Вышло так, как я и предполагал. Вызов Загибениной был тактическим маневром. Пахомов, вызывая эту свидетельницу, исключительно бил на психологический эффект.
Он рассчитывал, что прокурор будет протестовать, что суд откажет и что он сможет впоследствии сказать:
«Вы мне отказали, вы не проверили показаний Парфеновой».
Этот маневр не удался. Что же сказала Парфенова, гражданка, ни чем не опороченная как свидетельница, не опороченная даже клеветой, которую возводил на нее Пахомов?
Она удостоверила", что Пахомов развратник, что он пьянствует с нэпманами, она говорила не голословно, а приводила факты.
Она показала, что Пахомов вел широкий, не по средствам, образ жизни.
Она, кроме того, показала, что когда начались аресты, Пахомов стал нервничать и просил Парфенову не говорить, в случае чего, что Кузьмин и Сенин бывали у него, так как, может быть, ГПУ его арестует.
Мы установили, что «народный судья» Пахомов дрался, приводил к себе с улицы девиц, пугал статьями Уголовного кодекса Целый ряд бытовых моментов характеризует Пахомова как человека, разложившегося, пло¬хого, компрометирует его в нравственном отношении.
При этих условиях можно ли не придавать особого значения той связи, которая существует между Сениным, Кузьминым, Шаховниным.
Пахомов выносил незаконные определения, он прекращал дела, за прекращение которых получали взятки Шаховнин, Кузьмин, делившиеся с Пахомовым.
Вся совокупность обстоятельств говорит против Пахомова.
Он не пойман с поличным, как оказались пойманными Кузьмин, Сенин, Васильев, но вся совокупность обстоятельств, вся совокупность больших 87 малых моментов смыкается в одну цепь, которая таким страш¬ным ожерельем обвивает шею Пахомова.
Ваша судейская совесть должна подсказать вам, что здесь мы имеем сговор, что без сговора они не могли рассчитывать на успех своих преступных замыслов.
Пахомов умнее и более ловко-прячет концы в воду, у него это менее заметно, чем у Тевелева, но если обратиться к объективным данным, собранным след¬ствием против Пахомова, то окажется, что эти данные приобретают уже катастрофическое значение.
К Тевелеву попадает несколько дел: Комаровой, Борисовой, Левензона и ряда других. Мы слышали по этому поводу объяснения Тевелева, мы про¬смотрели журнал распорядительного заседания. И что мы уви¬дели?
Мы увидели страшные улики, от которых уйти Тевелев никуда не может, под тяжестью которых Тевелев должен погибнуть... Эти улики говорят о подложных записях в журнале распорядительного заседания, сделанных в связи с арестами Сенина и Шаховнина.
Произошли аресты, нужно было создавать вещественные доказательства, и они создаются. Своя рука владыка.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что со всей Ленинградской области дела попадают только во 2 и 3 отделения и ни в какие другие.
Более того: когда оказывается случайно в адресе 18 отделение, Шаховнин исправляет и направляет дело во 2 или 3 отделения.
Разве это случайность. Сенин, Шахов¬нин, Пахомов — передаточные пункты. Посредники — Бродянский, Добржинский, и конечная инстанция: с одной стороны — судьи, а с другой,— те дающие взятку, во имя интересов кото¬рых это все совершается.
Нам скажут: а сколько получил Тевелев? А сколько получил Пахомов? А вы схватили его за руку с зажатыми в ней день¬гами? Да, я скажу, что эту руку с зажатыми деньгами мы не поймали и не раскрыли; да, это осталось скрытым от нас, и мно¬гое они сумели скрыть от нашего внимания, ибо не все их пре¬ступления раскрыты.
Мы не гарантированы от того, что остался еще не вскрытым ряд преступлений.
Мы должны прямо признать, что это только первая грязная волна жизни, что за нею, быть может, пойдет еще не одна волна, что этим судебным процес¬сом очищение наших рядов от негодяев не окончится. Нам ска¬жут, что некоторые из подсудимых, например, те же Тевелев и Пахомов, за руку не пойманы, что против них имеются лишь косвенные улики. Да, косвенные улики...
Но косвенные улики бывают нередко не менее убедительными, чем так называемые прямые улики. Именно такие косвенные улики — действительно, улики — мы имеем в данном деле. Перехожу к эпизоду с Боннель.
Мне представляется, что он достаточно ярко запечатлелся в памяти суда и что нет необхо¬димости на нем долго останавливаться. Боннель — это осколок старого Петрограда В эпизоде с Боннель преломляются все цве¬та старого буржуазного, помещичьего, дворянского общества.
Боннель — это известная петербургская великосветская кокотка, соблазнившая одного из коммунистов, «перестроившаяся» на соответствующий лад и воскресившая под покровительством этого так называемого коммуниста развратные нравы бывшего петербургского или петроградского «общества».
Здесь фигурировал бывший царский офицер Милобенский, варшавский шпион и агент царской охранки. Когда его спросиЛи кто такая Боннель?
Он ответил- кокотка.
Этот «коммунист» —подсудимый Копичко, бывший следователь губернского суда. Расстрелять его нужно за одну связь с этой кокоткой, вертевшей следственной работой Копичко!.. Копичко торговал своим судейским званием.
Он продавал себя проститутке. Совесть судейскую продавал...
Когда Боннель и К попадаются, Копичко не находит данных к привлечению их к уголовной ответственности и с развязностью уличного сутенера заявляет, что он дело прекратил «по закону».
По какому такому «закону» он прекратил дело в отно¬шении Боннель и ее приятеля Гольдина, этого типичного сутенера, активного посредника в этой взяточнической эпопее?
Благодаря Копичко освобождаются из тюрьмы Боннель, потом Гольдин, который уже на последующий день орудует на квартире Копичко.
Из этой компании я хочу выделить только несчастную Матеди, попавшую в кабалу к этой бывшей «звезде», к этой великосветской кокотке, жестоко ее эксплуатировавшей как служанку, экономку, наперсницу.
Баллод. Откуда взять краски, чтобы нарисовать картину грязи, разврата, зла и преступлений, совершенных этим человеком?
Вот Михайлов, бывший народный следователь, совершенно разложившийся и опустившийся до того, что таскается по всякого рода притонам, самогонным фабрикам и клоакам. Он не только таскался сам, но таскал за собой и других, развращая и растлевая их своим примером.
На Михайлове и Васильеве лежит за это немалая ответственность. Они — учителя разврата, рас¬тлители кое-кого из молодых работников.
Товарищи судьи, воздайте этим «учителям» по заслугам! То варищи судьи, отнеситесь со снисхождением к двум молодым загубленным ими людям...
Вот Добржинский — паук, мало сказать: паук, — это паучище. Этот паук уже -раз выскользнул из рук правосудия. Вторично ему выскользнуть не удастся! Вы не должны этого допустить! Славский — это человек чрезвычайно интересный, человек исключительной силы воли.
Он в 1920 году был бандитом, налетчиком, его товарищи были присуждены к смертной казни, а он ушел от этого.
Он использует в преступных целях свою жену, которая, как загипнотизированная, как автомат, делает все, что он ей внушает... Он неустанно твердил ей:
«Дело идет о моей голове, спасай меня, доставай мне подложные документы, достань документы, что я латвийский подданный...».
Уличенный в совершенном им преступлении, он бьет на искренность, обещает говорить правду, но тут же врет, обманывает, увертывается.
Он действует по сговору с Михайловым, Елисеевым и Демидовым, откровенно заявившими: «Да, мы это делали, мы хотели «зара¬ботать»
Славский — с ними. Он тоже хочет «заработать». Славский, как и они, рассуждает так. хочу заработать, а что касается государства, то это меня не касается, пусть государство хоть гибнет!
Но, господа Славские, государство наше живет и будет жить,— пусть погибнут Славские!
Перехежу к Васильеву. Васильев прошел перед судом как взяточник, как государственный служащий, грубо и позорно нарушивший свой долг перед государством.
Мы установили, что он врывался в чужие квартиры с необоснованными обысками, создавал в корыстных целях грязнейшие дела; арестовав свою жену, бросив на произвол судьбы своего ребенка, он склонял к преступлению судью Прокурова.
По эпизоду с Баллод установлено, что Васильев бывал у него, пьянствовал с ним, получил от него 3000 руб. и дело о нем прекратил.
Это доказано показаниями ряда людей, не вызываю¬щими никакого сомнения.
Васильев пробует защищаться ссылкой на то, что его поста¬новление о прекращении дела Баллод утверждено прокурором. Но Васильев лжет, так как прокурор признал необходимым дополнить следствие и предложил предъявить некоторым лицам дополнительное обвинение, чего Васильев, однако, не сделал.
Возьмите дело Борисовой. Борисова судится, сидит. Но Борисовой хочется освободиться. И вот является Лосева, как Борисова ее назвала,— «агентка», у ксторой есть знакомый следо-ватель, «хороший человек».
Кто такой этот следователь? Васильев. Этот Васильев находился с Лосевой, как она выразилась, в интимных отношениях.
Васильев берется за дело, соглашается это дело прекратить за взятку, за «пустяковые» деньги — 250 млн. руб. (по тогдашнему курсу.— А. В).
Правда, для Васильева такие деньги - пустяки. Но Васильев рассуждает так:
с паршивой овцы хоть шерсти клок. Васильевыи гривенничками не брезгают.
Но все свидетели по делу Борисовой утверждают, что он взял гораздо больше.
Кто его изобличает?
Во-первых, Борисова во-вторых, Лосева и, в-третьих, сам Васильев.
Лосева всячески старалась выгородить Васильева. Она призналась, что до сих пор любит этого Дон-Жуана; это объясняет поведение Лосевой как свидетельницы.
Лосева упорно защищает Васильева- она у него не бывала, она ни о каких делах не знает, она, правда, получила деньги для Васильева, но не передала их и пропила, и не с Васильевым, а с самой Борисовой.
Она не останавливается даже перед клеветой, говоря, что взяла эти деньги для того, чтобы заплатить такому-то за поручительство.
Она ни перед чем не останавливается, чтобы как-нибудь не напортить Васильеву.
Но мы должны квалифицировать поведение Лосевой как определенное запирательство и ложное свидетельство.
Она была у Васильева не один раз по делу, как она говорила, а 15 раз была в течение трех недель.
Она сама проговорилась Борисовой, что Васильев, к которому она приходила за справкой, оттягивал ей выдачу справок, чтобы она приходила к нему почаще.
Васильев изобличается во взяточничестве, в частности в том, что через Лосеву стряпал делишки самого разнообразного, но всегда одинаково грязного свойства.
Я считаю предъявленное Васильеву обвинение по ч. 2 ст. 114 полностью доказанным.
Интересный штрих: Лосева получает постановление об освобождении Борисовой и сама идет в тюрьму ее освобождать.
Трудовую книжку Борисовой Васильев выдает Лосевой, а не Борисовой.
Борисова показала, что Лосева ей прямо сказала: если ты пойдешь к Васильеву, он тебе книжку не даст, а мне даст.
И, действительно, пошла получила и принесла. Вот эта наивная женщина, которая с 20 лет начала пьянствовать, и на вопрос, чем она занимается ответила: пьянством.
Она не сводит концы с концами, она не может их свести, но то, что она сказала, полностью доказывает наличие крепкой связи Лосевой с Васильевым, как и совершенных Васильевым преступлений.
Дело Бородавкиной. За два года в семье Бородавкиной милиция сделала четырнадцать обысков и из них пять обысков, как говорится, с результатом.
Но меня интересуют больше те обыски, которые были без результатов;
таких было 9.
Эта «безрезультатность» обысков указывает на хорошую связь, которую держали с следственными органами эти «бородавки», которые, будем на¬деяться, будут наконец срезаны.
И дело благополучно кончилось ничем.
Васильев доходил до того, что составлял подложные заявления, налетал на частные квартиры, незаконно задерживал людей и вымогал у них ложные показания против людей, которыхпотом обдирал как липку.
Он, например, застал на одной квартире некоего Сахарова, задержал его и стал требовать нужных ему показаний Сахаров отказался и оказал сопротивление.
Что делает Васильев? Он его арестовывает, держит под арестом шесть дней и отпускает только тогда, когда убеждается, что из Сахарова ничего выжать нельзя.
Я думаю, что совершенно достаточно обратить внимание на показания Сахарова, показания Петрова, который то же самое показывает, достаточно прочитать показания Аушева, чтобы убедиться в преступлениях Васильева.
То же самое мы видим в деле Добржинской. Здесь фигурируют Елисеев и Васильев. Елисеев — друг его детства, десять лет не виделись. Дело возникло по обвинению мужа Добржинской в «самогонных» делах.
Дело попало к Васильеву. Началась наглая, циничная торговля, закончившаяся преступным соглашением, г Елисеев здесь говорил: «Когда я стал советоваться с Васильевым, он рассердился и сказал: «Бери». Я и взял...».
Сам Васильев показал об этом 6 октября следующее : «По поводу сердитого тона я не помню Елисеев говорил, что предлагают сумму денег, я указал, что ничего нельзя сделать, так как у них серьезное преступление, и я должен перечислить их за уголовным розыском, который все равно арестует». На самом деле было иначе: возьмем, а потом посмотрим, как быть. Вот как было дело.
Наконец последний эпизод, с Карельской. Этот эпизод мне представляется достаточно важным, и я остановлюсь здесь на двух моментах.
С одной стороны, важно остановиться опять-таки на Васильеве уже с точки зрения нравственных качеств его как человека, который посадил свою жену в сумасшедший дом, откуда она, страдающая, потрясенная, писала своему «мужу»:
«Уважаемый товарищ, Михаил Владимирович. Неужели же у вас каменное сердце, что вы запихали меня, вместо больницы, в эту клоаку».
Вот что это за человек!.. Я прошу обратить внимание на тот лист дела, где содержится экспертиза профессора Оршан¬ского, установившего, что жена Васильева была совершенно здорова.
Я не сомневаюсь, товарищи судьи, что вы вынесете приговор, соответствующий тому, что им содеяно.
Перехожу к Прокурову, который запутался решительным об¬разом во внутренних противоречиях, который не может дать никакого объяснения по поводу совершенного им.
Я обращаю внимание на одно обстоятельство: Прокуров ссылается на заявление, написанное Васильевым, в котором Васильев как будто бы говорил, что его жена ненормальная, что ее нужно спрятать за ее дерзкий характер, что он может представить данные, ука-зывающие на ее ненормальное состояние, и просил заключить ее в диагностический институт.
Товарищи судьи, вопрос о психиатрическом освидетельствовании даже обвиняемых в уголовном преступлении поставлен достаточно серьезно.
Надо сказать, что имеется особая глава 16 и целый ряд статей, от 196 до 201, Уголовно-процессуального кодекса, регулирующих этот вопрос и защищающих каждого от неправильного заключения в диагностический институт.
Закон подходит к этому вопросу очень тщательно и осторожно и обязывает судей к, такому же отношению.
В ст. 196 указывается, что для этого достаточны указания на душевную болезнь.
А их нет, так как Васильев только говорил, что он может их представить.
Закон обязывает следователя проверить эти данные. Это тоже не было сделано. В этом виноват Прокуров и должен понести за это соответствующее наказание.
Мне осталось сказать еще несколько слов о двух подсудимых: Масинзоне и Лондоне. Показания, данные здесь на суде, досуда- точно авторитетным товарищем, губернским прокурором, облегчают нашу задачу.
Взвешивая, оценивая и сопоставляя эти показания, мы должны, однако, иметь в виду, что это говорит не г простой свидетель, а судебный работник, партийный товарищ, говорит объективно, и его замечания о Масинзоне показывают нам, что если Масинзон и ходил по острию, на котором он мог, порезать себе не только ноги, но и шею, то он все же с него сошел и помог следственным органам раскрыть дело Антимония и Александровского.
Я должен добавить, что считаю обвинение в отношении Масинзона недоказанным.
Аналогичное заключение я должен дать и относительно Лондона.
В отношении обоих — и Масинзона и Лондона — обвинение по ст. 114 УК должно отпасть.
Но суд должен учесть преступные связи этих людей и применить к ним ст. 49 УК.
Я кончаю.
Я исполнил свой долг, свою обязанность, изложив свои соображения, подчеркнув наиболее важные, как мне представлялось, моменты и постаравшись по мере своих сил обрисо- вать роль и характер преступной деятельности наиболее важных из занимающих эту скамью подсудимых.
В отношении остальных подсудимых я поддерживаю обвинение, как оно сформулировано в обвинительном заключении и в пределах обвинительного заключения.
Несколько слов позвольте, товарищи судьи, сказать по поводу наказания.
В древнеиндусских сказаниях есть легенда, посвященная наказанию. Старая индусская мудрость говорит: наказание бодрствует, когда люди спят.
Наказание — это сама справедливость. Вот этого наказания я и требую для подсуди-мых именем нашей республики.
Я требую сурового наказания. беспощадного наказания, которое разразилось бы здесь грозой и бурей, которое уничтожило бы эту банду преступников, посягнувших на честь судейского звания, запятнавших своими преступлениями великое имя советского судьи. Я требую беспощадного приговора.
Пусть этот приговор очистительной грозой пронесется над головами преступников... Я требую расстрела всех I главных виновников — Сенина, Кузьмина, Васильева, Шаховни-на, Михайлова одного, Михайлова другого, Копичко, Цыбульского, Флоринского, Тевелева, Пахомова — всех этих людей, по¬смевших опозорить звание революционного судебного работника.
Я требую сурового наказания для посредников, вымогателей, пауков и скорпионов: Шляхтера, Добржинского, Александров¬ского, Иванова, Цыганкова. Гольдина, другого Пахомова Я тре¬бую расстрела всех, кто давал взятку, кто систематически растлевал и развращал следователей и судей.
Я требую сурового наказания для Боннель, Левензона, Маркитанта, Боришанского, рецидивиста Матвеева, Антимония, Фридлендера, Гозиосского, купца Набатова.
-Товарищи судьи, благо революции — высший закон, и да свершится удар этого закона во имя нашей великой, священной революции.
Верховный суд по недоказанности обвинения Левензона П. и Матеди оправдал.
Остальных приговорил:
Прокурова от занимаемой должности отстранить.
Бородавкину и Борисову лишить свободы на два года каждую, но, принимая во внимание, что преступление совершено было ими по невежеству, применить к ним п. «д» ст. 25 я в порядке ст. 36 УК наказание считать условным.
Масинзона выслать в Нарымский край на три года, признав его социально-опасным.
Пахомова М. и Тевелева лишить свободы на два года каждого без поражения в правах.
Гольдину. Лосеву, Лондона и Гозиосского лишить свободы на три года со строгой изоляцией и поражением в правах на пять лет в порядке ст. 40 УК.
Гладкова, Елисеева, Демидова и Пахомова Я. лишить свободы на три года каждого без конфискации имущества и без поражения в правах.
Баллод Петра и Баллод Веронику лишить свободы на пять лет каждого со строгой изоляцией и поражением в правах в порядке ст. 40 УК на тот же срок.
Михайлова, Кояняко, Цыбульского, Добриинского-Славского, Левензон Б.,Цыганскова иНабатова лишить свободы на десять лет каждого со строгой изоляцией и поражением прав на пять лет в порядке ст 40 УК.
Александровского, Антимония, Боннель, Боришенского.
Бродянского, Васильева, Гольдина, Давида, Иванова, Кузьмина, Маркитанта. Матвеева, Михайлова , Сенина, Менакера. Флоринского. Фридлендера, Шаховавнина, Шляхтера — к высшей мере наказания — расстрелу.
(конец 5 части)