Каялся, каялся, бился башкою о стену.
Плакала в угол в сафьянном платочке душа.
Синими ветками стыли горячие вены.
Лыбилась бритва складная, подружка ножа.
Сердце спокойно стучало, как ось метронома.
День уходил, надвигалась глазастая ночь.
К центру ковра собирались весёлые гномы,
что посудачить о прожитой жизни не прочь.
Ткнув коготочком в меня, молвил гномик с прихожей
- К счастью не гож, на заборе поют петухи –
Гномики малые вытянув милые рожи,
слушали дружно, как старший полощет мозги.
Гном изголялся – всё было раздето, разуто,
Бога и бесов местами в бухте вспоминал,
даты разводов, женитьбы по факту попутав,
малость приврал, что я шлялся, бузил, выпивал.
Милые гномы, наверное, в чём-то Вы правы.
Плыли за мутным окном из сурьмы облака.
Скверная жизнь сладкой склянкой прозрачной отравы
смело заглочена верным нутром дурака.
Самое гнусное, гномы, что нету икоты.
Сердце спокойно. Отмеряны ровно шаги.
Яд просочился по жилам до явной зевоты,
мерно пульсирует, давит слегка на виски.
Глупые гномики, верное, Вы перегрелись.
Я же покаялся, напрочь разбита башка.
Сыпется стенка, кресты арматуры зарделись,
в алой заре, что пока ещё так далека.
Я выхожу на арабский ковёр, разгоняю
свору кликуш, чтоб обратно пошли по щелям,
хлопают створки серванта резными конями,
грызли их гномы, уже добрались к вензелям.
Здравствуй, заря! Ничего, что чугунные больные
виснут бахромкой войны над тобой облака,
жаркие сбираю в ладони лучи багряные,
и отсеваю стальные крупицы песка.
Здравствуй, весна! Не проспать бы тебя мне нечаянно.
Только хрустят в ночь разбитым стеклом фонари.
Гномики, гномики, зря Вы так громко кричали,
если терзания сидят в человеке внутри.
27 декабря 2008 г.
С-Петербург