Дежурный врач, с утра уже за…….ый, орал кому-то в телефонную трубку:
- У меня сейчас три политравмы, морг, ЧМТ и освидетельствование. Мне как - порваться?! Ладно, везите. - И тут же в трубку внутреннего телефона: - Разворачивайте операционную. – Затем, кивая в сторону нашего ребенка: – Общий крови, УЗИ, и готовьте - возьмем после ургентного, сам буду оперировать, и Борис Иванович пойдет. Там, по-моему, дело пахнет перитонитом.
Женя, передавая талон сопровождения медсестре, устало говорит:
- Идем покурим, Арий Александрович.
Ребенок был перепуган, но держался бодрячком. Я и сам не люблю приемное – конвейер по перевалке людей, этакое чистилище. Здесь мы люди или как? Здесь мы уже просто больные.
- Ну ладно, давай. Не бойся. Все будет хорошо.
Ребенок готов был заплакать.
- А мне что делать? А может, и не надо операции? Он уже не болит, ну честно, ну вот ни капельки не болит...
- Пойми, с этим не шутят и операция в любом случае необходима. Не трусь, она несложная. Её даже под местной анестезий делают.
И тут я (сам от себя этого не ожидал), вдруг говорю парнишке:
- Хочешь, я позвоню тебе и узнаю, как прошла твоя операция?
- Звони. Я буду ждать… спасибо вам за все. Пока, ШОКИ!
И толстая санитарка покатила каталку куда-то вглубь, хлопнули одни двери, потом где-то в глубине другие и…
- Что расслабились? Поехали! – возвращает всё на свои места Женя.
Как в любой профессиональной среде, у нас, работников «Скорой», есть свой жаргончик, для адекватных людей не всегда понятный. Повеселю Вас некоторыми словечками и фразочками из нашего лексикона:
«Поиграть в войнушку» - разбудить соседей в три часа ночи тащить носилки;
«Поле чудес» - район обслуживания;
«Клизменная» - кабинет заведующего;
«Заценить и удивиться» - прочитать с утра в кабинете старшего врача карты, написанные ночью;
«Галочка с Фенечкой» - галоперидол с фенозепамом»
«Фамилия его «чехлидзе» - помирает, значить;
«Крупноочаговый кардиопипец» - крупноочаговый трансмуральный инфаркт миокарда;
«Мелкоочаговая кардиофуйня» - мелкоочаговый субэндокардиальный инфаркт миокарда;
«Медленная немощь», она же «скорая сволочь» - скорая помощь.
Продолжу.
В машине уже было жарко. Правда, наш реамобиль нафарширован - дай боже. И даже кондиционер летом, соответственно и зимой в салоне тепло. Да и работать удобно: всё под руками, высокий потолок, салон широкий, есть, кстати, даже маленькая моечка (и даже с водой). Меня поймут те, кто недавно ездил на «Газелях» и будут завидовать те, кто до сих пор ездит на старых раздолбанных «Рафиках». Хотя, конечно, мы немного завидуем ИНТОСАНЕ. Но это не зависть, а так просто… мечтания.
На этот раз мы всё же вернулись на подстанцию, и наш завтрак плавно перетек в обед. Женя понадеялся покемарить минут двадцать после сытного обеда, но в громкоговорителе послышалось требовательное: «Вторые шоки, на выезд!». Ехать недалеко, а вызов пустяковый, комичный и трагичный одновременно: в институте сухопутных войск солдат решил пойти в самоход, перелазил через забор и сел на пику, из которых сделан забор. Пацан был страшно перепуган. Боялся, что отцом уже не будет, и поэтому держался за забор - как влитой. Спасатели болгаркой срезали пику. Женька ржал рядом с солидным полканом. А какой-то прапорщик (ну, копия Шматко из «Солдатов»), вовсю разорялся на бедного солдатика. Спасатели передали нам испуганного пацана.
Мы быстренько обработали рану и наложили повязку. Переглядываюсь с Женей. Лорик вообще смущенно ухмыляется.
- Женя, что в сопроводиловке писать?
Женя подумал и хмыкнул:
- Травматическая ампутация…
Я, оформляя титулку сопроводиловки, спрашиваю фамилию и возраст.
- Евглевский - отвечает парень. – Двадцать два года.
- Что ж так поздно в армию пошел?
- В «юрке» плохо учился. Отчислили с бюджета. Пришлось дослуживать срочную службу.
- Теперь не придется, - радую я пацана.
Лора толкает меня в бок. «А что? Я ничего!» – стушевываюсь я.
Пику будут доставать в травме госпиталя. Ехать было недалеко – на Пироговскую, в 411 госпиталь. Такие травмы случаются с периодичностью раз в полгода и почти всегда заканчиваются благополучно. В этот раз - итог печальный. Парень оставил на заборе свои достоинства...
Возвращаемся на подстанцию. Мне надо зайти в материальную комнату и пополнить использованные медикаменты и материалы. Лариска почапала в комнату отдыха. Жара, жара. Хочется холодного пива. Я тоже решил покемарить, и тут меня дернуло заглянуть в мобильный. Обычно на дежурстве я отключаю звук, чтобы не мешал. Ставлю вибровызов. По-моему, телефон несколько раз что-то хотел от меня… Надо проверить.
На дисплее восемь пропущенных вызовов с неизвестного номера. Перезваниваю. Голос ребенка:
- Ну, наконец-то, мне так плохо! Ты же обещал мне позвонить!
- Ой, прости, замотался, мы тут все в работе. Ну что, как твой аппендикс?
- Не знаю.
- Как не знаешь? – слегка пугаюсь я.
- А он остался в операционной!!! А операционная сестра сказала, что я молодец! А я даже не орал! Было больно, но я честно терпел. И хирург, что меня оперировал, тоже меня похвалил. И они надеялись, что будет перитонит, а там просто спайки, – тараторит ребенок. – А что такое перитонит? А когда меня выпишут?! А что, швы во мне так и останутся навсегда? А можно вставать? Ой, а так курить охота, а в палате можно курить?
Я добросовестно отвечаю на все вопросы. Что-то крутится в моей голове, о чем-то я хотел его спросить, какое-то чертово ДЕЖАВЮ….
Тут я по громкой связи я услышал вызов нашей бригады и быстро закруглил разговор:
- Ребенок, я перезвоню тебе позже, мы на вызов.
- Только не обмани, позвони, я буду ждать – с надеждой ответил пацан.
Машина сорвалась, мы понеслись в сторону моря. Десятая станция Фонтана, пляж «Чайка», утопление.
Обеденное время, а машин куча. Меня всегда удивляет и злит отношение водителей к машине «скорой помощи». Почему-то перестало считаться хорошим тоном пропустить машину, спешащую на вызов. А вдруг это к тебе? К твоему ребёнку или к твоим родителям?
Был такой случай. Мужик упорно игнорировал все сигналы и требования пропустить машину. Было это на Фонтане, где старые и узкие улочки. А скорая прорывалась к нему домой. Нет, правда. Он, когда подъехал к своему дому и увидел, что это к нему... Он просто… Ну, вы поняли?!
Добрались мы в считанные минуты. Диспетчер всегда просит встречать машину, чтобы не терять драгоценные минуты. Вот и здесь, подъезжая, мы увидали парня, бегущего навстречу и размахивающего майкой над головой.
Впрочем, место происшествия было найти не сложно. Толпа людей окружила утопленника. Истерично орала барышня, которую держал парень – наверное, друзья. Блин, есть же такие идиоты, которые снимают на мобильный. Это что – шоу?! А если бы на месте пострадавшего были они?!
Мы пробились внутрь.
Два мужика качали девочку. Надо сказать, довольно профессионально. Женя приоткрыл глаз девчонки – зрачок не реагировал.
- Валентинович, кубик адреналина под язык! Атропин и кардиомин по кубику по мышце… - отрывисто бросил Женя мне.
- Воду слили? Давно качаете? - это уже к спасателям.
- Воду слили, качаем минут десять.
- Лариса, интубационную трубку. Качаем, не останавливаемся! Валентиныч, коли, дорогой!
Девчонка дернулась.
- А, не нравится! - обрадовался Женя.
Девчонка начала шевелиться, из трубки потекла пенистая жидкость.
- Лариса, сушить! Андрей, давление! Николаич, носилки - забираем!
Шоу закончилось. Уже в машине, где не мешают зеваки и где было прохладно (Николаич, спасибо, включил кондиционер), Женя осмотрел еще раз девчонку, мельком глянул на кардиограммку и удовлетворенно хмыкнув, сказанул:
- Те, кто утонул у нас на пляже - больше купаться не будут. На ваше счастье, барышня, сегодня это не ваш диагноз!
Девчонка лежала на носилках и выглядела обалдевшей. С возвращением, русалка!
Да, денек сегодня задался. Мы снова на родной подстанции. Время 19:30. В старом стерилизаторе, в котором в советское время стерилизовали материал и шприцы, допекалась картошка в мундире. На базарчике возле супермаркета мы прикупили селедочку и помидоры. Ужин обещал быть… но загадывать не стоит.
Поужинали и расположились на перекур в беседке. Город остывал. Вот сейчас часовое затишье – пока народ ужинает и собирается на прогулку, а затем пойдут уже чисто ночные более специфические вызовы – колотые, резаные раны с перфораций сальника, черепно-мозговые – разнообразные последствия алкоголя на стадии «ты меня не уважаешь – идём поговорим». Кто-то уже садится за руль, предварительно полирнув за ужином триста грамм водочки для аппетиту вместе с бутылочкой пивка. Где-то родители, накормив маленького ребенка на пляже кукурузой, пирожками с мясом или йогуртом, судорожно набирают «03», потому что у ребенка льется изо всех дыр. Кто-то кончается от гиперкриза – бо на огороде надо было посапать ВСЮ картошку, полить помидоры и собрать огурцы. А еще закрутить банок 45 салата. Да и ягода начала сыпаться, её тоже надо было собрать, перебрать и закатать компотик. А еще успеть приготовить ужин на двенадцать человек – гости с Москвы-Белоруссии и невестка с сыном пришли. «Устала…» А за ужином рюмочку – одну, не грех. Вот она-то уж совсем лишняя оказалась.
Или днем ребенка пчела укусила возле горлышка. Отек начался, да так, что когда мы приехали, девчонка уже хрипела, а мать синела – помощь нужно было оказывать обоим. Стойким оказался только папа. Он упал в обморок уже после того, как мы уехали. Впрочем, за ним мы не возвращались. Он сам очухался. И приехал следом в больничку. Где ещё дважды (вот сволочь какая!!!) отключался, пугая молоденьких медсестёр:
- Ой, доктор он прячется!
- Медсестра (вы дура?), он не прячется, мы его теряем! А впрочем, дайте ему нашатыря и… пинка под зад. Нашел, где падать в обморок!
И «клиенту»:
- Мужчина, здесь в обморок можно падать только за деньги. На шару падайте в обморок на улице. Или дома.
А мы… мы пока просто сидим и пьем чай.
Да, кстати, я обещал рассказать историю о Боречке.
Так вот. Маевка позади. Диспетчеру звонит женщина. Она в истерике. Диспетчер смогла разобрать, что какой-то Боречка умирает. Выяснила адрес и послала кардиобригаду. Бригада приехала, поднялись, на пятом этаже их встречала женщина. «Спасите Боречку, он умирает!»
Бригада зашла и грохнулась от смеха. В зале на персидском шикарном ковре лежал огромный (80 кг!) ротвейлер. Ему таки-да, было плохо. Бедное животное лежало и еле слышно стонало. Собрав анамнез, врач выяснил, что Боречка тоже хорошо провел маёвку. В обычные дни его рацион был не слишком разнообразен: говяжья грудинка, немного, один - ну, два кила в день от силы. Хозяйка пояснила, что «Боречка не кушает другое. И вообще он должен поддерживать форму. Он – племенной кобель». А на маевке животное дорвалось до шашлыков и Другова Мясца, которым его потчевали все подряд. И под шумок он еще сожрал боооольшую копченую курочку. Вот скотина! В общем, у собачушки не сработала поджелудочная, и был маленький запорчик.
Ребята отработали свой 50-долларовый гонорар с лихвой. Подкололи собачушку но-шпой и промыли до чистой воды. Извините за интимные подробности, но работали прямо на персидском, а теперь уже безнадежно засранном ковре. Уезжая, врач дал рекомендацию уже как заправский ветеринар:
- Не кормить, посадить на воду и гонять, как сидорову козу. У вашего Боречки ожирение, а это чревато гипертоническими кризами! - А чтоб поддеть породистого любовника, добавил грозно: - И ИМПОТЕНЦИЕЙ!
Занавес!
(Надеюсь, хозяйка не приняла всерьез эти слова доктора).
Чай остается не допитый. Мы снова на вызов. У ребенка судороги. Этиологию родители определить не могут.
Поднимаемся в квартиру. Дверь открывает приятная женщина. На руках у мужа двухлетняя малышка. Вялая и какая-то заторможенная. Мать, плача, рассказывает, что ребенок терял сознание и были судороги...
Смотрю на Женю. Он хмуриться, лицо темнеет. «Забираем!» - рявкает Женя и передает ребенка Лоре. Прижимая кроху к себе, Лорик морщится, как от деревенского самогона. Откуда пришла ко мне эта ассоциация про самого? Уже в машине я явно почувствовал запах самогонки. Блин, но глюки не могут быть материальными!
Родители молча и испуганно сидят рядом с нами в машине.
В приемном Женя передает малышку дежурному врачу и что-то яростно пишет в журнале. Мы выходим с Лориком к машине.
- Лорик, объясни дураку – не доходит до меня, - прошу я. Вроде и катаюсь давно, но у Лорки и Жени – стажа на двоих 50 лет!
- Ацетон у ребенка. Вот и давали ребенку по ложке самогонки. Ацетон сняли, а ребенка напоили и чуть на тот свет не отправили! Убила бы, своими руками подушила!
И это мне отвечает мать двоих детей. Значит, серьезно всё.
Женя выходит мрачнее тучи. «Что расслабились?!» - гыркает он на нас. «А кому сейчас легко?» вопросом на вопрос, да еще нашей любимой фразой отвечаем мы.
Лорка показывает Жене язык и в знак протеста садится не с ним впереди, а со мной в салон. На мой красноречивый взгляд Лорик фыркает: «Не всё коту масленица!».
Посторонний человек не понял бы, что за отношения царят в этом маленьком коллективчике: кто с кем и как спит? Но именно шуткой юмора и трепетным отношением друг к другу (и никакой пошлости и разврата!) мы снимаем стресс и накопившееся напряжение.
Уловив момент истины и безнаказанности, я укладываю свою буйную головушку на колени Лорика. Она гладит мои вихры и по-матерински, но с некоторой долей эротизма (чтобы Женя видел) цёмает меня.
Вернулись мы только после полуночи. Злые, голодные и дико уставшие. Бахнулись в комнате отдыха на кушетки…
На часах полтретьего ночи. «Час быка». Самое тяжелое время в сутках. Ещё этот час называют «время смерти». Это действительно так. В этот промежуток примерно с двух до трёх часов ночи все физиологические процессы в организме приостанавливаются или проходят с минимальной частотой.
Не спится. Меня мучает какая-то мыслишка. Анализирую сегодняшнее дежурство. Может, я что-то сделал не так? Да нет, вроде все нормально. Никаких боков.
А мысли возвращаются к тому вызову на аппендицит. Что-то там было не так. Но что?! Утро вечера мудренее. Поворачиваюсь на один бок – там храпит Женя. Поворачиваюсь на другой - там храпит старая, как наша подстанция, фельдшерица. И, по-моему, это совсем не храп. Поворачиваюсь на третий бок. На четвертый. Нет, по-моему, сегодня я уже не засну! Может, чайку попить? А в заначке печенье осталось от ужина. Только всё поломанное…
Ну, вот и светать начинает, смена подходит к концу. Но, слава богу, ночных вызовов пока нет.
Ха…! Трембита заспанным голосочком просипела: «Двоечка шоки - на вызов!»
Женя забухтел: «Ну чё, мы – крайние?» Диспетчер, всё понимая и сочувствуя, успокаивала:
- Ребята, просыпайтесь, здесь совсем рядом, на Бригадной.
Заспанные и ворчащие, мы сели в машину. Прохладненько. Августовские ночи уже холодные. А небо ночное - высокое и прозрачное. Впрочем, до Бригадной ехать две-три минуты, не больше.
Опять пятиэтажка. Зассаный подъезд. Слава богу, всего второй этаж.
Поднимаюсь первый, за мной Лариса. Женя задержался в машине: консультирует коллежанку – у них какой-то тяжелый ребенок. А врач молодая.
Дверь открывает женщина: заплаканное лицо, застиранный халатик, загнанный вид: «Помогите, сыну плохо».
Проходим в квартиру… Оборванные обои, и ремонтом не пахнет. Кругом нищета, бедность выглядывает изо всех углов. А тараканы выглядывают не только из углов, но и просто дефилируют по кухне, не обращая на нас никакого внимания.
Из комнаты выползает наркоманско-алкашное создание неопределенного возраста. Перегар и запах немытого и обоссанного тела (а не он ли автор запаха в подъезде?) вытесняет все запахи из кухни. Существо не признаёт в нас своих. Типа зелёные человечки. Оно вдруг срывается и бежит на балкон, шустренько перелазит через перила и пытается спуститься по винограду.
А внизу облом! Даже очень большой облом – сто тридцать кг. И зовут этот облом Женя Рыбалко. Врач-кардиолог первой подстанции одесской скорой помощи...
И наш Тарзан лезет наверх.
Мать пытается нам что-то объяснить. Да что там объяснять?! Делирум тременс – «белая горячка». Горячка белая. Да-да, совсем белый и совсем горячий. «А чего вы нас вызвали? Ему надо психиатрическую бригаду вызывать».
Втаскиваю вместе с матерью сыночка-алкаша назад в квартиру. Он тяжело дышит. В глазах тот блеск и сме*уевинка, какая есть у всех психов. Он дрожит и оглядывается по сторонам.
- Ладно, мы пошли, - говорю я. Сейчас перекинем наш вызов на психов.
Лариса уже в коридоре. Подхватываю укладку в левую руку и направляюсь к входной двери...
Ой, не надо нарушать неписаные правила: «Не поворачивайся спиной к психам и пидо…расам!!!!». Я уже в коридоре, а Животное хватает пустую тару и идет на нас, как Матросов на амбразуру. Моя Лариса, - во барыня какая! - верещит дурным голосом и впадает в ступорное состояние. Спасибо, Лора, что ты не брякнулась в обморок на этот грязный пол!
Животное прёт на меня уже с разбитой бутылкой. В башке всего одна дурная мысль: «Блин, если огрею его укладкой, то столько стекла /ампул/ перебью!» Но я таки гений и мыслитель! Появилась вторая мысль: «А ведь шрамы останутся на морде! Кому тогда я, такой Квазиморда, нужен буду?!»
Таки я гений - две мысли за две минуты. Впрочем, все это происходит мгновенно. Правой рукой я закрываю лицо, левой держу укладку, какой-то третьей рукой выталкиваю Лору в коридор и… с удивлением смотрю на свою руку. Третий и второй пальцы на уровне второй фаланги разрезаны. На запястье резаная рана и возле локтя тоже хорошо разрезано. Кровь течет по руке. Появляется третья мысль: «Пижаму жалко…». Не, таки я - Спиноза.
Лора выходит из ступора, и в ней просыпается профессионализм. Рядом с нами появляется Женя. А вот втроем в коридоре нас бы этот Джек Потрошитель порезал бы, как пить дать.
В квартире, из которой мы ретировались, слышится шум, крики, и что-то падает. Лариска обрабатывает мои раны, я пытаюсь вызвать у неё сочувствие и поскуливаю, когда она заливает мне раны йодом. Надеваю перчатку, а две раны на руках мы заклеиваем лейкопластырем. Блин, но шить придётся – это точно!
Женя по рации запросил подкрепление. Через пару минут затопали «02 - мальчики по вызову» – тревожная группа из ближайшего РОВД. Эти цацкаться не будут: готовьте попу, расслабьтесь. Валят мордой в грязный пол и не сильно буцкают – больной все-таки.
- Лора, пять аминазина! – командует Женя.
Я прошу её:
- Лора, уступи парня мне, а?
Лора смотрит на меня удивленно.
КОЛЮ. Зло, жестко и глубоко. Животное хрипит на полу и изрыгает какие-то ругательства. Ничего, дружок, сейчас к тебе приедет «Скорая сволочь», и ребята даже рубашку подарят. Белую. В плечах хорошо и вообще везде хорошо сидит. «Что-что, больной? Рукавчики длинные?! Ничего, сзади завяжем!»
Женя что-то говорит старшему тревожной группы. Тот кивает лобастой головой. Женя забирает у меня укладку. Лорик поддерживает меня под руку. Она - само сострадание и мать Тереза. Вот сейчас можно просить у нее всё, что хочешь. Женское сострадание. Быстро пытаюсь решить, что мне нужнее: фиолетовый фломастер или новые носки, где у каждого пальчика свой карман?
Николаич дремлет. Будим:
- Очень быстро, Жакоб!
В переводе с медицинского сленга это звучит так: «Водитель, а вы могли бы ехать чуточку побыстрее?!»
- А кого везем?
- Да вот, Валентиныч решил поиграть в Рембо...
Включается позднее зажигание. А ведь всё могло окончиться драматичнее. Отгоняю от себя эту дурную мыслю.
В кармане звякнули улики. Да-да-да. Поступил, мягко говоря, неправильно. Я должен был оставить пустые ампулы на столе. Чтобы бригада, приехавшая за нами, видела, что и в какой дозе введено.
Они, не зная, что введено, зааминазинят его еще пятью кубиками.
Мда… В ближайшие три-четыре дня я не завидую парняге. Ссаться под себя - это только малая часть тех удовольствий, что он испытает.
В травмопункте меня быстренько и довольно красиво шьют. Восемь швов. Блин, а пальцы не гнуться. Хирург успокаивает: «Сухожилья не повреждены. Будешь еще рукоблудить!»
Все смеются. Но немножко нервно. Женя дает мне подзатыльник.
- Женя, - кричит Лора, - у него сотрясение мозга будет!
Женя спокоен:
- Не может быть сотрясение того, чего нет.
Я хнычу: давайте домой. Накатить хочется.
На подстанции нас ждут с нетерпением коллежане и меня лично - дознаватель и мать этого придурка. Она плачет и рассказывает, как ей тяжело, сын полгода назад освободился, не работает, но не колется, честно не колется. «Да, пьет, но не колется, ей-бо». Она просит:
- Я заплачу, сколько скажете. Только не в тюрьму моего Коленьку. Я этого не выдержу больше…
Мы выходим на улицу, и я обнимаю эту несчастную Мать. Ну, всё равно она ЛЮБИТ своего Коленьку. Даже такого!
- Я не буду писать заявление, - говорю я.
- Спасибо… - шепчет она, и пытается поцеловать мою пострадавшую руку. - Я заплачу, соберу деньги и заплачу, сколько надо?
Отвечаю:
- Двадцать три гривны.
Она недоуменно смотрит на меня. Плюс Женя смотрит на меня. Лариса шепчет сокрушённо:
- Ну, я же говорила, - сотрясение.
- Да я вроде бы не сильно, - оправдывается Женя.
Женщина непонимающе смотрит на меня.
- Двадцать три гривны стоит бутылка «Десны» в ближайшем магазинчике. Надо швы протирать, - объясняю я.
Женщина бежит в магазин. Я получаю еще один подзатыльник. Поворачиваю голову в строну своих: вы думаете, ей будет легче, если его посадят?!
Женя хмыкает, Лариса обнимает меня.
Хэппи-энд, семь утра. Мы в «нашем» баре возле подстанции. Женя уговаривает «голос» - диспетчера - не тревожить нас чуть-чуть. Мы пьём коньяк и закусываем остатками печенья. До конца смены остался часик. «Трембита» нас уже не побеспокоит. Можно расслабиться.
Трамвай, виляя боками на неровном пути, как неприличная женщина, подкатывает к остановке. Я становлюсь у открытого окошка. Вдыхаю пока ещё прохладный утренний воздух.
Обычная рутина. Обычный будничный день. Обычная жара +45.
Трамвай резко тормозит. Я легонько стукаюсь головой о стекло. В башке короткое замыкание. Дежавю! Я внезапно понял, что меня мучило вчера целый день. На попе ребенка с аппендицитом была родинка - тёмное пятнышко с левой стороны. Я начинаю смеяться. Нет, это даже не смех, а форменная истерика.
Пассажиры в непонятке оборачиваются на меня. «Зита и Гита». Апофеоз дня.
Индийский старый фильм о потерявшихся сестрах. Ржачка начинается с новой силой. У меня на заднице такое же пятно и в том же месте, где у парнишки с аппендицитом! Я выскакиваю на остановке и ловлю такси:
- В пятую городскую больницу!
Достаю телефон и набираю номер. «Привет, братишка!!!»
Но впрочем, это совсем уже другая история…
