» Ну ее!
Егорыч подошел к столу и осмотрел патронташ.
– Он козу подранил, он! Порвал всю боковину. Он шесть с половиной зелененьким мажет. Вот как раз картечного патрона и не хватает. Смотри, какой выдержанный – один раз за охоту стрелял… Бывает-бывает. Набегался за день, устал. То-то я смотрю, что в воскресенье под вечер не пришел за машиной! Ульи завтра привезут – зачем мне твоя машина? А тут вон оно что! Участкового звать надо.
Егорыч снял с пояса охотника нож, повертел им, провел пальцем по зазубринам на обушке.
– Эх, жаль-жаль! Спереть бы… Ему он уж точно ни к чему! Да дело криминальное – мало ли что! Это ж не животная подохла – человек.
Трапперский нож с выжженной на костяной рукоятке надписью «Айтор» был снова вдет в ножны.
Егорыч вытащил из куртки охотничье удостоверение:
– Георгий Владимирович Коваленко… Ладно, Георгий Владимирович, участкового звать надо. Ульи завтра привезут.
Лесник вышел из избушки, прикрыл дверь, надел проушину и вставил в пробой веточку.
– Куш, Лекторат! Чтоб ни одна тварь не подошла, пока не вернусь!
Лайка послушно прилегла у двери.
А Семен Егорыч поправил ремень еще дедовской «токаревки» и бодрым шагом зашагал в деревню, продолжая беседовать сам с собой:
– Я всегда говорю: нечего в поле одному ходить! Приехали компанией, выпили с лесником, а с утра уж – за ружье. Хотя в том году с бодуна в одного майора-отставника заряд картечи вогнали, когда секача вели. Ползет, значит, по ржи, а его шурин возьми да и стрельни на шорох. Через три дня в госпитале Богу душу отдал, бедолага. Только и успел записочку продиктовать, что мол, никто не виноват, что все случайно. А как же? Случайно, только случайно! Это, значит, чтобы шурина по судам не тягали. Все равно тягали, правда. Да отпустили…
Егорыч пригнулся и всмотрелся в след сапога, затем провел по его контуру указательным пальцем.
– Еще один! А я, поди ж ты, и не знаю. Ну, ничего, свидимся… Вообще-то приличный охотник был. Докладывал все, что в лесу видел. «Егерь, – говорил, – должен знать все». Бывало, и ерунду молол. На загонке только раз и был. Скучно, говорит, как в тире. Ежели на охоту идти, чтоб популять, то скучно. А ежели без баловства, то первое дело – добыча… На «перо» не шел никогда. Я, говорил, считаю птиц родственниками Богу. А самая-то охота, что на птиц! Слабак был, слабак. Какой же ты охотник, если с печкой обращаться не умеешь? И разделывать не любил. А заряды всегда такие брал, чтоб не просто убить, а намертво! И по беличьим хвостам не бил. А почему – совсем уж непонятно… И зачем он крестик бросил у Чертова болота? – кто ж Чертова болота не знает! И откуда там эта круглая ямка? И земля от нее где?
Жена старшего экономиста шестого стройтреста Светлана Коваленко провожала сына-старшеклассника в школу:
– Я вчера с классной говорила. Выправляйся, пока не поздно, отморозок! Или как там у вас говорят? А то вырастешь, как батька: ни Богу свечка, ни хромому костыль. И не молчи, чучело, ишь, размолчался! Слушай, я говорю: чтоб у меня, смотри, все нормально было!
Пока еще Светка не беспокоилась за мужа. Восемнадцать лет семейной жизни с Жоркой приучили ее к тому, что у мужчины есть право переходить улицу на красный свет, стоять под грузом без каски и заплывать за буек. Больше злилась: «Как на патроны свои, лицензии, соляру – так деньги находит! Как ковер менять надо – так плотят мало! И колбасы полпалки спер!»
Еще больше ревновала. Давно уж роились у нее подозрения, что завел ее благоверный молчун бабу на стороне. Иначе зачем каждые выходные куда-то из дома исчезает? Сезон у него… Охота ему, видите ли, охота! Я тебе покажу «охота»!