главы 17-19 (Лирика)

Глава 17
  
  Конкордатс шел по улице, и ему впервые не нравилось, что каблуки его дробно стучат о камень, что шпоры звенят, разнося весть о его передвижении за пятьдесят шагов, что плащ волочится следом, сообщая время от времени плечам о неровностях мостовой. Все это снять! И как Ниго: легкая рубаха с открытым воротом, удобные брюки.
  "Дело - слово, слово - дело". Повторял он в ритм шага. Что имел ввиду Ниго? Может быть, что у каждого хорошо получается именно то, что он умеет хорошо высказать? Взять, к примеру, поединки. Конкордатс может описать каждый из них. Притом в таких деталях, которые большинство просто не заметят. Рассмотреть все возможные варианты действий. И потому, наверное, они ему удаются.
  Стук молотка вернул Конкордатса к реальности. Ерофеич, собственной персоной - в потертом галифе и тапочках на босу ногу - ладил калитку к высокому, сбитому из широких досок, забору. Заприметив Конкордатса, всматривался в него несколько секунд с выражением "кого это там черт несет?", но, признав, приветливо помахал ему молотком. Конкордатс церемонно раскланялся. Они не дружили, но, кажется, испытывали друг к другу симпатию.
  - Ко мне? - Поинтересовался Ерофеич.
  - Нет, - засмеялся Конкордатс, - мимо проходил...
  - Без Сущего стесняешься? Приводи. Посидим втроем, он у тебя пьющий? - пошутил Ерофеич.
  Отставник был чудаковат, но непрост: хотя он любил выражаться по-простому - порой грубовато, порой наоборот в изысканной "галантерейной" манере, - однако, балагуря, умел сказать точно и емко. Он мало заботился о том, что о нем говорят и думают, ходил в старом тельнике и галифе, не любил излишеств и, если бы здесь было, что копить, то, несомненно, был бы прижимист. Своеобразие его проявлялась и в том, что он, стремясь противостоять общепринятому, в то же время довольно рьяно, почти агрессивно, оберегал устои, словно, говоря: внутри устоев вытворяй, что хочешь, но вне их - ни шагу. Крепкий свой домик Ерофеич всерьез собирался покрыть соломой, утверждая, что это приближает к истокам простоты и нравственности, изготовлял самолично квас, чем очень гордился. Кстати сказать, весьма вкусный получался у него квас, а по словам Ерофеича, еще и полезный: даже с точки зрения патриотичности, еще он держал канареек и, в лучших традициях, курил трескучий пересушенный Беломор. Любил поучать, трудно привыкал к новым знакомым, не чаял души в старых друзьях, покровительствовал, впрочем, вполне по-родственному, молодым особам и пользовался у них ответным расположением.
  Со своим Сущим был он в каких-то странных напоминающих уставные, отношениях, во время озарений, которые называл "напастями", оглашая "сокровенное", нередко сопровождал мысли Своего выразительными, меняющими сказанное на противоположный смысл, жестами. Как у него получалось выходить из-под контроля - неизвестно. Некоторые даже утверждали, что Сущий его побаивался из-за вредности и упрямства, и - но это конечно из области сплетен, поскольку, кто же это мог слышать? - назвал его даже однажды сволочью. Но за Ерофеичем действительно водилось: если он сердился на Сущего, то изводил его, выбирая самые длинные пути к адресам, заставляя тем самым долго ждать важной для того встречи. Во время контактов Сущих не спешил оформлять его мысли, и, как уже говорилось, строил рожи. В общем, мотал тому нервы.
  - А ну-ка, - велел Ерофеич, показывая на дубовую стойку калитки, - приподними! - Попробовал бы еще кто-то обратиться к Конкордатсу подобным образом, но здесь он даже с удовольствием подхватил тяжеленное бревно и легко потянул его кверху. Ерофеич одобрительно хмыкнул.
  - Здоров ты, лыцарь! В мирных бы тебя целях использовать! Хотя понятно: ломать - не строить.
  - А зачем мне строить? - отвечал в тон ему Конкордатс. - Мне Сущий все, что надо, построил.
  - А ты уверен что он? Сдается мне, они - Сущие эти - здесь, как слепцы. Оторваны от реальной почвы, крысы штабные. Только ля-ля! Мы для них, глаза, уши и средство передвижения. Они и не видали никогда всего этого. Чтоб они без нас, разведки, делали?!
  - Ну и ты их не видел...
  - А мне и не положено. Не нами система общения организована и не нам ее менять.
  - А хотел бы увидеть?
  Ерофеич покрутил головой удивленно-осуждающе, будто спросили по недоумию что-нибудь об относящемуся к военным секретам вещам, обтер руки о пузырящиеся на бедрах галифе и посмотрел на Корнкордатса строго.
  - Хотел не хотел... Какая разница? Надо будет - покажут.
  - А я, кажется, видел.
  - Да ну! - Ерофеич посмотрел на Конкордатса изучающе. - Докладывай. Или ты предупрежден о неразглашении?
  - Нет, такого не было. Я, правда, во сне видел.
  - Это не важно! "Напасть" тот же сон, только что на ходу.
  - Странно, но он совсем не похож на меня. Роста невысокого, темный, сутулый и ... ступает тяжело.
  - А почему он должен быть похож на тебя?
  - Не знаю. Сказано же "по образу и подобию". Оно так и бывает, я, как только начинается озарение, уподобляюсь ему.
  - А я нет!
  - Знаешь, о чем я подумал? Пусть они ничего не создают здесь изначально. Но ведь мы изначально и были никакими, а становимся собой, общаясь с ними. Например, я говорю множество слов, значения которых до конца не понимаю...
  - Это точно. Я заметил, - согласился Ерофеич с довольным видом.
  Конкордатс сделал вид, что не заметил колкости и продолжил:
  - Но говорю их к месту, правильно употребляю. Это его слова! А слова - это знания, это опыт, при помощи их я влияю на других людей, а значит на мир.
  - Н-да, - сказал Ерофеич, - быстро в курс дела входите, курсант.
  - Так хотя бы в этом смысле он создатель. И создает по образу своему и подобию. То есть, мы с ним сближаемся постепенно. Я его ипостась здесь. Значит, я ему равен?
  - Э, кто тебе это сказал? А если он создает тебя сознательно противоположным себе? С целью или для развлечения, для маскарада. Вот ему там в своем царствие небесном не хватает твоего меча и звонких шпор. Хочется ему побыть рыцарем, а там, это, допустим, непринято. Ответь-ка мне, - вдруг ехидно сощурился он, - зачем тебе шпоры, Конкордатс?  Вот лично тебе! У тебя и коня нет. Они же мешают при ходьбе. Снимать-то пытался?
  - А тебе галифе, Ерофеич, зачем? Или полоски на майке? - вздернулся Конкордатс.
  - О! - Сказал Ерофеич и поднял указательный палец свободной от молотка руки кверху. - Вот и думай.
  - О чем?
  - О чем, о чем? - Почему мой напялил на меня этот шутовский наряд, а твой на тебя рыцарские украшения. Об этом, например. Или... ты, например, кто? Конкордатс! А что это такое - Конкордатс?
  - Имя, - неохотно ответил Конкордатс.
  - А имя - это слово! Я вот Ерофеич. Посмотри на меня. Разве не похож?
  - На кого? - не понял Конкордатс.
  - На кого! На Ерофеича, понятно дело. На кого же еще?
  - Я других Ерофеичей не встречал, а на себя ты похож.
  - Вот и я о том. Равен себе по определению. Ерофеич я и есть. Подумай сам, а были бы на мне твои железяки, был бы я похож на Ерофеича? Сварил? Ты ж у Ниго был, он тебе, небось, это уже толковал!
  Конкордатс взглянул на собеседника внимательней и, кажется, понял, о чем речь. Действительно, Ерофеич - это Ерофеич: и галифе это, и тельник, и усы с проседью, и вечные беломорины - одна в зубах, другая за ухом, и даже молоток под мышкой. А Иманэ - это Иманэ - легкая, стремительная, ускользающая, солнечная. Одинаково согревающая всех, попадающих в ее лучи и одинаково отстраненная от всех. О*Да даже именем своим состоит в противоречии с другими. Какое "да" может с ней согласоваться? А Конкордатс? Это что значит? Что-то неуклюжее, трудно выговариваемое, угловатое, тяжелое - обломок скалы на дороге. И мешает, и сдвинь попробуй.
  - Пойдем, - вдруг сказал Ерофеич, и двинулся вглубь двора. Конкордатс пошел следом, стараясь не звенеть шпорами.
  
  Глава 18
  
   Участок перед домом у Ерофеича был аккуратно разделен на грядки и засажен всяческой огородиной. Возле крыльца, обвитого виноградной лозой, росли две яблони: одна стояла еще в цвету, ветви же другой были отягощены спелыми плодами. Ерофеич потянулся и, сорвав крупное сочное яблоко, протянул его Конкордатсу.
  - Оботри об штаны. Ничего... Тьфу, у тебя и штаны-то железные! - Он засмеялся весело, но необидно и обтер яблоко о свое галифе, предварительно прикинув, где они почище.
  - Угощайся. Хороший сорт: сладкие и без огрызков. А вот это, - он ткнул молотком в сторону цветущего дерева, - говорят какого-то редкого вкуса, но больно красиво цветет, не могу наглядеться. Пускай еще постоит, душу порадует...
  Они уже поднимались на крыльцо, как вдруг от калитки донесся женский крик:
  - Клеветник! Грубиян!
  Конкордатс оглянулся удивленно.
  - Это меня, - успокоил его Ерофеич. - Княгиня Волконская, рекомендую. Ваших кровей - благородных. Кстати, - стукнул он себя по лысине ладонью, - ты спрашивал про смерти и рождения. Так вот она, как и ты, умирала. Правда, здесь и на прошлой неделе и только для меня. Это для тебя существенно?
  Ерофеич говорил серьезно, но в глазах его прыгали чертики, и Конкордатс, как ни доверчив был - люди, которых опасно разыгрывать, могут позволить себе такую роскошь - понял, что он шутит.
  В пустом проеме рядом с прислоненной к столбу калиткой стояла барышня в длинном пышном платье, шитом из дорогого материала. Волос ее был забран вверх, открывая стройную белую шею. Глубокое декольте почти полностью лишало наблюдателя возможности фантазировать.
  - Я умерла для Вас! - продолжала кричать княгиня высоким благородным, правда чуть фальцетящим голосом. - Слышите, навсегда!
  - Я ценю Вашу жертвенность, мадам, - отозвался Ерофеич, - но я ведь уже, кажется, пожелал вам вечной памяти? Воздал, так сказать, последние почести. Что Вы ходите? Я ведь не говорил, что мне будет Вас не хватать!
  - Вы недоучка и примитив! - откликнулась княгиня, потрясая юбками.
  - Нет, - грустно сказал Ерофеич, - княгиня не оставит меня даже после смерти. Ладно бы она являлась ко мне лишь во сне... Сударыня! - крикнул он даме, - померла, так померла! Прекращайте таскаться в наши пределы. И подать мне вам нечего. Даже черного хлеба у меня нет, я не Пушкин!
  - Видит Б-г, Ваше мнение мне неинтересно! - продолжала княгиня.
  - Фраза эта почему-то насторожила Ерофеича. Он внимательно посмотрел на княжну и вдруг гаркнул:
  - Православная?! А ну перекрестись!
  Княгиня вздрогнула и неумело перекрестилась... в другую сторону. Ерофеич сипло рассмеялся, схватил недоумевающего Конкордатса и поволок его в дом, говоря сквозь смех: "Пошутил я: она живей всех живых!".
  В доме его было сумрачно и прохладно. Пахло стружкой, разогретой глиной и, кажется, чабрецом. В коридоре на гвоздях висели полевой бинокль, офицерская планшетка с потрепанным от многолетних застегиваний-расстегиваний язычком, кобура. На вешалке пристроились рядом ватник без воротника и почти не ношенная сизая парадная шинель с золотыми майорскими погонами. Ерофеич сунул руку в кобуру и достал увесистый, явно самодельный ключ со следами молотка и напильника.
  Конкордатс двинулся было к лестнице, но Ерофеич наверх не пошел, а строго взглянув на него, ответил на вопрос, горевший в глазах гостя:
  - Не положено! Субординация. Какой бы он ни был, а старший по званию и, стало быть, начальник. Только, если вызовет...
  - А ключ ты зачем достал? - спросил Конкордатс.
  - На, - Ерофеич протянул ему металлическую загогулину. У себя попробуешь.
  - А подойдет? - спросил Конкордатс, рассматривая ключ: нет, совсем не таких благородных очертаний, как во сне, был он!
  Ерофеич засмеялся и быстрым легким движением тюкнул его молотком по шлему. Металл откликнулся благородным звуком. Конкордатс схватился было за рукоять меча, но тут же отпустил ее. Ерофеич он по сути, и ничего с этим не поделаешь...
  
  Глава 19
  
  Конкордатс считал, что суть - это жизненная сила, энергия. Но чтобы шпоры были частью сути... А с другой стороны, почему он их, действительно, никогда не снимает? Гремят, цепляются. Придя домой, он завалился в кресло и задрал ногу в ботфорте к лицу. Поискал, но не нашел никаких замков и зацепов. Шпора была вделана в сапог намертво, словно проросла из него. Тогда он принялся стаскивать сапог. Но тот словно пристыл к ноге. В какой-то момент Конкордатс испугался: а вдруг сапоги и есть его ноги? Вспомнились виденные ни раз у Иманэ Крыса и Мышка, которые, кажется, вовсе не имели человеческих лиц. Но мало-помалу с невероятными усилиями ступню удалось протащить сквозь узкое голенище и выдернуть наружу. Отдохнув, вытащил и другую ногу. Это удалось легче. Конкордатс, откинувшись на спинку, долго рассматривал пальцы на ногах, в первый раз задумавшись над тем, что никогда их прежде не видел... В этой жизни. А в той, прошлой?
  Стоп, опять: прошлая, настоящая. Где он все-таки? Где!? Чистилище? Конечно, похоже. Молчащее сердце. Освобожденность от земного бремени. Ни заботы о хлебе насущном, ни славы мирской. Но суета та же самая. На Чистилище не очень похоже. Например, много приходящих и мало уходящих. И знакомых никого. Вот почему Конкордатс здесь, а сэр Роэллан нет? Он что в кущи райские попал прямым ходом? Впрочем, разве он искал его здесь? И что он вообще знает об этом городе? Ничего! Так, пробежался по улицам... А окрестности? Конкордатс подскочил с места. Аж дух захватило. Все обойти! Сидит тут, дурака валяет, а дальше своего квартала нигде не был!
  Хорошо, с этим решено. Это многое позволит понять. Однако, это другое. Сейчас надо подумать о том, что уже известно. Сущий. Кто он? Дух? Человек, обладающий сверхъестественными способностями? Зачем ему вселяться в них? У каждого Сущего - свой адепт. Но слыхал он, что у некоторых их несколько. Но это пока не важно. Не похожи Сущие ни на светлого ни на темного. Зачем они приходят сюда? Любезничать и браниться? Нет, есть что-то такое, что непостижимо нам даже в момент озарения. Что-то сокровенное. Главный предмет, сокрытый от глаз осуществляемых. Об этом они говорят главным образом. Что-то хвалят, что-то ругают. Вот она вторая задача - узнать что это.
  И еще. Теперь, во время озарений, его глаза служили не только Сущему. Он и сам стал более зорок за его счет. Кажется, он научился не только отдавать, но и брать. В последнее время ему все больше казалось, что он видит то, что доступно только Сущему. Эти видения приходили к нему во сне и даже наяву в виде всплывающих зыбких картин. Одно из таких, наиболее часто повторяющихся воспоминаний - светлый прямоугольник, наполненный мелкими крапинками-письменами.
  Он прилег на лежак - без сапог было легко и приятно, - и почти сразу же заснул. Над ним нависло непривычно голубое небо, словно выгоревшее вокруг сияющего солнца и сгущающееся до синевы к горизонту. Конкордатс спал и вроде не спал. Будто смотрел сон со стороны. Он знал, что ему будет сниться... То, воспоминание о чем бодрствующий разум гнал прочь, замыкал в каких-то недоступных для восприятия глубинах. Но стоило этому сторожу задремать, как вновь услужливо стелилась под ноги зеленая еще не пожухлая трава, притягивающая морды коней, и голубое, словно выбеленное жарой небо, накрывало его сверху. Сон этот, тревожащий и мучающий его время от времени, тем не менее был и желанным, поскольку содержал в себе то, что было мило и дорого его сердцу. Впереди до кромки дальнего леса зеленела открытая равнина, почти идеальная для конной атаки. Там на расстоянии трех полетов стрелы растягивались, разворачивались полукругом темные шеренги пехоты. А прямо против них - прикрывая фланг копейщикам, на небольшой возвышенности стояла конница. Яркие плюмажи, выровненные плащами силуэты всадников, частокол пик. В центре, Конкордатс отчетливо видел его, восседал на могучем своем Дориале сэр Роэллан. Судьбе было угодно свести их на этом поле, здесь, чтобы на глазах всего воинства наконец решился вопрос кто из них! Здесь боевым оружием наконец должна быть поставленная точка в их давнем и нескончаемом споре. Ибо нет благородней повода для победы, чем война, и нет более достойного повода для славы, чем победа в бою. Сэр Роэллан несомненно был переполнен такими же чувствами. Сейчас, сегодня все должно было решиться. Судьба распорядилась так, чтобы им выпал жребий встать друг против друга! Конкордатсу неудержимо захотелось поприветствовать своего соперника, но расстояние было слишком велико для того, чтобы приличествующие моменту ритуальные движения не выглядели нелепо. И он сдержался. В гордой радости он оглядел свой отряд. Справа от него на горячем, как и сам хозяин, коне восседал барон Дюг - безудержный в бою и в пирушках. Кровь и вино будоражили его... Когда этого не было, он становился апатичен и сонлив. Сейчас же словно в предвкушении хорошей пьянки, барон был возбужден и нетерпелив. Да, он отличный рубака, но не очень надежный товарищ: опьянение вытворяло с ним недобрые штучки, и потому довериться ему в бою было бы непредусмотрительно, более того за ним следовало присматривать. Зато далее, в окружении ладных и молчаливых вассалов, словно скала возвышался неподвижно граф Роджерс. Человек, для которого понятие "надо" являлась основой его непреклонности. Сэр Гонер и сер Картуен два неразлучных друга, весельчаки и певуны, съехавшись, о чем-то весело разговаривали, совсем не обращая внимание на неприятельские приготовления. Возможно, обсуждали какую-то любовную интрижку. Вчера во время трапезы, напоминавшей пир, сэр Гонер исчезал куда-то. До позднего вечера не могли отыскать и фрейлин Беатрисс, придворную мадмуазель Корин. Мадмуазель Корин... Сердце Конкордатса ударило чаще и за подкладкой куртки, словно отозвался этому биению шелковый платочек с причудливо вышитой монограммой. Слева юный Антор горячил коня. Ему хотелось выглядеть бывалым воином, и потому он прямил спину, задирал подбородок и хмурил брови. За ним был нужен глаз да глаз. И хотя подготовлен он был хорошо - Конкордатс сам ставил ему руку - первый бой есть первый бой. Но сегодня Конкордатсу будет не до опеки малыша, потому накануне он поручил это старому Боулису. Увальню и неторопыге. Этот бульдог по природной склонности к упрощению не говорил лишний слов и не делал лишних движений. Он завершал дело с одного раза, понимал с полуслова и не повторял сказанного. Далее уже плохо различались малознакомые лица дальних вассалов и их военных слуг. И вдруг Конкордатс вздрогнул. В десятке шагов от него мелькнуло до боли знакомое лицо, которого не могло быть здесь. Лицо из иной жизни. Как она здесь? Ах, да сон! Именно сон. Неоднократно повторявшийся. И Конкордатс знает, что будет в конце его!
  Как она оказалась здесь, в чужой ей жизни? Почему вплелась в тонкую ткань сновидения, финал которого предсказуем? Перед битвой его величество потребовал от своих союзников и вассалов полного повиновения, о чем клялись они на распятии и оружии... Но он, Конкордатс, не сдержал клятвы!  Он бросил  свой отряд, стоявший в резерве,  в бой не дождавшись команды. Ему нужен был только Роэллан,  жизнь которого не должна была достаться другому! Судьбы иных  людей и даже судьба сражения в тот миг, когда он махнул кружевным  платком мадмуазель Корин, подавая трубачу сигнал о начале атаки, его не интересовали. И что же?  Роэллан сражен его мечом, но его горячность привели к тому, что сражение проиграно и сам он здесь… Но почему в рядах воинов была эта девушка?