В Донбассе нет болот, лесных или полевых, диких уток стреляют на небольших водоёмах, ставках, как их у нас называют. И только во время утреннего или вечернего лёта, который и длится-то всего минут десять – пятнадцать.
На закате стаи уток улетают кормиться на поля, а на рассвете возвращаются отдыхать днём на воде. Охотиться на вечернем лёте, если у вас нет легавой собаки, которая потом соберёт убитых уток и подранков, вообще-то бессмысленно. После потемнения найти их на воде или берегу совершенно невозможно.
Поэтому так ценится время лёта утреннего.
Обычно приезжаешь на ставок ещё затемно, часа за полтора – два до зорьки. Прячешь где-то подальше под деревьями машину, сам залезаешь в камыш, расчищаешь от его стеблей впереди себя сектор обстрела и ждёшь начала лёта. Или надуваешь резиновую лодку и тоже забираешься на ней в камыш, так, чтобы он закрывал тебя со всех сторон, кроме передней и чуть по бокам. Тогда будет видно, куда стрелять и где упадут битые утки.
Ставки - они небольшие - для всех прибывших охотников места в камыше обычно не хватает. Так что любителям поспать приходится просто сидеть или стоять, чуть замаскировавшись наломанными ветками и пучками травы, на практически открытом пространстве.
Так было и на этот раз: я чуть припозднился, поэтому быстренько соорудил из нескольких, найденных на берегу длинных ветвей, некое подобие шалаша и засел в нём. Минут через сорок начало сереть и пошёл лёт.
Отстрелялся я довольно удачно: с восьми патронов сбил и, главное, сумел достать из воды, двух кряковых селезней, а чирок–подранок грянулся о землю практически рядом и я спокойно взял его, оглушенного падением.
Рассвело полностью, лёт закончился, охотники стали выходить из камыша на сухой берег. Кто был на резиновых лодках, тоже выгребли потихоньку из зарослей, собрали добычу и повытаскивали лодки на землю, чтобы спустить из них воздух и высушить резиновые оболочки.
Грохот выстрелов и шуршанье падающей рядом на излёте дроби тоже прекратились. Зато стали слышны разговоры, металлические щёлчки разнимаемых на половинки ружей.
Вдруг, совершенно неожиданно для всех, ударили два выстрела. Через несколько секунд ещё один.
Стрелял Коля Галуза.
Оказывается, из камышей выплыл селезень-подранок, Коля сумел в момент сложить почти разнятое ружьё и достать его. Третий заряд он влепил в селезня уже сгоряча, контрольный, так сказать.
Коля был «пустой», без единой добытой утки. Собственно говоря, Галуза редко бывал с добычей, на моей памяти так вообще никогда, хотя на охоту ходил с редким постоянством и патронов не жалел. Ну, не туда руки торчат у человека, глаза кривые, что ли! Ни умения у него, ни везения. Зато желания хоть отбавляй!
Достреленный подранок тёмным пятном болтался на мелкой волне, слабый ветерок дул с берега, и постепенно селезня стало относить всё дальше.
- Хлопци, поможить - молил Коля, подходя к каждому, у кого на берегу сушилась резиновая лодка - достаньтэ мэни вутку, я могорич поставлю, он вона, пляшка, у рюкзаку!
- А ты чё, сплавать не можешь? Тут метров сорок всего, раздевайся и вперёд, минут через десять вернёшься с селезнем, глянь, какой красивый!
- Та не можу я плавать, хлопци, нэ навчывся за усю жизнь, шо тэпэр делать, нэ знаю – чуть не плакал Галуза, не отводя глаз от тушки медленно удаляющегося к середине ставка крупного селезня - я ж зроду такого нэ збывав, нэ можу я йты додому без нього, ну достаньтэ, люды добри, помогить!
Его ломаный русско-украинский суржик резал слух, а, разволновавшись, он вообще начал так искажать слова, что понимать его стало трудно.
Вокруг него собралось человек двадцать пять–тридцать охотников, половина из них с лодками, но помочь никто не спешил.
В принципе, если бы на месте Коли оказался другой охотник, то утка давно уже была бы подобрана, вручена удачливому стрелку и дело забыто. Но в том то и соль, что мы всегда ждали, мечтали прямо-таки, чтобы именно с Галузой случилось что-то необычное, курьёзное и он опять отмочил такое, что можно будет потом и внукам рассказывать. Только потому все до единого владельцы лодок отказали Коле, но скатывать лодки и уезжать не спешили, с острым любопытством ожидая, что он станет делать дальше.
А Коля, отчаявшись получить помощь, стал снимать колёса с велосипеда, на котором приехал охотиться. Быстро отвинтил крепящие гайки, даже не подумав их где-то положить, просто бросил в траву. За полминуты снял покрышки, вытащил камеры и навинтил на сосок одной из них трубку велосипедного насоса. Накачал первую так, что она чуть не лопнула, раздувшись как связка сосисок потому, что на ней было несколько заплаток из жёсткой резины, и они не давали местам, куда были приклеены, растянуться как надо. Потом так же надул вторую камеру и стал раздеваться.
- Что делать будешь, Галуза? - спросил Толик Маркин. -А шо - шо я можу зробыть, як таки друзья в мэнэ? Попливу за вуткой. Як втопну, то не вытягайтэ мэне з воды, нэ хочу вас бачыть даже после смэрти. – не глядя на него, пробормотал Коля и снял последнее, что ещё оставалось на нём - трусы.
Он стал обматываться раздутой донельзя велосипедной камерой: сначала надел её на себя наподобие спасательного круга, затем перекрутил оставшуюся часть резиновой колбасы восьмёркой, пропустил под левой подмышкой и продел в образовавшееся кольцо левую руку. Тот же фокус он повторил со второй камерой, только руку продел теперь правую. Его торс оказался обмотанным несколькими кольцами надутой воздухом резиновой кишки. Плечи, через подмышки, также охватывали толстые резиновые валики. Смотрелся он в этом наряде мощно, наподобие Геракла, борющегося с удавом.
Мы перемигивались, подсмеивались, подкалывали его, но двое ребят далеко за спиной Галузы воткнули ниппели ножных насосов в соски баллонов своих лодок и стали небрежно так, незаметно для глаз и совершенно неслышно для Коли, накачивать их.
- Ну, хлопци, бувайтэ! - сказал Коля и медленно, пробуя пальцами ног дно, стал заходить в воду. Убитый селезень болтался на мелкой волне уже метров за пятьдесят от берега. Коля засёк примерное направление на него, перекрестился и пошел на глубину, пытаясь плыть. Он размахивал руками как крыльями ветряной мельницы, бил по воде ногами, поднимая тучи мелких брызг. Как ни странно, его система работала: сила у Галузы немереная, а раздутые камеры давали ту небольшую поддержку, необходимую всякому начинающему учиться плавать. Да и моральный фактор очень важен. Когда человек знает, что есть какая-то, пусть минимальная, страховка, он не паникует, не захлёбывается, а старается плыть – и плывёт, не тонет.
Две полностью надутые резиновые лодки мы подтащили к самой воде, четыре человека приготовились спасать Колю. А он и не думал звать на помощь - плыл себе и плыл, неторопливо отдаляясь от берега и приближаясь к вожделенному селезню. Постепенно новизна зрелища приелась, на берегу ребята разожгли костёр, вокруг него расстелили вытащенные из машин одеяла и подстилки, стали готовить "посиделки" с выпивкой, закуской и весёлой треплей, как всегда после охоты. На плывущего Галузу почти никто уже не смотрел.
Он всё-таки добрался до селезня, жадно схватил его, но не смог плыть с зажатой в одной руке тушкой. Тогда он взял его за тонкую шею в зубы, точно как легавая собака, приносящая хозяину из воды отстрелянную дичь, и погрёб к берегу. Мы все, увидев это, стали ржать как помешанные: с громовым хохотом, всхлипываниями, приседаниями, хлопаньем себя руками по бокам… Продолжалось это минут десять.
Отсмеявшись, мы глянули на воду и… не увидели там Галузу. На берегу его тоже ещё не было. Тут же четверо ребят прыгнули в лодки и погребли туда, где с минуту назад барахтался Коля. Мы увидели, как один из них опустился в лодке на колени и сильно перегнулся, его рука почти до плеча скрылась под водой. Потом из-под поверхности показалось тело Галузы. Толик схватил его за обрывок велосипедной камеры, приподняв голову и плечи над водой. Подошла вторая лодка и вчетвером, общими усилиями, затащили отплёвывающегося грязной водой и водорослями Колю к себе. Селезня он не выпустил, держал в левой руке, зажав за шею мёртвой хваткой.
Оказывается, обе сильно перекачанные велосипедные камеры, хоть как-то держащие Галузу на воде, лопнули почти одновременно, одна за другой. Коля, никак не ожидая этого, захлебнулся от внезапного нырка и резко пошёл на дно, до которого и было всего-то сантиметров тридцать под ногами – он почти уже доплыл обратно.
На берегу трое подняли Колю вверх ногами и сильно потрясли. Из него вылилась вместе с остатками завтрака вся вода, которой он успел наглотаться секунд за тридцать ныряния. Потом заставили выпить полный стакан водки, сунули в рот кусочек копчёной колбасы и усадили поближе к костру.
Коля весь дрожал, глаза его закатывались, но с лица не сходила счастливая, блаженная улыбка. Крякового селезня он так и не выпустил из рук, держал на коленях, поглаживая и что-то приговаривая, бормоча непонятные нам слова.
Часа через два, когда вся водка была выпита, закуска съедена и охотничьи истории рассказаны, мы потихоньку стали разъезжаться. Коля Галуза отогрелся у костра. От нескольких стаканов водки лицо его, и так свекольно-красное от природы, совсем побагровело.
Но он был счастлив! - Хлопци, та цэ ж моя перва в жизни вутка, вы понимаетэ – перва! Скилькы лет ходыв, стилькы раз стриляв – и ничого нэ вбывав, а зараз ось вона – моя пэрша. Та я за нэю щэ нэ туды поплив бы, вирыте?
- Верим, Коля, конечно верим, пьяными голосами подтверждали мы.
Домой Галузу отвёз на «Уазике» Игорь, вместе с разобранным велосипедом.