иду вавилонской дорогой в забрызганных грязью штанах,
бреду казахстанским кочевьем, шагаю чумацким путём,
а как отправлялся и чей я, мне лучше не помнить о том,
не знать перевалочных станций, чужие стереть города,
избыть в бесприютности странствий тепло родового гнезда,
птенцов-однокровников лица... фамильная память слепа:
на дерево влезла куница, осталась одна скорлупа.
иду мимо кладбищ и тюрем в обносках с чужого плеча.
прости меня, мама, я умер, в душонке моей – саранча,
на лбу отпечаток копыта, на заднице выколот драфт,
карманы полны антрацита из черных заброшенных шахт.
отец, отломи мне горбушку, и с неба просыплется соль...
не снилась библейским кликушам такая гремучая боль.
размыты рекою пороги, слова рассыпаются в прах,
и нет вавилонской дороги… лишь пепел в моих волосах.
