На другой стороне планеты
галактики Гончих Псов.
Ходили по улицам, ждали другое лето
после другой зимы. При этом
у каждого было другое сердце,
закрытое на засов.
У него – борода.
У неё – перчатки,
чтобы не мёрзли руки.
Она ночами
думала – хорошо бы чаю,
чтобы согреться,
или, может быть, водки с перцем...
Но было лениво вставать с постели.
Её тишина не рождала звуки.
Она засыпала. Мели метели,
в других садах расцветали вишни,
росла резеда вдоль других дорог,
по которым однажды они не вышли
навстречу друг другу,
и он не смог
заметить её – был занят другим –
насвистывал себе в бороду
песенку о другой любви,
чужой, ничьей и совсем не их,
просто какой-то дурацкий мотивчик,
который по радио спел мальчишка.
Он шёл по делам по другому городу.
Она – мимо в своём пальтишке,
в карманах – печальные
руки в перчатках.
Она, конечно, его узнала,
ведь это о нём она так мечтала, –
в глазах – облака, в бороде – мотивчик,
который по радио спел мальчишка
о чьей-то другой любви,
не их.
Придя домой, заварила чаю,
села возле окна, скучая,
стала думать о том, что к лету
надо бы выучить тот куплетик
и научиться свистеть немного,
чтобы однажды по той дороге
пройти, насвистывая ни о чём,
и ненароком задеть плечом,
сделать рассеянный вид, извиниться,
выпорхнуть в те облака синицей,
запутаться пальцами в бороде –
"Где же ты был до сих пор? Ну где?"
А он бы смотрел, в бороде – улыбка,
в глазах – облака синевою прыткой,
и думал бы – "Господи, как я мог
пройти без неё сто других дорог,
прожить сто других своих долгих зим?!"
Она засыпала. Опять не с ним.
Потом наступало другое лето.
Она, конечно же, всё забывала,
живя на другой стороне планеты
галактики Гончих Псов.
Садилась к окну, возвратясь с работы,
читала дурацкий роман, зевала,
звонила кому-то, ждала кого-то
(в шкафу – перчатки,
на кухне – чай или водка с перцем),
ложилась в постель, позабыв раздеться,
и запирала другое сердце
на ржавый тугой засов.
А он всё ходил по другим дорогам
другого города, понемногу
теряя голову и надежду
встретить однажды её, – как прежде,
смешные перчатки не по сезону,
в глазах – малахитовые газоны.
Он шёл тогда, в бороде – мотивчик
какой-то дурацкий, что спел мальчишка,
и думал: "Вот бы сейчас, случайно,
задеть бы её плечом,
сделать рассеянный вид, извиниться,
согреть бы в ладонях смешной синицей,
услышать – " Я так по тебе скучала",
болтать бы с ней ни о чём,
о том, что понятно лишь им, двоим.
Вместе вернуться домой, согреться,
и слушать бы это другое сердце,
ставшее вдруг своим.
Смотреть на неё – в бороде улыбка,
в руках – ладошки холодной рыбкой, –
шептать ей, стесняясь своих седин:
"Господи, как я смог
пройти без тебя сто других дорог,
прожить сто ненужных холодных зим?!
Прожить без тебя. Один".
