Друзья куда-то подевались и Конкордатс оказался один в тихом чистом зале с аккуратной стойкой возле двери и маленькой эстрадой в глубине зала. Народу здесь было немного, и он занял удобный столик возле окошка.
Кажется, тут не подавали горячительного. Только горячее. Огромный самовар, сияя зеркальным боком, как латник в парадном одеянии, взгромоздился на стойку и пылал так, что, казалось, будто даже здесь, за три столика, ощущается его жар. Музыканты тихонько пиликали, сбившись в кучу: настраивали инструменты. Конкордатс заказал большую чашку чаю и кусок пирога с брусникой. Достав из сапога флягу, плеснул в кружку светло-коричневой пряно пахнущей жидкости и сделал несколько неспешных глотков. Тепло побежало по телу. Он вдруг почувствовал, что устал. Было так хорошо сидеть здесь одному ничего не хотеть и грустить. Ни о чем. Просто для настроения. Думать о том, что никто по-настоящему его не любит, вспоминать какие-то случайные фразы, сказанные близкими людьми, которые можно было бы истолковать, как небрежные или нелюбезные по отношению к нему. Кроем глаза он увидел в зале Ерофеича, но не обрадовался, а сделал вид, что не заметил, потому что тот мог пригласить его к себе или подсесть, а ему не хотелось этого. Не то настроение. Впрочем, он, кажется, не очень и нуждался в чьем либо обществе, поскольку был не один, а с симпатичной молодой особой, правда, Конкордатс заметил это не без удовольствия - почти на полголовы его выше.
Как-то незаметно, почти без перехода, разрозненные звуки вдруг слились в мелодию, и от оркестра поплыла музыка: нежная, грустная, серебристая. Однако в этой грусти не было уныния и на душе у Конкордатса просветлело. Заиграли бликами трубы, создавая настроение преддверья праздника. Именно преддверья. Кануна. Когда еще не радость, а предвкушение радости. Когда хорошо уже от мысли, что самое главное впереди, завтра, а завтра это еще далеко! И не тяготит потому душу понимание того, что завтра уже наступило, и не тревожит еще мысль о том, что праздник идет к концу. Радость в полнакала... Конкордатс плыл на волнах мелодии, покачиваемый легким, едва заметным ритмом. Мимо него статный молодой человек провел за руку девушку... Начались танцы.
Конкордатс посмотрел им вслед. Ему захотелось так же вести за собой через зал на глазах у всех послушное, изящное существо, сжимать тонкое девичье запястье, ощущая нервный возбуждающий пульс. Преддверье танца. А потом... Головка в обрамлении мягких возбуждающе пахнущих волос, искорки в глубине затуманенных глаз, вспыхивающие от соприкосновения взглядов, обоюдное смущение и неловкая ее попытка спрятаться от партнёра в его же плече. Преддверие любви... Он задумался и не заметил, как сменилась мелодия, не услышал произнесенных с эстрады слов... Легкая тень легла на столик Конкордатса. Он поднял глаза. Перед ним, чуть наклонив голову, стояла девушка. Высокая, стройная, с тонкими запястьями, и напряженно-взволнованным взглядом затуманенных глаз. Та, что была только что с Ерофеичем. Он не сразу понял, чего она хочет, и только чуть склоненная головка и насмешливо-тревожное ожидание в глазах, словно воскресили утонувшую уже в мозгу фразу, произнесенную музыкантами: "Белый танец". Он отстегнул плащ, который тут же с шумом обрушился у него за спиной, и, обойдя стол, бережно принял ее ладошку. Танец был ему совсем не знаком, однако он быстро приноровился к незамысловатым движениям, словно вспомнил, тем более, что партнерша умело повела, и он положился на ее умение. Раз-два-три, раз-два-три, - отсчитывал кто-то невидимый внутри.
- Ты хорошо двигаешься, Конкордатс, - улыбнулась она и подбодрила его своей улыбкой.
- В поединках без этого нельзя... Ты знаешь мое имя?
- Знаю, - ответила она тихо.
- А я не знаю твоего...
- Алика...
И они замолчали. Но не было неловкости в том молчании, будто молчали они об одном. Время от времени он ловил ее взгляд, смущая ее этим, и тогда она спряталась от него у него же на плече. И он тихонько коснулся ее волос губами. Он чувствовал, что мог себе это позволить: если женщина приглашает кавалера на белый танец, это многое для него значит!
Музыка замолкла, и Конкордатс собрался было проводить ее к столику, за которым оставленный ею на время танца Ерофеич картинно попивал чаек с блюдца, прочно установив его на растопыренные пальцы правой руки. Конкордатсу было интересно, как отнесется к их танцевальному партнерству Ерофеич. Но она покачала головой: "я ухожу" и, помахав на прощанье Ерофиечу, который ответил ей тем же движением, с той лишь разницей, что не развернул ладонь, поскольку сжимал пальцами большой кусок надкусанного рафинаду, направилась к выходу.
- Я провожу! - закричал Конкордатс. Она кивнула не оборачиваясь.
Он вернулся за плащом и вышел следом.
- Прохладно. - Сказала она. - Ветер...
И тот час в лицо ему ударило сыростью, и мелкие капли стегнули по лицу. Надо же, он и не заметил, пока она не сказала. Конкордатс поколебался секунду, раздумывая, не накрыть ли Алику полой плаща, однако этому должно было сопутствовать объятие, а он не знал, не обидит ли ее этим. Вернее, не уверен был, что знал. Тогда он снял плащ и накинул ей на плечи.
- Ого, - ответила она, кутаясь под ним - тяжелый какой! И теплый.
На мгновенье полыхнул свет, вырвался из помещения шум голосов, и тут же всё стихло. Дверь выпустила Ерофеича. Он подошёл к ним, по-хозяйски снял с Алики плащ, и со словами:
- Э, лыцарь, она тебе вещи носить не подряжалась, - набросил на тонкие плечи легкую накидку и оправил ее, проведя по плечам руками ... - Так оно справней будет.
- Спасибо, Ерофеич, - засмеялась Алика, отстраняясь - это действительно удобней.
То, что она с такой легкостью отказалось от плаща, Конкордатса неприятно задело, но за то, что отстранилась от Ерофеича, он тут же это простил.
Ерофеич уже собрался было уходить, как вдруг остановился и произнёс горестно вздохнув:
- До чего ж, погода неожиданно испортилась, только выходил покурить - ни дождя, ни ветра. И на тебе сразу налетели. Ворожба какая-то да и только!
Алика спросила его, пряча улыбку:
- И как ты только узнал? Как дождевик вынести сообразил?...
- Так ведь старость - не радость. Ревматизм проклятый - хуже барометра...
- Хуже или лучше? - Весело переспросила Алика уже без нотки смущения.
- Хуже, конечно! Пусть бы лучше у меня барометр был, чем ревматизм...
- Мне кажется, у тебя ни того, ни другого нет... Мы пошли!
- Идите уж. Эх, почему я не лыцарь!? Почему у меня нет ни такого красивого берета, ни такой длинной шпаги! Пойду себе грустить... А то и напьюсь.
И вновь полыхнули свет и бухнули голоса.
Некоторое время шли молча. Конкордатс старался умерять шаг, но каблуки всё равно грохотали с тупым фанфаронским самодовольством, и никчемные шпоры - почему не снял? - звенели с неуместным безразличием к романтической тишине ночи. Алика вдруг остановилась, посмотрела пристально ему в глаза и вдруг спросила:
- Ты и правда помнишь то, что было "до"?
Конкордатс кивнул головой.
- Но почему? Почему?...
- Не знаю... - Его тяготила эта исключительность. Он на самом деле не знал, почему вдруг в момент перехода кто-то могучий и влиятельный не стер из памяти то, что здесь не полагалось помнить.
- Почему я не помню? - уточнила она. - Я должна была помнить... Что-то очень важное... А что помнишь ты?
Конкордатс помолчал. Что рассказать ей? Про родовой замок, затерянный в глубине безлюдного края, про бесконечные стычки, победы, в том числе и любовные? Поражения и отсидки за каменными стенами? Про поединки, про турниры? Про пьяные кутежи, про бешенные скачки по полям во время охоты... Всё это здесь кажется каким-то далеким и несколько...
- Всё помню, - ответил он наконец.
- Там по-другому?
- Всё по-другому...
- Ну, что например?
- Небо, например. Там есть небо.
- Небо, это то, что вверху, - ответила она быстро, словно радуясь тому, что знает ответ на непростой вопрос. И быстро взглянула вверх. - И какое оно?
- Разное... - На самом деле, как описать небо? Конкордатс тоже поднял голову. В фиолетовой вышине бились едва заметные всполохи света, неизвестно отчего рождавшиеся. Не молнии и не отблески луны или звезд, а едва заметные вспышки сами по себе. Неба здесь не было. Днем серая белесая пелена, словно облачность, но не облачность, ночью фиолетовое словно подсвеченное изнутри марево.
- А кого-нибудь из тех, кого встретил здесь, там ты никогда не встречал? - она приблизила свои глаза к его и он увидел там отблески небесных всполохов.
- Нет, - ответил он, - почему-то отстраняясь
Она тут же отступила на шаг, словно остыла и эта дистанция сохранялась у них до конца прогулки.
Они как-то отстраненно попрощались у калитки узорчатого забора. Конкордатс постоял, думая не пойти ли домой, но махнул рукой и вернулся в чайную.
Ерофеич не напился. И даже не грустил. Он танцевал с Иманэ, постоянно тыкаясь носом в огромную желтую хризантему, которую она держала в руке и демонстрировал своё наслаждение, закатывая глаза от деланного восторга. Иманэ, подыгрывая ему, смеялась и время от времени убирала хризантему в сторону, отчего Ерофеичу приходилось ее преследовать. При виде Конкордатса, Ерофеич что-то негромко сказал и она с интересом взглянула в его сторону. Вообще-то Ерофеич уже начудил не на одну дуэль, но Конкордатс словно отодвигал границу позволенного. Ему почему-то совсем не хотелось с ним драться. Хотя соперник он чувствовалось, несмотря на внешнюю чудоковатость, был интересный.
Есть много черт характеризующих бойца. Это и взгляд. Дерзкий и вызывающий - признак того, что противник, вкусив сладость побед, ещё не упился романтикой поединков. Как правило это юный, одаренный от природы, уже уверовавший в себя и опасный для соперников-сверстников и для высокомерных дуэлистов, слепленных из того же теста, соперник. С таким главное не спешить, потому что его упорство и настойчивость, быстрота и наглость может случайно проткнуть брешь даже в надежной защите ветерана. Однако две-три уверенных контратаки сбивают спесь с этих юнцов, они теряются и становятся легкой целью для клинка. Опасней тот, чей взгляд спокоен и даже чуть отрешен. Твёрд и насмешлив. Кто смотрит сквозь тебя. Кто не видит твоих глаз, но читает их выражение, кто не следит за руками, а видит само движение в момент его возникновения, когда ты только внутренне настроился на него. Впрочем, если ты думаешь о поединке ты не боец. Разве ты думаешь о дыхании?
И ещё движение. И ещё осанка. И ещё... Много чего ещё.
Конкордатс не стал заходить в чайную. Он постоял у входа, повернулся и пошел домой, поняв, что сегодня он получил все, что ему было уготовано.
Вернувшись к себе, он легко разделся и, окунувшись в фонтане, улегся спать. Интересно, а как остальные? Они ведь никогда не переодеваются! Неужели спят одетыми... Ну ладно мужчины, а женщины? Этого бы ему не хотелось.