Грустные размышления об ушедшей эпохе (Эссе)

Книга посвящается светлой памяти Василия Гроссмана, чье великое мужество послужило автору весьма наглядным примером.

«А между тем замечено, что хорошую вещь можно написать только в обстреливаемом отеле». Братья А. Б. Стругацкие «Хищные вещи века».

«Потому что в истории мира не было более отвратительного государства, - сказал Кетшеф». Братья А. Б. Стругацкие. «Обитаемый Остров».

«Нет дела, коего устройства было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми». Н. Макиавелли

Никогда на этой грешной земле ранее такого еще не бывало, и главное никак же иначе, а таковому далее не бывать уж совсем... ведь просто, неоткуда  теперича ему собственно взяться.
Этакому донельзя емкому бочку для мощнейшего пылесоса красной пропаганды...
А это, между прочим, как раз вот и было именно тем, чем (в великой тайне) являлись оба полушария мозга простого советского человека.

До чего охотно сглатывая слюну, беспрестанно и бесцельно чмокая губами, с той-то вот более чем однозначно легчайшей легкостью и сладострастной задушевностью, уплетая плоды огромного творческого труда, уверенно и беспристрастно отсчитывая пульс нового времени, в этот дисгармоничный, неугомонный, а главное до чего бестолково прекраснодушный мир европейской мысли...
Это ведь в его просторные пенаты с «оглушительным хлопаньем крыльев» вторглись зачинатели всяческих ослепительно светлых идей, что этак-то вслед затем совершенно заполонили все и вся своей маскарадной, суетливой, донельзя беспечной толпой!
Нет, просто не было б ничего более правильного, чем этак-то понарочитей прозвать всех этих оседлавших «безликих парнасов» мечтателей отчаянно ретивой когортой готовой идти по облакам к главной маячившей где-то на самой линии горизонта блистательной цели... той бесконечно радостной эпохе до чего же незамедлительных и сколь уж невероятнейших свершений...
Да только ясных принципов вполне так необходимых для осуществления реальных действий, а также и воистину практического подхода к действительности, они отродясь не имели...
А потому во имя истинного духа правды все ж таки назовем это явление именно так как оно вполне же того заслуживает.
Вся эта совершенно опьяневшая от духа свободы либерально настроенная братия, так уж и воцарилась посреди воинственного бедлама всех тех новоявленных мыслей-миражей»...
Причем плоды усидчивого вчитывания вынесенные затем на суд простого народа являлись как раз таки тем хирургическим инструментом, при помощи которого из тупых, звероподобных людей как раз вот и создавали тех самых так называемых «Шариковых» на коих можно было затем сколь уж многое еще списать, акромя разве что самого как есть «мессианства ситцевых идеалов».
Собачья братия бравых витийствующих идеалистов быстро же под себя-то их приспособила, а вся власть, в конце концов, досталась «крысам людского происхождения», поскольку они вот и оказались наиболее адоптированы к создавшимся после октябрьского переворота житейским жизненным условиям.

Но все же тогда начиналось и зачиналось титаническими (в духовном смысле) усилиями просвещенной интеллигенции этак вот устремившейся бесшабашной и неистовой силой обязательно-то расколоть, а не очень медленно растопить тот самый вековой лед нисколько быстро неизменяемых общественных взаимоотношений.
Эта натянутая холодность между обирающей народ до нитки властью и обложенным оброком наивности и беспросветного невежества простым российским людом имела глубочайшие исторические корни, и никому вот с ними было этак на раз нисколько не совладать.
Однако кто-то же явно задолго до всех этих тифозного духа революций занялся, как раз таки теми самыми, что ни на есть старательными поисками самого надежного способа как бы это взять, да перевернуть общественную пирамиду, чтоб уж все стало, именно так как тому и положено быть, и никак вот иначе.
Поводом к такому скороспелому подходу к изменению общественной жизни послужило именно то, что художественные книги для человека, отвернувшегося от всех естественных реалий становятся в сущности тем же, чем, к наилучшему к тому примеру окажутся...  профессиональные учебники, скажем так для будущего хирурга, отказавшегося от глупой физической практики ради пустого теоретизирования, но зато всерьез же готового пустить кровь, напрочь с ходу отсечь все гнилое, ненужное и омертвевшее...

Мягкие души этих сладко позевывающих доброхотов, сталкиваясь со всем в этом мире настороженно казенным, а то ведь и совершенно отчаянно свирепым неприятием буквально-то всех их гуманнейших намерений, быстро и легко приобретали затем каменную твердость и хладность.
И в дальнейшем они обязательно еще станут на путь войны со всем общественным организмом, который и вправду был вполне же отягощен веригами векового бесправия и произвола.
И был он до чего же могуч, но вот, однако крайне недалек, а главное того нисколько не понимал… а именно, что главный его козырь «стращать и не пущать» не только донельзя уже морально устарел, но также послужит он кузнечными мехами, беспечно раздувающими всегда этак слегка тлеющие угли безмерно ужасающего души террора.
И стал он тем более массовым, поскольку еще изначально во главу угла ставилась вовсе не ненависть, а грядущее всеобщее счастье.
Что же касается несчастий, то царское время на них и вовсе-то не скупилось и нечего плакать о том, что, прежде-то всего и стало предтечей жесточайшей трагедии 20 века.

А все его беды, по самой-то своей воистину исконной сути, как раз вот и начались с тех блаженных, наделенных неземным разумом добрейших идеалистов, коим вовсе этак был вовсе не близок весь белый свет со всеми его застарелыми болячками.
Зато до чего близко и радостно было им все то возвышенное до чего яркое сияние, что исходило от толстенных фолиантов созданных усердной слепотой самого различного рода теоретиков, всего то, что корпевших в библиотеках над трудами древнейших философов, а также и своих ближайших предшественников.

...и надо же именно оттуда и изымающих блики своего ярчайшего нового мира.
Дело то было бы в принципе правильное, если б конечно никто же не собирался излишне спешить, наскоро одевая в белый саван всю вот неспешно и насущно существующую современность.
А между тем ныне правящий порядок в каких-либо резких так вот и впрямь положительных улучшениях, он-то нуждается совсем уж не более чем тяжелобольной в тех самых пресловутых белых тапочках.
Никакие идеалистические (не заземленные) принципы ни в чем же нисколько ведь не помогут переменить его хоть чуточку к чему-то на деле действительно лучшему...
Все зачинатели подобных процессов либо вот сгинут в сплошном бездеятельном популизме, либо что явно окажется еще, куда значительно хуже, будут всецело отодвинуты в сторону яростными сторонниками захвата власти любой ценой и под любым предлогом.

И все эти самые грамотеи-прихлебатели были вполне же подобны тем, кто всегда вот был-то готов поживиться за чужим столом только на этот-то раз в неком чисто духовном смысле...
А кроме того все те яростные речи о до чего ведь прямой необходимости скорейшей же перекройки всего существующего мироздания, создают-то они одно лишь великое множество фанатиков, поверивших пустому кликушеству, а потому ни с чем непримиримым добром в очах так уж и устремившихся быстрехонько распахать плугом идей всю целину человеческого невежества...
На разумный, читай раннехристианский подход в смысле терпимости, благодушия, явного-то отсутствия всенепременно безапелляционных требований понимания больших и неудобоваримых истин эти люди были попросту самой как есть искусственностью свой брутальной природы, нисколько неприспособленны...
Им то чего только вообще же надобно было от этой жизни?
Вот только бы значит им удалось без всяких долгих, мучительных проволочек нынче-то наскоро уже просочиться сквозь все препоны и запоры в отныне нисколько незапертые перед их носом двери, да так словно те были еще крепко-накрепко намертво прихвачены пудовыми запорами и засовами!
И вот же, впрямь, словно в замочную скважину, они нагнетали весь этот свой догматический свет доморощенных абстрактно непобедимых истин.
В них-то все самое собирательно темное как раз вот неизменно присутствовало...
Тайность, хитроумная аллегоричность, эзопов язык, благосклонность к закулисным интригам все это явные пережитки позднего средневековья, а потому и несли все эти благие идейки черты давнишней закрепощенности духа.

Появившаяся возможность некой явной отдушины сама собой вылилась в сущий антагонизм и отрицание всех прошлых религиозных идеалов, глупейшей попытки замены их чем-то земным и сколь же плотским, однако, до чего только радужным и сияющим.
В этих новомодных проявлениях мысли и духовности отпечаталось буквально все самое наихудшее, как весьма скупое на житейский ум наивное рыцарство, да так и темные злокозненные интриги, причем люди придерживающиеся последнего часто добивались своих целей путем взвинчивания и растравления слепых надежд людей, куда более чем они достойных.
Однако и те достойные тоже нисколько ведь не были они чисты в своих псевдогероических замашках и помыслах...
Ими же двигал сиюминутный импульс, им вот всенепременно желалось самым надлежащим образом незамедлительно воплотить в жизнь все те до чего этак призрачные и буквально же сплошь надуманные немыслимые изыски духа, берущие свое «благое» начало от излишне оптимистичных, скороспелых надежд...

А началось-то все с того, что представители определенной духовной среды весьма плотно притерлись друг к другу во время темной ночи средневековья, а теперь значиться, изволили излить на нас сирых весь первозданный свет своих потайных дум...

Да то были именно они те до чего рьяные кузнецы-молотобойцы, ревностные кураторы всеобщих благ в новоявленном на этот-то раз (по их вере) «чисто земном раю».
То есть в том самом, что этак ведь был всей этой нашей новой судьбой уж изначально-то всем нам предначертан (с их личной точки зрения).
И это ему в той самой внезапно нахлынувшей, новоявленной суровой действительности враз этак вот полагалось для всех нас полностью заменить никогда на деле не существовавший рай небесный.
И то было ясно, чьих рук дело влиться свежей струей в старое патриархальное общество.

А уж осуществил кое-кто этакое благое дело на том самом высоком прибое заявленных во всеуслышание впрямь-таки носом унюханных свобод и отныне никем уже не возбраняемых прений...
И почему же теперича им было не погалдеть о том самом своем сколь уж действительно важном, чему в его истинную, конечную, логическую форму еще может, удастся прийти в одном не иначе как самом отдаленном-то будущем.
Для того ведь потребуется сколь уж много еще долгих веков повседневной обкатки абстрактных идеалов на грубой почве повседневного быта.
А в наше-то сегодняшнее время самый насущный вопрос заключен собственно в том, а зачем это было делать из всего этого замкнутый круг самих-то собой во всем уж доказанных истин, будто б и впрямь требующих самого незамедлительного своего, практического применения?

Но, что же это вообще могло собственно остановить зарвавшихся от запаха свободы слишком же этак без всякого зазрения совести кипятящихся либералов?
Они попросту воспринимали данное им великое благо нести всякую несусветную околесицу, как одно же выходит свое истинное, для всех их исконное право творить добро, обличая и бичуя старое как этот мир зло.
Они при этом стремились куда-то вперед и ввысь, однако со всей очевидностью можно сказать, что они были попросту одержимы идеей, воссоздать ту самую стародавнюю природную мудрость, что была, по их мнению, некогда всеми нами попросту совершенно утрачена из-за бесконечно слащавых догматов веры в загробную жизнь.

От их просвещенных умов повсюду же засквозило леденящим холодом простецких логических абстракций, а ярость благороднейшая их добрейшей души сама же собой обнажила обоюдоострые мечи всегда этак склонной ко всякому обильному кровопусканию жесточайшей, абстрактной справедливости.

Той самой, что во все времена была слишком уж самооправдываемой всей ее великой задушевной простотой, возникшей на основе полудетских дрем, в которых она созерцала как в зеркале никогда, так и несбывшееся светлое завтра.

У этих горереформаторов воздуха в груди хватало на одно только раздувание утопических грез, но отнюдь не на реальное улучшение стесненного положения обездоленных и по большей части не иначе как самими-то собой уже угнетенных классов.

Эти благие доброжелатели всего сущего на этой земле, только же то и делали, что изливали друг другу боль о сколь удручающей неполноценности всего нынешнего обустройства (для них тогда живших дореволюционных), а главное, о крайней необходимости его скорейшего переоформления, в куда более для них подходящем облике и подобии.

Да только до далеких звезд на небе им было как-то вот не достать, однако, сколько б его не было под голубыми небесами… уж все, что ни есть под ними они всенепременно вознамерились, во что бы то ни стало во всем же переиначить, придав ему совершенно иной вид, суть и смысл.
И до чего же неистово томились их горячие сердца в хмурые, унылые дни той самой обыденной и никогда ни в чем неизменной обыденности.
Им-то лично попросту были потребны, все эти явно так неизбежные, а все-таки по некой непонятной причине чрезвычайно запаздывающие весьма существенные перемены, из весьма специфического разряда тех, что вот, вот сами они к нам нагрянут, а тем значит, и освежат весь облик старого, патриархального общества.
Они этого ожидали как народ иудейский в пустыне манны небесной.
А их извечно сонная эпоха и вовсе-то не дышала им даже в затылок, вконец же запыхавшись, скача вприпрыжку вслед за их убегающим куда-то же в далекое далеко до чего лучезарным самосозерцанием.
А тем паче, куда было простым обывателям, хоть чуточку да поспеть за их возвышенным от ярких искр просвещенного лунатического либерализма, буквально-то космическим мировоззрением.
Они и вправду, в самом подлинном на то смысле стремились к чему-то бесконечно светлому, совершенно же небезрадостному и вполне так действительно лучшему... и ведь не иначе как сразу для всех.
Да только будучи в том бесповоротно, окончательно и чрезвычайно фанатично убеждены, что светлый путь к нему пролегает темной тропой бессмысленной крови во имя лютой смерти тех, кто только способен помешать человечеству, проделать его гигантский скачок в наш великий завтрашний день.
Он был для них окутан туманом простых и радостных ожиданий, а обыденная и безыдейная жизнь, была им попросту безынтересна, поскольку не сияла она изнутри яростным восторгом светлого конца всех наших прежних бед и несчастий для всего человечества в целом, разве что без карикатурно отображенных в литературе, злобных уродов и палачей.

И сколь уж наиболее яркими, а также во всем этак до конца последовательными в деле подобного - по своему веского восприятия всей окружающей нас действительности, оказались в 19-20 столетии некоторые блаженные духом граждане российской империи.
Жили-то они в стране с так и неизжитым феодальным прошлым, да вот  захотелось им, в единый миг стремглав-то ринуться в мир бытия сколь уж от нас далекого, но до чего этак и впрямь-то светлого значит и праведного.

Тут сыграла свою роковую роль полнейшая оторванность от реалий людей, что живя в двух столицах империи, попросту совсем уж про то позабыли, что они едва ли, что более чем малая часть от того необъятного этноса, в котором в те времена так и не отмерло почти то же, что и тысячелетие, назад довольно мало (в закутках душ) изменившееся язычество.

И это вовсе не только крайне предвзятое мнение автора, вот что пишет об этом великий человек царский министр финансов Витте Сергей Юльевич
«Царствование Николая Второго»
«У нас церковь обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения - в службы не Богу, а земным богам, всякое православие - в православное язычество. Вот в чем заключается главная опасность для России. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий».

Разве не ясно, что неграмотный человек, и близко сам не прочитав ни единой страницы Евангелия, вряд ли что был он воистину верующим, скорее уж быть ему, считай что, одним же слепым отзвуком на скорую руку, заученных им молитв.
Вот поэтому официальная религия и являлась для большинства жителей прежней России едва ли чем-то большим, нежели общественно признанным положением вещей, а потому не иначе как если уж внутрь их души свет церковных служб даже и проникал, то не слишком-то глубоко он в них оседал.
К тому же церковные службы были зачастую делом во всем обязательным, а всякая обязаловка на деле чревата воистину казенным отношением к делу и веры в Бога она уж точно никому нисколько не прибавляет.

И именно этим-то людям так еще толком и не принявшим в душе светлое учение Христа, кое-кто из слишком уж яро эмоционально настроенных либералов и впрямь же таки возжелал поручить строительство общества совершенно иного нового типа, основанного на принципах абсолютно неведомых, а не просто недосягаемых всякому элементарному логическому анализу, причем даже вот и у человека начитанного.
И то чего попросту никак не могло быть хуже, так это разве того, чтобы всякие недруги и злопыхатели из тех, что на дух не выносят «ретроградов» сторонников старого сложившегося веками уклада, были уж до чего ведь искренни в их неистовом (от всей амбициозной глупости) желании весь этот мир как он есть, так сходу во всем же переиначить.
По наивности своей они думали, что этого можно добиться, срубив под корень всякое в нем угнетение, одних из нас другими.
И наиболее скверным в их поведении было как раз таки то, что они начисто отрицали всякую собственную духовную связь с их неумытой, веками барским кнутом забитой родиной, в душе паря в безмерно воображаемом мире, сладостных и сколь же радостных ожиданий буквально неминуемого грядущего счастья.

Легендарные (в советское время) либералы, наверное, ни сном ни духом не ведали о той сколь безмерно высокой цене, которою еще придется заплатить России за их столь уж внешне верную, отягощенную излишним изяществом весьма изощренную словесность.
А оная являлась чем-то до чего же донельзя умопомрачительным в ее чисто наружной одухотворенной сути, однако внутри себя - это утопическое мировоззрение таило пожар разгоряченных сердец (опять-таки от полного отсутствия воистину светлой головы).
Она несла в своем чреве тот самый смертоносный заряд, коим были напичканы (начинены) мозги всех тогдашних крамольников Раскольниковых.

А начинены они были самой изощренной жестокостью ко всему сколь же родному и давно так им вконец же обрыдшему.

Душевным настроем всех этих людей стала европейская целесообразность, смертельным ядом своей ненависти, косившая несчастных аборигенов далеких земель, да вот же, в самой просвещенной Европе ее применять было как-то непринято.
Но там, на неведомых дорожках, где еще толком не укрепились нормы цивилизации и весьма же изысканной культуры, абсолютно все было дозволено всем несущим ее мишурный и призрачный свет.
Правда, жизнь небезбрежна в ее тайных желаниях и намерениях, а свято место пусто никогда не бывает, так что если примитивный уклад жизни уступает чему-то более организованному, светлому и идейному, то надо б еще поглядеть, а не сулит ли это горе и страдания, смерть и муки для многих простых людей, но отнюдь же не хищных двуногих ЗВЕРЕЙ?

Не для всех, естественно она будет ПРОСТОЙ БИОЛОГИЧЕСКОЙ, но для сколь же многих она вот окажется воистину кончиной духовной, и будет она таковой именно вследствие «имплантации в уме народа» чуждых ему идеалов, а это уж само собой проистекает от всякой «великой» идеи революционного общественного переустройства.
И именно от этих-то веяний сколь мерзко и гадко, да попросту отвратительно разило холодом безбрежного океана леденящей, логической правоты без всяких признаков человеческого сердца.
А кроме того революция изначально задумывалась для тех мест, где пролетариат был уже довольно-таки развит, чтобы иметь хоть какую-то возможность проникнуться духом идеи, а не всего-то взять, да словить тающую на губах сахарную вату светлой мечты.

И идея та сама по себе была отвратительно догматичной, а уж окрылялась она одной кабинетной фантазией академика от опричных наук Карла Маркса, который украл свои блестящие кораллы из мифов и снов либеральной интеллигенции.
Мысль Маркса, как и понятно, вьется вьюнком вокруг древа всеобщих наработок в социологии его времени, но главные ее координаты - это деспотизм на гребне фантазии о земном рае после уничтожения всецело мнимых цепей. «Демосфен новых времен» язвил, как мог, дабы людям самим забрать, то, что им не дал Бог!
Либералы «светлых идей» просвещенного радикализма были в полнейшем восторге, как от него самого, да так и от сущего переиначивания общечеловеческой действительности в его псевдоинтеллектуальных потугах привнести в экономику вящие философские постулаты.
Маркс походил в этом на всех их в своих утонченных думах живущих очень уж даже далече вдали от всей той корыстной и эгоистичной братии торгующих невежд.

Либерально настроенные радикалы по всей на то видимости просто-напросто захотели околдовать жизнь чарами своих возвышенных словопрений...
А смерть классов и вакханалию дикого насилия, они как, это вполне очевидно более чем однозначно восприняли, словно бы то была совершенно неизбежная плата за гигантский духовный прогресс.
Просто так уж само оно значит выходит у тех людей, что нисколько не ведают искреннего и глубокого чувства сострадания, причем ни сердцем, ни душой ко всякому человеческому существу только за то, что оно, точно как и все они, тоже вот ходит на двух ногах.

У них, понимаешь ли, все решал могущественный в его сверхъестественной власти над всякой действительной реальностью математический расчет, а отдельные люди в смете «усовершенствования всего нынешнего мироздания» как самостоятельно мыслящие индивидуумы вовсе-то они нисколько не значились.
Ведь нет же их (в качестве отдельных разумных существ) на всем белом свете...
Вот что пишет об этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание».
«...Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства - и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, - и ничего!..
- Вот и соврал! - крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.
- Н-ничего не допускается! - с жаром перебил Разумихин, - не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: все у них потому, что "среда заела", - и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: "безобразия одни в ней да глупости" - и все одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, - зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что все на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели!
Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и все на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное - думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается»!

И эта вот самая все умертвляющая целесообразность, и есть-то она явное порождение западноевропейской цивилизации, а все-таки во всей полноте применение данного глобального мировоззрения имело место в одних-то колониальных владениях. Однако Россия чем не колония - только развалить ее надо и все, а затем почему бы не колонизировать?

Вот тому яркий пример из воззрений ярого идеалиста Трубецкого... Святослав Рыбас «Похищение генерала Кутепова».
«Николай Трубецкой, словно заглядывая в наше "демократическое" время, написал: "Будущая Россия - колониальная страна, подобная Индии, Марокко или Египту". Правда, тут же добавил: "Азиатская ориентация становится единственно возможной для настоящего русского националиста"».

А ведь и вправду к примеру, те же немцы: не только ж они русские железные дороги почти что везде своим интеллектуальным потом построили, но еще  небось заглядывались они на широченные российские просторы, именно как на свою грядущую вотчину.

Эти планы, естественно, что не у всех их имелись, и лишь у некоторых из европейских правителей, они могли вызвать в душе хоть сколько-то значимый отклик, да и то более чем неопределенный и вовсе не надо думать, что все в этом мире идет обязательно к чему-то заранее во всем предрешенному.
Слишком уж много в политическом мире часто сменяющихся игроков и сила их влияния все время меняется, чтобы уж можно было говорить о некой доподлинной долговременной и реальной последовательности...
В случае же какого-нибудь общемирового национального заговора его-то уж точно только бы самые распоследние дураки на целых сто лет прозевали, а вот людей умных более одного - максимум двух десятилетий так-то вот нисколько не развести.

Но никакого же заговора на самом деле-то не было, а был только страх пред быстро разрастающейся российской империей, а также явное нежелание предоставлять ей новый геополитический статус по окончанию Первой Мировой Войны.
Уж так вот оно было предрешено промеж чопорных западных европейцев.
Развал пришел с запада или уж точнее не скажешь - он был им весьма щедро профинансирован.
Но не было тут чего-то совсем уж зловредного, всего-то навсего Россию хотели поделить на несколько маленьких царств, каждое из которых будет затем находиться под неотъемлемым и неусыпным оком одного из западноевропейских государств.
Климат в России тот же, что и во всей Европе, никаких тебе лихорадок и сам мозг выедающей жары.
Кондиционеров-то в начале 20 столетия еще вовсе же не было!
Ну а во времена Второй Мировой войны речь уж пошла о почти полном уничтожении абсолютного большинства россиян, чтобы затем заселить Россию западноевропейскими колонистами.
Но еще изначально не было вовсе за всем этим некой таинственной руки дергающей всех политиков за какие-то невидимые ниточки.
А был один только страх и абсолютное непонимание, чего ж это делать с этаким могучим колосом, если вот не далее чем завтра в России сменится правительство, и место царя займет агрессивно настроенный радикальный блок ярых националистов, что поведет российских солдат на бастионы западноевропейской культуры.
При этом надо учесть всю разницу между достаточно изнеженным цивилизацией европейским солдатом, и вовсе ею не избалованным солдатом российским.
Атомного оружия тогда еще не было и никто же не мог того вообще предсказать, что оно когда-нибудь будет.
Получается, что старушке Европе в начале 20 столетия было от чего вздрагивать при одном-то упоминании о том самом великом властелине, находящемся на востоке от ее довольно-таки часто обильно помеченной российской кровью территории.
Да только долгоиграющие имперские планы всегда были крайне неопределенными и неоднозначными...
Европейские правители, не все же они были всегда за одно!

Да и сами российские либералы тоже вот не всегда они ведали, чего им самим собственно надо.
То ли полнейшей свободы, или вот во всем же безгрешной жизни без русской волынки и всегдашней безыдейной скуки.
Подражательство западу или полное отрицание всех его ценностей рвало страну на куски почище самых грязных и алчных планов каких-то неведомых сил, что этак вот (для кого-то совершенно же однозначно) крутят кино за спинами всех политических элит, причем главное во всякое время и во всяком месте.
Русский народ рвался к свободе, но его никто не возглавил поскольку этого не позволила повседневно существовавшая сумятица и разобщенность, не только сугубо внешняя, но в том числе и в душах отдельных людей... она просто же не оставляла ни малейшей возможности настоящего лидерства.  
Вот и Достоевский, он тоже, зачастую находился промеж двух огней, как между средневековой русской дикостью, да точно так и где-то близ самой утонченной помыслами своими целесообразности новых времен.
Его многолетняя жизнь заграницей...
Он смешал все это в некое единое, неразделимое целое и вот уже значится этот-то вящий сумбур и прозван людьми «достоевщиной».
А между тем сама почва, на которую упали семена светлых помыслов Достоевского, была столь уж проникнута вековой тьмой, и представляла она из себя подлинный омут с копошащимися в нем чертями.

Вот именно туда и призывали думающих людей заглянуть все эти великие Львы Толстые и Федоры Достоевские, да только неведомо было их кипящему в огне страстей интеллекту, что все и везде в этом мире в сущности одно ведь и то же, и только где-то оно сплошь приглажено внешним лоском и красочными мечтаниями, ну а где-то так может и нет.
Причем несбыточной красоты мечтания отрывают от естественной почвы значительный пласт думающей интеллигенции и тогда под вскрывшейся «почвой обыденности» начинают шевелиться всевозможные подземные черви, весьма активно выползающие оттуда на белый свет.

А уж потом лучи дневного светила станут затмеваются яростным сверканием в грозных очах, и уж тогда днем с огнем окажется невозможно найти хотя бы одного здравомыслящего человека.
Простых людей при таких делах вполне можно будет заставить поверить даже и в то, что солнце восходит на западе, а уж заходит оно естественно, что на востоке, потому что святая простота доверчивости к тем, кто несет всякую ахинею, становится незыблемой аксиомой всеобщего восприятия окружающей действительности.
Это вполне естественное следствие бешеного энтузиазма после пережитых страшных невзгод, а также и малого наличия воистину грамотных людей из своих, тех, которым и вправду-то доверять действительно можно.

Природа этого явления заключена также и в отмирании старой веры, как и яркой необходимости поиска, ей вполне же достойной замены более чем сопутствующей духу новой эпохи.
Зародилось все это вовсе-то не в России, а в крайне агностически настроенной Западной Европе, ну а оттуда оно с попутным ветром донеслось и до российского берега.
Великие русские классики 19 столетия, захотели приблизить интеллигенцию к народу и добились этого тяжким эпистолярным трудом, так что через созданную ими перемычку в средневековое российское общество полилось же широкой рекой самое суровое неверие буквально ни во что святое.

Европа им достаточно быстро переболела, а вот Россия посредством этого недуга заразилась ужасной «общественной чахоткой».
В самом прямом смысле этого слова, поскольку «красная зараза» именно эта болезнь и есть, по всем ее так сказать внешним симптомам и признакам.
Самой наглядной первопричиной тому является, то, что европейская цивилизация с самого начала своего существования попросту искусственно стушевывала и упраздняла многие прежние, (дикие) представления обо всем этом мире, обезличивая отдельного человека, ставя во главу угла, прежде всего его, сколь уж чрезмерно возвышенные жизненные приоритеты и идеалы.
А особенно этот процесс усилился в средние века, а затем уже несколько затих, но возродился-то он с неимоверно резко ужесточившейся грозной силой в наше новейшее время.
В те уже давние времена двух предшествующих нашему сегодняшнему времени веков - это произошло от самого по себе возвышения культуры на некий «Эверест», где лишь избранным было дано, предоставлялось этакое никем, неоспоримое право безмерно же потреблять ее живительный кислород.
А что ж остальным?
Ну так им для счастья только того, и надо было… этак-то значит одно на всех общее корыто, ну а кроме того весьма простенькое массовое искусство.
Потребовалось довольно длительное время и весьма конкретный «остро зудящий в глазу» пример, дабы духовная элита и властьимущие наконец-таки действительно поняли, что, как следует, его не наполнив, они сколь уж многим при этом рискуют.
Однако для подлинного понимания данного факта их еще надо было до самых чертиков безмерно же напугать.
Да вот уж как то более чем явственно видится автору этих строк, для полноценности эффекта вполне бы хватило очень уж многих относительно мирных-то забастовок.
Так, что вовсе-то не было в том такой уж непосредственной необходимости в этаком значит действительном же создании некого великого псевдосоциалистического монстра, что испустил свой дух лишь на восьмом десятке своего до чего вот до безобразия гадкого несуществования.
Теоретическая база для его жития-бытия была создана широкими кругами общественной мысли, и лишь затем уж была узурпирована малой группой социалистических монархистов во главе с Ильичом.

Именно те, кто желают все народное добро по-своему без остатка переделить лучше всего, затем делят промеж собой ими-то вот на скорую руку награбленное…
А уж отхватив его своими лапищами, никто ведь из них нахапанное ими добро нисколько-то он его в некое абстрактное народное пользование никогда не отдаст, не та эта людская порода.
Да уж этого-то у них точно никак не отнимешь!
Про всякие общественные блага, здорово же они умеют языком молоть, но вовсе не преумножить их при помощи каких-либо воистину интеллектуальных усилий.
А вот насущное-то моральное обоснование для абсолютно любых насильственных действий у всей этой разношерстной шушеры всегда этак зиждилось на одном же воинственном пыле восторженной, прореволюционной, и, кстати, совершенно апатичной ко всякой элементарной логике жизни либеральничающей интеллигенции.

Поскольку по кажущихся кому-то «вполне же разумными» представлениям подавляющего большинства демагогов социалистов, богатство находится в руках сильных, что только вот то значит, и делают, что угнетают слабых, ну а из этого следует, что у них его необходимо полностью отобрать, дабы максимально промеж всех сирых и обиженных на скорую руку перераспределить.

Мысль - это никакая не шариковская, а доподлинно либерально-утопическая.
Им, мол, с облаков их великого благодушия, куда же виднее, как именно затем всем этим имуществом в дальнейшем окажется ясное дело получше, а главное вполне по совести еще этак в дальнейшем более чем разумно воспользоваться.
Вот оно, то дикое свинство и лицемерие, во многом заключавшееся в бездумном братании с Робеспьером и Кромвелем, оно-то и сослужило России ужасную службу, оказавшись одним из наиболее важных факторов, превративших ее в новый Египет, хотя она всегда жила светлой мечтой являть собой третий Рим, то есть быть естественным продолжением Византии.

Это ее перерождение проистекало собственно вот оттого самого весьма прискорбного обстоятельства, что людей пожелали силой вывести из тьмы, приучить их к высокой духовности, идейности, а вся эта мощь кровавого убеждения кроме истинно плохого ничего хорошего в себе не несет.
Вот бы понять всем же тем горе воякам с великим общественным злом, всю ту огромную разницу между добром всецело обмозгованным на житейской практике и его полнейшим антиподом наилучшим из всех орудий Сатаны ВЕЛИКОЙ ЛЮТОСТИ необдуманного общественного блага, а главное, что, для всех вот и каждого.

А между тем писатели гуманисты такие, например, как Сергей Довлатов всегда ведь они истово же стремятся донести до нас на страницах своих книг саму мысль о том, что в принципе, невозможно, как следует, обустроить весь этот быт на основе одних-то излишне прекраснодушно чистых, аморфно праведных логических доктрин.
На бумаге, они выглядят весьма же заманчиво, но жизнь - это река, а не костер и уж тем более, не доменная печь.
Так что как уж оно на самом-то деле выходит, чем ближе к очистительному огню, тем дальше от вполне естественных норм жизни.
Прекрасные идеалы хороши только как далекие маяки в одиночном, а вовсе не общественном «заплыве» по безмерному морю нашего всеобщего невежества.
Когда же их искусственно приближают к обыденной реальности, они ведут к одним только рифам разрухи и тянут нас за собой во всепоглощающую бездну, безумного зла.
Один лишь высокий ум, основанный на принципах силы всесторонне развитого интеллекта, а не только горячего, и зачастую безумного сердца, вполне так способен он ниспослать этому миру великое благоденствие, использовав задушевный энтузиазм в его самом разумном ключе, а именно в смысле вящего сострадания к ближнему.
Конечно, такие писатели как Сергей Довлатов и другие объясняют - это несколько иначе, да суть вот ВСЕГДА ОДНА и та же, они попросту раскрывают ее не в одном только единственном своем произведении, скажем так «Иностранке», Довлатова, а буквально во всем их прекрасном творчестве.
Далее цитата из классика эмигрантской литературы Сергея Довлатова «Иностранка».
«Так что же выше справедливости?
- Да что угодно, - отвечаю.
- Ну, а если более конкретно?
- Если более конкретно - милосердие...»

Милосердие отнюдь не поповское слово оно только должно проявляться к людям того вот действительно воистину достойным, скажем так, к будущим жертвам кровавого маньяка, если он не дай Бог сбежит.
Но как раз таки в этом случае очень уж доброе за чей-то явно чужой счет общество вполне этак может проявить сущее ханжество, оно, мол, против убийства как такового, но это должно означать, в том числе и его предотвращение даже ценой крови того, кто более чем достоин именно этой далеко же не худшей участи.

А уж политических смутьянов в старой России надо было выкашивать словно сорную траву для всеобщего счастья и благоденствия.
Эдвард Радзинский в его книге «Наполеон Жизнь после смерти» цитирует слова этого доблестного полководца о том, что же это происходит, когда правители из-за одной-то своей просвещенной мягкотелости этого вовсе не делают и речь тут идет не о России, а о якобы просвещенной европейской стране с многовековым опытом культуры.
Вот они истины выскакивающие чертиком из табакерки европейской, а не только-то русской истории.
«В революции есть всего два сорта вождей — те, кто ее совершают, и те, кто пользуются ее плодами…
Пришло время срывать плоды с дерева революции, и к власти пришли воры и негодяи. Началась «охота на ведьм». Под радостные крики толпа разбивала статуи великих революционеров, которым еще вчера поклонялась».

В России такого никогда не бывало, поскольку ее народ никак ведь не был пропитан галльским и древнеримским духом в чем-то довольно схожим с бытовым выражением «Кто девушку ужинает тот ее и танцует» только в большом, общественном смысле.

Западноевропейские представления о том, что кто, мол, победитель тот значит прав, светел и свят вполне так они, по всей свой сути, искренни…
В России такого конформизма попросту никогда его не было, однако имелось странное и мистическое стремление всегда быть за родину, каковой бы она не была…
А кроме того существовал хорошо прижившийся на российской почве европейский стиль духовной жизни высших классов, тот что всегда подавлял «мишурным блеском одичавших от всей их суровой непреклонности истин» всю издревле существующую пасторальную действительность.
Сочетание простой «домотканиной обыденности» и логических абстракций самого вычурного вида и толка сказалось на всеобщем духе предсталинской эпохи.
В те времена буквально всю темень и гнусь недавнего средневековья предполагалось просто-напросто вымести поганой метлой…
Или же создать ей образ высшей святости духовного единства всего существующего общества.
И вот пришли большевики, и вымели все подчистую не оставив места для разногласий и прений, что между тем вполне так оказалось на вящую радость просвещенной прослойке образованного общества не привыкшей куда-то идти самой, а предпочитающей всегда этак быть слепо ведомой…

И вот бестиям большевикам удалось-таки, вытеснив собой все и вся объединить славянофильство с западничеством, заодно еще и предав деланного пафоса всей этой несусветной великорусскости…

Вот нет же, чтобы интеллигенции самой этак задолго до всех этих бесславных времен построения нового сверхкрепостного строя... так уж действительно обо всем же продуманно позаботиться, воспользовавшись для этого своим чувством меры, духовностью, разумом...
Причем надо б заметить, что не аморфно прянично, а этак вполне же по-деловому взявшись за дело, российская интеллектуальная элита вполне так могла бы всех бед российской глубинки еще в середине 19 века хоть как-то коснуться…
Но им-то было вовсе не до того, раз уж наиболее в этой жизни главным для них безгрешных и праведных обязательно же являлось именно то, чтоб уж всенепременно-таки оказаться превыше всех сточных вод общественной клоаки!
Разве что по молодости... с юношеским ветром в голове не зная толком как именно повлиять на события, а, только-то вот желая все этак сразу переменить, ну а потом с возрастом прозрев...  этак-то вот чураясь от всего темного и грязного, словно же черт от ладана.

Однако тот, кто воистину возымеет желание уйти в политику, дабы на деле, а не на словах прийти на помощь своему извечно претерпевающему невзгоды народу... попросту же он обязан приучиться вести себя по всем ее тем весьма щекотливым, общим для всякой политической и общественной деятельности давно так уже сложившимся канонам.
А не хочешь, так и сиди в тени и нечего лишнего не болтай!
Поскольку иначе, то общество, что было не более чем временно возглавлено (а предварительно обезглавлено) чужеродными из-за всей их полнейшей отрешенности от всех политических явей людьми, при дальнейшем своем развитии исторических событий еще, куда более оно погрязнет в разгуле коррупции с ее абсолютной свободой для все же осатанелой анархии только-то скованной внешними одеждами одноглазой циклопичной тирании…
Она ведь однозначно зорко смотрит только же на любые политические поползновения, даже если они заключались в одних двух совершенно нечаянно оброненных кем-то словах.

Свобода слова и дела после уничтожения совершенно несносных оков она ведь только на самый короткий срок, а уж вслед затем все гайки государственного аппарата вновь ведь окажутся, намертво-то приварены, и всякая мысль о личном волеизъявлении станет уже сущей крамолой и скверной, сущей ересью всецело противопоставляющей себя нашему извечно светлому вероучению.
Но этого-то большинство представителей российской интеллигенции так до сих пор и не поняли, поскольку делать подобные выводы о былой истории то было вовсе не их болезных - праведным делом.

Им-то так уж и требуется, чтобы все возникло само по себе, автоматически, поскольку зародившись подобным образом, оно ясное дело будет чище, выше и справедливее.
Причем - это мнение абсолютного большинства.
У автора вообще сложилось такое пусть и весьма субъективное мнение, что и Льва Толстого просто-таки унесло рекой всеобщих предрассудков на этот счет, и он самым тщательнейшим образом скрывал все свои истинные взгляды, дабы не услыхать ему гусиное шипение в свой крайне обидчивый личный адрес.

Естественный ум этого великого классика кое-где явно же проступает сквозь тьму суеверий, но скорее всего ему было, куда ведь важнее являться популярным писателем, чем этак воистину зрелым мыслителем.
Надо ведь помнить, что от оголтелого критиканства одни шишки, а не уважение и почет.
Да к тому же еще и сама по себе «гигантская волна всеобщих настроений» в великосветском обществе его подхватила, да так вот и понесла, будучи ведома ураганным ветром своей безмерно вольнодумной эпохи…
Она устремилась в сторону беглого и необдуманного вытеснения древних обычаев европейскими скороспелыми взглядами на куда значительно более (после короткого периода очищения) «светлую, чем ранее мудрую» жизнь.
Да только в самой сладкой, внешней, теоретической стороне, а не во всей полноте довольно разумного их осуществления на самой простой житейской практике.
К тому же российские недотепы западники нисколько не собирались отказываться от старой «палки погонялки» для их и без того уже долгими веками забитого народа.
Сама разница между их представлениями и воззрениями славянофилов заключалась собственно в том, а для чего это ее собственно снова собирались-то применять?
Ради добра и счастья, как и торжества либерализма или с точностью до наоборот как оно было у ультраправых сил.

Кривой трещиной, прошедший раскол между диаметрально различными в самом своем подходе силами российских интеллектуалов, в конечном итоге привел к смерти государственности как таковой, и всеобщей анархии.
А истинная в своей разумности борьба с общественными язвами должна была носить всего-то не более чем один, и вполне же явственный характер.
И могла бы она заключаться в одних-то ярких высказываниях в прессе, как и в личных беседах сугубо против одного засилья лживого корыстолюбия священников, взяточничества чиновников, непосильных условий труда для рабочих и все такое прочие.

А это ведь и есть то, чему должно было быть осуществленным людьми, что на самом-то деле изыскивали бы истинную, а не слепяще светлую, да только во всем же липовую справедливость!
Но легче-то всего было сколь уж смачно и агрессивно поругивать власть, которая (в разговорах) никому этого нисколько не запрещала, да только от этого она становилась еще куда более морально слабее и сколь деспотичнее, и случилось все это задолго до первой революции.
А вот если бы в широко распространяемых листовках речь шла не про самодержца, а про местное руководство с самым подробным описанием всех его подлых грехов и просчетов все ведь могло быть совершенно иначе, чем оно затем оказалось во времена всеобщей злобы новоиспеченного большевизма-демонизма.
И главное нужно было создавать фонды для нуждающегося населения, а не бубнить чего-то про власть самодержавия и ржавые цепи, которые надо бы всенепременно значится разорвать, дабы достичь ранее никому неведомого счастья.

А чего уж до этого и впрямь-то ужасного было?
Неужели одно только унижение боль и смерть?
Да нет, похоже на то, что речь в этаком-то духе можно вести только о том, что в результате всех благих намерений и усилий пришло же тому прошлому действительно-таки на смену.
Но почему же вместо света грянула тьма египетская?
Ну так, наверное, потому, что подпольные типографии деньги жрали словно свинья помои, а сеяли одну только смуту, да и более чем явную разобщенность в обществе.

А ведь именно в этом-то и заключается тот самый «хлеб насущный» для всякого рода политических авантюристов, главной задачей которых, (а скорее даже и темной своекорыстной мечтой) являлась не более чем одна-то вот возможность войти во власть в их отсталом, аграрном государстве.
Поскольку тогда-то уж было б возможно в яростном вихре восторженного популизма прибрать все народное лично себе, оставив народу, одни значится неосуществимые светлые мечты о скорых переменах в его извечно безотрадной участи.

Обиженные жизнью или объевшиеся догмами о светлом царстве добра исполнители чужой воли в действительности-то болели душой за те величайшие на все последующие времена небесные блага для всего простого народа.
Однако и ими-то явно так исподволь двигало все то же желание - отомстить бы самодержавию за все те беды и несчастья их личной жизни, которые они вольно или невольно ему приписывали, увязывая его единоличное правление со всем так сказать своим крайне неудавшимся бытом.

Такие люди нередко деконструктивны в своем подходе ко всей окружающей их действительности, и от них никак же нельзя ожидать вовсе так ничего путного и созидательного.
Но от них явно же ничего такого и не ожидалось, уж скорее, наоборот, от них еще изначально потребовалось одного-то слепого разрушения всего того явно не ими действительно созданного.
Ведь как раз таки этого революционеры верхнего яруса демагогического крыла вовсю добивались буквально-то исходя как старый паровоз (с прохудившимся котлом) паром, лютым пылом борьбы со всякого рода социальной несправедливостью.
А сами-то они не в Якутии в ссылке тем временем обитали, а в эмиграции щи лаптем хлебали, аж за ушами у них тогда оглушительно же трещало.
Причем, тот, кто их там поил, да кормил экспроприациями, а проще говоря, самым обыкновенным рэкетом и грабежом, в конце-то концов, и стал их мясником, попросту не питая никаких иллюзий относительно их неподкупности и ничем неукротимого фанатизма.
Именно так, очень уж многие из них затем-то пошли в котел людоеда, когда вот он окончательно пришел к безудержной и абсолютной власти.

Но ведь были же и другие, те, кто прежнюю власть не прокламациями расшатывал, и шли те люди прямо-таки на верную гибель.

Эти самые боевики эсеры были ярыми борцами «народного мщения», и как всегда при таких делах, они мстили непонятно кому и непонятно за что.
Потому как метафизическая вина перед народом или абстрактными идеями добра вообще очень уж малопонятная субстанция, и ее может быть буквально-то сколько угодно.
Да вот зло еще никогда не испускало дух после самой удачной ему мести, если, конечно, она не была настояна на невинно пролитой крови, кем-то вполне вот осознанно загубленного, близкого человека.
Глупость всякого рода иной беззаконной кровавой мести совершенно же очевидна, потому что, мстя за свое, отомстишь и за все чужое, ну а потом это уж тем, кто об этом сколь ведь слезно просил еще только вдесятеро оно дороже-то выльется, уж таков общий для всех нас закон природы.

Вот оно как, пуская в расход царских чиновников, народные мстители, подготавливали захват власти людьми с твердыми и несгибаемыми, словно гвозди убеждениями.
Всякое кем-то вполне осознанно организованное насилие в своем отечестве, подразумевает под собой одно же его еще, куда большее затем усиление, причем в самом ближайшем-то будущем!
И именно поэтому одной из самых важных исторических вех в истории России стали еврейские погромы, исподволь подстрекаемые царским правительством, они-то отчасти и привели, в конечном итоге, к бунту.
Нельзя полностью прижать целый народ к ногтю, и это вполне так касаемо любого уважающего себя национального меньшинства, в конечном итоге оно, обязательно отреагирует ответными насильственными действиями.
Вот пример из книги Игоря Губермана «Прогулки вокруг барака».
«А поляки?! Неужели вы думаете, что насильственное присоединение, разделы, всяческие унижения, подавление любого шевеления в стране — это все они простили России? А кого Достоевский, этот нерв души российской, — он кого не любил? Тех же евреев и поляков. Почему же вы поляков сбрасываете со счетов, когда говорите о тех, кто осуществлял российский геноцид? Я вам два имени сразу назову: Дзержинский и Менжинский».

К этому списку можно добавить еще и кавказцев, которым тоже вот в составе российской империи отнюдь не весело же жилось, да и прибалтов, уж они в революцию, как только смогли, отличились.

А все, потому что царская власть вообще терпеть не могла никаких инородцев, и спуску им не давать считала своей великой, извечно святой обязанностью.
Да и своих тоже нисколько не жаловала, всегда их по струнке ставила, чуть ли не седло на них надевала, так что было, значит, куда новому сатрапу этак вот ловко же примоститься, вот он и взнуздал «кобылу новоявленной российской тирании».
Ну а главное вот еще в чем, Сталин (Джугашвили) вовсе не до конца использовал все имевшееся у него возможные средства по закабалению народа, поскольку все могло быть, еще, куда хуже.
В явственное подтверждение своих слов автор может привести слова величайшего поэта Александра Сергеевича Пушкина.
Леонид Ляшенко. «Александр II, или История трех одиночеств»
Прислушаемся, например, к А. С. Пушкину, который в свое время писал: "Не могу не заметить, что со времени восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образовательности и просвещения... правительство все еще единственный европеец в России. И сколь бы грубо и цинично оно ни было, от него зависит стать во сто крат хуже».

А ведь действительно все ведь могло оказаться еще ЗНАЧИТЕЛЬНО хуже, чем то, как оно и вправду-то было…
Попросту главный и наиболее ответственный за все происходящее в его государстве вождь никогда бы не допустил тех великих зверств, до которых вполне так могли бы дойти его чересчур ретивые приспешники на местах.
Вот и Деникин в его «Очерках русской смуты» пишет о том же.
«Московская власть кроила по живому телу страны новые, небывалые формы организации, издавала и отменяла декреты, и одновременно вела борьбу против всех. Борьбу против самовластия мест, где комиссары, комитеты, советы с их чрезвычайными комиссиями расхищали власть центра, проявляя нетерпимый областной, местный партикуляризм. Где по выражению Ленина правила не коммунистическая партия, а просто трехвостка. Откуда с низов общественной иерархии, из волости доносился вопль. «Члены советов губят нас, насилуют нашу волю. Над нами издеваются, как над бессмысленными скотами».

Местные деятели, так и не пробившиеся наверх, были еще хуже ЕГО, у них только власти как таковой никогда ее не было, а вот задушевные палаческие качества, что вполне бы дозволили им стать воистину российским Пол Потом в полной же мере они у них однозначно-то были.
А у того всего-то страна «Камбоджи» чересчур маловатой она оказалась, разойтись по существу было вовсе так негде, а то вот такой тонкий знаток французской поэзии каким был Пол Пот и полтора, а то и два миллиарда людей в самый кратчайший же срок запросто бы изничтожил, передавил бы как мух.

А в России тоже вот были этакие ваятели по народной крови, но на ее величайшее счастье, оказались они не у дел.
Не было у них в руках настоящей политической власти!
Хотя в некотором смысле советский военно-промышленный комплекс вполне  так имел в своих рядах этаких недочеловеков, что запросто бы могли угробить всю планету в одну лишь угоду своим имперским амбициям.
А впрочем, революция, это тот же ядерный взрыв после накопления критической массы, но не между частицами, а между живыми людьми в человеческом обществе.

Однако вожди советской (этак чисто надуманной красной пропагандой) нации эту разницу буквально-то совершенно не ощущали.
Им бы все словесами громыхать, а на деле траурный марш по устаревшему в свете всей исторической диалектики капитализму, вполне так мог стать гражданской панихидой по всей жизни на этой-то нашей общей Земле.

Сеять воистину разумное, вечное, доброе его можно только-то вот при помощи «плуга» истинного гуманизма, а не того, что по черепам в дальний путь тронется, во имя славных побед над всяким в этом мире угнетением человека человеком.

Это ж еще в те времена, когда не было достаточных технических средств, для того чтобы истреблять людей миллионами простым нажатием кнопки замыкающей контакт...
Уж тогда вот дошли же люди умом до того, что попросту перестали видеть конечную цель в виде мирного сосуществования после окончания неизбежных и тягостных битв за наилучшее завтра.
И это ж именно витийствующие идеалисты постелили кроваво красный коврик на пути к власти злобным фанатикам красно-серпастой химеры.
А те вообще собственно не представляли себе обыденной, мирной жизни, только-то потому, что их судьбой стало восстание, ну а как им жить после него, они о том вовсе не думали.
Знаний у них было совсем же с гулькин нос
Зато амбиций с целый груженый навозом воз.

Однако для того чтобы выдавать на гора ярые возгласы типа «долой» весь нынче-то существующий порядок для того много знать воистину вредно, а то и вовсе же непотребно, а значится, стоит только переполниться верой, а далее ею все что угодно как оказывается можно будет в конце-то концов оправдать.

И главное все эти несносные деятели вселенского добра и всеобщего счастья были до того огненосны очами, что от их сверкающих пламенем речей и в самом-то деле могли воспламениться ковры в чертогах иуд буржуев и помещиков.
Что собственно и произошло, не принеся при этом ни малейшей пользы всему на свете трудящемуся пролетариату.
В конце-то концов, вышло, с точностью до наоборот, эта явная дурь, а вовсе не истинная вера в человека и лучшее в нем только же переполнила его инстинктом собственничества и отсутствия страха пред Господом Богом и судом собственной совести.

А ведь эти духовные ценности внутри сердца прежнего дореволюционного россиянина были зачастую во многом-то напрямую увязаны, и надо сказать, что более чем простым и естественным образом, с воистину величественным всем своим духом православием, а также и золочеными куполами ее храмов.

А вот теперь они были повсеместно порушены и осквернены, а вместе с ними оказались втоптаны в грязь и все человеческое в людях вообще.
Людей же попросту нельзя было не лишить всего их первоначального духовного начала, весело и смело, силой отобрав у них все то, во что необразованное и целыми веками забитое население верило всю свою сознательную жизнь.
Ему прав бы побольше при твердой власти, а не совершенно ненужных нищим духом благ духовной свободы!
И именно из-за этой-то всеосвобождающей лихости и несусветной вседозволенности люди и стали бояться даже и нос на улицу высунуть, а то вдруг ограбят, изнасилуют или убьют за медный грошик.
На ряду прочих, других причин - это проистекало и от того простого факта, что вместе с религией отмерла и мораль, а ее вот никак же нельзя было воссоздать на некой новой общественной основе, поскольку главные ее постулаты зиждутся внутри человека, а не создаются некими совершенно отдаленными от повседневности исключительно надуманными факторами.
Лозунги о всемерной пользе и свободе, в конце концов, оказались яростными воззваниями о полноправной свободе от всяческой совести и всеобщей пользе для одних только грабителей и насильников.
Вот уж они разгулялись по матушке России!
А главные разбойники у народа еще и душу его ничтоже сумняшеся взяли да выкрали, выдав ему на сменку грязное белье диких иллюзий.
Их снизу поддержали «честные воры», пожелавшие украсть так чтобы уж хватило на всех и досталось добра всем значиться каждому поровну!
Что те, что другие, как правило, никаких материальных ценностей не создавали, поскольку были уж слишком-то заняты борьбой за мнимую социальную справедливость.
От их воспоренных синим пламенем словопрений, вроде и впрямь же могло вспыхнуть и в гиблом пламени сгореть - всякое насилие над каждым в отдельности человеческим я.
Да все ж таки, то были одни лишь глупые, никчемные слова воистину верующих, в невообразимо несусветную ахинею, тех самых восторженных до полного отупения светлооких утопистов.

Поскольку ничто подобное в корне не могло быть хоть как-то реальной картиной дальнейшего развития человечества и будущего миропорядка.
Но грубая убедительность запросто переходящая в беззастенчивую самоубежденность общественной глупости в том-то и состоит… в ее искреннем ослеплении вселенскими благами, и как следствие этого ее порочно сладостной горячности взять бы все на свете зло, да буквально разом же извести.
А между тем душевный настрой всех этих горемечтателей был впрямь-таки, словно у тех же узников, вдруг вырвавшихся из темного подземелья на сколь уж вожделенную ими свободу.
И немедля, ни минуты, эти «достопочтенные благодетели всего рода людского» тут же вот преступили к тому их безмерно-то «одаряющему весь мир добром и светом» до чего вот суровому занятию..

И словно заклятый враг всяческого общественного спокойствия и равнодушия к большим и светлым свершениям, они впрямь вот что твой репей, тотчас же стали ко всему на свете прилаживаться, дабы иметь возможность беспрепятственно распространить всю эту свою дикую хулу о безрадостности серой сегодняшней обыденности, как можно далее, шире и необъятнее.

Они так ведь и сеяли семена своих сплошь же надуманных в угаре винных паров и спертого воздуха идей.
И было же таких хапуг, невероятно щедрых дарителей грядущих несусветных общественных благ буквально-то превеликое множество, и уж оказались они до чего разношерстны во всем своем изобилии и скоморошьей красе, а уж сколь без конца и края они были совершенно обильны в своей многоплановой цветовой гамме?
Декабристы и якобинцы, к примеру, все еще являлись представителями несколько иной человеческой формации, поскольку не имели они тех четких остро отточенных убеждений, а только один нигилистически настроенный разум, неистовые чувства, а также безжалостные устремления в самом его корне переиначить весь мир, но ведь не более же того…

Они желали лишь очищения, света вместо вековой тьмы, а не разрушения всех до единого устоев существующего общества.
А большевики смотрели на этот мир в некотором смысле совершенно иначе им бы только все прежнее полностью и навсегда разом бы сокрушить.
Деникин в его книге «Очерки русской смуты» пишет об этом так:
«Этот упрощенный большевизм - с типичными чертами русского бунта - проводить было тем легче, что он отрешился от всяких сдерживающих моральных начал, поставив целью первоначальной своей деятельности одно чистое разрушение, не останавливаясь при этом перед угрозой военного разгрома и разорения страны».

А все только-то потому, что, они себя на место Господа Бога поставили, так как его по их передовым представлениям попросту никогда же не существовало в самой так сказать изначальной природе вещей.
Ну а более ранние пташки «народной воли» были в основной своей массе одними сторонниками деизма, учения считавшего, что Бог он, конечно же, есть, да вот никак он, не вмешивается в управление миром, а этак сидит где-то в сторонке, на завалинке.
Ну а новых-то обличителей старой как этот мир «тьмы египетской» незапамятного от глубины веков рабского и господского быта, от всех прежних отличала всего-то одна с виду довольно-таки незначительная, а можно так сказать и весьма невзрачная деталь.
Им всем была свойственна святая вера в блаженное бытие, гарантированное всем вот и каждому, акромя только отпетых кровопийц и подлых душителей свободы.
И не в ту же загробную, светлую жизнь они этак уверовали, что в былом и ушедшем столь уж сладостно была наобещана сладкоречивым поповским речитативом, а в ее вполне земной «по воде вилами писаный» аналог.

Вот только бы надо было перекроить все заново, этак по своему, и вот уж  великое счастье само к нам тогда ведь нагрянет.
Его приходу в наш век образования и культуры препятствует разве что, одно только засилье старого рабства и замшелого варварства всевозможных унижений и лакейского лизоблюдства.
А вот как бы ни так!

Но дело тут было вовсе не в самом по себе атеизме как таковом, а в чьей-то абсолютной в том убежденности, что весь этот мир скроен очень уж плохо, а потому его б надо на скорую руку во всем вот переиначить.
В полной, а главное-то подлинной точности как то ему самому еще ведь пойдет-то на пользу, то есть окажется всенепременным благом для всего достойного того человечества.

А ведь нельзя было окрестить это хоть как-то иначе кроме как полнейшим идиотизмом, как впрочем, и самое скоротечное лечение мигрени путем усекновения головы.
А именно этим-то всякая революция собственно и занимается с огромнейшим размахом, судорожно благословляя и боготворя своих вождей, так как это они наделили ее таким же великим, можно сказать суверенным правом.
Хотя, что, правда, то, правда, жизнь сколь уж она тяжка под сущим гнетом злобных эксплуататоров!

Да, так оно и есть, а потому говоря обо всем откровенно и более чем объективно, как впрочем, и без всякого ненужного пафоса, угнетение есть дикий мрак и явный враг всякого духовного прогресса.

Однако деятели лживой коммунистической демагогии они-то ее еще ведь только значительно же горластее, а потому понятное дело, куда вот (как и понятно) свирепее и прожорливее.
При этом подавление воли и закабаление человека человеком столь уж властною рукой и так вот невообразимо давно пришло с самым исподним в человеческой натуре в столь совершенно незыблемые, укоренившиеся формы…

А потому-то, оно и являет собой вместе со всем остальным в нашем всеобщем житие-бытие то самое ничем вот нисколько неразделимое целое.
Можно и так уж о том, в сущности, высказаться, что оно попросту же сжилось с нами... словно те кандалы, которые некогда влитую срастались с несчастными узниками старинных подземелий.
И от него никаким суровым насилием вовсе-то не избавиться!

И очень уж важно про то вот еще нисколько не забывать, что именно это такое чисто внешнее, лютое и вызывающее сильнейшее чувственное отторжение недобро, в своем истинном душевном естестве, никак уж оно не проистекает от самой-то сути животного происхождения человека, как изначального вида живых существ.

Рабства, некогда, теперь уже в столь отдаленном от нас первобытном прошлом совсем его тогда еще не было, оно попросту не являлось естественным и первородным олицетворением тогдашнего человека-зверя.
Угнетение, и не только в его современной интерпретации, это насквозь явный продукт цивилизации, а потому оно шлак всего того возвышенного величия, каковое можно лицезреть воочию посещая великие исторические места.

И нет же совсем ничего проще весьма явственного понимания того сколь немаловажного обстоятельства, что данное прискорбное положение вещей, действительно во всем же противоречит лучшим человеческим чувствам и достойному сердцу от него бывает сколь уж и вправду нестерпимо-то больно.
И кстати именно в связи с этим разум культурных и просвещенных людей столь агрессивно и воинственно противопоставил все свои изощренные и возвышенные принципы тому до чего же плачевному, однако, целыми веками устоявшемуся, социальному положению общества.

Нашлись же умники, что без всяких долгих и совершенно излишних прений, вооружившись до зубов тяжеленым, что твой булыжник «Капиталом», впрямь-таки с какой-то вот никому непонятной стати так уж и вознамерились, привести весь этот многоликий, вовсе не бесплотно окружающий нас мир во вполне однозначное соответствие чьему-то лучезарно-возвышенному облику и подобию.

А между тем этому социальному эксперименту, взявшему на щит совершенно бесплодную (по ее конечным результатам) попытку по наивысшей степени многозначительным переменам в самой сути обыденной человеческой психологии и скорейшему переустройству всей структуры общественного здания уж заранее была уготована кромешная тьма всех на свете благих начинаний.
Никогда же еще на этом-то свете ничего вот не выходило из скороспело осуществленных прожектов, основанных на одних сколь наилучших-то намерениях.
Безо всякой соответствующей сметки и многолетней обкатки на суровой практике, такие вещи до добра нисколько не доведут, даже если б речь шла только-то о создании некой доморощенной артели на экспериментальных принципах производства.

Вот так и этому великому (от всех его радужных иллюзий) почину уже на роду-то было написано этак вот взять да обязательно возродить повсеместно процветавшее в седой древности идолопоклонство со всеми его внешними атрибутами и прежде всего человеческими жертвоприношениями во имя некого лучшего, «светлого» будущего.
Вот как пишет об этом Савинков в его книге «То, чего не было».
«Только тот делает революцию, только тот поистине творит будущее, кто готов за други своя положить душу свою.
Слышите? Душу... Все то, что вы говорите, очень верно, очень благоразумно, но совесть моя не может принять ваших слов. Понимаете, совесть... Надо отдать все, уметь отдать все. Только в смерти - ценная жертва...»

Умереть во имя революции или куда логичнее за родину то ведь можно было всегда, да вот праведным - это будет только собственно же тогда, когда к этому человека побуждает внутренняя, а вовсе не внешняя причина.
А уж принять подобную жертву от других с великим олимпийским спокойствием, стоя при этом где-то совсем в стороне, на такое вполне однозначно были способны одни негодяи, ни во что существенное не ставящие всякую ЧУЖУЮ человеческую жизнь.

А ведь эти грязные ублюдки не одних только отдельных людей слали на смерть во имя всеобщего блага, но и все родное им поколение недолго думая всенепременно же возжелали возложить на «плаху всеобщего последующего процветания».
Ради личного своего на этом поприще преуспеяния, они были готовы пообещать хоть Луну с неба достать.  
Точно также пылкий любовник склонявший женщину к физической близости в тот момент был готов ей наобещать, чего только ей самой значит вот будет угодно, да только после ее-то грехопадения, будучи низменным и злым проходимцем, вполне этак мог он поступить с ней как угодно подло и отвратительно жестоко.
Автор имеет в виду те нравы не нынешние.  
Деникин в своей книге «Очерки русской смуты» сумрачно пишет о том, как толпа слепо шла за обещаниями, но такова принципиальная суть всякого обезумевшего от невзгод народа.  
Он жаждет быть обманутым любым лучиком светлой надежды, а уж те, кто жрал от пуза на вольных швейцарских хлебах, на обещания вовсе-то не скупились.
Вот слова Деникина на этот счет.  
«Хотя суровая действительность стояла в разительном, вопиющем противоречии с обольстительными посулами большевистской пропаганды, но она имела действительный, известный успех. И не только в силу ошибок проявленных противниками советской власти, но и потому что не встречала равноценных по демагогической сущности обещаний с другой стороны. Потому что не улеглась еще вырвавшаяся из берегов народная стихия. Народ жил еще миражами, хотел быть обманутым и поддавался соблазну».

Некие добрые люди попытались хоть что-нибудь сделать, чтоб уж однозначно-то всем стало действительно значительно лучше, да вот опыта у них было как-то совсем маловато…
А откуда ему вообще было собственно взяться?  
Большевики обитали, а лучше б сказать с жиру бесились в далеких от всех российских реалий эмиграциях, а вот эсеров боевого крыла больное насилием время довольно серьезно повыкосило…  
О… они смело рвались в бой с царизмом, а не тупым языком терминов перемалывали косточки существующей (не худшей) власти.
А почему б трепать-то им красным и распухшим чего только не попадя, обильно всякие яства при том поглощая...?
То ведь и было главным большевистским средством по достижению немыслимых высот грядущего переустройства всех пределов вселенной.

Однако все, что эти разноликие и кривобокие деятели отъявленной демагогии и вправду же умели делать, причем надо признать более чем первосортно, так это только вот весьма уверенно разглагольствовать, затрагивая тонкие струны души простых и наивных обывателей.
И вот, несмотря на то, что они были весьма далеки (в духовном смысле) от каких-либо народных масс, им явно же удалось полностью овладеть простонародным классовым сознанием.
А те, кто с царской властью действительно на деле боролись, шибко сыпать чужеродными словесами вовсе-то не умели, их лозунгом было дело, а не оголтело отъявленная демагогия.
Ну а затем, они за то, что боролись на, то вот и напоролись, тех, кого царская власть не казнила, тех Коба новый царь жизни лишил.  

Ну а где же первопричина для всей этой подлинно лютой дикости?
И в том ли было дело, что в старом диване узурпаторства в великом множестве завелись алчные до рабоче-крестьянской крови клопы?
Ну, так они там и при сталинизме точно также остались, одна обивка куда жестче стала, а так все как прежде оно повелось так уж, затем оно и осталось, безо всяких видимых изменений.  

Внешние лицемерные перемены одной болтологии добавляют!
А что вообще собственно могло этак перемениться?  
Да ничего же существенного!
Попросту следуя тому естественному жизненному постулату, что более всех прочих в большой барабан войны с великим общественным злом, бьют именно те, кому просто до крайности было охота играть роль главной скрипки в общественном оркестре.  
А если чего тут поделаешь, ну никак не сподобилось-то при всем значит к тому непомерном хотении из-за одного же чьего-то низменного общественного положения, ну так чего тогда этакому-то умнику делать?  
Не сидеть же и плакать у разбитого корыта своей мелкой тщеславности?!  
Понятное дело, идею в зубы и на свой рыцарский щит, а затем уж марш вперед за правое дело!
Так что аристократическое происхождение вполне могла заменить «лиана фальшивой идеологии».  

Вот потому облезлая, взлохмаченная обезьянка, единственное, что более чем стояще, а может и гениально умеющая делать, так это разве что виртуозно строить рожи своему вконец обнищавшему народу…  
Этот бескрайне злобный примат сумел-таки взгромоздиться на новый, импровизированный, германский трон.

Или, как то было в несколько ином российском случае, таких макак кривляк отыскалось, буквально же хоть отбавляй, так что как уж оно очевидно - это вот и заставило германскую буржуазию найти им вполне же достойную альтернативу из великой боязни повторения русского сценария только уже на немецкой земле.  
Вот чего уж вообще может выйти от желания досадить злу при помощи его собственных вволю окрепших же сил?

А та вот бездонная пропасть, что пролегла между желаемым и вполне достижимым всегда же она находится промеж двух далеких берегов совершенно различного подхода в мышлении низов общества и пресловутых деспотичных верхов, причем по всем своим формам и проявлениям, в плане своей самой обыденной, житейской логики.
А по-иному же и быть-то оно ну никак вот не может!
Поскольку в сознании различных социальных групп человеческого общества, в каком-либо ином ключе - это могло бы себя проявить в одних только сказках лучезарно настроенной, литературной и окололитературной братии.

Причем их родоначальное древо вовсе не является аристократическим в неком истинном духовном смысле, а куда скорее все тем же опричным вот разве что несколько переиначенном в свете и духе всепоглощающего европейского либерализма.
В связи, с чем все эти Герцены, Белинские, Чернышевские и ополчились всем своим резвым кагалом на безликую истину, рвя ее при этом зубами на самые мелкие ее частности.  
Об этом еще Чехов написал:  
«- Вот они каковы, макаки... - начал фон Корен, кутаясь в плащ и закрывая глаза. - Ты слышал, она не хотела бы заниматься букашками и козявками, потому что страдает народ. Так судят нашего брата все макаки.  
Племя рабское, лукавое, в десяти поколениях запуганное кнутом и кулаком; оно трепещет, умиляется и курит фимиамы только перед насилием, но впусти макаку в свободную область, где ее некому брать за шиворот, там она развертывается и дает себя знать. Посмотри, как она смела на картинных выставках, в музеях, в театрах или когда судит о науке: она топорщится, становится на дыбы, ругается, критикует...»

Автор, конечно, не может быть в точности в том, уверен, что достопочтенный Антон Палыч Чехов одобрил бы эту его цитату из его повести «Дуэль» - это уж пусть читатели сами решают, прав ли автор или нет, используя – эти его слова.  

Однако при любом раскладе, следуя доводам разума, а, не этак же прытко идя наилегчайшим путем доведенных до чувственного экстаза весьма же прелестных, изысканных чувств…
Куда ж деться - надо б признать, что никогда, в сущности, не существовало ни малейшей связи между процессами мышления, у всяческих завзятых любителей сладко позевывая - помечтать, вкусно отобедав и простого люда, прозябающего в болоте сущей оскуделости и вопиющей нищеты.

Просто вот с жиру беситься свойственно всем, кому интеллектуальная лень нисколько не дозволяет искать исторические примеры развития общества несколько иным, а не только во всем атавистически насильственным путем.  
И были правильные дороги, их надо было только-то адаптировать, чтоб уж по ним и вправду можно было пойти, оставаясь при этом на своей родной РУССКОЙ почве.
И вовсе же при этом даже и, не пытаясь поднять весь невежественный и простоватый народ до своего собственного титанического духовного величия, а только-то отдельных его представителей, вывести в люди, дав им как образование, да так и действенные бразды правления.

А то толпу хотели приучить, саму собой управлять, а в результате одно только безбрежно короткое время блаженной анархии, ну а затем полное отсутствие всякого здравого смысла под соусом будущей безгрешной жизни в обновленном и подкрашенном атеистической идеологией (коммунистическом) раю.  
А пока пусть себе сегодняшние люди хоть совсем уже с голоду-то опухнут, они ведь не более чем уголь в топке мировой революции.

Они должны были в ней сгореть ради безразмерного счастья всех последующих поколений.  
Тех самых, что вовсе не будут затем уже жить в обители идеалистических совершенно несбыточных фантазий однозначно, что существующих в одном-то благом воображении ярых охотников за всеобщим счастьем и благополучием.

Обнищавшая от войн и воровства Россия увязла по самый лоб в зыбучем песке лживых иллюзий сотканных из сизого дыма выделяемого сырыми дровами российского либерализма…
Пророки вездесущего будущего счастья вовсе же не стремились облегчить рабочим жизнь, а разве что старались замусолить и засорить простому люду мозги лживой пропагандой об его непомерно великой значимости.  

Именно так и ведут себя сегодня те, кто желают обчистить лоху карманы путем навешивания ему тяжеленых килограммов невесомой ушной лапши.
Но рабочим хоть как-то надо было подфартить, они-то все-таки были рядом, и имели хоть какой-никакой прошлый опыт классовой борьбы, а вот крестьянина, его можно было совсем уж в бараний рог согнуть, он-то ко всему был давно уже этак привычный.  
Он и расписаться-то за себя не умел кроме как кривым крестиком, зачастую вовсе не вскользь же обозначавшим его печальный удел.
А все-таки, именно для этой-то босоногой бедноты насколько - это вообще известно автору и была же как есть сотворена ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ революция, которая затем целое десятилетие, скромно именовалась «Октябрьским переворотом».  
Однако на бесчисленных и безымянных крестьянских могилах никто из большевиков крестов так вот и не поставил, а бывало же и такое, что и родным и близким тоже сие было нисколько уже не по силам.

И вот они гнили душевно рядом с трупами самых близких им людей, просто, не будучи в состоянии их даже похоронить.  
Вот уж оно великое счастье с голоду опухнуть за бесноватую советскую власть!
Осчастливленные ею отправились в рай, так как оно вроде и было положено тем, кто столь много и безвинно страдал при своей честной жизни!
Ну, так может, эти «заморенные голодом массы» еще должны были отблагодарить большевиков за то, что те своими палаческими действиями, обеспечили им вечное блаженство в ином мире?
Автор в том убежден, что когда комиссары сами в свою очередь Богу душу отдали, они эту «благодарность» получили сполна и со сторицей!

А память об их ужасных делах поможет очиститься от грязи прошлых иллюзий.  
Ведь надо хотя бы теперь - раз уж опомнились, возводить храмы за упокой души всех убиенных антихристом, изошедшим из ада в этот-то наш и без того же во многом довольно ужасно жестокий мир.
А Советская власть – это тот же Люцифер в самом омерзительном из всех возможных его обликов!

Зло, объявив себя, добром творит чудовищную разруху, и прежде всего в головах.
Однако натворив страшных дел в личной жизни человеку, хоть как-то же свойственно сожалеть об этом, а на безличном государственном уровне все должно быть в точности-то таким же, и никак иначе.  

Да вот покаяться за все совершенное идеологически подкованными ублюдками в нашем в сущности общем же проклятом прошлом, похоже, что никто так и не собирается.
НО кто-то же должен, в конечном итоге, подвинуть новую власть к вящему пониманию важности данного весьма же существенного факта?  
И, несмотря на то, что президент Медведев одним из первых доказал: что российской власти более не безразличны сталинские репрессии, но похоже им еще лет этак на 20 вперед уготована, все та же злая участь, оставаться народным горем, а не тяжкой, как гиря ужасной страницей новейшей истории всего государства.
Хотя давно уж пришла же пора признать сколь назревшую необходимость дать сталинскому большевизму, вполне этак верную для него оценку, той-то вот самой подлой заразы, что и гиблому для всего цивилизованного мира гитлеровскому нацизму.

И ведь однозначно же не было б лучшего средства продемонстрировать все осознание самой явной к тому потребности, нежели чем в сносе всех до единого памятников незабвенному Ильичу.
Может кто-то, вот скажет, что это не так уж, и он во всем виноват – блекло светлую идейку, мол, его последователь и новоявленный узурпатор Сталин уж после него-то донельзя же извратил, чуть ли не до полной ее неузнаваемости, да только все это явные домыслы…

Поскольку с самого начала большевики-ленинцы повели себя в России похуже любых монгольских ханов завоевателей.  
Вот конкретный пример их действий.  
Пишет писатель Алексеев в своей книге «Крамола»  
«— Большевики применили систему заложников! Бесчеловечный прием!  
— Замолчи, иуда! — оборвал Бартов. — От хорошей жизни применили! Республика на грани смерти!..»

Как говорится, если республика на грани своей «безвременной кончины» ведет себя подобным бесчеловечным образом, которому попросту нет названия во всем человеческом языке, то каковой же при ней еще окажется жизнь пусть даже и самых послушных ее граждан?  
Зачинателем всего этого зверства был картавый ирод рода людского.  
Вот как его описал большой писатель Куприн, не сбежавший из России, как только там повеял первый ветер революции.
Его маленький рассказ «Ленин. Моментальная фотография» яркая иллюстрация ко всему тому «балу сатаны»!  
«В сущности, - подумал я, - этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и колебаниям характера. Этот же - нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И при том - подумайте! - камень, в силу какого-то волшебства - мыслящий! Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая – уничтожаю».

И до сих пор этот проклятый в будущих веках камень так вот и возвышается над центральными улицами многих городов бывшего Советского Союза, хотя давно уже пришла пора, вымести его как мусор былой, совершенно отжившей свое эпохи, оставив одни основания, находясь на которых все эти штампованные статуи опираются о пропитанную кровавым тираном Лениным русскую землю.  

И именно на этих-то постаментах  и должны быть установлены монументы всем жертвам антипролетарской революции!
Причем памятники должны быть самые различные, учитывая как местный колорит да так и события, имевшие место именно в этом городе.  
Те, кого эта злая, чудовищная несправедливость так вот ни в чем (и, слава тебе Господи, что такие есть) нисколько же не коснулась, до сих самых пор не возьмут себе в толк, что именно произошло с их великой страной.
Кто был никем, тот завладел всем и превратил немалую часть чужого ему (после всех эмиграций) общества во что-то очень даже себе подобное.

Ведь и образованные люди, невинно отбывавшие долгие, а подчас и короткие, как, впрочем, и само их тогдашнее несуществование, сроки в условиях ГУЛАГа более чем, о чем-либо другом, были заняты мыслями о еде, тепле.  
Причем именно за этим-то их и отправили за колючую проволоку, обложив данью ежедневной нормы, псами с нечеловеческими лицами или с собачьими (изрыгающими злобное рычание) мордами.

А если говорить о простом народе, то, несмотря на всю его хватку и зоркий взгляд на все происходящее в стране никуда же он сам по себе не пойдет, без того поводыря, коим собственно и должна быть высокая духом интеллигенция.  
Автор, имеет в виду путь разума, а не бешенство, крушащее все вокруг, до чего значит смогут дотянуться чьи-то нечестивые руки.  
Истинный мозг нации, конечно же, не ведет он каждого из людей в отдельности за ручку по длинному пути его жизни, а буквально все необразованное население страны в неком общем аспекте бытия, через школу, армию и место работы.

Именно там и должна проявляться в своем вполне естественном, а вовсе не в неком надуманном, фальшиво-патетическом виде вся та вящая забота о простом, необразованном человеке.
Такие люди, даже вот будучи всем довольными и полностью сытыми более чем равнодушно пассивны и почти невосприимчивы к любым позитивным изменениям в духовной сфере.

А чего уж тогда вообще можно ожидать от них, когда они приходят в неистовство из-за сколь тяжкой ноши их униженности и нищеты?  
Да, это так российские обыватели и сегодня зачастую пребывают в полнейшем неведении относительно всего того, что же касается их человеческих прав и достоинства, а кто это их хоть сколько-то вообще просвещал?  
Как раз с точностью до наоборот, в школе, в казарме, да и в институте всегда существовала система крепостнического рабства во многом-то так вот и процветающего по сию самую пору.

И это одно лишь молодое поколение, и можно было хоть сколько-нибудь попытаться перевоспитать в несколько ином духе.  
Но это, ни в коей мере, не может быть навязано, а всего-то предложено и непременно в виде абсолютно свободного выбора.
Нечто подобное уж когда-то было с самым большим успехом осуществлено первыми проповедниками христианства среди детей язычников.  
Разве воскресный день, став выходным, не облегчил тяжкие тяготы народа?  

А все попытки российской интеллигенции посеять семена европейского либерализма на великодержавной почве мелкокняжеской Руси были грубы и безмерно далеки от всей той вполне же реальной помощи, в которой Россия, в те времена и вправду-то существенно нуждалась.
Интеллигенция могла бы бить во все колокола по поводу безграмотности русского народа.
Однако воистину массовые походы студентов в деревню, начались не ранее подлинного укоренения советской власти.  
А вот само как есть угнетение бедноты привилегированными классами ликвидировать на сегодняшний день было бы попросту невозможно, поскольку оное имеет чересчур уж глубокие психологические и социальные корни.
Так как зиждется оно в самой глубине души бедняка, и проистекает от сколь же прямой и непременной его зависимости от хозяина и любых его прихотей.  
А что же еще остается тому, кто беден и должен работать «на дядю» кроме как надеяться, что этот самый власть имущий начальничек, будет с ним добр, мудр и справедлив.
Власть она всякого развращает, так что подобные исподволь ласкающие души надежды зачастую сами себя ни в чем не оправдывают.  
А все ж таки куда лучше управится с делами тот, кто знает каждого своего работника, прямо в лицо, а потому он в курсе всех его достоинств и недостатков.
А потому значит и сможет он выслушать все его жалобы на те или иные встречающиеся в процессе его работы трудности.  

Ну а тот, кто безвылазно сидит у себя в высоком кабинете и если уж чем собственно занят так это одной же тупой возней с бесчисленными бумажками… вот он-то как раз для такого дела, ну никак не сгодится.
А как собственно ему без них обойтись?
Когда без суровой подотчетности в своих действиях нельзя было буквально и шагу ступить?
И кстати сам по себе необъятный бюрократический аппарат являлся-то он той крайне на деле необходимой опорой для становления и процветания государства вечных обещаний.
Потому что советское государство по самой-то своей форме было организовано в виде шагающего экскаватора, где то, что вот наверху, оно человек, а все остальные одна только грязь под кирзовыми сапогами.

Ее только бы как следует утрамбовать, а уж тогда светлое будущее на целое тысячелетие для малой кучки олигархов было бы тем самым вполне же на целые века обеспечено.
Ну а подотчетность – это тоже ведь более чем действенное средство утрамбовки человеческой массы в единый организм с одним же за все вот ответственным мозговым центром.  
Вот как пишет об этом истинный писатель Василий Гроссман в его книге исповеди «Жизнь и судьба».  
«Централизация задушила! Изобретатель предложил директору выпускать полторы тысячи деталей вместо двухсот, директор его погнал в шею: план-то он выполняет в весовом выражении, так спокойней. И если у него остановится вся работа, а недостающий материал можно купить на базаре за тридцатку, он лучше потерпит убыток в два миллиона, но не рискнет купить материал на тридцатку».

Вот от этого как раз таки и вся скованность - отсутствие всякой хозяйственной инициативы, а как следствие этого полнейший бедлам и разорение.
Ну а кроме всего прочего в условиях революции рабочий, а тем паче крестьянин всего-то меняет одно ярмо на другое, что явно ему не на пользу.
Новые хозяева жизни не могут они оказаться хоть в чем-то получше и почестнее всех тех, что были когда-либо прежде.
И это именно так исходя из того весьма привязчивого факта, что вся власть достается им слишком уж необоснованно дешево, а также и совершенно же беззаконно, а соответственно сему дабы надежно укрепить все свои позиции комиссарам и вправду потребовалось ликвидировать всех видимых, да так и невидимых даже их острому глазу врагов.
А как же иначе раз уж так оно само собой приключилось - новые веяния все перевернули вверх дном, зашвырнув на самый верхний этаж общественной пирамиды, подпольщиков все видящих в одних лишь черно-белых тонах…
Уж они-то всю общественную жизнь начали мерить этими своими подспудно почерпнутыми из их личного жизненного опыта мерками.
А иначе-то было б никак невозможно, поскольку никто не сумеет выйти за рамки прежнего - полностью-то им давно обжитого быта.
А, между тем, крысы в точности те же подпольщики, хотя люди и не интервенты в ими самими воздвигнутых домах.
В новых хозяевах жизни было очень уж много от чисто крысиных повадок...
И вот эти-то хитрые молодчики, орудовавшие принципиально новыми доселе некому неведомыми, свежевыдуманными понятиями были-то они их в чем-то, куда же похуже.
Причем самым естественным для них образом, они-то вполне ведь осознавали, что весьма же значительная часть общества еще вполне так способна проявить себя до чего явным и последовательным врагом всех совершенно нежданных, а зачастую и более чем нежеланных для него перемен.
А между тем обмануть людей не прожженных в больших политических интригах то ведь было дело нехитрое, да только полностью осознав обман, ясное дело, что те бы возликовали, подняв на вилы своих прежних кумиров, столь бескомпромиссно и яростно несусветно навравших про скорый рай на этой грешной земле.
И именно ради предотвращения любых вполне же возможных в будущем мятежей и нужно было, чтобы все боялись всех и не доверяли собственно никому, а даже в частности и самим-то себе.

А также являлось весьма существенным и крайне необходимым делом наладить систему тотального контроля, чтобы все следили за всеми и некому не могли доверить секрет так или иначе связанный с политикой, и тот значится, не стал бы впоследствии известен вполне соответствующим образом компетентным органам.
Ну а немыслимое расширение штата всех этих пресловутых органов чувств сталинской власти в свою очередь всерьез отвлекало от производственных мощностей людей, нынче-то занимавшихся совершенно иным делом, и надо заметить «куда более полезным», а именно всенепременным отлавливанием отлично скрывающих свою вражью сущность - врагов народа.

И эти-то злющие враги, непонятно какого народа, как правило, были людьми самостоятельно мыслящими, и всецело полезными обществу, а без них ему стало жить намного трудней и куда ведь безрадостней.
Причем постепенно как ради отчетности, да так и для поощрения сверху все эти местные следственные органы стали всех этих недругов Советской власти, попросту сами-то вот изобретать, а также и всевозможнейшие заговоры из своего нечистого нутра с белого листа попросту измышлять.

Ну а центральной власти все это было более чем удобно, ведь чем больше было навеяно страха, тем ей, только было, значится значительно спокойней и раздольней.

А также вот имелся еще один сколь уж важнейший аспект, приведший к той самой необходимости «раздувания мехов» великого террора.

НКВД стало довольно-таки самостоятельной структурой, способной вершить суд не только над судьбами уже попавшими в ее сети, но также на полную катушку всей своей разросшейся плотью стремиться заполучить дополнительный человеческий материал ради его усвоения в недрах северных широт.

Поскольку - это давало возможность этой организации, безмерно расширить свое «правое дело», а между тем всякий на ходу разбухающий бюрократический аппарат лишь о том и мечтает, как бы это его кипучая деятельность, процветала как можно шире и всерьез же охватывала самые дальние, заоблачные горизонты.

Ну а вождю все - это тоже ведь было на руку, он для того и выкармливал своих вечно голодных шакалов, дабы они за ним его добычу всласть доедали.
Как политик Сталин шагал по просторам своей страны, волоча за собой дохлую коммунистическую клячу, а дутый энтузиазм в этого рода делах являлся наилучшим подспорьем для весьма существенного успеха ведения за нос максимального количества и без того уже слишком доверчивого народа.
Этот ирод рода людского выплясывал чечетку по сердцам своих сограждан, и гордостью его было их переполненность любовью к нему их поработителю и угнетателю.
Резкое усиление террора было также неразрывно связанно еще и с тем вот немаловажным сугубо жизненным обстоятельством, что чем круче вираж тайной хитрости всецело доказывающей, что все у нас, как всегда, хорошо в противовес реально существующей невзрачной действительности…
Тем более и более должен был усиливаться процесс подавления народного гнева, причем задолго же до того, как он вообще сумел набрать обороты, а потому, значится смог, наконец-то вот, вырваться куда-то наружу.
Ну а, кроме того, враждебные устоявшейся власти интриги в высших сферах советского государственного аппарата можно было только тогда действительно же наиболее надежнейшим образом предотвратить…
Только-то взяв, да выделив из общей когорты одного самого великого вождя.
И именно поэтому всякая попытка его переизбрания или любого иного насильственного его увода выглядела как самое откровенное святотатство, а потому и вправду-то являясь, самым что ни на есть дерзновенным покушением на все давным-давно сложившиеся устои общества.
Сергей Снегов в своих «Норильских рассказах» пишет об этом так:
«- Поэтому нового-то своего обряжаете чуть ли не в божество: и гений человечества, и отец родной, и спасибо за счастливую жизнь, и вождь народов всего мира... Нет, брат Виктор, если у кого и есть сейчас эсеровское понимание личности, так у вас. Взяли, взяли вы наш старый культ вождя, да в такую руководительскую религию раздули - даже мы руками разводим».

И ведь было же отчего!
Никто из подготавливающих почву для грядущей революции, не смог бы себе даже представить, что ее последствия в конечном итоге приведут к появлению этакого кровавого деспота, каковым являлся уголовник Коба, на самом-то пике в целом же незначительного государственного переворота.

Прежняя опричная держава со всеми ее устоями и традициями, осталась практически на своем извечно устоявшемся месте, переменились одни только лица, а не ее всегдашняя демоническая суть, акромя разве что чего-то вот одного, а именно значит того, что все рычаги былого узурпаторства были вновь-то приведены в полнейшее взаимодействие с широкой карающей государевой дланью.
А уж само по себе событие октябрьского переворота только впоследствии было прозвано великим именем общемирового грабежа, поскольку главной ее цели во вселенском масштабе добиться так вот, нисколько не удалось.
А значится, надо было вполне же всерьез и надолго обустраиваться на отхваченной большевистской бульдожьей хваткой территории.
Из чего следует лишь один вполне так закономерный  вывод - такое государство должно было быть начисто отсечено от всей остальной человеческой цивилизации, ну а вслед затем к тому же еще тяжкой пятой террора всецело прижато к изрядно-то лакированному коммунистическому ногтю.
Во имя того, дабы никто далее и помыслить о том не посмел, чтобы вернулись те самые бесславные прежние времена нормального безыдейного существования.
Так что как уж оно выходит в большую политику супротив их воли и всякого знания о том оказались вовлечены люди о ней вовсе же не помышлявшие.
И никакая преданность идее, не могла стать панацеей от всех только возможных бед, так как эта дурная дутая фикция постоянно же видоизменялась и образованный человек, чтобы хоть как-то ему собственно выжить должен был стать бесхребетной и безынициативной единицей большого общественного механизма.
Именно так, полное на все согласие ожидалось от одних-то получивших из рук большевиков «свободу и равенство» пролетариев, а от любого представителя «народной власти» требовалось согласие вполне продуманное и идейно же обоснованное.
А ко всему прочему экономические рычаги такого государства были настолько слабы, что потихоньку вполне так всерьез стала насущной самая прямая необходимость в великом множестве каторжников.
То есть действительно возникла нужда в несметном числе рабов, которые будут трудиться, почти без отдыха получая за это очень уж бедную калориями баланду, а иначе страна со столь неудобоваримым для всякой человеческой психологии режимом хозяйствования довольно скоро оказалась бы полным банкротом.
А из кого это было их собственно набирать, чтобы уже разом затем загнать их всех за Можай?
Ясное дело, что из классовых врагов, сомневающихся, подозрительных, а также вот тех на кого люди кажут.
И девственный лес валили вовсе не во имя нелепого освоения целины, а только-то ради того чтоб его продать проклятым капиталистам, а тем значится поддержать донельзя шаткую социалистическую экономику.

Россия стала экспортировать в другие страны свои природные богатства, а при царе она вывозила зерно, снятое с одних и тех же посевных площадей, без необходимости расчистки новых земельных участков.
А тут все значит на целину, как будто народу прибавилось и оказалось его в два, а то и в три раза больше, а потому снятого с прежних гектаров урожая, уж на всех прокормиться, стало быть, вовсе не хватит?
А может все дело-то было в том, что при крайне плохом хозяйствовании, чтоб уж своих прокормить, куда там каких-то чужих, где ранее хватало самого мелкого пяточка земли, теперь надо было целое колхозное поле?
Да, и то с трудом ведь хватало!
А почему?
Да потому только, что работая на чужого дядю, которому значит, захотелось на чужом горбу в рай на всем скаку въехать, много-то сил никто вкладывать, вовсе не станет.
Колхозник всегда ведь работал только-то через силу, а кроме того истинных работников от родной земли куда подальше в Сибирь отселили…
А кого и оставили те тоже быстро про свой прошлый труд позабыли.
Вячеслав Леонидович Кондратьев «Искупить кровью»
«- Была у меня своя землица, холил ее, ублажал, кажинный камешек с нее убирал, навозу завозил сколько можно. Вот она и родила, матушка. Ну, и изба была справная, сам каждое бревнышко обтесал, к другому пригнал... И что? Из этого дома родного меня к такой-то матери... А какой я был кулак, просто хозяин справный... Обидели меня? Конечно. Вроде бы эта обида должна мне мешать воевать, однако воюю...
- Меня оставили, но я сразу в счетоводы пошел. Не на своей земле - что за работа, - сказал Мачихин и сплюнул».

Село попросту кастрировали, дабы избежать всяких с ним дальнейших контрреволюционных осложнений и мятежных неприятностей…
Но и городу тоже вполне так досталось.
Ведь ликвидации (часто физической) праведного сельского люда было явно же недостаточно и вот дабы действительно выкупить из ломбарда экономического краха всю свою управленческую лень и тупость большевики придумали всеобщий невообразимый энтузиазм строительства светлейших дней и ночей…
того самого сказочного бытия - вожделенного коммунистического завтра, коему никогда ведь не было суждено стать обыденным и простым сегодня.
И вот значиться в связи со всем уже выше изложенным работа в СССР так уж, и закипела в виде огромного внушаемого извне энтузиазма правда с крайне низким, если не сказать ничтожным итоговым КПД.

И это так - право на труд в Советском Союзе стало правом ничтожного раба, поскольку человек был лишен каких-либо иных (не показных) социальных прав, и прежде-то всего ранее всегда же существовавшей свободы организованного протеста супротив непосильных условий труда, скажем так, на производстве чугуна и стали.
Людей там гибло и калечилось уйма, а все их усилия шли в основном только на то чтоб уж выковать меч способный защитить «великие социалистические завоевания».
И как бы странно - это не прозвучало, а все ж таки в дореволюционной России забастовщиков, не гнали табуном в тюрьмы и не расстреливали на месте, как это частенько случалось во времена становления советской власти.
За саботаж ставили к стенке, а это точно та забастовка только вот разве что переименованная большевиками в некое куда более жуткое преступление против новой власти, чем при царе, было бы этак, убийство его жандармов.
За такие дела революционеров приговаривали по суду после длительного и тщательного следственного разбирательства, ну а рабочего отошедшего от станка из-за голодного обморока ожидала пуля в висок, безо всяких долгих прений и дискуссий.
- «Раз спит гад, значит от работы отлынивает»!

И это не какие-то пустые слова за этими речами стоят вполне так конкретные люди, что были расстреляны, а также их изголодавшиеся или умершие в нищете семьи, а бывало и того хуже...
Автор в том абсолютно уверен, что некоторая часть сегодняшних озверелых уголовников - это ж и есть потомки тех самых людей, что были силой, сброшены в эту страшную яму.
Предки этих зверей в человеческом облике были честными тружениками, являвшими собой лучшую часть пролетариата, а не теми бесправными рабами, которые были готовы безропотно вкалывать за самые жалкие-то гроши.
А вот и подтверждение этих слов от сына века, видевшего все происходящее своими глазами, а не услышавшего все это посредством чужих «лживых» россказней.
Сергей Снегов «Норильские Рассказы».
«После великого раскулачивания дети расстрелянных либо ссыльных отцов... Куда им деться?
На всех жизненных дорогах - красные огни. Можете поверить, я эту бражку-лейку хорошо знаю. Вся молодежь "воров в законе" из таких: единственный им путь - в бандиты.
- Среди ваших тоже хватает кулацких сынков.
- Даже больше. Блатной мир - социальные отходы революционных переворотов».

Вот так на радость кремлевскому бандиту в стране разбойников видимо-невидимо тогда развелось а, стало быть, народ льнул к власти в поисках защиты от их чудовищного произвола.
Никто ведь при этом не говорит, что до революции все обстояло гладко - кривого и без большевиков вполне так на Руси всегда же хватало вот только три тому весьма этак явственных примера.
Вадим Александрович Прокофьев
«Желябов»
«Голод, эпидемии умерщвляют сотни тысяч людей при полном молчании образованного общества.
В газетах пишут о пирах великосветских кутил, курят фимиам новым хозяевам жизни — денежным мешкам, сплетничают о похождениях актрис, а деревня умирает. Да разве они могут написать, что при освидетельствовании новобранцев пятая часть крестьянских сынов признается «негодной к службе в армии по состоянию здоровья»? Разве напишут в газете о том, что из крестьянских изб уползают клопы, — хозяева так отощали, что насекомые недоедают. Разве осмелится, кто рассказать о деревенских хатах, стоящих без соломенных крыш, скормленных скоту, и о скотине, не имеющей силы встать на ноги от такой кормежки»!

Там же
Кто поможет сельчанину, кто спасет от смерти его детей, которые забыли все слова, кроме одного, раздирающего сердце: «Хлеба!»?
Молчит правительство, молчат земцы, молчит и «Народная воля».
Желябов сжимает до боли в суставах кулаки, скрипит зубами. Он страшен в эту минуту. В родной Султановке крестьяне, чтобы не умереть с голоду, идут на преступления. Когда им грозят тюрьмой, они отвечают односложно: «Там кормят!»

А. Толмачев «Калинин»
«Как на многих крупных заводах, на Путиловском сигнал к началу работы подавался гудком. Первый — долгий — предупреждал, что в распоряжении рабочих осталось еще десять минут. Второй — прерывистый — хлестал по сердцу опоздавших: «Штраф! Штраф! Штраф!» Он так и назывался «штрафным». После него цеховые номерные кружки убирали и ставили одну общую. Всякий, кто опускал в нее свой номер, знал: сегодня будет работать бесплатно».

Конечно, все это подразумевает под собой полное и безграничное бесправие…  
Однако, что если все-таки взять да сравнить - один день за бесплатно отработать из-за 10 минутного опоздания или вот как это было при Сталине полгода в лагере отбыть, баланду хлебать из-за одного только нечаянного пятиминутного опоздания на свою работу?

При батюшке царе жизнь была относительно дешевой, а главное, что везде по всему миру все это тогда было довольно-таки одинаково.
И вот другие страны постепенно выросли из пеленок капитализма, ну а России, по всей на то видимости, до современного состояния общеевропейского уровня жизни еще, придется плестись те самые выпавшие из общеисторического процесса 70 лет социализма, а также и 10 лет его постепенного зловонного разложения.

Истинному процветанию страны ну никак же не поспособствует безликая стахановщина, а также тот бессмысленно утопический, дутый энтузиазм.
При нормальной системе хозяйствования вовсе не надобно никого неволить и подгонять, дабы он стал таким уж и впрямь сознательным, взял на себя встречные обязательства, выполнил и перевыполнил пятилетний план.

До революции все средства производства было до чего примитивными, однако на одной технике далеко не уедешь!
У человека должно ведь, по сути, иметься внутри серьезное эгоистически вполне обоснованное желание этак хорошо поработать, а идея «все наше» сама собой превращается во «все ничье».

А значит, одно только вечное очковтирательство и вранье об общих успехах и могло же хоть как-то вот выручить из беды окончательного запустения закромов необъятной родины, которая при большевиках отучилась саму себя обеспечивать всем ей жизненно необходимым.

Сергей Снегов в своих «Норильских Рассказах» живо расписывает бытность лагерей, и весьма красочно повествует о том, как это интеллигенция, в конце концов, начинала уже постигать, а чего же собственно от нее хотят.

Главное было как можно более показухи, а не реального истинного труда ведь из-под палки силком, сколько не трудись, а все равно результат будет гораздо хуже, чем при проклятой частной собственности.
«- Вот это туфта так туфта! Почти вдесятеро! Процентов сто тридцать нормы - ручаюсь головой! Боже, какие мы кусочники в сравнении с Михаилом Георгиевичем!»

Вот оно как, а кто нас не понял, тот у нас помер!
Это пока панов было хоть отбавляй, и интересовала их, прежде всего, своя личная выгода, а не дутый энтузиазм народа на необъятных просторах всей бескрайней, крайне же отощавшей и нынче бесправной державы…
А на что же он им мог тогда на деле сгодиться этакий глупейший самообман?

Однако сразу же вслед за революцией паны вдруг снова откуда-то (из под земли что-ли?) тут же нарисовались, только стали они гораздо чванливее, тех бывших, навеки вечные прежних господ.

Наверное, потому, что начинали они свою жизнь в качестве серых холопов, а теперь-то вот были вынуждены прикрыться фиговым листочком дурной филантропии безоблачного счастья записываемого непонятно кем в уме на счет неких грядущих, последующих поколений, а вовсе не нынешних, безудержно надрывающихся на тяжелой работе людей.
Даже будь это истинная правда, а все ведь равно как же это можно утопить нынешнее поколение в жутких отходах умственного производства за-ради тех, кто еще даже и не родился?

Но большевикам им было совсем не до здравого смысла, у них ведь была одна только голая стерва идея и все что они творили со своим народом, делалось исключительно ради нее!

А вот царем при них так и вообще до чего только страшный бай оказался совсем ничего нежелающий знать о том, что вовсе не вытекало из его имперских амбиций и адаптированной строго под них «светлой теории» Карла Маркса.
«Если факты против нас тем хуже для фактов» – это его крылатое выражение.
Ну а до революции во владении зажиточного (читайте работящего) крестьянства, имелась своя личная земля, и было у тех людей воистину искреннее желание этот свой надел без всяких докладов районному начальству об успешно выполненной посевной вполне же как надо его обрабатывать... и ведь не из-под палки и не за трудодни - вместо денег.

Работящие люди были вовсе не кулаками, а являлись они крестьянами умеющими жить достойно, то есть по-людски, а голь перекатная теснилась в покосившихся избах, поскольку трудиться всерьез, дабы жить в достатке, никак вот она не желала, да собственно говоря, и не умела она этого вовсе.
Надо бы вспомнить, как при царе Россия кормила своим зерном пол Европы.
Колхозным кнутом и мизерной платой, (да и то не деньгами) Советская власть таких успехов в ее яростной битве за урожай и в жизни-то бы не добилась.

А наилучшее азотное удобрение – это все-таки как не крути, а тот же навоз из-под коровенки и на его производство вовсе не было никакой необходимости в создании каких-либо великих производственных мощностей.

В СССР, как то доподлинно, (на личном опыте) известно, автору этих строк, к коровнику и за версту было не подобраться, настолько там все было загажено этим самым, что ни на есть естественным удобрением, а в это же время заводы производили миллионы тонн жуткой химической отравы.

Однако для производства водки и хлеба качественного зерна, ну совсем же  его нисколько вот не хватало, а потому это золото широчайших российских просторов и стали в необъятно больших количествах закупать у канадцев.
Новые времена, новые веяния, поскольку отрицать покупку зерна стало совершенно уже невозможно, ему дали следующее, скользкое определение, мол, то зерно было сплошь же фуражным.

Но фуражным (на корм скоту) было как раз таки в своем абсолютном большинстве зерно советское, и для производства хлеба и водки оно попросту по своему качеству, ну никак не годилось.

Власть большевиков навсегда избавила сельских жителей от рабского труда на чужого дядю?
Отчего же тогда русский крестьянин этого так и не оценил?
Зачем это ему в самом начале 20ых годов так уж непотребно оказалась потребна вся эта совершенно ужасающая своими масштабами «Антоновщина»?
Землю-то ему по декрету действительно дали!
Дать-то дали, но все чего она родит, принадлежало кому угодно, да только не человеку на ней трудящемуся.
И ведь у крестьянина, все, что хоть как-то с виду годилось в пищу, до чего же трижды треклятой продразверсткой повсеместно поотбирали, вплоть до того, что он вот и сам уж не знал, как у него только душа в теле держится.

А батрачество, а иначе говоря, сезонные работы в поле отменить пока ну никак вот их еще невозможно.
В будущем людей смогут сменить одни только роботы.
А сегодня, как и вчера единственное, что вообще можно было тут заменить так это одних только тех прежних батраков, на каких-то новых, скажем так куда более образованных.

Надо же было ликвидировать разницу между городом и деревней, а это само собой подразумевает взаимное движение как вот в ту, да так и в другую сторону.
В советские времена при новых сатрапах такими сезонными рабочими оказались студенты самых различных вузов.
Что же касается ликвидации безграмотности советской властью, так это вот было осуществлено с одной же единственной целью, а именно ради того, чтобы стала реальной возможность, беспрепятственно промывать сельчанам мозги при помощи разнообразной наглядной агитации.

Поскольку все новые «иконы» были со здравницами партии самой-то себе, т.е. льстивыми и восторженными воззваниями.
Что же до мнимой свободы от царской власти, то и это не более чем полнейшая дикая чушь.

Так как, если на какое-то довольно короткое время все же избавить, только-то вскользь затронутых цивилизацией людей от вполне так явственного их угнетения, то, прежде-то всего, отдаляешь их от так и не слившихся с их душевной сущностью всех признаков культуры и цивилизации.

И вскоре, насладившись всласть беззаконием, они создадут себе ярмо во сто крат покрепче, чем было то уж навеки-то прежнее.
Конечно, возвышенные личности, мечтавшие о революции, имели в виду, прежде всего, справедливое общество без нищих и рабов, да чего тут поделаешь насущная действительность далеко не всегда она однозначно эквивалентна всем нашим наилучшим пожеланиям и благим запросам...
...а также сколь уж суровым требованиям ко всей же нас окружающей действительности…

Да ведь и не иначе как сколь уж между тем распрекрасным идеям высшей правды, отлично смотрящимся на одной-то бумаге или запросто прививаемых неспешной светской беседе …
Ну ничего вот не выйдет из попытки мгновенно преобразовать общество в нечто куда более светлое и праведное...

Само по себе хирургическое вмешательство в тело общественного организма, которому значит, вполне надлежало превратить беспородною «дворняжку Шарика» в некую чрезвычайно развитую личность, оно вот заранее было обречено на полнейшую в том неудачу.
Шариков в профессорской квартире эта ведь именно та аллегория, что так до сих пор и не понята в ее воистину житейском свете и смысле.
Можно сколько угодно говорить о том варварском и ничтожном существе, что испортило жизнь двум образованным людям…
Но ведь вполне так ясным и абсолютно понятным все равно так и останется тот совершенно неоспоримый факт, что именно они и послужили всеобъемлющей причиной для его появления на свет в их квартире, а не сам он туда проник, найдя себе защиту под крылышком управдома Швондера.
Он кстати вовсе же не был главным общественным злом, а просто вот оказался он вынут из своей естественной среды обитания, совсем ненароком-то появившись там, где ему быть-то попросту, было совсем не должно.
Спекуляция его образом - это не более чем самооправдание своей значиться полнейшей же отстраненности от всяких больших общественных дел.
И вот на наш сегодняшний день совсем уж не существует ровным счетом никакого недостатка в тех людях, которые явно используют само имя Шариков, словно б оно нарицательное, впрямь-таки делая из Шарикова чудовищный жупел.
Они, по всей видимости, совсем уже разом запамятовали, как же именно пресловутый Шариков сумел очутиться в квартире знаменитого профессора.
И надо бы то заметить, что профессор Преображенский, как воистину умный и в высшей мере интеллигентнейший человек, никак он не мог узреть в приведенной им с улицы дворняге своего заклятого врага.
Поскольку образованным и умудренным жизненным опытом людям, обычно вовсе несвойственно ненавидеть то, что было создано их же руками, причем на совершенно добровольной основе.

Исключением тут могут быть разве что люди до крайности амбициозные и эгоистичные.
А профессор Преображенский, был совсем не таков, поскольку имел он жизненную опытность не от одних-то европейских весьма скудных умом стандартов.
И кто же всерьез осмелится отрицать сам сколь аксиомный факт его буквально лютой ненависти к Швондеру?
И это притом, что она была начисто лишена всякой черносотенной окраски!
А ведь именно Швондера, профессор Преображенский грозился сначала пристрелить, а затем, и повесить на первом же суку.
Причем как оно думается автору, в том выражалась не только слепая ярость, но и вполне конкретная, совершенно искренняя целеустремленность его высокой и светлой души.
Именно Швондер, вручил в руки Шарикова, маузер и полномочия.
Не заручившись помощью услужливого управдома, Шариков всего-то, что смог бы тогда осуществить, так это разве что занять вполне для него, естественную, социальную нишу.
Управдом Швондер, олицетворяет собой крайне низменную натуру, во всем же своем подходе к жизни, опиравшуюся на авторитеты тупоголового (а в том числе и от чрезмерного хитроумия) восторженного большевизма.

Без своих рьяных учителей Швондер всего-то что чистый лист бумаги, весь только же вкривь и вкось «исчерканный грязными чернилами» имперского шовинизма.
Подобное отношение вовсе не было «привилегией одних же евреев», но в той или иной степени относилось и ко всем прочим, чужим инородцам.

Достаточно вспомнить мытарства Тараса Шевченко в его уральской ссылке.
Великого украинского поэта всячески же постарались извести как творческую личность и всего-то за то, что он осмелился развивать независимую украинскую национальную идею.
Вовсе не имело значения, пытался ли он противопоставить ее русской национальной идее или же он о том даже и не помышлял.

Сам по себе подобный факт был тягчайшим преступлением в глазах царских чиновников, которые в национальном вопросе были завзятыми шовинистами. «Бей чужих, дабы свои боялись», было их основным постулатом и данью памяти предков.

Но это вовсе не делает русскую глубинку чем-то навроде обиталища невежественных простаков, коптящих небо и трущих задом завалинку.
Писатель Алданов в его книге «Истоки» пишет об этом столичном заблуждении в этаком вот ключе.
«Правда, русские писатели испокон веков всячески ругали все такие маленькие города, называли их Глуповыми, населяли их скверными городничими, чиновниками, помещиками, людей же с возвышенной душой заставляли рваться в Москву или Петербург.
Однако выходили сами писатели именно из таких городов и, очевидно, выносили из них в душе не только то, над чем издевались. В том же Симбирске или под Симбирском родились и Гончаров, и Карамзин, и Языков, и некоторые другие оставившие по себе след люди».

Народ в российской глубинке и вправду удивительно прост, невежественен, замордован еще «со времен царя гороха», но интеллигенции не стоило бы забывать столь уж важное для всей общемировой истории имя - того вот поморского рыбака «Михайло Ломоносова»!

Его просветительская деятельность позволила открыть другие имена несколько же помельче, но и эти ученые мужи, тоже внесли свой посильный вклад в дело науки.

А вот в случае принципиального отсутствия Ломоносова, как исторической личности все эти открытые им, вполне же достойные доброй памяти люди, так бы и сгинули в безвременье безвестными, никчемными простолюдинами 18 столетия.
«Ломоносовых», конечно, раз-два и обчелся, но гениев всегда было мало и именно оттого они столь уж бесценны.

Ну а к примеру: Королев, этот выдающийся гений советской космонавтики и он тоже когда-то как и многие другие при Сталине кайлом махал, а дал бы он там дуба, и вот тогда что же…?
Стал бы тогда Гагарин первым человеком в космосе?

И сколько еще много имен никому неизвестных, как и открытий, никогда не осуществленных сгинуло за колючей проволокой сталинских лагерей?
А все, потому что сочетание чего-то такого уж ветхого от древности и совершенно нового есть одно только великое социальное бедствие для того вот и в самом-то деле совершенно отдельно взятого государства, в котором все это будет, иметь свое сколь незаконнорожденное место.

Человеческое общество вообще ведь являет собой весьма сложную и до чего только хрупкую конструкцию, а потому любая его реконструкция должна осуществляться однозначно не более чем в виде легкого изменения в нынче-то существующем, освященном долгими веками практического опыта, а потому более чем устоявшемся порядке вещей.
Поскольку так уж оно выходит, что любые перемены должны быть весьма тщательно согласованы и обдуманы по принципу «семь раз отмерь - один раз отрежь».
А иначе хаос и скорое полнейшее забвение всего надуманного в праздности и сытости…
Как же это легко люди, живущие в красочном мире светлых идей, начисто забывают о прежних своих добрых помыслах и превращаются в однозначно кровожадных монстров…
Для того вполне однозначно окажется более чем предостаточно и нескольких весьма трудных встреч с самой как она есть суровой действительностью.
И вот уже человек до того мечтательно желавший счастья и только счастья буквально всем-то и вся в дальнейшем становится уже ненавистником всего того, на чем только земля выше уровня пола-то держится.
Вот слова террориста Желябова сказанные им на суде перед казнью.
«Если вы, господа судьи, взглянете в отчет о политических процессах, в эту открытую книгу бытия, то вы увидите, что русские народолюбцы не всегда действовали метательными снарядами, что в нашей деятельности была юность, розовая, мечтательная. И если она прошла, то не мы тому виною».

Да, конечно, попытка действовать добром и увещеванием тоже, получается, имела место.
И если б она была действительно основана на разуме, а не на хотении всего разом и так сразу, то вполне может быть, что, в конце-то концов, она увенчалась бы хотя бы частичным успехом или, по крайней мере, не окончилась этаким крахом всего воистину человеческого внутри душ сокрушителей славной великой империи.
Ведь и самое начало разрушения каких-либо устоев цивилизованного общества, пусть оно даже зиждется на стадии глубочайшего тупика и немыслимого примитива…
Как бы это ни было печально, а уж неизменно оно приводит в дальнейшем к полнейшей моральной деградации, ну а все хорошее зачатое пламенем в пламени и погибнет.

Любое социальное зло надо бы выкорчевывать до самых глубоких его корней, доискиваясь до той затаенной в дебрях дикости его изначальной первопричины, а то от яростных сражений со всеми имеющимися его последствиями, добро явно непременно потерпит же поражение и само в свою очередь засорится злом изнутри.

Поскольку насилие порождает одно лишь насилие, то им значится нисколько нельзя с толком воспользоваться против большой группы людей без конкретно ощутимого для всех их пряника за хорошее (в будущем) поведение.
И самой наиопаснейшей из всех вообще возможных ситуаций, можно так вот прямо и остро охарактеризовать, то критическое положение вещей, когда террористы и направляющие их на смерть демагоги фанатики не только не порицаемы культурным и образованным обществом, но еще и весьма явственно ощущают не очень-то скрываемое сочувствие к своим черным делам.

А ведь их конкретнейшей целью было уничтожение всех, кто уже по самой-то своей должности вовсе не соответствовал их узколобым представлениям о чести и благородстве, причем от министра до полицмейстера.
Попросту им хотелось взять да стереть с лица земли все имеющиеся на тот момент институты власти.

И вот живые люди, олицетворяющие собой мир и покой всех праздных, сторонних делу революции обывателей по их «светлым духом» революционным понятиям были теперича уж самой-то историей, заранее обречены на весьма скорую, а главное до чего не иначе как правую погибель…
И ведь только за то, что олицетворяли они собой лицо ненавистного всем левым либералам государства.

Однако уже первая кровь, даже в том самом случае, когда речь шла о самом отъявленном негодяе, скажем так, генерале Трепове, предвещала собой мученическую смерть нормальной законодательной системы.

Вполне так возможно, что его действительно следовало казнить по приговору суда, однако не могло его бессмысленное убийство обозначать собой ничего иного акромя того одного, что вот уже она приближается неотвратимая буря бессмысленного разрушения, та, что обязательно же еще надолго накроет алой мглою всю огромную страну.

И почти все последующие жертвы террора окажутся, как бы, это не было печально, главными хранителями законности, ярыми противниками кровавой вакханалии, а потому ради торжества царства мрака их вот и надо было уничтожать первыми из числа прочих лучших из миллионов граждан империи.

Некоторые ассоциируют эти события с неким национальным заговором, хотя все это, конечно, же, чудовищная чушь!
Не стоит так уж яростно возносить над собой как флаг, вырванную из всякого ее контекста фразу старинного вавилонского Талмуда, она ведь отображала собой свое время и тогда имела весьма и весьма своеобразный смысл.
«Лучшего из гоев убей» было написано в те времена, когда еще была жива надежда на скорое возрождение еврейского государства.

Книга третьего века нашей эры в еврейском доме была светочем во тьме, но отнюдь не постулатом самых обыденных истин.
Им она была только короткое время после своего конкретного написания.
Опыт не столь уж далекого в те стародавние времена прошлого научил евреев, что самую большую греческую армию можно довольно просто и легко рассеять, убив в первые минуты боя ее главного командира, а так оно и было при Маккавеях за шестьсот лет до этого.
Если же вернутся к современности, то разрушение русского государства было очень даже выгодно Европе, которая могла бы тем самым заполучить под свой протекторат новые земли, а также Америке, которая уже тогда вполне этак полностью осознавала, что там, на востоке поднимает голову исполин способный затмить собой ее славу.
Российские евреи, кроме своей национальности во всем остальном те же жители России, что и все прочие народы, ее населяющие, а потому они всецело разделяли с ней ее судьбу…
Да и сама мысль о кознях другого народа против своего собственного, как правило, оказывается сущей ложью…
Имперские интересы других стран - это нечто совсем ведь иное…

Но как то будет все же полегче взять да найти кого-то другого за все наши беды вполне же ответственного… любой дурак он так вот и делает, ну а умнейший, но крайне амбициозный человек тот же «дурак в шестом измерении прямоугольный».

Но признавать свои собственные огрехи и ошибки всенепременно собой означает «пасовать перед трудностями»  как-то вот изловчиться, да отыскать какого-нибудь старого еврея, который этак и будет виноват за всю, За всю, ВСЮ НАШУ ОБЩУЮ ДУРЬ…

А ведь на САМОМ-ТО деле лес реальной жизни просто-напросто заболачивается, и в нем заводится всякая нечисть... когда взметнувшаяся к звездам интеллектуальная элита живет себе за очень далекими облаками, а потому только изредка спускается вниз для самого беглого осмотра, однако, совсем же не более того.

Братья А и Б Стругацкие коснулись своим пером этого совершенно неуместного во многих разных аспектах общественной жизни положения вещей в их сюрреалистической повести «Улитка на склоне».

А домик «человеческой улитки» - это ее накопленный веками опыт цивилизованного существования.
Но в России он был слишком уж мал, так что нет же ничего удивительного, что во время приключившейся дикой непогоды российской государственности просто-напросто снесло-таки «крышу».

И это, в сущности, так поскольку совесть и религия являются единым целым у человека, коего не коснулась широкая длань просвещения.
Воинствующий атеизм в России, привел к нивелированию 1000 летнего развития гуманности.
Бывший ученик духовной семинарии создал из самого себя некий новый языческий культ.
На его портреты, правда, никто официально же не молился, однако в его честь произносились дифирамбы воистину религиозного содержания.

По всей стране зазвучали истерические покаяния тех, кто в чем-либо пусть этак и невзначай (без всякого на то злого умысла) согрешил против родной коммунистической партии, а куда точнее будет сказать против ее бессменного, пожизненного генерального секретаря - Иосифа Сталина.

Это также было признаком нового культа, причем не культа личности, как это принято считать, а культа языческого идола, непогрешимого и грозного, словно сама богиня Немезида.
Этот обожествленный идол, требовал крови не только для устранения своих врагов, но и ради доказательства своей насущной необходимости народу, которым правило не правительство, и даже не один человек, а железная маска бесчеловечной идеологии, во всем этак отрицающей само право человека на его собственную личность.
Все это уже когда-то вот было?

Да, правда, исторические примеры такого отношения к собственным гражданам уже имели свое законное время и место в очень уж отдаленном прошлом, так, что вовсе не следует вешать именно на Советскую власть всех значиться дохлых собак и кошек…

Действительно кто ж это может сказать хоть слово супротив того, что христианство в руках католических фанатиков, превратилось в этакое явное орудие уничтожения всего того, что хоть в чем-то же возвышалось над безликой серостью в дни фактического правления средневековой Испанией апостолами дьявола святой инквизиции.

Однако тут сама собой напрашивается прямая параллель с советской системой зомбирования личности.
В те уже довольно далекие темные времена действительно бывали случаи, когда пастух, у которого волки загрызли овцу, спешил довести до сведенья святой в его глазах инквизиции, что он проклял в горах, вдали от всякого человеческого жилья одного из святых мучеников.  
И дело тут было в том, что для него инквизиция олицетворяла собой всевидящее око Бога.

А ведь те люди, что, так вот или иначе, придают себе некий «божественный облик», служат одному культу своего осатанелого садизма и вовсе ничему иному.  
Ничто выше этого, и не могло быть их настоящим (не провозглашенным) предназначением или воду из колодца носить, или людскую кровь лить, и то и другое по приказанию свыше.
Во времена «святой» инквизиции таким макаром - жертв религиозного произвола заставляли признать свою дружбу с дьяволом и всеми его сверхъестественными проявлениями.
В другом же более позднем историческом случае им вменяли в вину козни против новой власти как всегда наилучшей из всех, что когда-либо существовали на этой земле.
Что в человека нальешь, то из него наружу затем и польется.

А сама причина нелюбви духовных вождей этого современного быдла к ярким выдающимся личностям проста и до боли ясна. Эти люди были потенциально способны отнять у них столь вожделенную ими власть.

И чтоб уж отбить у всех и каждого к тому большую или малую охоту, вот и нужны были те бездушные и самоуверенные жрецы наиболее подлого от всей его искренней святости садизма.  
Так что палаческий механизм инквизиции в СССР как же это он возродился в самом полном подлинном его объеме…

Большевизм, он вообще с самого своего возникновения, опирался на наивных детей своего времени, вполне так всерьез поверивших, что на пути к всеобщему счастью и прогрессу костью в горле стоит вовсе не только косность человеческого мышления, но и весьма конкретные, подловатые личности, нахапавшие себе чужое добро большерукие полумифические эксплуататоры.

А затем их совсем уж не стало, но нарушать старую добрую традицию было б совсем не с руки, а значит, враги кто бы они ни были, обязательно должны были себя проявить, а попросту-то говоря себя обнаружить.  
В том числе и ради того, чтобы стать козлами отпущения за все эти наши «временные трудности».

А ведь еще с самого истока всех общественных начинаний в представлениях рядовых большевиков об окружающем их мире буквально напрочь отсутствовал  хоть какой-то пусть и самый захудалый… конструктивный подход ко всей общественной жизни…

Эти яростные заклинатели старых потемневших во тьме веков несвобод апеллировали к вере в светлое будущее, как к явному-то оправданию любых невообразимо диких зверств всего настоящего.

На их действия вовсе не было и не могло быть никакого суда, так как революционеры по их собственным убеждениям действовали во благо всего остального человечества, и было-то им дано в силу их глубочайшего невежества истово же поверить в этот вот до чего только наглый и нелепый бред.

Точно также их предки молились Богу, прося у него милости, а вот теперь значится, они порешили взять их себе сами на этот-то раз явно совсем уже так без всякого спроса.

А все, потому что в душе эти люди так и остались теми же язычниками, попросту сменившими идола на холме на идола в храме.

Автор вовсе не расположен к оскорблению чувств верующих, его главнейшей целью является только же, то чтоб уж действительно указать на довольно серьезную проблематичность восприятия христианских догм людьми, не знавшими ни грамоты, ни своих естественных человеческих прав.

А ведь еще Гоголь о том же писал в его гениальных «Мертвых душах».  
«Говорили они все как-то сурово, таким голосом, как бы собирались, кого прибить; приносили частые жертвы Вакху, показав таким образом, что в славянской природе есть еще много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись, отчего в присутствии было нехорошо и воздух был вовсе не ароматический».

Язычество действительно осталось на Руси в виде старого похмелья - это Гоголь отлично подметил, недаром классиком стал.
Язычества давно нет, а вот похмелье от него, как и тяжкий его перегар, так до сих пор и остались.

Причем не только Гоголь отмечал - это явное свойство русского характера, но также и исконно русские люди, безумно любящие свой народ вполне разделяли с ним эти его более чем зрелые взгляды.  

Вот тому явный и самый конкретный пример.  
Эдвард Радзинский «Иоанн мучитель»  
«Ибо, к сожалению, как справедливо отмечал наш великий историк Соловьев, русский человек не слишком изменился с IX века, со времен силой уничтоженного язычества. Людям было трудно понять, почему надо возлюбить ближнего, как самого себя. Приходилось доказывать по язычески – выгодой.  
Поразительное сочетание христианства с язычеством в душах людей отражает нравы Московии. Именно поэтому столько внимания и уважения здесь уделяли церковным обрядам – это были своеобразно преломленные в сознании вчерашние языческие заклинания».

В новые времена ничего в принципе существенно не изменилось...

Но вот захотели же горячие головы все этак враз на одну только слепую удачу переменить...
Однако жизнь проистекает из тривиальности, а не от возвышенных устремлений, а потому естественным следствием насильственного подъема может стать одно только ужасающее своим свистом падение в пропасть оставленных уже где-то совсем позади безумных вакханалий - далекого прошлого.

Мир, ушедший от нас, оживает легче простого, а новое в нем зарождается в тяжких муках совместных (между всеми членами общества) раздумий о выборе дальнейшего пути его естественного развития.  
Однако поиски правильного и быстрого пути совершенно сбивали-то с толка.

Мнимая и сколь же прямолинейная примитивность «легко достижимого» счастья могла послужить одной-то причиной всеобщего великого народного горя, поскольку вериги вековой тоскливой обыденности невозможно снять, попросту разом их навсегда с себя скинув.

Все в жизни общества должно происходить медленно, статно и постепенно, поскольку обоз прошлого слишком уж малоподвижен и его всегда этак тянет назад, а вовсе-то не вперед.  
Движение назад, будучи преподано в качестве устремления куда-то стремглав вперед великолепно сыграло в России роль злого демона искушающего неопытные сердца, будущими благами для потомства, а вовсе не для людей живущих ныне, а говоря проще, прямо сейчас.  

На самом-то деле весело строится уже давно изжитое прошлое, а народу при этом громогласно заявляется, что вот, вот этак и нагрянет светлое для всех и каждого из нас грядущее.  
И в точности так оно было и с новоявленным крепостничеством, надо же было только-то как-то его же обосновать по-новому и всего-то делов.

Идеологии социальной справедливости - это ж и есть тот наихудший бич 20 века.  
Он стал временем засилья демагогии, а именно из-за нее и были предприняты горькие по их последующим плодам попытки в кратчайшие сроки добиться всего того, что только начало зарождаться в виде неких теоретических выкладок.

На практическое осуществление всех этих идей уйдет не только-то одно же тысячелетие.  
Всего-то желания, а даже собственно, и самого отчетливого логического понимания, того как же это именно ему должно будет когда-нибудь выглядеть…  тому самому пресловутому бесклассовому, а потому и счастливому обществу сколь уж окажется еще маловато…  
Поскольку вполне так всерьез понадобятся те самые более чем конкретные знания, о том, а как же именно все это надо будет когда-то осуществить…  

…причем надо бы то заметить, что не на одних только высочайших облаках самых наилучших намерений и грядущих надежд, спаянных воедино кровавым потом красноглазых убийц всякого же раз и навсегда убиваемого прошлого.

То ведь попросту ясно, что совсем ничего не зная об управлении государством, продвинуть его вперед по пути прогресса ну никак уж того на деле не выйдет, а можно только будет повернуть его вспять в темные века средневековья.

И вот как следствие этой новой общественной жизни бывшие кухарки и лакеи стали заправлять в новом царстве-государстве.  
Однако им и часа не удалось бы продержаться у кормила власти кабы, не заручились они самой активной поддержкой пусть и небольшой, но до чего только ярой части тогдашней интеллигенции.

В России тогда жило много людей, которые более чем однозначно встретили большевистский переворот с сколь уж бурлящей, искрами из глаз искрящейся радостью, а также с весьма же прискорбным восторженным энтузиазмом, словно б то было наиблагое избавление от всех вековых пут царизма.
Ну а наиболее главной бедой было как раз таки, то, что в их очах горел жаркий огонь, позвавший за собой многих других просто наивных людей.

А ведь до сих самых пор есть люди, что впрямь-таки без ума от «сладких пирогов книжных истин», и, точно также как то было когда-либо прежде, они по сей-то день, буквально на дух не переносят «сажу из печи» жестокого опыта воплощения всех этих прекрасных веяний в самую обыденную действительность.

Потому как все, что неприятно их взору такие сияющие внутренним светом индивидуумы, запросто же бездумно проигнорируют, как попросту несуществующее так сказать в самой природе вещей.  
Подобный подход к делу обусловлен яростным желанием превратить будущее в настоящее, вовсе не ждя пока сама собой отомрет всякая дичайшая дикость прошлого.  
А уж ускорить этот процесс, возможно только же искореняя невежество, а, не вытаптывая сады райского блаженства, построенные на народных костях.  

Поскольку такие вещи должны быть всецело подготовлены в моральном, а не только-то в неким убого ампирно-эстетическом ключе, как того вполне значиться «захотели, а ради того и потели» классики русского либерализма.

И дело тут вовсе не в том, что высокохудожественные идеалы хоть в чем-то грешат против святых истин социальной справедливости, а скорее все-таки в том, что всякая теория зачастую во всем вот опережает, почти всегда же плетущуюся у нее в хвосте обыденную практику.  

Именно вот поэтому удачные социальные эксперименты и могут являть собой одно только следствие с течением долгого времени накопленного опыта по ведению житейского быта, а не чью-то, «ослепленную молнией прозрения» яростную горячность.

Причем, это вовсе неважно происходит ли это в одной заводской столовой или же на политической кухне огромной империи.  
Ничего лучшего, чем все взять да повернуть вспять власть толпы придумать попросту-то не может.  

И вот после театрального захвата Зимнего дворца большевизм, тут же начал повсюду завинчивать гайки, уничтожая в самом зачатке всякую возможность ему маломальского сопротивления.
  
Вот в этом-то и был заложен этакий прагматизм всех этих всецело конспиративных правителей, а во всем остальном коммунистический строй был дурнем с печи слезшим, и вовсе-то не более того.
А из этого следует, что лишенная всякой поддержки со стороны думающих людей такая вот вся из себя «общемировая диктатура» была бы она вскорости сметена белым движением, оставшись в истории, как большевистский мятеж в период полнейшего безвластия.
Однако Россия в те времена буквально же разрывалась на части между силами реакции, в связи, с чем она и была сколь уж легкой добычей для всякого тиранства, как левого, да так вот и правого.  

Важно было лишь подобрать ключик к общественному сознанию, а вот в какую сторону сделать поворот было делом техники и чьего-то хитроумного проворства.
И чуть ли не первым лишенным царской опеки шагом временного правительства явилась та самая мартовская амнистия отпетых уголовников, чьим следствием стала абсолютная дестабилизация общественного спокойствия в стране в целом и в столице, в частности.

Это было сделано исключительно же нарочно и только-то ради того, чтоб уж народ-то перебесился, а затем в краткости и покорности попросился обратно в хомут и главное не рвался бы более с цепи.  
И ярмо таки было найдено, и вот уж Россия превращена в огромный острог, тюремщики которого в своих мечтаниях его расширяли до размеров всей нашей планеты.

У «проклятого прошлого» на это нашелся очень даже весомый, внушительный и вызывающий трепет вполне так однозначный ответ.  
Дикость как культ стала противоположностью «красивому слогу высокопарных слов» о светлом и недалеком будущем.  
Фашизм в середине 20 столетия возник-то как раз в виде тех «антител» старого мира, супротив величавых коммунистических сказок о близости оазиса счастья.  
Конечно фашизм, как абстрактная идея возник несколько ранее корни его в романтических сюсюканьях, столь свойственных германской литературе 19 столетия, однако вовсе бы не нашел он себе столь уж ярых-то почитателей посреди адски злых, а все ж таки дьявольски хитрых, умных и образованных людей.  
Очень уж жаль, но таков неоспоримый исторический факт, ну а если бы то было хоть как-то иначе, еврейский народ не потерял бы при Холокосте полноценной трети от своего общемирового исчисления.  
Одним из наиболее ярких исключений из этого правила являлся тот самый бесноватый ефрейтор Гитлер, он был гением серой толпы, отлично понимавшим всю ее низменную психологию.    
Массы обнищалого и униженного немецкого народа слушали его словно спасителя, точно как и попа Гапона в 1905 году.
Толпа она ведь податлива, словно воск в руках этаких изуверов, обещающих ей величайшую будущую радость безбедного существования.  

Но всегда же оно предназначается не для всех вот и каждого, а только для неких особых и избранных.  
Серой массе обывателей - исподволь так внушается, что она, то уж точно из этих-то «избранных», и состоит.  
А другие чем они - это грязь под ногами, которую грех же не вычистить, дабы далее всем оставшимся жилось и в самом-то деле привольно.

Уж коли кому - это вовсе неведомо иль о том он совсем же запамятовал, мы тут напоминаем: по плану Барбаросса, полагалось оставить в живых не более двух, трех миллионов русских людей.  
Именно это фюрер и намеривался сделать после окончательной победы фашизма, если не во всем мире, то уж, по крайней мере, на евразийском континенте.  
Немцы слов на ветер не бросают, они народ деловитый, скрупулезно следующий всем своим намеченным планам.
А из этого само собой следует, что печи Освенцима ни на миг не прекратили бы свою чудовищно адскую работу, окончательно покончив с самым последним в мире евреем, затем в них стали бы столь же методично сжигать этнических славян, арабов, негров.
Ну а все оставленные нацистами в живых учитывая жуткие условия их содержания (в хлеву, словно скотину), наверное, как только еще позавидовали бы усопшим.

И конечно, сегодня найдутся люди, которые скажут, что, мол, цивилизация такого бы и в жизни-то не допустила - почти значиться поголовного уничтожения русского народа!  
Однако автор так полагает, что им стоило бы всерьез окунуться в мир книг людей вернувшихся из ада советских лагерей и, как следует призадуматься, ну как это только просвещенная европейская цивилизация сумела закрыть глаза, к примеру, на ту же окончившуюся многомилионными жертвами коллективизацию.

Ведь стоило бы странам Европы пригрозить приостановлением дипотношений и все коллективизацию большевикам пришлось бы тогда сворачивать или, хотя бы проводить ее более щадящим старую деревню способом.  
У Европы тогда хватало своих проблем?  
Да нет в конце 20ых годов, все еще было тихо и мирно.  

Однако может ей было (премного извиняемся) попросту начихать на все, что тогда неизвестно где так еще творилось, а потому значит и не имело для нее совершенно никакого значения... а имеются ли где в этом мире самые явные проявления пусть даже и самой отъявленной жестокости?

Вот и сегодня далеко же не все действительно-то желают вчитываться в слова своих современников о вопиющих фактах, присущих нашей эпохе.  
Для некоторых людей существуют разве что отдельные черные пятна на теле истории 20 века.  
Одним из таких пятен в их восприятии, безусловно, является 1937 год.  

Как будто кровавый террор против своего же народа не начался еще доподлинно в 1917.  
Причем события этой дикой, ничем неоправданной со всякой политической точки зрения мясорубки не поддаются никакому дельному описанию и их логический анализ чреват вовсе не занижением количества жертв, а уж скорее их весьма знаменательным математическим увеличением, учитывая и тех, кто в итоге данных событий попросту перестал быть человеком.

Ведь это сами народы, населявшие шестую часть суши уничтожались, как прежние самобытные образования, дабы превратиться в беспомощную, серую массу клейменных одним клеймом рабов, попросту непомнящих своего родства.  
Вот конкретный тому пример.  
Писатель Андрей Платонов в своей повести «Котлован» пишет.  
«- Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!  
Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было.
А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтобы с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм»!

Фашисты имели планы осуществить такие социальные преобразования с другими нациями, ну а коммунисты проявили максимум смекалки, дабы на деле провернуть – этакое бесчеловечное зверство со своим-то собственным народом.

Были уничтожены многие национальные поэты или их от дивных од непонятно чему полностью уже навсегда отучили, а затем и задали им вполне этак нужный партии и сознательному пролетариату темп, дабы они пели дифирамбы всякой дури, как то, к примеру, случилось с Пабло Тычиной - хорошим украинским поэтом, человеком, отлично знавшим множество языков.

Этот всем своим мозгом интеллигент начал писать стишки типа «Трактор в поле дыр, дыр, дыр мы усi стоiм за мiр»  

То же самое произошло и со многими другими национальными поэтами не пожелавшими разделить скорбную участь Мандельштама!

А нацисты успели лишь отчасти уничтожить польскую интеллигенцию, дабы создать для поляков ее ущербную копию, которая впоследствии должна была завопить о великом благе нацизма, и его подлинном величии в духовном развитии умственно-отсталых народов.  
Большевики они-то как раз являлись наилучшими учителями нацистов в этом вопросе и те попросту последовали их колоссальной жестокости примеру.  
Как это уже было сказано выше, не будь советской власти, и мир, никогда б не узнал, что же это такое озверелый лик лютого нацизма, а в особенности во всех его дьявольских и бесчеловечных тонкостях.  
Как-то заметил гениально почувствовавший свою гибельную для всей истинной культуры эпоху драматург Евгений Шварц «Единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного».  

Германская буржуазия, этак и обрела себе ту весьма зыбкую, но казавшуюся ей вполне благонадежной защиту в виде звериного лика коричневого дракона из-за ее буквально панического страха перед большевистским красным.  
До новых времен технического прогресса во много раз опередившего всякое духовное развитие у человека современного (вряд ли во многом разумного) - существовали в основном два ярко выраженных класса - господа и рабы.

Абсолютная власть зачастую развращает даже и более чем достойных по их исконной природе людей, а чего же она способна сотворить с негодяями вооруженными до зубов идеологией, извращающей и всецело опровергающей все основные понятия цивилизованного общества?

Основой их действий послужили величавые теории, которым экстремисты вроде Маркса и Ницше, придали форму обработанного алмаза диктатуры, какового до них еще не знала история.  
Конечно, среди тех, кто воплощал эту идею в жизнь, имелось не так уж и мало, воистину хороших людей, но тут как всегда сработал принцип впервые открытый еще нашими далекими предками. «Добрыми намерениями уложена дорога в ад».

А от себя автор этих строк хотел бы еще вот добавить, что она к тому же прямая и бесповоротная.  
И вот во времена новой просвещенной эпохи нашлось-таки весьма немало желающих подтолкнуть колесо истории во всем, что касается морально-этической стороны общественной жизни, а между тем это как раз вот и есть та самая «ось, любое приложение к которой требует самой МАКСИМАЛЬНОЙ осторожности».  
И факты они самым прямым образом говорят сами-то за себя, так и, твердя нам о том, что подобное воздействие приводит к одному самому ужасающему своим скрежетом откату в прошлое.  
К возрождению инквизиции (НКВД) и к возникновению новых средневековых гильдий (колхозов).  

Ну а горец, взявший в свои колченогие «лапы царственный скипетр» был на деле мелкой пешкой, довольно внезапно даже для самой себя вылезшей в ферзи.  

В Сталине слились черты азиатского тирана, и римского императора, то вот и была подлинная встреча востока и запада при самых трагичных, небывалых в истории человеческой цивилизации жесточайших обстоятельствах.

Судьба России служившей буфером между Европой и Азией и без того всегда была горестной.  
Советский режим стал более чем естественным продолжением царизма, разве что без его утонченной мягкости к политическим преступникам, вызванной духовными устремлениями европейской мысли, что буквально на лету подхватывалось в России.

Красивые идеи и их осуществление в реальной, повседневной практике более чем всерьез разнится, как по времени, да так и по самым конкретным делам, которые еще только окажется необходимо провести для их всенепременно благого осуществления.  
В Европе, кое-что из подобных светлых общественных преобразований уже давно привилось, и было вполне же разумно применено и привито к самой обыденной житейской практике.

А в это же самое время большевики во их «святое имя» почти сплошь вытравили на Руси творческую мысль, а также неказенный подход к делу, а главное, что из душ целых же поколений.  

Во скольких безымянных рвах огромной буквально залитой кровью империи лежат те, кто взяток не брал, и кому за державу было обидно?
А кроме того было немало хороших и честных людей, что заплатили жизнью за наличие у них гражданского сознания. На языке большевиков это называлось «зачисткой района от вредного элемента».  

А уж, сколько честных людей спилось от сущей промозглости их безысходно серого существования?

Сразу же или немного позднее Октябрьского переворота во Францию, как и во многие другие нормальные не осчастливленные приходом новых времен государства, поспешили переселиться более 1,500,000 человек с высшим образованием.  
Россия в их лице утратила богатейший интеллектуальный потенциал, о котором теперь можно горько, но уж совершенно бессмысленно сожалеть.  
Но тем людям им еще повезло, поскольку они продолжили свою жизнь за границей, а не сварились в адском котле бесовского большевизма…  
Страна была отброшена назад, обезглавлена, распята, а то, что в ней осталось воистину мудрого яростно использовалось для укрепления имперских амбиций, а не во имя улучшения жизни простых советских граждан.  
К тому же Советская власть и к самому-то своему народу всегда была обращена одним дулом и дубинкой и отнюдь не во имя одного только устрашения.

И вот люди, вполне так могшие применять свои интеллектуальные способности ради создания благ и удобств граждан своей и других стран, тратили все свои силы, буквально-то выжимая их без остатка, на одно только сотворение всевозможной военной техники.    
Кто-то, конечно про себя тут же подумает, что раз он жил в великой империи то значится, ради ее грандиозных планов и величественных как древнегреческие мифы наиглавнейших интересов можно было в немалой степени пожертвовать собственными личными удобствами.
  
Однако, к примеру: та же американская империя за время Второй Мировой войны более чем в два раза увеличила свой золотой запас.  
Это было осуществлено не за счет весьма активной добычи золота на исконно русской Аляске, а как раз же именно-то в связи с наплывом через океан потом и кровью людскою добытого золота, которым оплачивались поставки оружия и боевой техники в Советский Союз.  
Хотя можно было бы договориться и как-то иначе!

Да и после войны страна, имевшая возможность делать деньги на продаже своего оружия отдавала его совсем же за так, вроде бы в долг своим нелепым союзникам, под дружные обещания уж когда-нибудь за него обязательно расплатиться.

Вот, к примеру, африканская война между Эфиопией и Этерией.  
Обе стороны воевали советским оружием, даденным в разное время даром за сколь же сладостные слуху советских бонз доблестные обещания всенепременно выбрать именно «тот самый - верный» социалистический путь развития.

Но то еще хотя бы шли разборки одних африканцев с другими, а вот с тем после смерти Сталина совсем уж недружественным социалистическим Китаем все было как-то совсем по-другому...

Как то было в стихах Владимира Семеновича Высоцкого
«Как-то раз, цитаты Мао прочитав»
«Мины падают, и рота так и прет,
Кто как может - по воде, не зная броду.
Что обидно! - этот самый миномет
Подарили мы китайскому народу».

Вот уж подарили, так подарили, наверное, чтобы уж им вот затем сдачи и получить...
И ведь неминуемо подобные политические дела еще как они сказывались на уровне жизни трудящихся, а куда б правильнее-то назвать... впрямь-таки «горбатившихся» на это самое первое в мире пролетарское государство его граждан.  

Из их зарплат было заранее изъята плата, как за бесплатное образование, да так и за медицинское обслуживание, на содержание режима Кубы, а к тому же еще и на военную и экономическую помощь дружественным СССР «папуасам Новой Гвинеи».
В подобных условиях было бы невозможно рассчитывать на трудолюбие народа, который прекрасно, понимая, что его, безусловно, беззастенчиво грабят, сам же тащил все, что только плохо лежит.
Этим лишь ужесточая условия своего и без того безрадостного существования.  
А между тем все могло быть совершенно иначе, учитывая тот факт, как же  охали, да ахали иностранные специалисты, когда им демонстрировали образцы ранее сверхсекретной военной техники.  
Но то вооружения!
Однако же у России бессовестными скотами большевиками была начисто отвоевана всякая возможность более чем успешно конкурировать с Японией, в области создания самых современных изделий ширпотреба.  

Вот не было бы революции и уж тогда-то русские телевизоры, видеомагнитофоны, стиральные машины и на самом-то деле, а вовсе не по одной исключительно лживой красной пропаганде не в чем бы, ни уступали лучшим мировым образцам.

К тому же имелись бы весьма конкретные шансы на то, что они их еще во всем бы превосходили!  

Русский народ очень талантлив в плане изобретательства и суммарное количество его изобретений в плане революционного новаторства в области развития техники превышает любые, какие только кому вот будет угодно... всевозможнейшие стандарты.

И кстати весьма явственный и конкретный пример подобного резкого прорыва в области технологий - это опыт той же Японии, превратившейся из полуфеодального государства, в сверхсовременную державу, он-то и может послужить вполне полноценным подтверждением данным вовсе же не случайно брошенным в пустоту словам.

Однако для того надо было подтолкнуть колесо истории вовсе ведь не в этическом, а прежде-то всего в политическом смысле, что всегда приносило явную пользу, когда речь шла о вполне разумных реформах.  
После выражения народного гнева в 1905 году, и впрямь-то надо было положить конец одряхлевшему царизму, оставив монарху одни только церемониальные функции.
Однако сущий испуг страшенного русского бунта весьма поспособствовал российской интеллигенции, отказаться от всякой поддержки державы, до такого жуткого, варварского состояния доведшей свой собственный народ.  
Как будто последний самодержец, был лично в ответе не только же за свое полнейшее безволие, но и за все имеющееся грехи его столь уж порой нерадивых подданных.  
А все-таки последнему царю надо б воздать по его вполне нескромным заслугам в деле расшатывания собственного трона.  
Дума едва ли являлась чем-то большим, нежели откровенной видимостью демократии и одной-то условной для всех имеющихся в ней сторон бесконечной и бессмысленной говорильней, так ни о чем действительно конкретном и важном.

Идею оголтелой болтовни всячески спонсировал и раздувал сам царь.  
Вот два свидетельства друга его детства.  
И. Сургучев. «Детство Императора Николая II»  
«Жорж однажды похвалился, что он может показать, как маме кланяется Хоменко, но условие: мы должны съесть по пол ложки песку. Я отказался, но Ники с заранее смеющимися глазами съел и к вечеру был болен, и пришлось вызвать Чуку вера. В «игральной» комнате всегда была горка песку».

«Что это? Откуда яма? Кто допустил?!  
Теперь догадываюсь, что у него промелькнула мысль: не было ли здесь покушения на детей?
Но Нику снова схватил хохотун, и он, приседая, чистосердечно объяснил отцу все: как я вчера поколотил его за шар и как он мне сегодня отомстил.  
Великий Князь строго все выслушал и необыкновенно суровым голосом сказал:  
— Как? Он тебя поколотил, а ты ответил западней? Ты — не мой сын. Ты — не Романов. Расскажу дедушке. Пусть он рассудит».

Из этих двух сценок совершенно отчетливо проглядывает внутреннее естество Николая Второго.  
Он был человек безвольный, слабый духом, хитрый и легко подпадающий под всякое чужое достаточно сильное влияние.  
А при таком государе государство на Руси не могло не пойти прахом, потому что без действительно толкового царя, все имеющееся законы соблюдать-то, кто же их станет?
А, кроме того, пойдет же самый форменный грабеж и междоусобица.  

И это еще всеми и вся будет затем громко же обсуждаться и главное чрезвычайно еще осуждаться... времена-то были тогда совсем-то еще либеральные, что, однако нисколько не повлияло на буквально все те же, что ранее в точности такие… царящие в внешне подгнившей империи житейские нравы…  
Наоборот «наносной либерализм» поспособствовал лишь, куда большему обострению всех старых общественных язв…

Раз уж весь мир таков чего нам-то стесняться…?  
То есть и до того конечно было весьма ведь немало, всяческого чиновничьего произвола, однако при последнем-то беспомощном самодержце - это до такой степени уж совсем-то обрыдло обществу, что неудивительно его более чем двоякое отношение к революции.

Будь это несколько иначе и все само бы собой тогда медленно, но верно затихло.  
Да вот же наивная вера крепка!  
И кстати машина законодательного крючкотворства вводящего народ во искушение своими сладкими обещаниями не есть большевистское изобретение, а только то, что досталось им по наследству от всезнающей Думы.

Еще Лев Николаевич Толстой в «Войне и Мире» упоминал о том, что на Руси законов много, а исполнять их некому.  
«Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать».
  
И Салтыков-Щедрин пишет о том же в его книге «История одного города».  
«Как нарочно, это случилось в ту самую пору, когда страсть к законодательству приняла в нашем отечестве размеры чуть-чуть не опасные; канцелярии кипели уставами, как никогда не кипели сказочные реки млеком и медом, и каждый устав весил отнюдь не менее фунта».

Так что, то вовсе не мнение кого-то одного из великих классиков.  
Производить мертворожденные законы это ведь дело куда более легкое, чем неукоснительно соблюдать давно уже кем-то написанные, при этом вроде и правым делом занят, да и деньгами государственными втихую ворочать, никто ведь не запретит.

Главное, старшее начальство слушать, а все остальное уж обязательно оно как-то еще вот пребудет всякому тому, кто ухо востро держать станет…  
Так что как на деле оно вроде выходит бездумная исполнительность есть самое естественное свойство российского чиновничества.  

Вот как об этом отзывается Вилли Токарев в его песне «Высоцкому»  
«Сколько было ретивых, верноподданных слуг,  
Что загнали поэта в заколдованный круг!..»

Или как то было у великого Грибоедова в его «Горе от ума»  
«В мои лета не должно сметь  
Свое суждение иметь.

Чацкий  
Помилуйте, мы с вами не ребяты,  
Зачем же мнения чужие только святы?

Молчалин  
Ведь надобно ж зависеть от других.

Чацкий  
Зачем же надобно?

Молчалин  
В чинах мы небольших».

Или как о том написал в прозе великий Лев Толстой в его романе «Война и мир».  
«Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе».

Все же везде от одной только барской воли зависело.  
«Барин приедет, он нас рассудит» это и есть лейтмотив российской жизни буквально испокон веков.  

Но это вовсе не свойство самого народа, а куда вернее одна из тех целыми столетиями складывавшихся традиций, всецело возникших только же из-за весьма нелегких условий, в которых жили племена Русичей еще с былинных времен.

А вот будь между Россией и Азией хоть какие-то серьезные природные препятствия, и уж такому на ее земле не бывать никогда.  
Постоянные набеги требовали одного крепкого кулака, а то всем ведь будет несдобровать.  

Но рука та должна была быть весьма жесткой, а то не иначе как у власти сами собой вырастут большие и малые головы, и это они-то уж натворят, чего им самим значит, вздумается, в любом не в одном только экономическом, но и в политическом смысле.

Веяния с запада, несли бациллы отравляющие мозг прекраснодушием и новоявленной дикостью призванной уничтожить всю старую барскую лютость, и зажить себе в мире и согласии, как людям изначально было еще предначертано в старые добрые времена каменного века.  
Ведь этак еще с тех изначальных времен остались же в памяти народов иллюзии о жизни в общине без власти помещиков и фабрикантов.

Однако кроме урона от саблезубых тигров и прочих диких хищников, точно также тогда имело место множество смертей от голода и болезней, а социальная среда носила все те же черты, что и сегодня только в неком еще зачаточном состоянии.

Западная благочестивая и чистая Европа так ведь и осталась собственно дикой только вот перекрасила и преобразила она всю свою изначальную дикость в некий иной блестящий внешним своим лоском обманчивый цвет, но внутри-то все как прежде было, так вот оно и осталось.

Россия как пересечение всех дорог подвергалась влияниям, завоеваниям, нападениям со всех сторон и свойства ее народа включают в себя как азиата, да так и вполне полноценного европейца, но без его практичности и вящего пренебрежения к ближнему за то, что он во всем же иной по крови своей.  

Всякое иное отношение к людям есть исключительно зрелое европейское влияние, и новоявленные националисты (те же, в сущности, фашисты) зря бьют себя в грудь, называя себя русскими.

Потому как они неэтнические западноевропейские вандалы и все корни их психологии в отрицании широкой русской души, путем надевания на нее узкого швабского намордника…  
Это ведь так еще с тургеневского Базарова пошло.  
Но мало того верховная власть в России к тому же еще и гипертрофировала все европейские черты, что случилось благодаря самым разным «благоухающим веяниям» как-то совсем уж издалека доходившим и до ее берегов.  
Это вот касается и преемственности форм власти, России нужна была вовсе не бессмысленным роем гудящая Дума, а те самые повсеместные автономные выборные советы, которых на Руси почти никогда же их не было.

То, что можно привести в виде яркого исключения так это разве что одно только новгородское Вече разогнанное Иваном Третьим и физически истребленное Иваном Четвертым.
В то самое время как выборные органы солдатских депутатов являли собой всего-то одних самодержцев, из окопных клопов, паразитировавших на всеобщей пролитой нацией благородной крови в совершенно непонятно кому в России нужной Первой Мировой войне.  

Все чего эти «деятели» вообще же творили, делалось только-то ради того чтобы насладиться всласть беззаконием ими же самими возглавленном.    

Обезглавленная армия стала оплотом анархии, а пришедшая ей на смену большевистская власть оказалась сущим подобием паутины, образцом удушающих тенет абсолютного деспотизма, который лишь она и была же способна создать.  

Ведь это она могла породить ту самую неимоверно железную дисциплину правда исключительно там, где то ей самой, и вправду-то было выгодно...  
А во всех прочих местах царил полнейший хаос и абсолютное чиновничье бездушие.

Ну а всему этому на деле предшествовало, как и всему этому явно потворствовало именно то абсолютно неблагоразумное создание многоликой Думы с ее многоречивой фразеологией о понятиях вербально воспринимаемых толпой, как право на вольную жизнь безо всяких сдерживающих широкую русскую вольницу всех ее прежних стальных оков.
  
Так что создание Думы почти однозначно, в значительной степени, только усугубило и без того весьма шаткое положение империи, и однозначно ускорило ее (при таком-то царе) более чем неминуемую гибель.
Ну а к тому же еще тут весьма примешалась бездарно проигранная японская война.  

И лишь подпадающий под любое наиболее сильное влияние самодержец мог ввергнуть Россию, в новую войну против Германии, будучи сам женат на немке, хотя ее мать и была англичанкой.
Однако простому российскому обывателю было глубоко наплевать на все на свете генеалогические древа, его вполне так взвинтил только тот весьма явственный факт, что этак вот значиться новоявленная императрица сама же родом из тех краев, где живут теперешние недруги Российского государства.
А надо бы вспомнить, что в той прежней России в царице видели заступницу от всех невзгод и напастей. А тут значит, заступница оказалась уроженкой именно тех-то земель, где вечно полуголодным солдатам империи надо было сражаться участвуя в совершенно ненужной в глазах российского обывателя неимоверно страшной войне.
Нет, поначалу может быть и очень даже нужной, да только слишком уж она затянулась.  
Вот, что можно найти по этому поводу в первом томе «Хождения по мукам» Алексея Толстого.  
«А что, скажите, из вашей деревни охотно пошли на войну?  
-Охотой многие пошли, господин.  
- Был, значит, подъем?  
- Да, поднялись. Отчего не пойти? Все-таки посмотрят - как там и что. А убьют - все равно и здесь помирать. Землишка у нас скудная, перебиваемся с хлеба на квас. А там, все говорят, - два раза мясо едят, и сахар, и чай, и табак, - сколько хочешь кури.  
- А разве не страшно воевать?  
- Как не страшно, конечно, страшно».

Должно быть и Николаю Второму тоже вот страшно было лезть во всеобщеевропейскую мясорубку однако царя, очевидно, более всего одолевал страх, за свое доброе имя он, наверное, не знал, что воистину умный политик все сделает, чтобы откреститься от любых своих устных обещаний и бесчестность в политике - это только не соблюдение официально подписанных договоров и международных соглашений.

Вот он яркий пример его политики соглашательства со всем, что только кому-то будет угодно лишь бы вот выразить всю свою деликатность и безотказность более-то всего подходящую простому, старательному клерку любой на свете нотариальной конторы, и вовсе не важно, где именно она находится.

Витте Сергей Юльевич «Царствование Николая Второго»
«Я доложил Его Величеству, что турецкая контрибуция согласно закону ежегодно вносится в государственную роспись и затем в отчет государственного контроля и что об исчезновении этой статьи дохода сделается сейчас же всем известным. Я добавил, что это такие же русские деньги, как и всякие другие, входящие в роспись, что Турция нам платить контрибуцию в возмещение лишь части расходов, произведенных русским народом в последнюю восточную войну и что исчезновение из доходов этой суммы русскому народу в той или другой форме придется восполнить, и, наконец, что такая новая подачка Черногории по своим размерам переходит всякие пределы. В ответ на это Государь мне говорит:
"Что же делать - я уже обещал"».

О Боже мой! И это говорит великий самодержец огромной империи!!!
Чего тут удивительного, что он готов был стелиться ковриком под ногами его союзников по Антанте Англии и Франции, а также и США...

Ему значит, надо было этак взвалить на себя почти всю тяжесть войны, чтоб уж укрепить давние дружеские связи...
Выйдя на войну с родственником он, кстати, сделал свой первый шаг к пролитию крови своей семьи...

Но раз уж он это затеял, ведь выйти-то из нее он мог еще за год до вынужденного отречения, причем с честью и полностью успокоив бурлящий поток недовольства в обществе.
Не надо было ему вести войну до победного конца поскольку уж дойдя до Берлина, он бы и гроша ломаного там не получил, однако его доблестные союзники и этим удовлетвориться не захотели им-то надо было сколь уж намного большего...

Они окончательно поняли, что Россия сосед небезопасный, способный отхватить себе кусок землицы на востоке, а потому ее по принятому в Англии решению надо было полностью развалить до основания, чтобы в будущем сделать из нее колониальную страну под протекторатом развитых западноевропейских стран.
Но будет лучше эту тему особо не затрагивать, а вернуться к внутренним российским делам.

Жизнь в окопах способствовала солдатскому недовольству, что впрочем, вполне так понятное дело...
Российский мужик конечно терпелив, но тут надо бы понимать, что позиционная война подразумевает под собой длительное топтание на одном месте, скученность, тиф и вшей.

А кроме того надо еще учесть большую предприимчивость разного рода тыловых интендантов, разворовавших все, что плохо лежало по его длинному пути к фронту.  
Ну а кроме того позиционная война имеет еще и другие «большие прелести»...  

Вот как они описаны в тех же «Хождениях по мукам»  
«- Пять миллионов солдат, которые гадят, - сказал он, - кроме того, гниют трупы и лошади. На всю жизнь у меня останется воспоминание об этой войне, как о том, что дурно пахнет. Брр…»

Да ведь и этого было б еще едва ли достаточно!
К тому же еще и мистические склонности российской царицы тоже они довольно успешно же поспособствовали распространению о ней всевозможнейших грязных слухов.  

Вот что пишет об этом генерал Краснов в его книге «От Двуглавого Орла к красному знамени»  
«Постоянные роды, нетерпеливое ожидание сына и наследника престола, темные разговоры о том, что она порченая, что у нее сына не будет, волновали ее, мучили и делали несчастной. Муж раздражался всякий раз, как она приносила ему дочь, в народе было разочарование, придворные, министры, чувствуя, что она не в силе, были холодны с нею. Она ударилась в мистику. Черногорские принцессы Анастасия и Милица Николаевны, называвшиеся в придворных кругах просто: Стана и Милица, ставшие великими княгинями, увлекли Императрицу в ряд темных суеверий, вывезенных ими из родных гор, смешанных со слащавым сентиментализмом Русского института. Они выписали к себе и представили ко Двору лионского аптекарского ученика, француза-проходимца Филиппа Низие. Филипп называл себя святым, говорил, что он может творить чудеса, в Лионе у него был якобы особый "cour de miracles" (* - Двор чудес), где он исцелял больных. Он заверил Императрицу, что, когда он с непокрытой головой - он не видим. Он ездил в шарабане по Царскому Селу с Государем, императрицей, Станой и Милицей, без шапки и уверял, что он не видим. Все видели жирного, волосатого француза в черном платье в обществе Государыни и великих княгинь. Ей говорили, что видели его. Она возмущалась. "Ах, полноте, - говорила она, - этого не могло быть. Филипп невидим. Вам лишь казалось, что вы его видели, потому что вы не верите, надо верить".  
Филипп занимался предсказаниями, и некоторые предсказания были очень удачны - это усиливало веру в него. Сознательно или бессознательно, Стана и Милица втягивали Императрицу в мир предрассудков, суеверий, какой-то чисто средневековой веры в чудеса, предвидение, предопределение. Этим пользовались. За Филиппом ухаживали, искали его расположения, назначения попадали в руки проходимцев, подкупных людей. Филипп сказал Императрице, что она беременна, и несколько месяцев она морочила окружающих и даже врачей своею мнимою беременностью. Филипп внезапно умер за границей, но он оставил глубокий след в душе Императрицы. Она жаждала иметь подле себя другого прорицателя, который взял бы на себя ее судьбу и судьбы Родины. Услужливые люди искали заместителя Филиппу».

А в дальнейшем при дворе объявился чудотворец Распутин, и беззаветная вера в него царской семьи сама собой подорвала весь институт веры в монарха, на которой и зиждилась вся его власть над российской империей.  

Потому что вера в царя было наилучшей охранной грамотой царствующего дома Романовых, а ее полнейшее отсутствие наоборот, явилось наихудшим из всех возможных зол для всей структуры светской и духовной власти.  
Помнится у Льва Николаевича Толстого об этом в «Войне и Мире» хорошо написано.  
«Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!  
- Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.  
"Только умереть, умереть за него!" думал Ростов.  
Государь еще сказал что-то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю».
  
Но так, однако, было только до тех времен, пока Россию не захлестнула волна дичайшего вольнодумства, основанного вовсе не на желании куда большей свободы, а прежде всего на стремлении вдохнуть в этот мир некое новое дыхание жизни, потому как прежний, давно так погрязший в сенильной старости творец не шибко старался, его создавая.

И главное тут же понадобилось отыскать государю российскому некую более чем удобную замену, включающую в себя все те же извечно прежние атрибуты еще лишь только усиленные, либо того хуже буквально вывернутые совсем наизнанку.

Причем «каков поп таков и приход» как все-таки верна эта всем известная поговорка. Каким был последний министр внутренних дел царского правительства, вот в точности такими же были и все дела в его государстве.
Вот что о нем пишет Александр Блок в его книге
«Последние дни императорской власти».
«Протопопов стал управлять министерством, постоянно болея "дипломатическими болезнями", при помощи многочисленных и часто меняющихся товарищей; среди них были неофициальные, как Курлов, возбуждавший особую к себе и своему прошлому ненависть в общественных кругах. Протопопову, по его словам, "некогда было думать о деле"; он втягивался все более в то, что называлось в его времена "политикой"; будучи "редким гостем в Совете Министров", он был частым гостем Царского Села.  
С первого шага, Протопопов возбудил к себе нелюбовь и презрение общественных и правительственных кругов. Отношение Думы сказалось на совещании с членами прогрессивного блока, устроенном 19 октября у Родзянки (см. прил. V в конце книги); но Протопопов, желавший, "чтобы люди имели счастие", и полагавший, что "нельзя гений целого народа поставить в рамки чиновничьей указки", оказался, несмотря на жандармский мундир Плеве, в котором он однажды щегольнул перед думской комиссией, неприемлемым и для бюрократии, увидавшей в нем мечтателя и общественного деятеля, недаром сам Распутин сказал однажды, что Протопопов-"из того же мешка", и что у него "честь тянет Протопопова, который "стал в контры с собственной думою" и заставил многих сделать из него "притчу во языцех" и отнестись к нему юмористически. Характерно, например, его (ставшее известным лишь впоследствии) знакомство с гадателем Шарлем Перэном, едва ли не германским шпионом, о чем и предупреждал директор департамента полиции; Протопопов не хотел об этом знать, веруя в свой "рок"; он неудержимо интересовался тем, что говорил ему Перэн: что "его планета-Юпитер, которая проходит под Сатурном, и разные гороскопические вещи».

Мистика и аморфно идейный коммунизм более чем неплохо могут ужиться в одной отдельно взятой стране и даже всецело проистекать одно от другого...  
Все явственные тому причины очень даже верно описал Иван Ефремов в его гениальной книге «Час Быка»
«— Когда человеку нет опоры в обществе, когда его не охраняют, а только угрожают ему и он не может положиться на закон и справедливость, он созревает для веры в сверхъестественное — последнее его прибежище».

А что же ему еще остается делать, если в стране говорливая разобщенность достигла своего наивысшего предела.
И ведь именно поэтому тогдашняя Дума стала более чем явной предшественницей того страшного бредового сна длившегося целую историческую эпоху... И кстати, не нагадали ли прорицатели России ее грядущих правителей? Керенский и Ленин были представителями одного знака зодиака, и родились в одном, и том же городе Симбирске.
Ну так было ли то простое совпадение или же нет, то выяснить никогда вот уже не удаться, а то, что новыми оказались одни только лозунги, да лица... это и есть самый непреложный факт.
  
Однако причины для возникновения этакого новообразования под названием СССР не отыскать среди внутренних аспектов российского бытия.
Когда совершено некое ужасное преступление надо б, затем поискать того, кому оно действительно было выгодно.  

То, что октябрьскую революцию оплатил германский рейх, в том конечно нет никаких сомнений, но вот откуда у кайзера обнищавшей за войну Германии были такие огромные деньги...?
А надо бы то заметить, что и Япония устроила революцию 1905 года не за свои кровные, а на средства, отмытые на американской бирже.

Америка в марте 1917 вступила в Первую Мировую войну пред тем попросту очистив себе поле деятельности от далее никому уже не нужной попросту сделавшей свое дело Российской империи.

Россию можно было списать со счетов, сдать ее в утиль исторического процесса, оккупировать с целью нанесения культурного слоя, а иначе говоря, поработить, чтоб затем высасывать из нее все соки...  

Для этого и нужны были волнения в столице, те самые, что в конечном итоге и привели к отречению недалекого умом императора... Он был не только слаб духом, но и слаб всеми свойствами души...

Его мир был узок в нем царили призраки и тени... Страна, снедаемая коварством и похотью сытых высших классов не имела нормального прошлого...

Однако без большевиков поддержанных и спонсированных внешними силами она вполне так имела серьезные шансы обогнать весь мир при помощи технических нововведений...
Да вот этого-то не произошло еще ведь и потому, что господа западные стяжатели «нацелили вилку» на аппетитный кусок русской земли...

Их не устраивал факт, что Россия может развиться в сильную державу, способную диктовать свою собственную волю им надо было устроить гражданскую резню, а затем уж и встать на сторону тех, кто окажется в итоге сильнее...

И не оттого ли призрак коммунизма контрабандой провезенный из Западной Европы и послужил же этаким-то зловещим «запалом к накопившемуся за века пороховому погребу» общественного недовольства?

Того значит самого что был вызван всегдашним, а главное вездесущим унижением человеческой личности в старой Российской империи, а также он был неразрывно связан с повальным разграблением всего и вся...

И все-таки не стоило бы этак все до кучи сваливать на одну только чью-то злую внешнюю волю, как это делает великий англофоб Николай Стариков.

То, что враги злы и хитры еще никак не умаляет ответственности своих, которые простодушны и наивны, хотя им вполне всерьез полагалось не быть малыми детьми в большой международной политике.  

Однако уж очень-то на Руси было принято либо кивать на государя как на надежу батюшку, либо иметь свой личный огород, вот в нем и копаться, а вокруг хоть трава не расти.  
Назначение послов часто являлось своего рода изгнанием проштрафившегося ближника навроде «Посол вон».

Всеобщее неуважение к людям, думающим своей, а не чужой барской головой тоже во многом подрывало все существующие основы...  

Российскую армию использовали не во имя защиты своего отечества, а ради поддержания своего достойного авторитета среди спесивых европейских монархов...
А солдат он все видел и себе на ус мотал.  

Так, что нечего удивляться приверженности народа к бунту после более трех лет сидения в окопах совсем непонятно за какие безмерно же чуждые простым людям интересы.
Солдат их уж очень-то обижали и держали за сущий скот. Не все конечно, и другого к ним отношения вполне же тоже хватало, однако, озверелая толпа хороших от плохих нисколько не отличает.

Но должны были быть законы, не позволяющие офицерам бить солдата, словно он норовистая лошадь, а не человек.
Взгляды на муштру в 20 веке надо было поменять в свете сколь уж большего уважения к тем, кому и впрямь же самой судьбой было предначертано быть в России столпом и защитником во все времена ее великих бед и несчастий.
Армия в России основной оплот государственности основная ее опора и защита.
А кроме того ее всегда держит под собой одна только рука…
А без оной простому народу чтоб взбунтоваться достаточно только слабину почувствовать. А уж на это Николай Кровавый сподобился - манифест отречения, загодя подмахнув (далее неприличные слова).

Сначала коммунисты царя убили, ну а затем, когда он им вновь же понадобился в качестве явной подпорки под престол президента Ельцина, они его взяли да канонизировали.

А между тем незабвенный Николай Второй не был хоть сколько-то вот достоин участи умершего мученической смертью святого, ему попросту создали именно такой имидж.  

Причем создали-то его именно те, кто, до конца осознав размеры бедствия причиненного своей же стране, не долго думаючи выбрали в «ряженные в святых» тех значит самых, кого они, когда-то безжалостно свергли.  

И все-таки, слава тебе Господи, что не пришлось им проливать те же самые крокодиловые слезы, по поводу участи всех других правителей мира сего совсем вот уже загубив всю мировую экономику.
Все-таки как-никак, а разум восторжествовал, и большевики мировую революцию навсегда же профукали.  

Вслед за Октябрьским переворотом в Баварии и Венгрии, тоже произошли кратковременные смены власти, а в Италии имели место сильные рабочие волнения.  
Кем только были они тогда вот оплачены?

Коммунистам им ведь ни столько свою страну надо было хлебом-то накормить, сколько раздуть мировой пожар, как того требовала их безумная идеология.  

Да и момент был для того вполне подходящий, чтобы недовольство рабочих можно было более чем легко растревожить и разбудить.  
Но без думающих людей все это мартышкин труд!

А ведь можно же прийти в ужас от одной только мысли, что бы случилось, если бы интеллигенции этих управляемых «реакционными правительствами» держав не отринули напрочь бесславный путь коммунизма.

Так как в каждом отдельном государстве имеются в наличии свои прохиндеи адвокаты, из тех, кто не только всегда же окажется этак готов раздеть своих клиентов буквально до последней нитки, но и бесконечно бы обрадовался, поучаствовать, а то и возглавить дележ своей страны.

И все это естественно, что под кровавым соусом избавления от всех тяжких пут прежнего злого тиранства. Так чего б это им было не прибрать к своим отнюдь не мозолистым рукам всю свою державу? Именно таким адвокатом и являлся кровавый прокурор всея Руси Владимир Ильич Ульянов.