Критика, публицистика
Прошёл 216-ый день рождения нашего великого поэта А. С. Пушкина. Эту некруглую дату я решил отметить не бессмертными образцами его поэзии, а, наоборот, стихами, к которым сам поэт вряд ли относился серьёзно – это эпиграммы, шуточные стихи и эпитафии. То есть то, что называется альбомными стихами. Подозреваю, что пушкиноведы закидают меня гнилыми помидорами, объясняя какое огромное значение для русской и мировой литературы имеет каждое, написанное поэтом слово. Но я не принадлежу к их многочисленной братии – с меня и взятки гладки. Эти стихи не претендуют на глубокое исследование, да и сохранились по большей части благодаря известности автора. Зато они многое могут рассказать о Пушкине – человеке, об его чувстве юмора, иронии и самоиронии, и, наконец, о его слабостях. Нам с детства твердят, что Пушкин – “наше всё”, гений и не надо искать пятен на солнце. Тем не менее, нисколько не оспаривая его гениальности, предпочитаю относиться к нему не как к иконе, а как к живому человеку, со своими слабостями и многочисленными недостатками. В гении кроме Бога, должен сидеть и чёрт, иначе не получится полноценного гения.
Александр Сергеевич был заядлым картёжником и дуэлянтом. Из-за своего вспыльчивого и задиристого характера инициатором дуэлей чаще всего был он. У него насчитывают около трёх десятков дуэлей. Большая их часть заканчивалась досрочным примирением, в остальных Пушкин уступал право первого выстрела, а сам, как правило, не стрелял, во всяком случае, он даже не ранил ни одного человека, кроме Дантеса, хотя был отличным стрелком. Эпиграммы тоже являются оружием, которым Александр Сергеевич мастерски владел. Они позволяли нанести бескровный удар недоброжелателям или просто поупражняться в остроумии, хотя порой сами становились причиной некоторых дуэлей, например, из-за этой он получил вызов от своего лицейского друга В. Кюхельбекера:
За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно,
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.
Вильгельм промахнулся, а Пушкин не стал стрелять, позже они помирились.
Едва ли не самой известной его эпиграммой является эта, на графа Воронцова:
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
Появление этой и других эпиграмм на Воронцова, я бы дипломатично назвал не сложившимися личными отношениями поэта со своим начальником – генерал-губернатором Одесской губернии.
Михаил Семёнович Воронцов – известный военный и политический деятель, участник войны 1812 года и командир русского оккупационного корпуса во Франции. Он продал имение, которое получил в наследство, чтобы расплатиться с кредиторами за кутежи русских офицеров во Франции. Это более полутора миллионов рублей, по тем деньгам огромная сумма. Неплохо погуляли! Согласитесь, этот факт – прекрасная характеристика графа, как человека порядочного. Но в памяти с детства остался “полу-милорд, полу-купец”. В оправдание поэта могу сказать только то, что вряд ли он мог предположить, что эти стишки уйдут в “вечность”.
Ещё одна злая эпиграмма, но на этот раз я не встану на защиту адресата, хотя бы потому, что он был цензором:
В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что жопа есть.
По протекции президента Академии наук графа С. С. Уварова, князь М. А. Дондуков-Корсаков стал вице-президентом академии. Ходили слухи, что это назначение состоялось благодаря их гомосексуальной связи в молодости.
В конце концов, глупо предъявлять претензии к поэту за злые эпиграммы, сам жанр предполагает их зубастость, незлыми могут быть только безадресные эпиграммы. Есть у Пушкина и такие. Я только хотел показать, что адресаты его эпиграмм не всегда заслуживали таких нелестных характеристик, но ведь и Сальери не был убийцей Моцарта, зато этот слух породил великолепное произведение. Больше я не буду утомлять читателей своими комментариями, просто приведу небольшую подборку наиболее интересных, на мой взгляд, альбомных стихов.
Любопытный
- Что ж нового? "Ей-богу, ничего."
- Эй, не хитри: ты, верно, что-то знаешь.
Не стыдно ли, от друга своего,
Как от врага, ты вечно все скрываешь.
Иль ты сердит: помилуй, брат, за что?
Не будь упрям: скажи ты мне хоть слово...
"Ох! отвяжись, я знаю только то,
Что ты дурак, да это уж не ново."
В альбом Сосницкой
Вы съединить могли с холодностью сердечной
Чудесный жар пленительных очей.
Кто любит вас, тот очень глуп, конечно,
Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей.
На Каченовского
Хаврониос! ругатель закоснелый,
Во тьме, в пыли, в презренье поседелый,
Уймись, дружок! к чему журнальный шум
И пасквилей томительная тупость?
Затейник зол, с улыбкой скажет глупость.
Невежда глуп, зевая, скажет ум.
Совет
Поверь: когда слепней и комаров
Вокруг тебя летает рой журнальный,
Не рассуждай, не трать учтивых слов,
Не возражай на шум и писк нахальный:
Ни логикой, ни вкусом, милый друг,
Никак нельзя смирить их род упрямый.
Сердиться грех - но замахнись и вдруг
Прихлопни их проворной эпиграммой.
Графине Орловой-Чесменской
Благочестивая жена
Душою богу предана,
А грешной плотию
Архимандриту Фотию.
Соловей и кукушка
В лесах, во мраке ночи праздной,
Весны певец разнообразный
Урчит, и свищет, и гремит;
Но бестолковая кукушка,
Самолюбивая болтушка,
Одно куку свое твердит,
И эхо вслед за нею то же.
Накуковали нам тоску!
Хоть убежать. Избавь нас, боже,
От элегических куку!
* * *
У Кларисы денег мало,
Ты богат — иди к венцу;
И богатство ей пристало,
И рога тебе к лицу.
Жив, жив Курилка!
Как, жив еще Курилка журналист?
- Живехонек! все так же сух и скучен,
И глуп, и груб, и завистью размучен,
Все тискает в свой непотребный лист -
И старый вздор, и вздорную новинку.
- Фу! Надоел Курилка журналист!
Как загасить вонючую лучинку?
Как уморить Курилку моего?
Дай мне совет. - Да... плюнуть на него.
Ex ungue leonem
Недавно я стихами как-то свистнул
И выдал их без подписи моей;
Журнальный шут о них статейку тиснул,
Без подписи пустив ее, злодей.
Но что ж? Ни мне, ни площадному шуту
Не удалось прикрыть своих показ:
Он по когтям узнал меня в минуту,
Я по ушам узнал его как раз.
* * *
Нет ни в чем вам благодати;
С счастием у вас разлад;
И прекрасны вы некстати
И умны вы невпопад.
Моя эпитафия
Здесь Пушкин погребен; он с музой молодою,
С любовью, леностью провел веселый век.
Не делал доброго, однако ж был душою,
Ей-богу, добрый человек.
