Юрий Борисов / Написанные рецензии

«Я была бы француженкой - обладала б отменным вкусом…
И любила б носатого ветреного француза…
Я любила б фиалки, гуляла бы по Монмартру,
На родном бы читала из Сю, из Дюма, Золя...
Да что ж я в Перми-то? Бля...»

Нинакупенда, Африка! (Сахара)
http://www.grafomanam.net/poem/244647

Счастье пермячки

Обладая отменным вкусом,
Прочитала себя я всю!
И теперь я хочу к французам
Почитать на французском Сю,

Побродить себе по Монмартру,
Вызывая безумный восторг,
(Пусть и Запад меня узнает,
Как меня уже знает Восток),

На каком-нибудь там бьеннале
Выдать «je ne regrette rien»,
Чтобы стены «бравО» стенали
И Делон мне шептал: «Требьен».

Но вчера так свободно и чинно,
Шел постылою Пермью с утра
Мне навстречу носатый мужчина
И под мышкой нес том «СахарА».

Мне не вынести этого груза,
Это крах для моих мозгов:
Как сюда занесло француза
Да еще с моей книжкой стихов?

Из какого французского леса
Появилась моя мечта?
Я – всемирная поэтесса!
Я – всемирная красота!

Улыбнулся (улыбка – как праздник),
Сексуально изогнута бровь.
«Разрешите представиться. Райзман.
Гений химии сахаров».

Как я только тогда не упала,
Не моргнула, не сбавила шаг,
А в глазах длинный шнобель нахала,
Только голос развязный в ушах.

Но когда на исходе момента,
Я взлетела до уровня крыш,
Он шепнул мне: «Нинакупенда».
И послала я этот Париж!

Старый дед поднимает меня за ботву, подставляя под взгляды зверинца.
Вы сорвали меня. Я уже не живу, но пока что еще говорится.

Крошки хлеба застряли в густой бороде полупьяного деда Самсона,
Что меня, то есть голову гордой Корде, поднимал пятернёю Сансона.

Помню, бабка - тогда молодая Мадлен - тупо скалилась с первого ряда,
Подставляя округлости гладких колен поцелуям маркиза де Сада.

А до этого в голову Анны Болейн превратилась я кем-то умелым,
И несчастной любви лотерейный билет навсегда разлучил меня с телом.

Помню, Генрихом, мужем моим роковым, был Самсон в те далекие годы.
А Джейн Сеймур (бабуся) носилась за ним, чтобы стать королевой по ходу.

Дед мигнул палачу. «Генрих, я не хочу!» -лишь успела я крикнуть тирану,
Но топор рубанул - я на землю лечу, а убийцы идут к ресторану.

Взнесся Грозный на трон. В небе траур ворон - словно банты из черного крепа.
И богатый же был урожай похорон, уродилась же русская репа!

Головой Пугачева я тоже была, вся в поту за народное дело,
Жучек-внучек любила и громко звала их подняться на бабку и деда.

Но судьба недобра – и удар топора, и смеются Суворов и Катя.
Да и внучки с мышами пищали «ура», хоть сидели на низкой зарплате.

Я горячей была, удалой, золотой, бесшабашной, безмозглой со страху,
Но всегда на свиданье с Большой Чернотой я в итоге являлась на плаху.

Вот и сказке конец. Но еще не конец, впереди и века и эпохи.
Да когда ж перестанут терновый венец на меня надевать эти лохи…

Еще половина - внуки,
Еще половина – память,
Еще половина – руки
Нежно любимых женщин,
Что в раковине, полной посуды,
Неведомый ищут жемчуг.
Еще половина – счастье
Вместе искать то счастье,
Которое тоже, Полина,
Не счастье, а лишь половина.

Я слаб в математике слишком.
Я все половинки детишкам,
Отдам. Что-нибудь соберут.
И, может быть, этот труд…

Я только помню, Леонид,
Что у Эсхила был артрит,
И он пошел на остров Крит
Лечить невзгоду,
Ему какой-то Пирогов
Напек в дорогу пирогов,
Сказав: «А шоб ты был здоров
Ногами в воду!»

Но Гиппократ сказал: «Поэт,
Я пропишу тебе диет,
Ты будешь кушать на обед
Одни маслины,
А пироги отдай сюда,
От них тебе одна беда –
Осиротишь ты навсегда
Свои Афины.

На них тут искоса Басё
Взглянул, присвистнул, да и все,
Он говорил им то да се,
И так невнятно,
Что Гиппократ, схватив пирог,
Удрал на дальний островок
И там средь всяческих Сикок
Зажил приятно.

Удрал Гомер, а Пирогов,
Лишившись подло пирогов,
Наставил парочку рогов
Для Гиппократа,
Была жестока эта месть,
Пришла в Сикоку вскоре весть
О том, что честь его жены
Ушла куда-то.

Один Эсхил бежать не смог,
Хоть и его Басе допек.
Артрит мешался возле ног
Больной собакой,
Но к счастью тут пришел Омар
И всех позвал с собою в бар.
В итоге кончился кошмар
Обычной дракой.

Ты расскажи мне, Леонид,
Ведь ты начитанный (на вид),
Эсхилу вылечил артрит
Покойный Боткин?
Чем Пирогов лечил у Ге
Большой фурункул на ноге,
Неужто просто в кабаке
Цистерной водки? )

http://www.grafomanam.net/poem/313615

В одном из залов Третьяковки с меня стащили все обновки
И уложили на паркет.
И прямо тут, среди музея, похлеще всякого Сислея
На мне затеяли сюжет.

Ах, как меня интересует, кто мне на заднице рисует
Какой-то странный натюрморт.
Немного влажно и щекотно, но подчиняюсь я охотно
И этим подчиненьем горд.

Пусть светит солнце, каплет дождик, рисуй, невидимый художник!
А я всегда стою на том,
Что если сам ты не Иванов, то откажись от личных планов
И стань для Мастера холстом!

А он владеет акварелью, как соловей своей свирелью,
Как небом стая журавлей,
И, захлебнувшийся экстазом, рисует все на свете разом
На этой заднице моей.

И если только со смиреньем мы согласимся стать твореньем
И снять для этого штаны,
Смирившись с небольшим позором, то он одарит нас узором
Непостижимой глубины.

Потом он кверху тем узором разложит нас под звездным взором
В районе взлетной полосы,
И разноцветными огнями горя, примчит на встречу с нами
Корабль с созвездия Весы!

Я в зоопарк в террариум попал,
Попробовал на вкус неволю.
Другой бы, может, был доволен,
А я всю ночь не спал.

Конечно, здесь еды полно,
И от мышей уже устала глотка,
Но пиво плена - не воли вино
И уж, конечно, не свободы водка.

А так все хорошо. Узнав, что я  поэт,
Мне принесли огромный лист бумаги,
И я любовный сотворил сонет
Из заключенья кисловатой браги.

Конечно - и об этом знаем мы -
Даровано нам свыше божьей властью,
Среди колючих проволок тюрьмы
Писать шедевры о любви и счастье.

И все-таки как хочется туда,
Где женщины откладывают яйца,
И золотая южная звезда
Повисла над норой степного зайца.

И ночью мне приснятся, как всегда,
Питончиков наивные глазенки...
Но вновь меня разбудят поезда,
Спешащие - откуда и куда? -
Как анаконды вниз по Амазонке.