... Солнце уже выше Черной Ели стоит, а у него сна — ни в одном глазу. Она черепки мыть — он в тазу плещется, мыло жует, пузыри пускает. Она за метлу — он на ручке сидит, ковбойскую песню горланит, того и гляди, взлетит. Думала мусор из дупла выкинуть — хорошо, вовремя заметила чертяку, поймала, ну, ясное дело, не выдержала - отшлепала, в ручье прополоскала как следует и хвостом к ветке привязала на просушку. Он сначала обрадовался, аттракцион устроил: визжит и раскачивается. Потом устал, думал отвязаться, да не учел, что она ветку заговорила: как ни изгибался, как ни ловил — а не поймал. Ну, тут он - в рев, лапками по воздуху молотит, обрывки проклятий, какие успел запомнить, выкрикивает, маленький же еще, что он там умеет... Но пару белок с дерева снесло, так и они еще — безобразие, кричат, что за воспитание, да мы заявление... Все, надо как-то утрамбовывать спать — а как, если он уже совсем в разносе? Святая вода, конечно, припасена, но это ж совсем на крайний случай: мать все-таки, что бы там всякие большедвухголовые ни писали, а жаль своего... Привязалась хвостом рядышком, обняла (он, конечно, вырывается, да только от крепких материнских объятий еще никто не уходил) и тихонечко, в четвертое, самое маленькое, ушко шепчет: «Ой, не услышим, ой, не увидим, ой, пропустим все, ой, не напроказим...»
Он затих — кого, что, как?
- Забыл, лешонок, какой день сегодня? Какая ночь? Ох, что будет... Сил бы набраться... Зачем? Как же, одна она такая, чего только не случается! Страшного? Ну, и страшного тоже. Вот, про Потерянного, я тебе не рассказывала? Может, и его увидим. Только опасно это, прямо и не знаю, стоит ли тебе идти: ты ж сколько сил потерял, оравши... Если хорошо отдохнешь — конечно, возьму. Потерянный? Ну, слушай.
Жила когда-то в нашем лесу ведьма. Красивая была — маленькая, коротконогая, косматая, глаза - как блюдца и настоящего болотного цвета. Лешие, все как один, влюблены в нее были, бесы проходу не давали, даже Водяной заглядывался, все норовил в болото затянуть. А она — она не смотрела ни на кого. То ли наговорила что неправильно (учись хорошо, малыш), то ли кто из завистниц лягушкой несвежей накормил - только любила она одного человека. Имени его и не помнит уже никто, но рассказывают - каждый день он в лес приходил, сидел на полянке и ждал. А она, глупая, с утра зелье варила - нехорошее, ядовитое, приворотное. Сварит, поплачет - и пьет. Ох, и плохо же ей от него было! А уж уродливая какая делалась! Вылитая женщина - бесшерстная, белая, волосы, как солнце, а глаза - как дневное небо. Да, хвостатенький, любовь - страшная штука. Ну слушай дальше.
Приходила она к нему, и целый день они вместе проводили... Как - что делали... Ну, там, играли, разговаривали... Да, как мы сейчас. Только однажды он ей и говорит:
- Не хочу так жить больше, не могу без тебя. Все сделаю, только чтоб уж навсегда — вместе.
Ей бы тут и порвать все, уйти, забыть - нет, не может. Совсем от любви разум потеряла.
- Хорошо, - говорит, - любимый! Найду способ, через все пройдем, а будем счастливы.
А было это как раз перед купальской ночью. Вот, встречаются они на следующий день, она и говорит ему:
- Есть, - говорит, - способ, как мне навсегда человеком остаться. Слышал ты когда-нибудь про цветок папоротника? Нет, не то, что он клады открывает — он еще и любящих соединить может. Только трудно тебе будет: все надо сделать в точности, как я скажу, что бы ни происходило вокруг.
Он, конечно:
- Я, - говорит, - ради тебя - на край света, босиком...
- Не надо на край света. А, вот, босиком — это да, это придется. Сегодня, как стемнеет, придешь на эту поляну, босой, глаза закроешь, три раза вокруг себя повернешься — и иди, только глаз не открывай. Ничего не бойся: если твердо решил цветок сорвать, не оступишься, в дерево не врежешься, в болото не попадешь. Как тысячу шагов сделаешь — остановись, протяни руку. Нащупаешь горячий стебель — рви, не слушай ничего, глаза не открывай и обратно беги! Отдашь его мне — я навсегда с тобой и останусь, такая, как сейчас.
Он все так и сделал — босиком, не чувствуя камней и сухих веток под ногами, прошел по затихшему ночному лесу тысячу шагов... Конечно, ушастик, и мы, и бесы, и ведьмы - все за ним крались, только пока он горячий стебель не схватил, ни слова никто вымолвить не мог: такое заклятие. А, вот, как схватил! Заухал, захохотал, завыл Лес!
- Дурак, ты, дурак! Обманула тебя ведьма! Кабы посмотрел на Цветок, понял бы все, всесильным бы стал, всевидящим! Клады бы все открылись, девушки все влюбились и ведьма бы еще с тобой навсегда осталась! Неси, неси ей свою силу — все потеряешь, ничего не найдешь!
Он сперва крепился, не открывал глаз, сильнее только стебель рвал. А как сорвал, чувствует — сила к нему необычайная пришла, и, вроде, даже сквозь закрытые глаза — такие сокровища видит! Такие тайны ему открываются! А Лес не унимается:
- Что же ты сам хочешь все разрушить, счастье свое отдать! Один раз на Цветок взгляни — и весь мир твой!
Да не трясись ты, лапушонок: конечно, все хорошо кончилось — не выдержал он, посмотрел на цветок. А тот ему в открытые глаза жарким огнем и полыхнул... и погас. И ведьма навсегда осталась прекрасной черной кривоногой ведьмой. А глупый человек еще долго бродил, ослепший, по лесу и все искал что-то. Потом пришли другие люди, нашли его, увели.
Только каждый год, уж не одну сотню лет, в ночь на Ивана Купалу бродит по лесу босой человек, будто ищет что-то. А если кто заглянет ему в невидящие глаза — обожжет болью красное пламя... Говорят, любовь... Да только — кто ж в нее верит?..
Ты меня слушаешь? Чудо ты мое... Спи...
