Тур - 135: "Над немыми могилами" (конкурс завершен)

Жизнь пролетела военною песнею.
Главное, сердце. Сбоит, но старается.
Старый комод. Две десятки до пенсии.
Орден, медали и старая рация.
Помнишь, как льдины скрипели на Ладоге,
как отъедался икоркою паюсной?
Наши герои истории надобны.
И в райсобесе теперь улыбаются.
Жить стало лучше. Вопросы дурацкие.
Всякие кризисы - нам по касательной.
Сказано было: дадут ветеранские.
Пара годков, и дадут. Обязательно.
Сонное царство дряхлеющей истины.
Птицы под окнами - Бог любит троицу.
Долгим стал день, а движенья - небыстрыми.
Что-то фрамуга никак не откроется.
Ветер врывается в комнаты душные.
Только бы выдюжить, только бы выстоять.
Птички голодные хлебушек кушают.
Бедность щедрее державного вымысла.

А за стеною музыка играла,
Кружили карусели без стыда.
Европа старая боялась и молчала,
Когда вели евреев в НИКУДА.

Варшава равнодушно созерцала,
Не думая поток остановить.
Гонимые шли медленно, устало
Несли свой скарб с надеждой :   всё же ЖИТЬ

Лишь в  гетто поняли: - нам нет спасенья,
Согнали, чтобы сразу убивать,
Как стадо. На костре , без погребенья…
Не стОит от врагов пощады ждать.

Что? Нет оружия? И сил немного?
Умрём? В бою не стыдно погибать.
Решили все: у нас одна дорога:
Восстание. И должен мир узнать,

Что мы боролись, жизни не жалея…
Лишь через месяц уничтожен был
Очаг сопротивления евреев.
Погибли все. Но мир их не забыл.

   За промёрзшим стеклом – необъятная дикая даль.
   Раскатилась блином – тем, что масляным комом – по вёрстам,
   По времён норовистым ухабам, за здравие тостом,
   Удивительно траурно эхом звучащим всегда…

   Неизменен страны антураж, сколь ни вьюжься Земля:
   Своеволье тиранов, из рабства и в рабство потоки,
   И затравленных гениев кровоточащие строки…
   И нет смысла пенять. Колыбель. Вот такая. Своя.

   И случалось порой (слышишь, дед, я к тебе правлю путь),
   Что нашествий безумных плакатной агиткой не смерить
   И папахами не закидать бесноватого зверя…
   Только в землю врасти. Всем народом – не смять, не согнуть.

   Пусть зовут муравьиным инстинктом тот жертвенный ход,
   Пусть властители «пушечным мясом» играют бесстыдно,
   Нам то что? (правда, дед?!) Надо Дело нам делать! Обидно
   Только быть позабытым своими… А впрочем… сойдёт.

   Не за славу же меряем жизнями путь на закат,
   Кёнигсберга агонию рваною чуя аортой!
   Лагеря нарывают по обе сторонушки фронта
   Концентрацией боли… И путь в этот ад так покат…

   Не рванёшься вперёд – почернеют родных голоса.
   А атака раскрутит легко маховик лотереи:
   Кто куда – в землю, в небо, в полон… Счёт потерян,
   И отписка стандартна: исчез неизвестно куда.

   Жди, родная, врагу не навесить покорства хомут.
   Дед прорвётся к своим, пусть не с первой попытки, но выжмет
   Этот путь… до беды. Снег кружит облетающей вишней…
   Снег сибирский – юдоль ледяная – одежды ему…

   Слышишь, дед! Слышишь, парень! Сынок (я ведь старше тебя)…
   Дотянуть до тебя бы горячие сильные руки
   И отнять у безликости смерти! Но горя порукой
   Фотография, водка, сухарь восходящего дня.

   2010 г.

Шел ночью снег, и льдом покрылись лужи:
Весна опять сдала зиме посты.
Идя средь сосен, зябнущих от стужи,
Об озере каком-то вспомнил ты:

- Оно недалеко, погрейся летом, -
(А снег летел на лодочный причал,
Лепился к фонарям и парапетам)...
Прижав меня к себе, ты замолчал…

Я после поняла, что было нечем
Утешить на прощанье, но сейчас
Теплом твоей печали греет вечер,
Над озером, где был ты столько раз...

На пригорке - полынь,васильки и чабрец,

Свежий ветер ерошит мне стрижку.

На пригорке сидим только я и отец.

Гордость так распирает парнишку!

Мне отец рассказал, как он здесь воевал,

Показал и окопы, и ДЗОТы.

Всё травой поросло, где шёл огненный вал,

Вдруг наткнувшись на стойкость пехоты.

Здесь у самой реки остановлен был  танк,

И Витюха с седым старшиною,

Развернув  к немцам дуло, ударили так,

Что их сдуло ударной волною.

Тут убит был Андрей, там - Иван и Сергей,

Зацепило здесь рыжего Мишку.

И лежали они среди русских полей,

Свежий ветер ерошил им стрижку.

И когда говорят, мол, пора поменять

Отношенье к победному маю,

Я всегда вспоминаю тех славных ребят,

И пригорок я тот вспоминаю.

Не забыть мне во веки отцовский рассказ,

Не забыть горький запах полыни.

Восемнадцать им было, и в этом весь сказ!

Восемнадцать осталось поныне.

Эй, родные, ну кого ещё,
Зачеркнула жизнь карандашом?
Вы живые? Вот и хорошо!
Понедельник мы переживём.

За окном шептание осин
О наложенной на них епитимье;
Дождь по лужам слёзно голосит,
Обращаясь каплями к земле…

Мы последних выживших форпост.
Тост во имя мира и любви…
……
Впереди ждал ужас и погост
В пепле затерявшихся могил…
……
Позади был ужас – Холокост:..
Хорошо - тогда сын пригубил.

(Имена собственные, расстояние и события - абсолютно реальные)
***
«Да будет вам... Да разве ж это ноша
в сравненье с той, что там, на фронте ждёт?
...Обратно понесёт её Алёша –
большой уже, четырнадцатый год...»

...Двенадцать вёрст от Сретенки, от хаты,
саманной, как везде, где лес – в цене,
до станции, на окрики распятой...
на всхлипы... на проклятия войне.

«Да что в ней весу? Разве что полпуда...
Ну, чуть поболе... Пусть себе сидит!
Глазищи в пол-лица... Не девка – чудо!
Кудрявая... Уснула на груди...»

...Двенадцать вёрст по хлипкому просёлку
до эшелона. Дальше – чернота...
Он поправляет тощую котомку,
«Не разбудить бы... Ах ты ж, мелкота!..

Вон старшие – почти уже невесты,
да только женихов в округе нет.
Повыбивало... Нынче по повесткам –
сорокалетних... Каждый пятый – дед.

...Ну вот, пришли. Пора прощаться, вроде...
Ещё разок на младшую взглянуть...»
…...................
Год сорок третий... Маме – третий годик.
Двенадцать вёрст. Последний мирный путь.

#1_____________
могила неизвестного солдата
Упав в запале полем бранным,
Крыт в оре матом и забыт -
Смекну,
           не дай Бог,
                            буду ранен,
Но, слава Сталину, убит.

#2______________
монумент неизвестному солдату
Не шлём с автоматом, не сажень в плечах --
Проклятые матом и с кровью в очах.

Накидка, что крылья -- удел небольшой,
А в землю зарыли -- землёю взошёл.

Земли впрок наевшись, осилить не смог
Ни рук онемевших, ни каменных ног.

Над мной облака лишь -- немерено дно
И есть апокалипсис --
                                      изнанка нутро.

#3________________
*****
Мне на сморкаться, на смердеться --
Радона с радием наесться,
Что вовсе непотребно есть...

И я на войны насмотрелся --
Извечно данное наследство,
Но всё ж не боле, чем в войну отец.

Ты Мирный Воин,
на чужой войне.
На поле боя,
запаха утраты.

Я не скажу:
«ну, здравствуй»,
в сентябре.
Ведь вырвалось:
«прощай»,
в июле.

Мой павший Ангел.
Загорит свеча,
и солнце станет
бледно серым.
Закончится, его война.
Но, не вернуть –
тебя на землю.

с этим нам никогда не справиться
Сашка устал хоронить останки
на кондитерской фабрике, шоколадница
вместо конфет сортирует танки
......................................................

надо же так намотать портянки
что не лезет в сапог, а только в дуло
вечером карту порвал по пьянке
к утру пол страны как ветром сдуло

и понеслось, накопали глины
в каждый окоп положили тело
сыпали лед, остужая вина
красный цвет совмещая с белым

вот и не вспомнить, кем был товарищ,
да и другие ушли под плиты,
ночь, прогоняя нас с пыльных кладбищ,
золото дня превращает в слиток

Героиня стихотворения - не вымышленное лицо. Нина Ивановна Новикова - моя землячка, жительница Вознесенского района Нижегородской области.
Написано по просьбе Евгения Ивановича Казакова.

И небо – хмуро, и солнце – бледно,
Когда ступает враг по земле…
Война не сходит на нет бесследно.
И тот, кто сварен в её котле,
И тот, кто шёл по её дорогам,
И тот, кто видел её вблизи,
И тот, кто в кровь истаптывал ноги,
Пытаясь выжить в её грязи, -
Никто войну вспоминать не любит,
Как каждый битый не любит кнут.
Солдаты – это такие люди,
Которые вечно в её плену…
И никому не дано оставить
Воспоминания под кустом:
У каждого бьётся о сердце память –
Полуистлевший солдатский жетон.
***
Сорок четвёртый – как день вчерашний.
Многие сгинули на войне.
Как же, должно быть, им было страшно
Жить в том тревожном и скорбном дне!
***
Нине стукнуло восемнадцать
И повестка пришла: на фронт!
Будто к празднику собираться
Стала девушка. Горизонт
Вдруг расширился дальше дали…
Заливалась слезами мать:
Три девчонки бегом бежали,
Чтоб на поезд не опоздать.
***
Брянский лес. Наступают наши.
Страшно, девочка? Это – фронт.
На, отведай солдатской каши!
Повоюешь в одной из рот
Белорусского фронта. Было
Тяжело на передовой.
Смерть с усмешкой людей косила.
Самолётов зловещий вой
Был пугающим, близким, гадким…
Увидав самолёт врага,
Врассыпную и без оглядки
Новички бросались в бега.
И кружил без конца над полем,
Тёмный вражеский самолёт.
Как, наверное, был доволен
Этой паникой фриц-пилот…
***
Наша Нина стала связисткой.
В наступление шли войска.
Смерть подкрадывалась так близко,
Билась жилкою у виска –
От неё отделяла малость.
Веру в жизнь глубоко храня,
Эта девочка вновь спасалась,
Уходила из-под огня.

На привале кино смотрели.
Много ль праздников на войне?
На скамейки бойцы присели.
- Почему-то тревожно мне,
Я уйду, - она прошептала
И в землянку пошла назад.
Под деревьями «кинозала»
Грохнул взрыв, и рванул снаряд…
***
Белоруссию – шаг за шагом.
Следом – Польшу… Маршрут был нов,
Но бескрайней была отвага
Наших прадедов и дедов,
Наших женщин, в ту пору юных,
А сегодня – совсем седых…
Им война обрывала струны
И коленом била под дых.
***
Были длинными переходы:
Километров двадцать подряд,
Независимо от погоды,
От того, что ноги болят…
Оловянные стойкие вечно
На ногах. На любом привале
Полоскали бельишко в речках,
Тут же мокрое надевали,
И – вперёд, к фронтовым заботам…
А усталости – через край.
Нина с девушками из роты
Для привала нашла сарай.
Не успели прилечь, как тут же
Быстро выскочили назад.
- Уходите! – кричал натужно
Проходивший мимо солдат.

Уходили оттуда в спешке,
Только это их и спасло:
Смерть скривила лицо в усмешке,
И фугасом сарай снесло.
***
Война – такая она, зараза.
Не мать, не тётка, жалеть не станет.
Едва забудешься – тут же сразу
Размажет, вытопчет и раздавит…
И все равны перед ней, проклятой:
Мужчины, женщины, старики…
Но смерть не может разжать солдату
Ладони, сжатые в кулаки.
***
И грянул май! Сорок пятый, гордый,
Навытяжку встал и застыл на месте.
Счастливый день победы над скорбью.
Девятое мая. Берлин. Предместье.
Здесь День Победы встретила Нина.
Плясали. Плакали. Ликовали.
Потом поехали вглубь Берлина
К Рейхстагу, где имена писали
На стенах… Всё выше и выше… Да,
Вот оно – счастье! И все твердят:
Война закончилась, никогда
Не жить ей больше в сердцах солдат.
***
А, нет. Проходят года неслышно.
Фронтовики вспоминать не любят
Войну. Она им в затылок дышит –
Она их помнит. И помнят люди.
Ведь никому не дано оставить
Воспоминания под кустом:
У каждого бьётся о сердце память –
Полуистлевший солдатский жетон.

8 февраля 2015 г.

Век воинов
сгинул,
но память
мать
как заклинанье
на сердце роняет
словами.
Броня лет
спадает.
Говорит
там мир зги, нуль
редко, когда
достигает.
Говорит дед большой
на Малую Землю
откомандирован
экстерриториально.
Водка, мундир, суровый
ветер, но это нормально.
Политруком был Брежнев
где-то в районах Станички
оборону они держали,
время листало странички.
Больше двухсот суток
сухими ртами дёрн жрали.

Память взметнулась птицей
и о бабке вспомнили Шуре
она была девчонкой сопливой,
когда отца и брата
война утопила
в первый же день
переклички
на безымянном судне.
Похоронка о том вещала
и её со всеми вещами
в казённый дом забрали.
Сирота опустила забрало.
Некогда плакать
живи и трудись.
Сквозь слякоть
живи и молись.
Так надо!
На пяти языках
самоучка,
горькое дворянское чадо.
А затем дорогой проклятой
от Киева до Тифлиса
вела её мировая кулиса,
а в худых мошнах чади*
сухое пайком лежало.

А с другой стороны дороги,
когда Победа сказала
домой возвращаться надо,
дед шагами большими
Малую Землю оставил.
Врагов на остовах вил
в темницу сознания
запер.
Шёл в лейтенантском звании
молча, упорно, зная,
не будет как прежде,
но мир будет нежным
и будет Мир!
Так до Тифлиса бурые
башмаки довели гурия.
И вот ключевая фаза
дед бабку увидел
в доме сиротском,
сироту флотскую.
Полюбил украинку
грузин с лесопилки,
поманил стАтью и украл
Знайте! Сердце её
и отдал своё.

Спасибо дед за двести,
за Малую большими шагами,
за мир, где мне солнце светит,
за норов упорный и маму.
Спасибо баба Шура,
что жила и смерть-дуру
послала к ядрёной стати.
Что молилась
на пяти по пути.
Для меня с лихвой хватит!

Чади* - сухая лепёшка из кукурузной муки грубого помола.

Ночь на исходе, часовые дремлют
И до рассвета надобно успеть.
Саперным взводом роем, чистим землю,
Мембраной клеток ощущая  смерть.

Но, хочешь – нет, а с нею мы бок о бок -
В тылу, на фронте, в холод  и в жару.
Ползёт рассвет, как первогодок робок,
Сквозь горизонта рваную дыру.  

И наготове танки и пехота,
К броску вперёд на вражьи рубежи.
А чтобы кровью не умылась рота -
Сапёрный взвод над минами лежит...

Из инструмента – щуп, кинжал и руки.
Цена ошибки – только наша жизнь.
Шипит ракета. Замерли все звуки
И струйкой липкой пот бежит, бежит…

Извлёк  запал - и снова ищешь мину.
Душа в груди поставлена на взвод.
Судьба слепа, а смерть не смотрит в спину -
В лицо глядит!  А там – как повезёт…  

И вдруг мгновенно над передним краем
Как будто демон смерти заплясал,
И, ткань вселенной в клочья раздирая,
Швырнул он землю к серым небесам.

В размер воронки съёжилось пространство,
Я в ней лежу, обняв земную ось.
И боль в печёнке с подлым постоянством  
Пронзила жутко: значит, началось -  

Артподготовка, точно, как по нотам!
Теперь – отход. Сто метров – не верста.
Хватай винтовку – и вперёд,  пехота!
А весь мой взвод - как будто снят с креста…

Успев настать, рассвет смешался с темью,
У той межи, куда ушла война.
А нам опять от смерти чистить землю:
Здесь  людям жить.
И что нам ордена…

17-21.04.2015

День весенний чист и ясен,
Гром войны не слышен тут.
Нас сегодня целым классом
Дружно в госпиталь ведут.

Дали каждому по книжке,
Карандашик и тетрадь.
«Помогите, ребятишки,
Письма раненым писать».

Подошла к кровати робко,
Там солдатик занемог.
Только что-то он короткий.
Боже мой! Да он без ног!

Видно, взгляд мой выдал жалость.
Не смогла её сдержать.
«Что, сестрёнка, растерялась?
Ничего, давай писать.

Напиши: был бой кровавый,
И вокруг снарядов шквал.
Я на ДЗОТ свой танк направил,
Но снаряд в него попал.

Загорелся, думал, крышка,
Что умру я, не пожив.
Да напарник мой, братишка,
Спас меня, а сам погиб.

Что без ног и нет силёнки,
Ты пока что не пиши.
Приходи ещё, сестрёнка,
Завтра что-нибудь решим.»

Я пришла, кровать - пустая,
«Где солдат, ну тот, без ног?»
А бойцы мне отвечают:
«Умер ночью твой дружок».

Кисть рябины на снег брось.
Ни о чём не напомнит? Нет?
Лиходейством прошедших лет
Пусть алеет в снегу горсть.

Память горестней без венков:
Снег Отечества колок, чист,
Снег Отечества – белый лист,
С каплей крови фронтовиков.

Лопате что могилы, что окопы -
бери, кидай.
Пехотой перерыта вся Европа,
из края в край.

Толкали землю-матушку на запад,
мол, защити.
Ковались из простых бойцов солдаты
на том пути.

А смерть под каждым кустиком стелила:
- Устал? Приляг, -
но души вдоволь напитала силой
сыра земля.

Из камня крепость возводили деды -
плечо к плечу,
и смерть ушла...Великая Победа
горька чуть-чуть.

И столько было силы этой грозной  
в сердцах живых,
что и открыть Земле дорогу к звёздам -
как раз для них.

Они смеялись, пели,  ликовали,
не сняв кирзу,
они - солдаты, на груди - медали,
и нет
таких
широких
амбразур.

Когда на амбразуру в час рассвета
Он телом лёг, как в детстве на копну,
И вражьим силам помешало это
Скосить атаки яростной волну,

Враг был сметён, была победа наша,
И мы героя чествуем теперь.
Помог ценой своею жизни Саша
Занять рубеж, почти что без потерь...

И будут детям на его примере
Давать уроки мужества души,
Рассказывать о доблести, о вере, -
Что дали силы подвиг совершить.

- Задумайся, браток, а смог бы ты бы?...
Не каждый скажет... Но понятно всем:
Он без сомнений сделал этот выбор
(А выбора и не было совсем).

Все рвались в бой, не плача и не ноя,
Хотя тонка, непрочна жизни нить.
"Победа нам нужна любой ценою..."
Не мог он по-другому поступить.

Гордиться долго будет им невеста,
Пройдя одна всей жизни этажи...
"Для подвига всегда есть в жизни место..."
Ну а ему хотелось просто жить.

Хотелось просто жить: сажать картошку,
Растить детей, построить новый дом
И наблюдать с любимой из окошка,
Как пролетают гуси над прудом,

Как кружит листья ветерок капризный,
Как осень красит горницу свою...
Но нет - ценой такой недолгой жизни
Добыть победу Бог послал в бою.

Да нет же, нет, не Бог - скорее дьявол.
Он жаждет крови - бешеный вампир...
Не надо нам ни почестей, ни славы,
Лишь только б в нашем мире правил мир!

О, Господи, услышь молитвы эти...
Одно желанье...
Сделай, чтоб сбылось:
Для подвига на раненой планете,
Чтоб повода и места не нашлось.

У неё в субботу много стирки,
И бельё своё, схватив за шкирку,
Изогнув натруженные плечи,
Баба прополаскивала в речке.

Простыни, подштанники, рубашки,
Облака – как белые барашки,
Полоскалось всё в водовороте -
Так уж повелось у них в народе.

Всё потом пристёгивала к дому,
Да к верёвкам грубою ладонью.
Всё, что постирала – эка небыль:
Баба прополаскивала в небе.

И качало на ветру станицу,
Возбуждённо голосили птицы.
Пугало – и то, взмахнув руками,
Полоскало выцветшие ткани.
...
Баба прополаскивала... небо,
Очищала грязную планету
От беды, послевоенной гари,
И судьбу свою, что искромсали.

Чистыми пелёнками простыми
Отскребала этот воздух дымный.
Утверждала мирные начала,
Тихо причитала и... прощала.

...
Годы шли, она, уже старушка -
Продолжает те же постирушки,
Чтобы чище был над нею воздух:
Вот бы к сроку всё закончить, вот бы...

6 мая 2015

По картине молодой художницы из Александрова Елены Зарубиной.

Павшим под Москвой в 1941 году у
д. Курапово Нарофоминского района

Как в карауле,
Шесть елей - вверх…
Вы здесь уснули
В земле навек…
В декабрьской стыни,
Где шли бои.
Под небом синим
Лишь тишь стоит
У обелиска…
Над ним звезда.
С поклоном низким
Приду сюда…
У скорбной грани
К имён числу
Душевной данью
Дополню вслух:
«За свет слепящий,
Что бьёт в глаза,
За смех ребячий
И - голоса,
Хлеба и травы,
Что поднялись,
Не ради славы,
А - славя жизнь!..»

Носил я в ту пору на лямках штаны,
Был ростом не выше садовой скамейки.
Мне было два года в начале войны.
На бирже войны каждый год – по копейке...

На запад бежала от нас колея,
Нас рысью лошадка везла по привычке –
От смерти подалее тётя моя
Меня на восток увозила на бричке.

Дымы от пожарищ стелились во мгле,
Кровавую жатву война собирала,
И тётя в бомбёжках, прижавшись к земле,
Собою от смерти меня закрывала...

Священную память храню о войне,
О славных героях, наш мир защитивших...
Мои две копейки остались при мне,
А сердце скорбит о мильонах погибших.

  
Не сквозь окна, не сквозь двери,
Словно шорох птичьих перьев –
Книга Памяти.
Пожелтевшие страницы –
Чьи-то судьбы, чьи-то лица –
Открываете.
И рассказывают письма
О ребячьей мирной жизни
Заклинанием:
- Это было... Это помню...
И ... толкучка на перроне...
Утро раннее...

Та война перепахала
Судьбы взрослых, судьбы малых...
...и рассеяла.    
И звучат в эфире драмы –
Ищут дети, ищут мамы
Встречу с семьями.

Я улавливала фразы
Со шкалы зеленоглазой,
Вся – внимание.
Трепетал, волнуясь, голос,
Спазмом сдавливало горло –
Состраданием.
Уповая, белой стаей    
Письма птицами слетались
В не последний том.
И опять звучала повесть,
И опять звала на поиск
Агния Барто.

Радиопередача "Найти человека", которую вела на протяжении девяти лет с 1964 по 1973 годы  Агния Барто, помогла обрести своих близких 872 семьям.  С  помощью  поэтессы  многие дети, потерявшие своих близких во время Великой Отечественной войны, сумели найти их или узнать об их судьбе.

***

                                              Памяти бывшего штрафника, майора Н.И.А.

Впереди - пулемёт.
                               Позади - пулемёт.
Пулемётам всегда есть работа.

В наст январский в овраге
                                             вмерзает и ждёт ...
Ждёт судьбу беспогонная рота.

Не увидеть закат.
                             СмЕртники.
                                                  Штрафники.
Власть решила:  они - виноваты.
И надежду на рану
                               хранят мужики,
Как на светлое счастье когда-то.

Им ничто не давалось задаром, легко.
Знали жизни крутые замесы
Подкулачник Иван,
                                 и поэт Датико,
И портной Либерман из Одессы.
Но чекисты статью находили
                                                  на всех.
Предъявляли тузом из кармана.
На Ивана -
                 за двух лошадей, как за грех,
И за "частника" -
                           на Либермана.
А поэт Датико славил эсэсэсэр,
Но и он загремел по этапу,
Потому что был
                           "антинародный эсер"
Его,  к стенке поставленный, папа.

Не за рупь сорок пять,
                                      не за рупь сорок шесть
Шли срока под пинки вертухаев,
И хотелось им верить,  что правда-то
                                                               есть,
Просто
            Сталин всей правды не знает.

И жгли письма в буржуйках охранники.
                                                                   В масть
Судьбы зеков не часто ложатся.
И давила обида.
                          Но только на власть.
На людей-то чего обижаться.

А в разрывах спешивших на  юг облаков
Розовели горластые чайки,
И равнялся
                   живительной пище богов
Положняк, ежедневная пайка,
И металл,  для державы добытый,  желтел.
Снег не таял,
                      но таяли силы.
За закон и порядок
                                сходил беспредел,
И сходили шурфы
                               за могилы.
Они знали,  что те,  кто еще уцелел,
До свободы дотянут едва ли.
Датико по-грузински
                                   о женщине пел,
Либерман и Иван понимали.
Шел чифир за коньяк,  котелок шел за штоф.
- "Юбилейный". - шутили небрежно ...

По Указу,
               "заклятых народа врагов"
Повезли бить врагов зарубежных.
И не грело в пути
                             "по сезону" тряпьё.
И, картавя в зловещем концерте,
Человечиной брюхо набив,
                                             вороньё
Предвещало
                     обыденность смерти.

Повагонно конвойные строили их.
Пересчёт.  Беглых нет.  Всё в порядке.
Дали им
              по винту без маслин
                                                 на двоих.
И ещё - по сапёрной лопатке.

... Западло ... Нас уроют ... Облом ... Бога мать ...
Здесь амнистии мы не дождёмся ...

Но решили: чужих гадов - надо порвать.
Со своими -
                   потом разберёмся.

И пошли,  
               как в последний на волю побег,
Вверх по склону,  на низкие дзоты .......................

И окрасила
                   кровными клятвами
                                                      снег
На расстрел обречённая рота.

Гнёзда иволги вьют в тихом майском лесу
И зверьём порастасканы кости.
А в Москве
                   оркестранты тромбоны несут
И парадом обмануты гости.
И сверкают в три цвета уже кабаки,
И геройски, до дна, пьют мужчины...

И забыт тот овраг, где легли штрафники,
Предпочтя пули в грудь,
                                        а не в спину.
Где ушли,
                 со статьёй,
                                   за туман-молоко,
За снегов наших долгих завесы,
Работяга Иван,
                          и поэт Датико,
И портной Либерман из Одессы.  

.

----------------------------------------------
* Погоны появились в 43-м, штрафникам их не выдавали.  
* Если штрафник был ранен, у него появлялся шанс "получить прощение" и, после выздоровления, быть отправленным в регулярную воинскую часть.  
* "Рупь сорок пять" - ст. 145 УК РСФСР - грабёж. "Рупь сорок шесть" - ст. 146 - разбой.
* "Юбилейный" - грузинский коньяк 25-летней выдержки.  

.

.

Солдаты не выигрывают войн:
Они ложатся ровными надгробьями
Или гниют во рвах земли чужой
Как перегной - обмануты и прокляты.

Народ - войны расходный материал,
Неточная безликая статистика:
Судьбу свою никто не выбирал -
Она одна у дальнего и близкого.

И хорошо, что просто можно жить...
Скупой молитвой стала память стойкая:
Налит стакан, и сверху хлеб лежит:
"Чтоб не было войны..."- и выпьем горькую.

В бараках окна — грязные, но ты
задумайся: в бараках видно небо!
Когда прервется жизнь с приставкой "недо",
Душа из закоулков суеты
Уйдет туда, где обитает Небыль.
Их можно было б попросту забить,
Застроить камнем, замалярить краской —
не высадить ногой, не выбить тряской —
Замуровать и обо всем забыть.
Но, окна есть. И солнце мучит лаской.
Как-будто важно — что же в тех местах.
Как-будто в этом есть особый профит —
Смотреть на Бога в его светлый профиль
И уповать на дьявольский рейхстаг,
И на тот факт, что хангман — все же профи.
Я уповал на Тору. Я — еврей.
Меня везли в загаженном вагоне,
(догруженном на тукумском перроне)
В закатный шелест взмыленных полей,
Пропитанных миазмами агоний.
Осенний ливень вымочил до жил,
Детей и стариков стреляли дважды...
А позже, для оптированных граждан,
Призыв у входа молча объяснил,
Что всем — своё. И свой, увы — не каждый.
И был наш быт до боли упрощен:
Расстрелы, голод, казни; снова голод.
И был Максимка. Был он тощ и молод...
"Что с нами будет, дядя Аарон?" —
Он истерил, беря меня за ворот.
Что мне сказать? Шесть месяцев прошло
С тех самых пор, как каждому — по "вышке". 
Но мы живем. Секунды, как излишки...
"Не дрейф, пацан, все будет хорошо" —
Я обещал смышленому парнишке.
И был покой, и не было ста бед,
И стлалась ночь, и выступили звезды.
Приснилась тля в акациевых гроздьях...
А утром он болтался на столбе,
Костлявым телом стачивая воздух...
А через день — волнения, мятеж! 
Через другой — пришли американцы...
Я выл навзрыд под флагом чужестранцев,
Мешая слезы с копотью одежд,
Алкая волю с буйством новобранца.
Я постарел. Я справился как мог.
Привык к еде, к теплу... но, смотрит в спину
И бродит по пятам одна картина:
Барак,
окно,
петля...
Великий Бог!
Соврал ли я тогда, солгал Максиму?

Дней военных снарядная звонница
До сих пор не даёт мне спать,
По-хозяйски садится бессонница
Всею тяжестью на кровать.
Крутит память воспоминания –
Их чернее и горше нет:
В медсанбате десятки раненых,
Море крови, горячечный бред.

Мы, медсёстры не спали сутками –
Недосуг было видеть сны,
В девятнадцать, смоля самокрутками,
Заглушали так запах войны.
Но всё с новыми, страшными силами
Хоронила солдат  она,
Прорастало быльё над могилами
И туманов ползла пелена.

Как же сладко о мире мечталось нам…
Нужно выжить и только вперёд
До победы за Родину, Сталина
И за весь наш советский народ!
Бездорожьем войны много пройдено.
На груди – огонь орденов,
Не забыла о нас, помнит Родина
Героизм дочерей и сынов.

Заплатило судьбой поколение,
Не сдалась комсомольская рать,
А сегодня уходим, последние…
Позабыть – всё равно, что предать.
Справедливости ради, лишь кажется,
Что могильная тьма – нема.
Обелиск установится каждому,
Жизнь поставит на нём имена!

Я помолчу -  минута тишины…
Воспоминанья метрономом веет.
И эхо памяти чудовищной войны
Я  с каждым годом чувствую сильнее.

И это боль за будущее тех,
Всех кто любим и бесконечно дорог.
И я  скорблю   сейчас опять   за всех-
Познал кто голод и кто нюхал порох.

Уж старше мамы внученька моя:
Ведь та была  в войну  совсем .малышка
Внимала с детства всем рассказам я
И жизнь ее читала словно книжку  

Она  с той болью и сейчас живет
Хоть дневников как Таня не писала
Погибла мамы  мать в тылу  в тот  год
Когда  на шахте уголь добывала.

Отец...   Имея  на броню права,
Он  на войну ушел - ведь дело чести…
Но где хоть благодарности слова?
Он не вернулся - он пропал  без вести.

В войну с ней только  бабушка одна.
Судьба, как и у многих, не простая
И чашу горя всю испив до дна,
Сказала ночью: « Внучка, умираю…»

А что потом? Потом -  был детский дом
И понимание - быть могло   иначе!,,,
И под салюта канонады гром
Эмоции она свои не прячет..

Расцветит небо праздничный салют
Прибавив год еще к Победе даты
Уходят ветераны,  но живут
В сердцах потомков, Эта  память- свята
- - - - - - - -
Я, скажите, о личном…Нет! О том
(Поведать сокровенное позволив)
Тогда война ворвалась в общий дом
И навсегда осталась общей боль