Тур - 153: " Чем громче музыка печали" (конкурс завершен)

Странная музыка нежно играла,
То появлялась, то вдруг исчезала.
То к самому сердцу она приближалась,
То в дальние дали, как тень удалялась.

Грозили бубны ужасной смертью,
Но успокаивал рояль,
Играл красиво:  «Вы им не верьте»,
И вновь исчезал в бездонную даль.

О вечной жизни пели скрипки,
О неизвестном пугал барабан.
То погремушки  рождали улыбки,
То саксофоны плясали канкан.

Звала по имени музыка эта,
Но страшно было за ней идти…

Как непонятны дороги поэта,
Как восхищают эти пути!

К музыке Джона Уильямса и Ицхака Перельмана, инструментальный ансамбль, соло Ицхак Перельман - скрипка. "Список Шиндлера -Воспоминания"

  

    Разрезает слой пыли, что здесь утверждает беспомощность плоти,
    Солнца луч – такой тонкий и чуждый во тьме нереальности были.
    Жили-были, рождались, любили…Убили, убили, убили… -
    Вытекает секундами время в дырявую крышу – в полёте,

    Словно бабочка, вмиг опалившая крылья, так скомкана смертью,
    Что уже пред ней, но в полёте ещё и в свободе неловкой…

    Вспоминается двор на закате, лучами покрашенный охрой,
    И скрипач на втором этаже так играл… точно знал. Но не верьте…

    Но не верьте. Предчувствия краска не может вместить пониманье.
    Будешь виться вьюном, но опоры не сыщешь во мраке железа.
    Посему – пыль и холод, и луч неуместный по плоти облезлой…
    И последний порыв улететь и укрыться под охрой сознанья.

    2011 г.

Винные погреба банки крови хранятся в пыли
Люди делают времени уксус готовят могилы
Время под кожей песком на зубах караваном в дали
Скрипит колесом и дверями не хлопать без силы.

Люди в подвалах давят вину выбивают пылинки
Решают срока для хранений и нового года
Прессуются судьбы в коричневый фарш для начинки
Ничто человеческого. Жрать – это свобода.

Землю землянам горбатым могилы вперёд караван
Лают собаки ведут поводками слепых в пищеблок
С кровли небесной льётся моча сквозь защитный экран
Граждане внемлют раскрытыми ртами – вещает бог.

Это словно в руке голова в голове опилки
Гирь часов навесные замки основные узлы
Это звон по ком колокол нет языки и вилки
Расцарапают лёд до крови кто ловец где умы.

Это будто в реке не вода в неводах не рыба
Соль зимы стопудова подспудна паскудна под дых
Перемётные суммы птицы большого пошиба
Поднимите нам веки – поют в церквях орды слепых.

Есть такая река чей паром ни в какие ворота
Говорят она лечит и правит сердца и горбы
Возвращаясь в неё первый раз
Возвращаясь в неё первый раз
Дежа вю постоянное или не выключил что-то
Не печалься погасят омоют и сор из избы.

Он сидит в своей "берлоге" один
Я могла..., но он давно не со мной.
Помоги мне, о святой Валентин,
И смятение души успокой.

Прикоснись к нему в предутренней мгле,
Передай, что за него я молюсь,
Что единственным он был на Земле
И когда-нибудь со всем я смирюсь:
Что не будет у нас общим рассвет,
Одиночеством пропахнет закат,
Приходить ко мне он будет во сне -
Ненадолго, налегке, иногда...

В гороскопах наших двадцать планет -
Посодействуй двум войти в резонанс,
Белый танец, ре-минор, менуэт -
Он звучит сегодня только для нас!

_______________________“Animus laetitia viget”*
________________________________Из Лукреция

В стоптанных былых мечтах на босу душу переходишь снова в завтра, явно полагая,–
Счастье аккуратно сложено на стуле. Отрываешь календарный жёлтый лист –
Твой билетик алым номером наружу, как заправский цирковой кавалерист,
В лотереи Бога страстно джигитует…Ты – валькирия, а Родина любви – Валгалла!

День проносится – неразличимый в скачке. Снова лучшее в который раз опережает!
Ищешь «бинго» только в службе или дружбе, о любви уже ни с кем не говоришь.
По арене круг за кругом… Как иначе? Отоспаться до седеющей зари…
Снова в тапочках на босу ногу. Ну, же! Календарь читать, как будто заповедь скрижали…

Нет, уже твоих коней на переправе! По колено море слёз, чтоб не ревелось больше,
Ты глаза себе закрыла плотно-плотно чёрно-чёрным туго стянутым шарфом.
Чтоб не слышать всхлипов, скрипка заиграла – с бесконечною пластинкой патефон!
Ты уверена, что именно сегодня тот, кого ждала, войдя, тебя не потревожит?

* (áнимус лэтúциа вúгэт) дух силён радостью

Танцуют листья свой прощальный блюз...
                                           (Б. Кардаш)

Раздав тепло, сплетя из трав венок,
Отходит лето красное ко сну.
Вступает осень властно на порог,
Закатным солнцем в сумерках блеснув.

Она идёт по роще неспеша
И красит листья в цвет кровавых ран.
И грустью наполняется душа,
Когда к утру запенится туман

И упадёт на зеркало озёр –
Холодных дней безжалостный вещун.
А осень, как заправский дирижёр,
Оркестром правит из прозрачных струн.

И ветер, внемля музыке небес,
Под камертона незаметный счёт
Срывает листья, обнажая лес,
И отправляет птицами в полет.

Они летят, избавившись от уз,
Повсюду сея бронзовую медь.
Танцуют листья свой прощальный блюз,
Чтоб, пав на землю, тихо умереть.

                                        2013

А листья летят, летят, вальсирует путница,
На полах пальто – туман, вкруг шеи – кашне.
К не ждущим зима – придёт, для жаждущих – сбудется,
И станет изящным па вдруг выпавший снег.

Деревья горят, горят, взметаются искры вверх
Так, словно концом кашне сбиваются, в такт:
Ты хочешь признаться ей? Признайся, но – искренне,
Иначе до марта вплоть всё будет не так.

То шорох, то хруст, то свист, то пауза длинная
Под шелест дождя, то вдруг – гроза невпопад,
То где-то над головой печалится клин, и я
Ищу и в своей душе дорогу назад.

Проявится утро, ритм – с рассветом смелей, и нет
Причин не кружиться с ней, забыв обо всём.
И, словно бисируя, отбелит аллеи снег,
И будем вальсировать до ночи втроём…

Ты спросила: «С чего вдруг печаль?
Светел быт, как вода из-под крана.
Ешь варенье, пей липовый чай –
Зарубцуется всякая рана.

Мы на кухоньке с видом в окне.
Летом в отпуск поедем в Алупку.
Дачу ладим в лесной стороне…»

Обнимаю, целую голубку.
И не ведаю, что рассказать
Про январь и нездешнюю вьюгу.
Видит сердце, не видят глаза,
Как смыкаются тени по кругу.
  

У печали моей два крыла:
Белый снег и кромешная мгла.

Я слышал так – «В начале было Слово…».
Мысль неплоха , и, кажется, не нова,
и много лет по-прежнему жива.
Но  до того!  -
                                 Вселенная как точка…
И шум над бездною…
                            и кажется   что строчка…
Но то не слово  -
                                            музыка была.
Язык богов!  Так говорит,  кто знает,
кто уловил, кто понял, кто играет,
и кто идет сейчас в органный зал.
То знали Бах, Шопен, и ( Фредди то же).
А гений Моцарт! (он  был  всех  моложе)
и он то, точно всё  про это знал.
Язык богов! Он не подвластен тризне!
Он  на чужбине,  и в своей отчизне
понятен  всем  вне  правил и времён.
В хорах, в дворцах,  в авто  и на бульваре,
гитарный бит и скрипка Страдивари
имеют свой  и  голос и резон.
Язык богов!  На ноты и бемоли,
расписан он, и раздаёт  пароли
любому кто проявит интерес.
Он  растворен, он  этим миром дышит -
Язык богов! Им  говорит, кто  слышит
В дожде и ветре  музыку  небес.

Дождь напевает знакомый мотив,
Я за столом размышляю о прошлом,
Передо мной вереница картин -
Всё, чем жила, – и плохим, и хорошим…

Я повторяю дождливый мотив,
И вспоминаю, чем сердце болело.
На фотоплёнке, где жизнь – негатив,
Набело – чёрным и начерно – белым.

А за окном вся продрогшая ель,
Хочет согреться под солнцем горячим,
Но напевает ей Дождь-менестрель,
И каждая веточка плачет…

Ветер подхватит знакомый мотив:
Дождь – это будто бы неба усталость.
Лампа настольная, круг очертив,
Светлым пятном по столу расплескалась.

Я повторяю дождливый мотив,
И вспоминаю, чем сердце болело.
На фотоплёнке, где жизнь – негатив,
Набело – чёрным и начерно – белым.

14 июня 2015 г.

- Это правда - у стен есть уши?
- Никого, дорогая, не слушай.
Лишь глаза, что глядят свысока
От пола - до потолка.

Стены – спины прекрасных картин,
Кто за ними – наверно, горды,
Тем, что правят с другой стороны
Серой прозой печальной страны.

С той, что справа  – уставился лев,
Или он у тебя в голове?
Повседневный настенный мираж.
Где окно к настоящим мирам?

Поменяла ты столько флейт
В череде прозябающих лет.
А последняя – тяжела!
Ты играла всю жизнь – не жила.

Попугай был ярким пятном,
Но твердил эти годы одно:
‘Поиграй! Поиграй! Поиграй!’
Хочет вспомнить утраченный рай?

Звуки узкие – как коридор,
Как прожитые годы и дом.
Попугай – наблюдатель? Страж?
Как с издевкой: ‘Навеки – ваш!’

Не его эта клетка – твоя,
Он – по сути дела, судья.
Ты – сама плитка в чьей-то тюрьме,
В воспалённом от горя уме.

И художник рисует сны –
Ярких узниц Серой Стены.
Рушит, вновь собирает пазл,
Сколько их у него про запас?

6 июля 2015

Картина итальянского художника Sergio Cerchi (Сержио Черчи)

Специально для Галереи-92
http://stihi.ru/2015/07/06/4739

Сентябрь августа бесцветней:
Поблек и сник зеленый клен.
А ветер так похож на летний –
Но будто чуть недопечен.

Свернулось солнышко клубочком,
И стало греться на печи.
Его метанья стрел неточны,
Размыты маревом лучи.

Я жду трамвай на остановке,
А дождик бегает кругом.
Плащи накинули торговки,
Вдали шуршит последний гром.

Последних молний блещет пояс.
Из кафетерия в воде
Ко мне летит усталый голос
Меланхолической Шаде.

Она поет, как будто стонет...
Ах, да! Сегодня впопыхах
Ты мне сказал, что очень тронут
Моим признанием в стихах.

И мне вернул листок учтиво…
Очаровать тебя, мой царь,
Одной минуты не хватило:
Ведь я не август, а сентябрь.

Ночная тишь. Дрожащим светлячком
Во тьме оконной – свет фонарно-зыбкий.
Я слышу – кто-то трепетным смычком
провёл по обнажённым нервам скрипки.
Нежнейшим дуновением дыша
слегка заволновалась занавеска,
как-будто чья-то чуткая душа
отправилась изведать неизвестность,
доверив тела временный покой
своей сестре, кому опять не спится,
той девочке, прижавшейся щекой,
баюкающей “младшую сестрицу”.
Тот, кто не спал – прислушался, вдохнул
эфирный аромат скрипичной грёзы,
что с тихим сонным вздохом шла ко дну,
то вдруг стремительно пронзала  звёзды.
Щемящей нотой ввинчиваясь в сон
коснулась всех душа бессонной скрипки
и замерла в безвременьи времён
на спящих лицах нежностью улыбки.

Играй же, скрипач, - душу мне выворачивай,
Пусть ночь растворится в печали, в тоске,
Так много сил было напрасно растрачено,
Я замок построил, увы, на песке.

Твоих чёрных глаз взгляд задорный, пронзительный,
Меня погружал он то в холод, то в жар,
Твой облик загадочный и восхитительный
Зажёг в моём сердце влюблённом пожар.

Желаньям, казалось, не будет предела,
От радости «кругом пошла голова»,
А скрипка про чёрные очи мне пела,
Я чуть не лишился рассудка едва.

Но всё в этом мире, к несчастью, конечно,
И наша прошла мимолётная страсть,
Любовь мы с тобой утеряли беспечно,
И чувства над нами утратили власть.

Мы встретились снова, уже, как чужие,
Глаза затуманила грусти слеза,
Уже был  влюблён я в глаза голубые,
Но чёрные в душу запали глаза.

Стараюсь забыть наши дивные ночи,
Борюсь, чувству новому верность храня,
Но, кажется мне, - твои дивные очи
С укором и грустью глядят на меня.

Осенний жёлтый лист прилип к стеклу окошка,
намокшего под  въедливым дождём.
С тобой мы разошлись...  Пытаюсь понемножку
вернутся в мир мучительным путём.
Но этот путь не прост: растрачена казна. Я
выдохся, и силы на нуле.
Едино - что погост, что жить, любви не зная.
На опустевшей вымокшей Земле
промозглый нудный дождь...   Он взбил на лужах пену -
печальной долгой осени печать,
как в сердце острый нож...  И музыка Шопена
вот-вот уже готова зазвучать...
Сеанс пока продлён, но осень дышит  в спину,        
как сумрачный бандит, достав обрез...
Когда-то пышный клён, одежду листьев скинув,
стоит в ночи, как на Голгофе крест.
Печально стынет кровь без веры в воскресенье,
и с чувством, будто жизнь завершена...

Осенняя любовь возникнет, как спасенье,
и вновь в душе поселится весна!

Запотевшее небо плачет...
Пусть возьмёт оно слёзы мои.
Снова осень, а это значит -
Наступили тоскливые дни.

Мне руки не протянет ветер,
Не закружит цветной ураган.
Небосвод на закате светел
И деревья гудят, как орган.

Я под этот хорал осенний
В пожелтевшей укроюсь листве
От тоски и пустых волнений,
Недоступная больше молве.

посвящается тем, кто видит дождь раз в году

Скатилась капля по губам...
ещё... ещё...
За этот ливневый бальзам
дадут мне счёт:
я буду год перебирать
песок времён -
и позабуду, чей я брат,
в кого влюблён.
Во мне песочные часы
отсыплют год,
и я наслушаюсь грозы
на век вперёд...
И я на струнах дождевых
сыграю жизнь -
для заблудившихся, одних
в песках души.

Есть в осени ноктюрновость Шопена -
Прислушайся к упругому стаккато.
Октябрь под грозовые перекаты -
Почти нерукописная новелла.

Летят, летят с берёз и клёнов письма -
Они ещё полны мечты и света, -
Но скоро гаснут отголоски лета
Глаголами нечитаных эпистол.

На удивлённых зонтиках прохожих
Минорный дождь разыгрывает гаммы.
Последний гость осенней мелодрамы,
Твой лучший сон случайным вальсом прожит.

Характер Осени – сплошная театральность.
Наш сад заплакан и о солнце молит,
Но с неба днями падают бемоли,
И верится в природную фатальность.

Листается волшебная поэма
Под ливней, гроз нестройные пассажи.
И, вслушиваясь в дождь, однажды скажешь:
«Есть в осени ноктюрновость Шопена…»

И золотилось терпкое вино…
Звучал Ноктюрн мелодией разлуки –
В неё поверить не хотели руки:
Им, захмелевшим, было всё равно,

Что где-то там давно предрешено
Запретом встречи выстелить просторы…
А ночь светила музыкой, в которой
Звучал Шопен – прозрачный, как вино…

И ми-минор светился золотым,
И пальцы нежно клавишей касались –
Летящих звуков радужная завязь
Вокруг тебя завихрилась, как дым;

И в том дыму поверилось легко,
Что и тебя ласкают руки эти,
Которых нет желаннее на свете -
Хоть в них печаль закатных облаков…

Ты рук коснуться так хотел давно
Вопросом губ – и смелостью ладоней…
Любовь манила пропастью бездонной…
Пьянил Шопен, как старое вино…