О.Э.Мандельштам
Вступление
Уже глашатай обезглавлен,
Уже пророк без языка,
И позаботиться о главном,
О, Боже, некому пока...
Вставало солнце над Неглинной,
Сквозь хмарь угадано едва,
И осторожный новый Плиний
В письме вымарывал слова,
И, может быть не ради славы,
Но чтобы длить и множить род
Вставлял в работу новый Флавий
Благопристойный оборот...
Первопрестольная гудела
И приставала – Дай взаймы! –
Очами осени глядело
Предощущение зимы,
И обещала долго длиться
Холодных месяцев верста,
И были храмы во столице –
То под замком... то без креста...
Здесь, в средоточии России,
Где Лета многих рек милей,
О высшей милости просили
Глаза счастливых лорелей:
Среди венчального обряда,
Мгновенной бледностью невест:
+ Не надо, Господи. Не надо! –
То Ангел, Бремя,.. Благовест.
Напрасно горние парили,
Над непорочными кружа –
Была судьба одной Марии
Наглядна в древних витражах,
Не искупало “Слава Мати”
Безумно горького конца,
Когда проступят на распятье
Черты знакомого лица
Шептали: “Эту чашу – мимо...”
Косились: “Эту чашу – ей.
Оставь мне сына... Просто сына...
Не надо, Господи. Не смей!”
Прости им, Боже. Не готовы.
Едва ли можно их винить
За навык жертвовать любовью,
Чтоб кровь от крови – не пролить.
Хулою оскверняя губы,
О доле избранных скорбя,
С Тобою мы бывали грубы,
Но значит – верили в Тебя.
И причастясь Твоей тревоги,
Смяв ожиданьем глянец плеч,
Одна, однажды – примет Бога,
Чтобы взлелеять и сберечь.
И будет ей дана опора
одна – Судьбою всеблагой
В недолгом чуде разговора,
В гостях у женщины другой...
Старуха выйдет ей навстречу,
Застынет горько у плетня.
Твоею волей – мать Предтечи –
Так стали называть меня.
Ты знаешь – будем мы похожи,
Как пара быстрых сизарей –
Он на шесть месяцев моложе,
И на две вечности мудрей.
Ты мне доверил слово “Верьте!”
И на двоих – суму, тюрьму,..
Но мы сочтемся смертью. Смертью.
А славу – всю отдай ему.
Он Сын Твой, Боже. Он родится.
Еще немного. Близок час.
Как Ирод милостив в столице,
Пока резня не началась!
И никуда уже не деться
От предначертанных судеб.
Зерно упало – хлеб Младенцу...
О, Боже! Горек этот хлеб.
Еще немного. Дай же силы
Перетерпеть опричный пыл...
Ах, да,.. еще... – чтоб мать простила.
Еще – чтоб Он не отступил.
2.
Страна холмов полночна и тиха...
Не скрипнет дверь и не залает пес,
Чуть слышно дышит плес,
трава в росе,
И канул лес в туманные меха,
И лисий шаг в серебряной листве
Едва шуршит.
И лишь вдали одно
Мерцает тускло желтое окно.
Я ненавижу этот страшный свет.
В нем чудится мне женщины ответ,
И ласки ложь, и боль бессонных глаз...
И это станет — память. В первый раз.
Далекий муж. Столичный вояжер.
Обманчивая солидарность штор.
Банальность мысли: "Все не без греха..."
... Страна холмов полночна и тиха.
Прости мне, Мати. Если стану — Бог,
То эту ночь иначе сочинят.
И станет золотым пустынный цвет
Обоев полинялых на стене,
И скажут: "Ангел посетил порог"
В тот стыдный час, когда я был зачат.
А истина, которой проще нет,
Останется тебе, открывшись мне.
Мы оба свято сохраним секрет,
Покуда судьбы не замкнут кольцо,
Покуда ты, спустя немного лет,
Не вспомнишь чье-то мертвое лицо,
И желтый свет в расширенных зрачках,
И утро — холоднее лопуха,
И бледную ненужность ночника...
... Страна холмов полночна и тиха.
3.
Бессилие языческих богов
Я понял рано. Мраморный оскал
Таил в себе проклятие веков
И соблазнял. И тешил. И пугал.
И мстительно над мрамором смеясь,
Я скульптору отказывал в любви.
Я понимал, что камень — это грязь,
Царем его иль богом назови...
Земная плоть — всегда земная плоть,
И сок цветка — им пища на века.
Кто господин, тот не всегда — Господь.
Рука царя — не Божия рука...
Я говорил, что Зевс смешон и стар,
Я получил невыносимый дар
Иронии и горестной хулы...
Я не желал наград иль похвалы
За подвиг развенчанья.
Пустота
небес была таинственна и зла,
Алтарь добра подернула зола,
И снилось мне знамение Креста.
Остался в детской памяти побег,
Пыль, темнота, расширенный зрачок,
И тусклые преграды стылых рек,
И впадины отцовских серых щек...
... Меня тревожил материнский взгляд —
Я скорбь читал в наклоне головы.
Не знаю до сих пор, но, говорят,
Мою судьбу открыли ей волхвы.
А матери хотелось дом и сад,
В котором сочно яблоки висят.
В тени листвы так сладок чай с дымком,
А в кладовой — соленья под замком...
Но ей приснились шестерни эпох,
И циферблат скруглился цифрой "ноль",
Когда явился сын ее и Бог,
И отпустила родовая боль...
Я рано понял то, что одинок,
Читая в ласке ненависть и страх,
Я этой раны вылечить не смог
В чужих прихожих, кухнях и дворах...
Тяжелые настали времена:
Пришли сомненья, всплыли имена...
Я уходил. Я знал, что не вернусь.
Иосиф плакал. Мать сказала:
"Пусть..."
4.
Мир вам, дом, и колодец, и проблеск в окне,
И собака, скулящая у конуры.
Расставанья без слез предначертаны мне,
Да слепой чередою — подворья, дворы...
Я запомню, запомню и скрип половиц,
И замшелый забор, и кривые дома.
К мимолетности встреч и граниту столиц
Ухожу — так наверное сходят с ума.
У дороги нагнусь и поглажу — ручей,
Позолота зари заблестит на плечах,
Все, что было, припомнится — до мелочей,
А потом растворится в других мелочах.
"Чей ты, — спросят меня. Я отвечу: "Ничей."
Я мостов не сжигал, но истлели мосты.
Бесполезно+тяжелую связку ключей,
Размахнувшись с дороги, закину в кусты.
Мир вам, дым над трубою и поле в росе,
Облака, словно взмах золотого крыла...
Кто придумал меня — не такого, как все,
На исходе добра и в преддверии зла?
Мир вам. Слышите, мир вам. С уходом моим
Станет все наконец на места, на места.
Улыбнется Иосиф — трагический мим,
Станет снова Мария светла и чиста.
Вот смыкается воздух навек за спиной,
И глаза раскрывает сияние дня...
Мир вам! Слышите?
— и не ходите за мной.
Если сможете — будьте счастливей меня.
5.
Соблазн выживанья —
Я грешен. Прости мне!
За мною не станет —
Не хлебом единым,
Не духом пшеничным,
Но, Господи Боже!
Ты все же прости, что
И воздухом тоже.
Пусть нет и в помине
Покоя, постоя,
И все же в пустыне
Я брежу водою...
Готов на потери,
Раз в мире истерик
От всяких — по мере,
И каждым — по вере.
Живу беспорочно,
Да слабость смешная:
Я верую, Отче,
Но я выживаю.
Прости, что в кармане
Лепешки осколок —
Мне в дальние страны,
А путь еще долог.
Прости, что в лохмотья
Укутаны плечи —
Не роскошь в заводе,
Да зябко под вечер...
Потребуешь ежли,
Последнее сброшу,
Не только одежду,
Но самое — кожу,
Пока же прости мне,
Что суть половинна:
Не духом единым,
Не хлебом единым...
Ах, каменны лица,
Да нужно пробиться
За грани, границы
В глаза и глазницы,
Чтоб поднялись к небу
В прозрении новом...
А значит — не хлебом,
Но Духом. И Словом.
6.
Моя беда — ты лишь моя беда.
Проступит смысл, развеется туман.
Лесных ручьев зеленая вода
Переполняет щедро океан.
Так люди шли, стекаясь в города,
К святилищам, осмеянным давно,
И каждого из них вели туда
Вина, надежда, деньги и вино.
И каждого из них вели туда,
Скрещаясь, знаки Смерти и Труда,
И глядя в небо, каждый видел твердь,
А на земле был Труд. И рядом — Смерть.
Был смертен их бумажный юркий бог,
Но карою жесток и всемогущ.
И ангелы являлись на порог
К еретику. И в стены райских кущ
Послушно каждый относил оброк,
Не дожидаясь гласа и трубы.
И юный раб заучивал урок,
Твердя устало вслух: "Мы не рабы..."
Одних из праха, а других во прах
Передвигал обрюзгший патриарх,
И направлял движение умов
Посмертный труд — собрание томов,
Где каждому — по доле общих благ,
Где вволю хлеб, и зрелища на всех,
А что не так — развеет божий флаг,
И божий герб покроет общий грех.
О, я смеялся. Я прозрел тщету
Усилий вечных, пота и удач.
Нет, если бог меч предпочел щиту,
То он не бог отныне, а палач.
И плах — сполна. Вокруг отвыкли сметь.
И в храмах — торг. И не излечит плеть
От жалкого подобия свобод
Уныло обывающий народ.
В нем шепот жив. Изустная печаль
"Товарищ, верь. Еще взойдет заря."
Но ни один пока не различал
Восход светил с восшествием царя.
Как нужно ветром свистнуть по дворам,
И смерть поправ, явить воочью смерть,
Чтоб толпы слепо ринулись во храм,
Ища спасенья. Только бы успеть.
7.
"Ты успеешь. Приди и владей.
Стань законом. Живительной влагой.
Стань царем между недодюдей,
И направь и наставь их — во благо!
Даруй свет им и пищу и кров,
Дай плодов заповедного сада,
И отдаст свою душу и кровь
За тебя твое верное стадо.
Станут строем — лакеи, лжецы,
Порожденье порока, поруки —
И хмельные от века отцы,
И больные, бессильные внуки.
Кто прозрел, тот и к трону готов,
Глядь вокруг — беспредел и разруха.
Ты твори их из праха, скотов,
По подобию, образу, духу...
Зерна в закром, а плевел — в огонь:
Нынче время разбрасывать камни.
Для начала заблудшим — вагон,
А потом — эшелонами канут...
И пресветлое войско твое
Всеблагою подымется вестью.
Мир на марше Осанну споет,
Подавив очаги фарисейства.
Ну же — к цели. Дорога чиста.
Ты один?! А попробуй+ка вместе.
Ты веди их к знаменью креста
Абсолютным путем перекрестий.
Небессмысленной явится смерть,
Подведешь не потери — итоги.
Приходи и владей. Чтоб успеть
Выйти в люди. И выбиться в боги."
8.
Пророком быть кто ж всуе не хотел?!
Мир безграничен — коль не знать границ.
Счастлив лежащий ниц: его удел
Обочин грязь, а не опричнин кровь,
И потому так много стало тел.
В пыли. Ничком. А мне — пророком быть?
Мне стать царем? Затем ли, чтоб забыть
Неправедную холодность семьи?
Мои родные... Кто они, мои?..
Собрать толпу, и в небо? Во плоти?
Во мне свой голос, Отче, воплоти,
Не дай никем в чужую землю лечь.
Открой мне смысл моих случайных встреч.
Я всех жалею — это глупый грех.
Я видно проклят матерью вослед,
И безусловно только потому
Так тяжело мне выпал этот путь.
И потому в глаза мне — желтый свет,
И скорбный голос слуху моему:
"Ищи себя. Иди куда+нибудь".
Мне был ответ. Не свыше. Из души:
Не всякая игра достойна свеч,
И чтобы цель сберечь, мне хороши
Лишь средства, не порочащие цель.
Мой город — он нежнее, чем пастель,
И жители в нем хрупки, как фарфор...
И я не царь. Я лучше стану — вор.
И мне искать навеки суждено
Страну холмов. И желтое окно...
Ах, да, еще есть заповедь щеки:
Чужое зло гасить в своей судьбе.
Устал. Тогда пришли ученики,
Чему учить?
Я их не звал к себе.
9.
Я с миром шел. Я прозревал ответ.
Я говорил равнинно и нагорно,
Что над душой не властен звон монет,
И что смиренье это не покорность.
В бессильи чад – безумие отцов.
Обшарпанное желтое лицо
Являло миру профиль, влитый в медь,
И миллионы рвались... Овладеть!
За поллица купить гнилую снедь,
За сотню лиц – ледащего коня...
Я гнал торговцев, подымая плеть,
Но Божий Дом не понимал меня.
За мной следили странные глаза –
Желтей песка и суше, чем песок,
Их было не почувствовать нельзя,
Их взгляд мне жег затылок и висок.
Однажды ночью я раслышал вдруг
Шершавых слов неповторимый звук,
Скрежещущий, но донельзя родной...
Казалось – сердце говорит со мной.
В нем клокотала накипь долгих дней,
Досада на медлительность умов,
«Купи продажных, – говорилось мне...
Но как купить бессмертье и любовь?
«Зачем мне тлен? – я отвечал ему.
– Я здесь затем, чтоб разрушать тюрьму,
А не иные стены возводить.
Учить просили – я начну учить.
Я помогу им, прах зажав в горсти,
И беззаветно только дух любя,
Спасение от смерти обрести...»
– Тогда один из них продаст тебя.
10.
В ночном саду крадутся опера,
Глаза Иуды от волненья косы.
Все сказано. Все сделано вчера,
А завтра — протоколы и допросы.
Прости, Господь, ревущую толпу,
Яви им чуда, зрелища и хлеба.
Не я пробил печальную тропу
До тех высот откуда только — небо.
Уменьши жар небесного огня,
Не сотвори ни мора ни потопа,
И женщину, любившую меня,
Спаси от горя. Увези в Европу.
Ну вот, опять — смешение времен:
Европы нет. По+русски мелет кесарь.
Неотвратимо обретает он
Бессмертие, а это значит — средство
от всех скорбей. И страхов, и тревог,
От ненависти к шумному народу...
А я устал. Я просто изнемог.
В потоке крови не бывает брода.
Назавтра содрогнется вечный Рим,
В него ворвутся варвары с окраин.
Мы — люди. Мы не знаем, что творим.
Мы — боги. Не понять, за что караем.
Но, — тише. Все недвижимо пока,
Лишь болью ощущаю по лицу я,
Как судорогой схвачена щека,
Готовая к печати поцелуя.
Вот зеркало. И в нем — мои черты.
По ним Тебя читают, как по строчкам...
Отец! Зачем так беспощаден Ты
К своей земной и слабой оболочке.
Ну что ж, пора. В кустах среди листвы
Мерцают звезды. Тени у порога.
Ах, судьи! Если б только знали вы,
Как трудно будет превращаться в Бога.
11.
Нам тяжело в чертогах тишины,
Всевластной — от рождения до тлена.
Меж душами людскими — стены, стены,
И, кажется, мы в мире не нужны.
И кажется, что опустели вены,
Горячей красной влаги лишены,
И нет любви, а есть — одни измены,
И нет вождей, а те, что есть смешны.
Но среди всех сомнений и лишений,
Среди утрат, обид и искушений,
Судов и казней, зрелищ и торгов,
Мы, жаждущие, мы, чьи души — крохи,
Утешимся, поскольку раз в Эпоху
Бывает Час Рождения Богов.
И те, кто воцарятся без корон,
Кто трон получат, отвергая трон,
Чья жизнь, а не поступки явит чудо,
Кто не карать, но убеждать придет,
Кто малым серебром в руках Иуды
До перевоплощения блеснет,
Еще грядут. Дороги человечьи
Им суждены, но так узнаем мы,
Что гнет сумы и тяготы тюрьмы
Не властны над людьми. Тиранам нечем
Нас удержать,
коль не отступим мы.
