«После одной такой рукопашной я чуть с ума не сошел.
Убил троих немцев. После рукопашной мы чуть остыли,
смотрю и вижу только двоих немцев из тех, кого я убил.
Начал метаться по траншее… Где третий немец? Где ?!!!
Переворачивал немецкие трупы и искал «своего» рыжего.
Когда убивал, заметил, что он рыжий…Переживал,
что может он жив остался, и отполз куда-то, а эту сволочь
обязательно надо добить !...
Понимаете, до какой стадии озверения я дошел…»
Сталинград. 1942 г. Гак Александр Михайлович.
Рыжий
Я зарезал его. Был он рыжим. За первой траншеею.
Всех троих я запомнил по рукам, по ногам, по глазам.
Он ещё был с худою, из френча торчащею шеею.
Он ещё укусил, когда я его бил по зубам.
С рыжим тем – невезуха. Двоих я нашёл – все «отличные».
Стал он ближе, чем «друг». Штык, вон сам его ищет, ползёт.
Замполит в небо – «гут», шлёт отчёт, строчку – в карточку личную,
а из неба того – меня в морду секушкой сечёт.
Надо, надо найти. С белой пеной, и – родинка крупная.
Да, .. за ухом. Постой, не должник, но тебе доплачу.
Здравствуй, здравствуй, траншея, здрас-сте лица знакомые трупные,
нынче каждому ставлю «за здравие» свечку-свечу.
Ах, Петрович, чего ж ты лежишь неприлично расхристанный,
на, шинель подстели, на холодном негоже лежать.
Ба, и Сидор лежит…Помнишь, Сидор, как мы пересвистами
соловьям на заре помешали вольготно дышать?
Нынче всех Вас списали. Теперь всем – по личной обители.
Вон, «МГ» мал помалу опять прошивает канву.
Всё ж, убил я его. Братцы, Вы ведь, конечное, видели,
того немца я ткнул – он не мог обернуться в траву.
Ах, ты, матерь-земля! Год рождения чётко прописанный.
Безымянные мы. Но под солнцем ведь все на виду.
Я, тя, рыжий найду, даже если ты рыжими листьями
мило с ветром шуршишь в обгорелом у Бога саду.
7 января 2009 г.
С-Петербург